Онлайн чтение книги Приключения Питера Симпла Peter Simple
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Мы отправляемся в Вест-Индию — Волонтер, отвергнутый по причинам, которые объяснит читателю эта глава.

Мы очень обрадовались, когда к нам приехал лоцман, чтоб вести нас в пролив, и еще больше, когда заметили, что корабль наш, впервые спущенный на воду, незадолго перед тем, как поступил под команду О'Брайена, имел быстрый бег. Это обнаружилось, как только мы вышли в море: он плыл прекрасно, обгонял все шедшие в том же направлении корабли и превосходно выполнял все повороты и маневры. Через три дня после того, как мы бросили якорь в проливе, экипажу было роздано жалованье, и мы получили приказание ехать с депешами к острову Ямайка. Мы отправились при попутном ветре и скоро вышли из канала. Все время проходило в обучении нового экипажа пушечным приемам и гребле, и мало-помалу мы приучили его к крепкой дисциплине.

Старший лейтенант оказался очень примечательным человеком; у него был брат, страстный любитель лошадей, который и его приохотил к этому занятию. Он знал всех лошадей графства Дерби и Окса, выигрывавших призы лет двадцать тому назад, питал слабость к атлетическим упражнениям, мастерски стрелял и на борту держал легавую собаку. С другой стороны, он был денди, носил перчатки даже на службе, вел себя благородно и опрятно и был недурной моряк, то есть знал все, что нужно, чтобы удовлетворительно исполнять свои обязанности, и, очевидно, с каждым днем приобретал больше опыта, потому что исправлял должность старшего лейтенанта добросовестно. Я никогда не встречал более приятного собеседника и благородного молодого человека.

Шкипер был простой, чистосердечный и сметливый молодой человек, всегда сохранявший прекраснейшее расположение духа. Хирург и казначей дополняли ваше общество. Это были люди неприметные, только хирург немножко льстец, а казначей немного скуп.

Но, увлекшись рассказом о корабле и офицерах, я уклонился от главного предмета и чуть не забыл рассказать об одном происшествии, случившемся за два дня до нашего отплытия. Я находился вместе с О'Брайеном в его каюте, как вдруг вошел к нам мистер Озбалдистон, старший лейтенант, и объявил, что на борт прибыл какой-то мальчик и желает поступить волонтером в службу.

— Что за парень? — спросил О'Брайен.

— Хорошенький мальчик, сэр, очень миленький, — отвечал старший лейтенант. — У нас есть две вакансии.

— Хорошо, посмотрите, что из него может выйти, и если вы найдете его годным, то запишите в книгу.

— Я расспрашивал его, сэр. Он говорит, что очень мало был в море. Я предложил ему лезть на снасти, он не хочет.

— Так делайте, как хотите, Озбалдистон, — сказал О'Брайен, и старшин лейтенант вышел из каюты. Через четверть часа он возвратился.

— С вашего позволения, сэр, — сказал он, смеясь, — я посылал этого мальчика к хирургу для осмотра, он не хочет раздеваться. Хирург говорит, что ему кажется — это женщина. Я призвал ее на квартердек, она не отвечает ни на какие вопросы и хочет говорить с вами.

— Со мной! — вскричал с удивлением О'Брайен. — А, это, должно быть, жена какого-нибудь матроса, которой хочется проехать даром. Хорошо, позовите ее сюда, Озбалдистон; я ей докажу нравственную невозможность служить на королевском корабле «Раттлснейк».

Через несколько минут старший лейтенант прислал ее в каюту; перед ее приходом я собирался выйти, но О'Брайен остановил меня.

— Стой, Питер; моя добрая слава подвергнется опасности, если я останусь с ней наедине, — сказал он с усмешкой.

Был ли это мальчик или девушка, но я не видывал более приятной физиономии; волосы ее, однако ж, были острижены, как у мальчика, и я не мог сказать утвердительно, справедливо ли подозрение хирурга.

— Вы хотите говорить со мной? — спросил О'Брайен. Но внимательно взглянув на ее черты, он закрыл лицо руками, облокотился на стол и проговорил:

— Боже мой, Боже мой!..

Между тем молодая девушка — если это была девушка — то бледнела, то краснела, дрожь пробегала по лицу, колени тряслись и стучали одно о другое; если бы я не поддержал ее вовремя, она упала бы на пол.

Она была в обмороке; я опустил ее на пол и поспешил за водой. О'Брайен вскочил и подбежал к ней.

— Бедная девушка! — вскричал он с горечью. — Это все твоя вина, Питер!

— Моя вина! Каким образом?

— Клянусь всеми святыми, как ни дорог мне корабль и капитанский чин, я бы отказался от них, только бы этого не было!

О'Брайен наклонился над ней, слезы орошали ее лицо, которое я обмывал между тем водой.

Я понял, что это за девушка, хотя прежде и не видал ее. Это была та самая, которую О'Брайен уверял в любви, чтобы выманить у ней тайну обмена моим дядей детей.

Глядя на эту сцену, я не мог удержаться, чтоб нэ подумать: «Кто теперь скажет, что можно позволить; себе зло с доброй целью? » Бедная девушка стала приходить в себя. О'Брайен махнул рукой, сказав:

— Оставь нас, Питер, и постереги, чтобы никто не входил.

Я довольно долго простоял на часах у дверей каюты и многих предостерег от входа к О'Брайену; наконец, он отворил дверь и попросил меня приказать спустить бот и потом прийти к нему. Ясно было, что бедная девушка горько плакала, да и сам О'Брайен был глубоко тронут.

— Все улажено, Питер, — сказал он. — Отправляйся с ней на берег и не оставляй ее, пока не убедишься, что она уехала в ночном дилижансе. Окажи мне эту услугу, Питер, ты обязан это сделать, — продолжал он тихим голосом, — потому что отчасти был причиной этого.

Не отвечая, я пожал руку О'Брайену. Донесли, что бот готов, и девушка твердым шагом последовала за мной. Я отправился на берег, посадил ее в карету без всяких расспросов и вернулся на корабль.

— Я вернулся, сэр, — сказал я, входя в каюту с фуражкой в руке и рапортуя по уставу службы.

— Благодарю, — отвечал О'Брайен. — Затвори дверь, Питер, и расскажи, что она делала, что говорила?

— Она ничего не говорила, потому что я ее не расспрашивал. Кажется, она охотно подчинилась твоим распоряжениям.

— Садись, Питер. Мне никогда не было так грустно, никогда не был я так недоволен собой. Кажется, веселость навсегда покинула меня. Жизнь моряка приводит его в соприкосновение с самой худшей частью женщин, и мы не умеем ценить по достоинству другую, лучшую их часть. Разливаясь соловьем перед этой бедной девушкой, я не знал, что разбиваю добрейшее в мире сердце, что гублю женщину, которая готова жизнью пожертвовать за меня. С тех пор, как ты уехал, я раз двадцать подходил к зеркалу посмотреть, не похож ли я на негодяя. Но клянусь честью! Я думал, что любовь женщины подобна дыму и что наше трехмесячное крейсерство развеет ее.

— Я думал, что она уехала во Францию.

— Я то же думал; но она все мне рассказала. Она -приехала сюда с патером О'Тулом и матерью с целью переехать в Дьепп на контрабандистском боте. Когда бот причалил к берегу, чтобы взять их, ее мать и патер Ю'Тул сели, но ей показалось, что, покидая страну, где я находился, она покидает мир, и она отстала нарочно.

Подоспел дозор, раза два выстрелил из пистолетов, бот отчалил, и она осталась с их чемоданами на берегу. Она вернулась в ближайший город с офицерами, рассказала им всю историю, и они отпустили ее. В чемодане патера О'Тула она нашла письмо, из которого узнала, что ее с матерью хотели поместить в Дьеппе в монастырь, а так как в остальных письмах, которые, говорит она, очень важны, но я еще не имел духу прочесть их, упоминается название монастыря, то она возвратилась в дом и попросила отослать к ее матери чемоданы и письмо от нее; она отослала все, кроме писем, прибереженных для меня. Впоследствии она получила от матери ответ, в котором та извещает, что находится в безопасности в монастыре, и просила приехать к ней поскорее. Мать постриглась в монахини через неделю после прибытия, так что мы знаем, где ее найти, Питер.

— А куда отправилась бедная девушка, О'Брайен?

— Вот это-то и есть самое худшее. Оказывается, что она надеялась скрываться на нашем корабле до отплытия в море, а потом, как говорила бедняжка, лежать у ног моих и ухаживать за мною в бурю; но я объявил ей, что это не дозволено, не может этого быть и что мне нельзя на ней жениться. Ах, Питер, это пренеприятное дело! — продолжал О'Брайен, проводя рукой по глазам.

— Но что же с ней будет, О'Брайен?

— Я отправил ее домой к моим родителям с надеждой, что когда-нибудь возвращусь и женюсь на ней. Я написал патеру Маграту, прося его постараться помочь ей.

— Так ты не разуверил ее?

— Это сделает патер Маграт; я не мог. Это убило бы ее, поразило бы в самое сердце, и не мне наносить ей такой удар. Я скорее бы умер, скорее бы женился на ней, чем сделал это, Питер. Может быть, если меня не будет при ней, она легче перенесет это несчастье Патер Маграт все уладит; но, пожалуйста, Питер, не говори больше об этом.

Я замолчал. Однако историю бедной Эллы Фланаган можно тут и закончить. Она больше не появится в моем рассказе. Спустя три месяца мы получили письмо от патера Маграта, извещавшее нас, что девушка прибыла благополучно и с удовольствием была принята родителями О'Брайена, которые изъявили желание оставить нee у себя навсегда. Патер Маграт уверил ее, что если человек вступил в должность капитана корабля, то это все равно, что постричься в монахи и уж жениться нельзя. Бедная девушка поверила ему и, считая О'Брайена навсегда потерянным для себя, нашла приют, по совету патера Маграта, в одном из ирландских монастырей, чтобы, как говорила она, молиться за него день и ночь. Несколько лет спустя мы опять услышали о ней — она не чувствовала себя несчастной; но О'Брайен никогда не мог забыть своей вины перед девушкой. Это было для него источником сожаления, и я думаю, он до самой смерти раскаивался в своем неблагоразумном поведении. Но пора оставить этот печальный предмет и вернуться к «Раттлснейку» который успел уже прибыть в Вест-Индию и соединиться с адмиралом на Ямайке.