Онлайн чтение книги Песок
ГЛАВА XX

«Здесь так тихо, здесь такой глубокий покой», — говорила себе Каро каждый день. Но каждую ночь, когда с реки подымался ветер, этот покой оставлял ее, словно скрытая опасность таилась в ночном молчании пустыни, и очарование золотых дней исчезало бесследно. Она часто ездила одна к развалинам храма и проезжала деревню с ее вылепленными из глины хижинами без окон, целой оравой нагих ребятишек на узких, кривых уличках, где сновали бесчисленные собаки и редко показывались любопытные туземцы.

Днем маленькая кофейня казалась еще более убогой с ее деревянными скамьями и стойкой, на которой стояло несколько бутылок абсента.

На вилле установился определенный порядок дня. Сариа возилась с цветами в саду, шила, гуляла и ухаживала за Каро. Каро читала, играла на рояле, ездила в пустыню, словно погружаясь во время этих поездок в странный, неясный сон. Только ночью она была расстроена и опечалена своим одиночеством. Барка, стоявшая у противоположного берега, снялась с якоря и уплыла вниз по течению. Умолкли звуки флейт и гобоев, треск барабанов и взрывы веселого смеха. Только ветер шуршал песком пустыни и шевелил лепестками роз, медленно осыпавшихся под его знойным дыханием.

Часто Каро лежала в саду, под навесом из густого, темного газа, в пестром гамаке, протянутом между стволами пальм. Она проводила там целые дни, вспоминая Сфорцо и временами забывая, где она находилась. Вскоре она вернется к прежней жизни, снова войдет в обычную колею повседневности, но эти дни, проведенные в романтическом одиночестве, были дороги ее сердцу. Для ее мыслей и мечтаний пустыня была тем же, что лучи солнца для распускавшихся цветов. В знойном дыхании безбрежных песков просыпалась душа ее для новых, неизведанных до сих пор чувств, нежных и страстных. Здесь, в благоухающем одиночестве, невыполнимое казалось ей возможным, и пустота ее прежней светской жизни, требования и предрассудки света были для нее теперь просто смешными.

В один из таких ярких дней, когда краски заката пламенели в небе, явился Гамид эль-Алим. Он приехал верхом и в своем белом одеянии, пестром кафтане и тюрбане с драгоценными камнями показался ей видением из арабской сказки.

Остановив лошадь у ворот, он спросил, улыбаясь:

— Вы не узнаете меня?

Спрыгнув с лошади, он подошел к ней, заметив восхищение в ее глазах.

— Как вы великолепно выглядите в этом костюме! — сказала она откровенно и добавила с улыбкой: — Словно сошли с картины.

Он радостно улыбнулся:

— Видите ли, я нахожусь в родной мне обстановке. Может быть, потому я произвожу такое впечатление.

Они медленно направились к гамаку, около которого стояли складные стулья.

Гамид, указывая на гамак, попросил:

— Сядьте снова.

Каро удобно устроилась в нем, а он сел около нее и, достав свой плоский портсигар, осыпанный бриллиантами, закурил папиросу.

— Какое у вас красивое кольцо на руке! — сказала она внезапно.

Горящая спичка упала на ладонь Гамида, он сомкнул пальцы над ней, не замечая боли. Кольцо скрылось в складках бурнуса.

Не отвечая на замечание Каро, он спросил:

— Скажите, вы теперь довольны?

Каро тихо рассмеялась:

— Очень; вы даже не можете себе представить, как я рада. Сначала я была поражена окружающим, теперь я очарована. Я поддалась очарованию тишины, покоя, золотой дали, — понизив голос, закончила она.

— Но вы еще не знаете настоящей жизни пустыни, — спокойно возразил Гамид, — настоящей жизни, которой живем мы. Когда-нибудь я покажу ее вам.

Он пристально посмотрел на нее, и в его спокойных глазах Каро угадала скрытое чувство, словно тайный, важный смысл был в его словах.

Испытывая смущение, почти страх, она быстро произнесла:

— Вы пообедаете со мной, не правда ли, ваша светлость?

Гамид весело рассмеялся:

— Я почту это за честь. Я тронут вашей снисходительностью, вашей добротой ко мне.

Наступили короткие южные сумерки.

Гамид продолжал говорить, расспрашивая о Сариа и Гассане, вспоминал Париж и Каир. Становилось темнее. Гамид задумался. Горящий конец его папиросы вспыхивал в темноте, освещая его лицо и линию шеи.

— О чем вы думаете, Каро? — прервал он молчание.

Первый раз за все время он назвал ее по имени.

Каро ответила с легким, нервным смехом:

— О вас.

Она остановилась, а затем продолжала другим тоном:

— Я думала о том, как живописен ваш костюм.

Появившийся бесшумно Гассан объявил, что обед подан. Он низко поклонился Гамиду, приложив руку ко лбу.

Каро казалось странным обедать наедине с Гамидом. К своему удивлению, она заметила, что он употреблял духи, сладкое благоухание которых доносилось до нее.

— Какие духи вы употребляете? — спросила она. — Мне очень нравится их запах.

— Это арабские духи со странным названием «Дивный час», — ответил Гамид.

В его голосе дрогнуло теплое чувство. Легкая краска залила лицо Каро.

— Красивое название, — сказала она рассеянно.

— Как хорошо прожить дивный час, воспоминание о котором навсегда останется в памяти, — тихо произнес Гамид.

— Где находится ваш лагерь? — спросила Каро.

— Вот там, вблизи гор, — указал он на восток.

— Но вы должны переплыть Нил! — воскликнула Каро удивленно.

— Что же вас удивляет? У меня есть фелука.

— О, я понимаю, — ответила Каро и заговорила о своей жизни на вилле, о золотых песках пустыни, о глубоком покое и одиночестве, которое подчас тяготило ее. — Я думаю, что женщине, принадлежащей к обществу и привыкшей к шумной жизни больших городов, не так легко отречься от своих обычных интересов, друзей и развлечений, — закончила она.

— Вы думаете, что для такой женщины было бы жертвой провести всю жизнь в пустыне? Вы считаете, что все эти обычные интересы, друзья и развлечения имели бы для нее такое значение, если бы она полюбила человека, с которым должна была бы остаться в пустыне?

Каро медлила ответом.

При новых чувствах, проснувшихся в ней, она не знала, что сказать.

— Так трудно ответить на такой вопрос, — произнесла она, наконец.

— Неужели? Мне это было бы нетрудно. Я пожертвовал бы всем, собственной жизнью, жизнью других, всеми моими интересами, всем, что заполняет мое существование, ради любимой женщины, ради ее любви ко мне.

Он говорил медленно, тихо и мягко, но в его словах, его голосе трепетала затаенная страсть, лишавшая Каро спокойной уверенности. Скрытая напряженность чувствовалась между ними, как бывает всегда, когда мужчина и женщина заговорят о любви.

Запах цветущих апельсиновых деревьев и роз вливался в комнату. Каро в первый раз поняла, какая сила страсти таится в Гамиде. Он был очень живописен в белом широком бурнусе, стройный, высокий и красивый. Они вышли в сад, и он остановился около апельсинового дерева, сорвав благоухающий листок.

Странным, задыхающимся голосом он спросил ее:

— Вы ждали, что я приеду?

К глубокому огорчению, Каро почувствовала снова, что невольно краснеет.

— Конечно, я думала, что вы приедете. Я очень рада видеть вас, — сказала она холодно, почти безразлично.

Гамид рассмеялся:

— Ваш тон противоречит вашим словам.

— Нет, нет, — пробормотала Каро с легким смущением. — Я действительно обрадовалась вам. Несмотря на очарование окружающего, я все же чувствовала себя одинокой, — оправилась от смущения Каро.

Гамид ничего не ответил.

Каро стояла около него так близко, что он слышал ее ровное дыхание. Ему стоило только протянуть руки, чтобы схватить ее в свои объятия. Она была здесь в его власти. Страсть туманила его мозг, опьяняла его, но он сдержался, принудив себя к спокойствию. Он знал, что еще не настало время, и со спокойствием и терпением истого фаталиста решил ждать.

Они медленно шли между кустами роз, из-за которых доносился плеск волн широкого Нила. Гамид заговорил о прогулках, которые они должны были предпринять вместе.

— Вы приедете осмотреть мой лагерь, не правда ли?

— Я бы очень хотела. Расскажите мне о нем.

— Я расскажу вам. У меня очень большая палатка с тремя входами. Она украшена коврами (подобных им вы не достанете ни за какую цену в Париже) и очень просто обставлена мягкими диванами с широкими подушками, с простотой, свойственной всем восточным жилищам в отличие от европейских домов.

— Я люблю Восток с его странным очарованием, таким непонятным для европейцев, но я мало знаю о его искусстве, чудесах, тайнах, скрытых в нем, — произнесла Каро задумчиво.

— Я люблю слушать ваш голос. Ваши слова — словно чистый ручеек, успокаивающий мои усталые мысли, — произнес Гамид внезапно. — Вы помните тот день, когда я сказал вам, что очарован вашим голосом, тот день в роще?..

— Помню, — нервно прервала его Каро и добавила: — Уже поздно. Мне пора вернуться домой.

Гамид ничего не сказал.

Он проводил ее до дверей, поцеловал ее руку и отправился разыскивать свою лошадь. Немного позже из своей комнаты Каро услыхала быстрый топот конских копыт. Она выглянула из окна и увидела удаляющегося всадника, прислушиваясь, пока топот копыт не замер в отдалении.

Теперь ее одиночество было прервано неожиданным образом.

Была ли она рада или недовольна? Она не знала сама. Гамид был очень привлекателен в одеянии шейха, но его присутствие странно действовало на Каро. В эту ночь первый раз за время их знакомства в ней проснулось критическое отношение к нему. Ей казалось, что он чем-то вызвал в ней раздражение, и она не могла определить, что именно в нем ей не нравилось, почти отталкивало.

На следующее утро явился Гамид в белом верховом костюме, ничем не напоминающем одеяния шейха.

— Поедем верхом, — весело предложил он Каро.

— Хорошо, — ответила она и начала торопить Сариа.

Каро выглядела очень юной в костюме для верховой езды. Она быстро подбежала к Гамиду и прыгнула в седло.

— Я очень люблю кататься верхом по пустыне, — сказала она, радостно вздохнув.

Они погнали лошадей. Гамид обогнал ее. У него была великолепная лошадь, чистейшей арабской крови. Гамид рассказал Каро, что она отличалась необыкновенной выносливостью и происходила из конюшен его отца, у которого были самые лучшие чистокровные лошади.

Воздух был такой прозрачный, что далекие стройные пальмы ясно выделялись на голубой лазури неба, сливавшегося с живописной далью пустыни. Враждебное чувство к Гамиду, испытанное Каро накануне, исчезло. Она наслаждалась прелестью утра, очарованием ранней прогулки. Гамид был очень весел.

— Ваш лагерь, вероятно, находится недалеко, если вы смогли приехать так рано сегодня утром? — неожиданно спросила Каро.

— Он находится недалеко, — ответил Гамид. — Но в пустыне расстояния кажутся такими обманчивыми.

Он не счел нужным объяснить ей, что провел ночь в деревне, у танцовщиц, что было известно лишь одному Гассану.

У развалин храма они позавтракали сушеными финиками и сандвичами и, выпив холодного черного кофе, закурили папиросы.

Гамид говорил о храме и объяснял ей иероглифы на плитах.

— Храм был посвящен богине света, — произнес он медленно.

Он подошел к Каро и опустился около нее на землю, опершись на локоть и глядя ей в лицо.

— А теперь он разрушается, превращаясь в развалины, — задумчиво сказала Каро.

Она смотрела на колонны, залитые ярким солнечным светом. Взгляд Гамида был устремлен на нее. Он любовался ее длинными ресницами, нежным ртом, мягкой линией лица и шеи.

Каро почувствовала его взор на себе, и ей казалось, что он ее гипнотизировал. Не поворачивая головы, она знала, что Гамид улыбается.

— О чем вы думаете? — произнес он совсем спокойно.

Она повернулась к нему, ничего не ответив.

Когда они поднялись и подошли к лошадям, он легко, без малейшего усилия, поднял ее и посадил на лошадь. Каро заметила, что его дыхание даже не участилось при этом.

Она рассмеялась и сказала:

— Вы очень сильны, ваша светлость.

Он тоже рассмеялся, и они отправились в обратный путь.

На следующий день он не явился, и Каро тщетно прождала его. Вечером она почувствовала себя одинокой, еще более одинокой, чем всегда, разочарованная тщетным ожиданием.

Гамид устроил праздник в своем лагере. Он привез танцовщиц, и они танцевали перед ним в багровом свете горящих костров, зажженных его слугами. Глядя на них, он думал о Каро, представляя ее себе в своей большой белой палатке, окруженной многочисленными темнолицыми, преданными ему арабами. Он радовался тому, что вернулся к дикой, вольной жизни, когда он мог поступать по своему желанию, освободившись от предрассудков и требований цивилизованного общества.

Под звуки барабанов и флейт, раскачиваясь в быстром ритме танца, плясали арабы, и высокие языки пламени подымались к звездному небу, рассыпаясь сверкающими искрами в черном мраке ночи.