Глава 1. СЛЕПОЙ А БИН

Онлайн чтение книги Заговор Plot Against
Глава 1. СЛЕПОЙ А БИН

Историю слепого А Бина рассказал мне один из моих двух земляков – директор Цянь, это было первое, что я услышал про подразделение 701. Директор Цянь был еще директором, когда рассказывал мне эту историю. То есть он был все еще «засекреченным сотрудником», до того как покинул свою должность. И, кроме того, в то время еще не существовало «дня снятия секретности», и даже сейчас его нет в списках рассекреченных. Согласно установленной практике, с руководящего звена секретность снималась спустя десять лет после того, как они уходили со своего поста, и если так считать, то лишь в следующем году настанет время рассекретить его. Поэтому я знаю о нем крайне мало, а то, что знаю, боюсь исказить. И это не вопрос смелости, а проблема элементарных знаний. Если человек путается в простейших сведениях, то это не называется смелостью, это – глупость.

Почему же тогда он осмелился до снятия секретности рассказать историю А Бина? По моему представлению, он к тому времени уже знал, что скоро будет утвержден «день снятия секретности», а А Бин будет в числе первых на рассекречивание. Фактически так и было. Когда говорят «талантливый и смелый» – это про него, он занимал высокую должность и смотрел далеко вперед. В то время он стоял над всеми в подразделении 701, и то, что он первым узнавал разные тайны, было нормально. Но, по моему мнению, это не было решающей причиной, по которой он столь поспешно рассказал мне историю А Бина, возможно, ее и не было вовсе. Вероятных причин было две: во-первых, он лично был в курсе всей истории и, естественно, был самым авторитетным рассказчиком, во-вторых, мне кажется, у него было нехорошее предчувствие по поводу продолжительности своей жизни, он боялся, что внезапно попрощается и уйдет, поэтому у него и появился план «рассказать все пораньше». В итоге он и правда ушел неожиданно: вечером все еще было нормально, разговаривал по телефону, вспоминал прошлые дела, а потом лег спать, закрыл глаза и уже больше не просыпался. Сейчас, когда я рассказываю эту историю, у меня возникает чувство, что я общаюсь с его духом.

Ниже я привожу запись устного рассказа реальной истории, поведанной стариком.

01

Мои покойные родители, бывшая и нынешняя жены, трое дочерей и зять – никто не знал, что я работал в спецподразделении 701. Это был мой секрет. Но прежде всего это была государственная тайна. У любой страны есть свои тайны, есть секретные организации, секретное оружие, секретное… Я хочу сказать, что есть много секретов. Трудно представить, как жила бы страна, у которой нет тайн. Возможно, ее и не было бы, как не было бы айсберга без его скрытой, подводной части. Иногда я думаю, что несправедливо иметь тайну от своих родных на протяжении нескольких десятков лет, а то и всей жизни, но без этого наша страна, скорее всего, перестала бы существовать или же как минимум была бы такая опасность. Так пусть уж будет несправедливость.

Тайна – это не что-то постыдное. За всю свою засекреченную жизнь я не совершил ни одного неприглядного поступка. Мое подразделение, как вы знаете, это не какая-нибудь террористическая организация, а важная разведывательная служба, отвечавшая главным образом за радиоперехват и дешифровку. Следует отметить, что любая страна и армия имеют подобные органы, поэтому их тайное существование на самом деле известно всем. По-настоящему секретным было их географическое положение, личный состав, методы работы, трудности и успехи. Все это, хоть убей, не расскажу, потому что оно намного важнее моей жизни.

В нашем подразделении 701 таких людей, как А Бин, занимавшихся радиоперехватом, называли «слушающими ветер». Они зарабатывали на жизнь ушами, уши – это их оружие, их кусок хлеба и их история. Разумеется, будучи специальным органом, занимающимся прослушиванием и радиоперехватом, подразделение 701 собрало множество людей, обладавших особыми слуховыми способностями, они могли слышать и распознавать тончайшие нюансы, недоступные уху обычного человека. Поэтому их уши часто с уважением называли «уши попутного ветра». Он следовали за ветром – куда он дул, туда и поворачивались, от них не ускользал ни один звук, они знали все. Однако в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году наши «уши попутного ветра» друг за другом закрыл противник и они все превратились в глухих.

Дело было так. Весной того года внезапно на пятьдесят два часа замолчали радиосистемы всех высших органов Советской армии, за прослушивание которых мы отвечали. В таких огромных границах в течение столь длительного времени все без исключения многочисленные радиостанции хранили молчание. Это произошло впервые в истории всемирной радиосвязи. Если этого потребовала военная стратегия, то такой план был неслыханным, чем называть это военной стратегией, лучше сказать просто – сумасшествие. Сами посудите, за эти пятьдесят два часа сколько важнейших событий могло произойти? Да все что угодно! Поэтому такой ход противника был совершенным безумием!

Однако на этот раз результатом их безумия стала победа, в безмолвии прошли 52 часа, и ничего не случилось. Это была первая их победа, можно сказать, большая удача. Была еще вторая победа, в которой растворились наши кровные деньги. В течение этих пятидесяти двух часов они полностью сменили частоты, позывные и время связи на оборудовании разных армейских подразделений. Что это означало? Это значило, что с таким трудом собранные за десять с лишним лет все наработки для радиоперехвата, весь накопленный опыт и методы пошли прахом, превратившись в ноль. Таким образом, они откинули нас далеко назад, в одно мгновение весь наш кадровый состав, технологии, оборудование стали бесполезными, говоря нашим профессиональным языком, подразделение 701 «ослепло».

Представьте, насколько это было страшно в ту эпоху, когда в любой момент могла разразиться война!

02

Об этом событии доложили в вышестоящие инстанции, в итоге нам передали слова начальства: «Мы не любим воевать, но еще больше не любим пассивно терпеть удары».

Суть была предельно ясна: данную ситуацию следовало изменить.

Однако совершенно очевидно, что за короткое время подразделение 701 не смогло бы изменить положение, и, так как другого выхода не было, Генштаб был вынужден задействовать спецагентов, а именно привлечь сотрудников оперативного отдела. Однако риск таких разведданных был слишком велик, к тому же полученные таким образом сведения были ограниченны, это был вынужденный шаг. Чтобы полностью переломить ситуацию, сотрудникам, занимавшимся радиоперехватом, требовалось отыскать пропавшие радиостанции противника, другого выхода не было. Для этого подразделение 701 временно учредило специальную канцелярию, ответственную за поиски одаренных сотрудников. Возглавил работу канцелярии лично главный начальник подразделения 701 директор Те, непосредственное руководство осуществлял начальник отдела радиоперехвата У, в подчинении у которого было семь человек. Одним из них был я, в то время я выполнял обязанности начальника второго управления отдела радиоперехвата.

С помощью штаб-квартиры мы получили от дружественной организации двадцать восемь талантливых специалистов, обладавших определенной известностью среди тех, кто занимался радиоперехватом. Из них была составлена «группа спецопераций», каждый день в бескрайнем море радиочастот они искали пропавшие радиостанции. Мы прилагали двойные усилия, однако результат не радовал и даже вызывал тревогу. Группа спецопераций, а также изначально служившие в подразделении 701 сотрудники отдела радиоперехвата двадцать четыре часа в сутки трудились в поте лица, но в течение недели смогли уловить звуки вражеских радиостанций всего лишь на сорока пяти частотах, и то они в мгновение ока исчезали.

Следует сказать, что армейские радиостанции отличаются от гражданских. Последние используют неизменные частоты, а частоты военных радиостанций меняются как минимум трижды в день: утром одна, днем другая, ночью, третья – три дня составляют цикл. Таким образом, самая простая военная радиостанция пользовалась самое малое девятью частотами (три дня по три раза). Обычно у них было от пятнадцати до двадцати одной частоты, а на отдельных особых радиостанциях цикл смены частот мог достигать месяца или даже года, а то они и вообще были бессрочными, их каналы не повторялись ни разу.

Насколько нам было известно, у противника насчитывалось более ста действующих радиостанций. Другими словами, нам надо было обнаружить звуки их ста радиостанций, чтобы более-менее всесторонне изучить положение в стане врага, чтобы высшее руководство смогло выработать правильный стратегический план. Если исходить из того, что обычная радиостанция использовала восемнадцать частот, то получалось, восемнадцать умножить на сто равно одна тысяча восемьсот частот нам надо было обнаружить. А сейчас прошла неделя, а мы нашли лишь сорок пять, что составляло всего два с половиной процента от необходимого количества. Если смотреть по этой ситуации, то нам потребовалось бы двадцать пять недель, то есть приблизительно полгода, чтобы восстановить привычный порядок радиоперехвата. А лимит времени, ограниченный для нас штаб-квартирой, составлял только три месяца.

Очевидно, мы столкнулись с суровой реальностью!

03

Звучит странно, но в одной организации он был крупным начальником, а я – мелким, мы должны были пересекаться, но этого не произошло, и это удивительно. Я имею в виду, что никогда раньше не встречался с нашим директором Те, лишь изредка случайно сталкивались пару раз, здоровались кивком головы и все. У меня было впечатление, что он высок ростом, крепкого телосложения, выглядел представительно, но с людьми обращался безразлично, с каменным лицом, был всегда серьезен, словно ушедший на покой воин. Все в нашем подразделении боялись его, опасались, что он может однажды взорваться, поэтому ему придумали кличку «Мина», что значило, что лучше его не трогать. В тот день я как раз разговаривал по телефону, когда он в крайнем возмущении ворвался в мой кабинет, без лишних слов подошел ко мне, вырвал трубку из рук и начал ругаться:

– Я уже полчаса вам звоню, а у вас все занято! Отвечайте: кому вы звоните? Если не по работе, то я сниму вас с должности!

Хорошо, что наш начальник У смог подтвердить, что звонил я по делу, да еще и связывался с сотрудниками отдела радиоперехвата, меня нельзя было ни в чем упрекнуть, иначе моя должность уплыла бы на небо. Из этого видно, что его прозвище Мина соответствовало действительности.

Успокоившись, начальник (директор Те) высказал сомнения в том, правильно ли мы подбираем талантливых сотрудников, он считал, что мы ищем лишь в определенном кругу, уже привлекли или сейчас привлекаем всего лишь выдающихся работников радиоперехвата, а подразделению 701 требуются люди с выдающимися слуховыми способностями, возможно гении. Он предложил хорошенько подумать, выйти за пределы нашего узкого круга, поискать среди людей, не связанных с разведкой, необходимые таланты.

Вопрос был в том, где их искать.

В определенном смысле это было сложнее, чем найти пропавшие радиостанции.

После такой необоснованной претензии казалось, что он совсем утратил разум. На самом деле это было не так. На самом деле он уже разузнал про одного человека, фамилия которого была Ло, когда-то он был настройщиком музыкальных инструментов в оркестре ЦК Гоминьдана, он настраивал пианино для самой Сун Мэйлин5Сун Мэйлин (1897–2003) – супруга Чан Кайши, главы партии Гоминьдан в 1930-1960-х годах., которая высоко его ценила и даже подарила свиток с каллиграфически написанными ею лично иероглифами «Треухий Ло». До Освобождения61949 год. в Нанкине имя Ло было тесно связано с именем мадам Чан7Имеется в виду Сун Мэйлин., ходили даже сплетни об их романе. А после Освобождения он сменил имя на Ло Шань, переехал в Шанхай и сейчас работал преподавателем в Шанхайской консерватории. Перед уходом директор оставил начальнику нашего управления координаты для связи с этим человеком и специальный пропуск, лично подписанный главой штаб-квартиры (одним известным руководителем), и потребовал немедленно послать людей, чтобы «пригласить» Ло Шаня в подразделение 701.

Я несколько лет работал в Шанхае, все там хорошо знал. Возможно, именно поэтому начальник возложил эту обязанность на меня.

04

С выданным директором пропуском за пазухой в моем тайном путешествии я встречал доброе и почтительное отношение, почти на всех этапах я мог делать все, что угодно, а люди смотрели на меня другими глазами. И только удача, бесчувственная и нерациональная, игнорировала меня. Да, у меня был волшебный пропуск, но не было волшебной удачи. Менее чем за полмесяца до моего прибытия в Шанхай человек, которого мне надо было привезти, Ло Шань, или Треухий Ло, этот негодяй, из-за любовной связи был заключен под стражу одним большим чиновником, чье имя было широко известно в музыкальных кругах Шанхая, – Ло обрюхатил его дочь!

Я подумал, что если дело обстоит именно так, то, возможно, мой особый пропуск поможет изменить ситуацию. Проблема была в том, что за этим подлецом тянулся длинный шлейф Треухого Ло, и сейчас, естественно, это тоже всплыло. Старые и новые счета – похоже, он был уверен, что ему уже не выбраться, поэтому, чтобы обмануть судьбу, он выпрыгнул с третьего этажа тюрьмы.

Он родился в рубашке – не разбился насмерть, но почти ничем не отличался от мертвеца. Я сходил к нему в больницу. Кроме речи, во всем остальном это был ни на что не годный инвалид. По недержанию экскрементов было видно, что у него, вероятно, поврежден спинной мозг, не говоря уж о переломах ног и рук.

Я провел у его постели полчаса, обсуждая две вещи. Во-первых, я сказал ему, что раньше я мог изменить его судьбу, но сейчас это невозможно, так как из-за слишком тяжелых ран он больше не может быть нам полезен. А во-вторых, я расспросил его, нет ли среди его знакомых и друзей людей с таким же хорошим слухом, как у него.

Он все выслушал молча, не двигаясь, словно труп, и только когда я собрался уходить и начал с ним прощаться, он вдруг выкрикнул:

– Начальник! – а потом сказал мне: – Перейдите реку Хуанпу, дойдите до нефтеперерабатывающего завода, там будет приток Хуанпу, идите вдоль по нему вниз примерно пять ли8Ли – китайская мера длины, равная примерно 0,5 км., там будет деревня Луцзяянь, где находится тот, кто вам нужен.

Я спросил, как его зовут. Мужчина это или женщина?

Он ответил, что это мужчина, но, как зовут, он и сам не знает, затем пояснил:

– Это неважно, приедете, спросите любого – его все знают.

05

Расположенная на берегу реки деревня Луцзяянь казалась древнее Шанхая, дома в ней все были двухэтажными, с кирпичными крышами, а дороги – выложены одинаково сверкающими каменными плитами и булыжником. Было уже два часа пополудни, я шел по дорожке из каменных плит, ведущей из порта, и вскоре увидел возвышающийся, словно подмостки, оголовок колодца, из которого в тот самый момент две женщины набирали воду для стирки. Я сбивчиво и неуверенно начал объяснять им, кого ищу, они же, казалось, сразу поняли, о ком идет речь. Та, что постарше, сказала:

– Того, кого вы ищете, зовут А Бин, у него очень острый слух, вполне вероятно, что он слышит, о чем мы с вами разговариваем. Сейчас он наверняка в Храме предков, идите туда и найдете его.

Она махнула рукой, показав мне направление. Я подумал, что она указывает на серый дом, находившийся прямо перед нами, но оказалось, что нет. Она снова показала рукой в том направлении:

– Смотрите! Вон то здание с двумя колоннами! Перед ним еще велорикша стоит!

Она указывала на восьмиугольный дом в конце переулка, до него было метров сто. Так далеко, а он может услышать, что мы говорим! Разве это человек? Это же прямо-таки новое американское прослушивающее устройство CR-60!

Внезапно это показалось мне загадочным.

Храм предков – древний и богатый религиозный центр деревни Луцзяянь, украшенный загнутыми углами крыши, а на колоннах вырезаны попарно драконы и фениксы, львы и тигры. Их сделали в древности для красоты, а сейчас они являются свидетелями жизненных бурь. Глядя на виднеющиеся повсюду пятна, нетрудно было представить, что храм давно уже нуждается в ремонте, но в нем царил прежний дух, не вызывая ощущения упадка, просто в храме было слишком много посторонних, создававших хаос. Среди них были старики, женщины с детьми и некоторые инвалиды. Было видно, что храм превратился в общественное место, где собираются все бездельники деревни.

Я походил во внешнем зале храма, а потом вошел в главный зал, где за одним столом играли в «ладья – конь – пушка» – это вид китайских шахмат сянци, а за другим – в классические шахматы. Хотя я был одет просто и говорил на шанхайском диалекте на уровне достаточном, чтобы сойти за местного, тем не менее мое появление вызвало у них интерес. Я ходил по храму, поглядывал на них, силясь угадать, кто же из них А Бин. Но ощущения были обманчивы. Тут слонялся одиннадцати-двенадцатилетний пацан с перебинтованной рукой, он обнаружил, что у меня на руке часы, и с любопытством ходил за мной хвостом, пытаясь разузнать все. Я снял их и дал ему посмотреть, а потом спросил, здесь ли А Бин. Тот ответил, что А Бин здесь, снаружи, и повел меня за собой, из любопытства спрашивая меня:

– А зачем вам А Бин?

– Говорят, у него очень острый слух, это верно?

– Вы и этого не знаете? Вы точно не из нашей деревни!

Когда я кивнул, мальчишка таинственно произнес:

– Вы ему не говорите, что вы не местный, посмотрим, сможет ли он это распознать. – Улыбнувшись, он добавил: – Только я думаю, что он сможет!

Он вышел во внешний храм, глянул по сторонам и повел меня к слепому, а потом громко сказал:

– А Бин, сейчас тебя проверим! Угадай, из чьей он семьи?

Этого слепого я заприметил, когда вошел в храм: он сидел на низенькой скамейке, с костылем в руке и глупой улыбкой на губах. Судя по всему, он не только слепой, но еще и идиот. Я и представить себе не мог, что человек, которого так рекомендовал мне Ло Шань, окажется таким – слепым и глупым. В этот момент, когда слепой услышал слова мальчика о проверке, как будто это было то, на что он давно надеялся, слепой тут же убрал глупую улыбку и стал внимательно ждать, когда я начну говорить. Этим он ввел меня в замешательство, я не знал, что делать, и растерялся.

– Говорите! Да, вы! Говорите скорее! – торопил меня пацан.

– Что говорить-то?

– Да что хотите!

Я помедлил, мальчик испуганно снова поторопил меня:

– Скорее! Скажите же что-нибудь скорее!

Мне показалось это неправильным – как будто мы сговорились обмануть слепого человека, поэтому медленно сказал:

– Здравствуйте… А Бин! Говорят, что ваш слух… очень острый… Я приехал, чтобы…

Я не договорил, как А Бин махнул руками со словами:

– Не наш! Он не из нашей деревни! – говорил он глухим голосом, который словно раздавался из ящика.

Говоря по правде, это не было для меня доказательством его удивительного слуха, ведь шанхайское наречие все-таки не было для меня родным, и хоть говорил я в общем так же, как и местные жители, но все-таки были небольшие отличия. Я даже подумал, что я сам, если бы закрыл глаза, вероятно, услышал бы, что А Бин и любой другой житель Луцзяянь являются жителями не самого Шанхая, а деревни. Это одно и то же. Неужели это и есть все его способности? Как раз когда я находился в сомнении, мальчик усугубил ситуацию, доставив мне неприятности. Как я заметил, он был шаловливый пацан и решил пошутить над А Бином – сказать ему, что он ошибся:

– Ха-ха-ха, А Бин, ты ошибся, он из нашей деревни!

– Невозможно!

– Почему? Он – мой дядя, работающий в Пекине.

– Невозможно! – сейчас А Бин отрицал с еще большей решимостью, да еще и начал сердиться, с каждой секундой все сильнее, заскрежетал зубами и в итоге, как сумасшедший, забился в припадке: – Невозможно! Никак невозможно! Ты – врун! Обманщик! Обманщик! Ты… ты… все из твоей семьи… Все – обманщики!!! Все нехорошие люди! Все – обманщики! Вруны! Вруны!

Он ругался и ругался, его лицо побледнело и посерело, он бился в конвульсиях, словно в припадке эпилепсии.

Нас окружили подошедшие люди, один пожилой мужчина, выглядевший как городской житель, принялся успокаивать его, как утихомиривают маленьких детей. А одна женщина сделала вид, что сейчас даст пощечину пацану, а сама подала ему знак извиниться перед А Бином, что тот и выполнил без особого желания. Только таким образом А Бина с трудом успокоили.

Для меня все это было слишком странным. Если только что я смотрел на него как на идиота, то сейчас он сделал идиота из меня. Всего за несколько минут я увидел, что он похож и на ребенка, и на сумасшедшего, что он смешной и жалкий, бесцеремонный и ранимый.

Это было одновременно нелепо и загадочно.

06

Наш мир иногда бывает очень мал. Тот пожилой мужчина, который походил на городского жителя, оказывается, был сослуживцем Ло Шаня, несколько лет назад он уволился и вернулся на родину. Не стоит и говорить, что именно благодаря ему Ло Шань познакомился с А Бином.

Он рассказал мне, что А Бин – странный человек. Он родился умственно неполноценным, в три года еще не ходил, а в пять не умел говорить «мама». Однажды, когда ему было пять лет, у него поднялась температура, в забытьи он провел три дня и три ночи, а когда очнулся, вдруг открыл рот и заговорил, вот только зрение пропало, и никакие средства не смогли его вернуть. Самым странным было то, что, хоть он и был слепым, казалось, что знает он гораздо больше, чем зрячие жители деревни. Он знал о набеге саранчи на посевы, о том, как глубокой ночью в деревню проник вор, у чьей жены есть любовник, и даже ведал, фундамент какого из домов оседает в месте, невидимом для глаза. Все это из-за того, что у него был острый и тонкий, удивительный слух. Если в деревне что-то происходило, даже если никто не видел, А Бин первым узнавал об этом благодаря своему слуху. Некоторые говорили, что это потому, что он слушает ветер, при малейшем дуновении звуки вместе с ветром слетаются к нему в уши. А другие считали, что каждая пора у него на теле – это уши, потому что они обнаружили, что даже если он закрывал уши, то все равно слышал намного лучше, чем другие. Можно утверждать, что уши у А Бина были необычные, и хотя он был слеп на оба глаза, благодаря ушам мог распознавать все на слух.

Пожилой мужчина сказал, что из-за удивительного слуха А Бина он прекрасно подходит для работы настройщика музыкальных инструментов, поэтому он и познакомил Ло Шаня с ним, чтобы тот взял его в ученики и дал возможность заработать на чашку риса. Но Ло Шань, увидев А Бина (слепого и неумного), решительно отказался от этой идеи, хотя и мать А Бина, и односельчане упрашивали его. Старик считал Ло Шаня эгоистичным, узнав о его судьбе (я ему рассказал), он не злорадствовал, но и не показал ни печали, ни сочувствия.

Пока я разговаривал со стариком, кто-то с ребенком на руках подошел, чтобы тоже «проверить» А Бина. Малышу было чуть больше года, и он еще не разговаривал, а мог сказать лишь «дядя», «тетя» и все. По его одежде было видно, что он не из этой деревни, да и слова он произносил на нормативном китайском9Нормативный китайский язык (или путунхуа) – официальный язык в Китайской Народной Республике, что закреплено в Конституции КНР. Он основан на пекинском диалекте.. Пришедший поставил ребенка на ноги и попросил сказать «Дядя А Бин!», а А Бину предложил разгадать, чей это ребенок. После того как малыш, как попугай, повторил «Дядя А Бин!», он ухватился за костыль слепого и залепетал что-то, пытаясь его отобрать, чтобы поиграть. В этот момент А Бин, ни секунды не колеблясь, сказал:

– Это ребенок Гуань Линя. Мальчик. Я не ошибаюсь. Гуань Линь уехал уже девять лет, два месяца и двенадцать дней назад, служит в Фучжоу, за время службы он приезжал четыре раза, в последний раз был в позапрошлом году на праздник Дуаньу10Праздник Дуаньу (Праздник «двойной пятерки», праздник драконьих лодок) – традиционный китайский праздник. Отмечается в пятый день пятого месяца по лунному календарю. Происхождение праздника связано с именем великого поэта древности Цюй Юаня (340? -278 гг. до н. э.), который считается одним из первых (и даже родоначальником) авторской поэзии. Цюй Юань занимал высокий пост советника при князе Хуай-ване. Однако он пал жертвой придворных интриг, был оклеветан и удален из столицы в северные районы. Издалека он с горестью наблюдал за тем, как страна терпит поражение от Цинь, с печалью узнал весть о гибели Хуай-вана в циньском плену. Вскоре и столица Чу была захвачена врагами. Цюй Юань, остро переживавший происходящее, не в силах пережить позор и желая своей смертью привлечь внимание к положению в стране, покончил с собой, бросившись в воды реки Мило. Произошло это в пятый день пятого месяца по лунному календарю. По легенде, люди, узнав о случившемся, пришли на берег реки. Рыбаки на лодках пытались найти его тело, а люди на берегу бросали в реку рис и другие продукты, чтобы рыбы отвлеклись и не трогали тело поэта. С тех пор в Китае существует традиция в этот день устраивать гонки на драконьих лодках и есть цзунцзы, которые готовятся в основном на пару из рисовой начинки (клейкого риса) и заворачиваются в листья тростника или бамбука. вместе со своей женой. Она говорила со мной, я помню, что она была северянка. Голос этого ребенка похож на материнский – такой же чистый и немного твердый.

Хотя голос его звучал по-прежнему глухо, но он больше не нервничал, не заикался, казалось, что он читает текст наизусть или как будто говорит робот, словно слова сами полились из него, стоило только открыть рот.

Старик рассказал мне, что Луцзяянь – деревня, известная на несколько десятков ли вокруг, у них больше трехсот дворов, взрослых и детей насчитывается около двух тысяч человек, и в деревне у них нет никого, кто мог бы запомнить имена и фамилии всех проживающих в ней. И лишь А Бин, неважно, кто перед ним – взрослый человек или ребенок, деревенский или живущий в городе, если только ты из этой местности или твои родители живут или жили здесь, мог, перебросившись с тобой парой фраз, определить по голосу, из чьей ты семьи, кто твой отец, сколько сестер-братьев, какой ты по счету среди детей, что у вас происходило в семье и так далее. Так или иначе, он прекрасно разбирался в важных и не очень, хороших и плохих делах любой семьи без исключений, а ошибки были крайне редки. Давешний ребенок на самом деле жил в гарнизоне и сейчас первый раз приехал в деревню, но А Бин услышал о нем все.

Я был крайне поражен!

Я подумал, что этот слепой и глуповатый А Бин – удивительная личность. Он обладает поразительным слухом и потрясающей памятью, несомненно, он – тот, кого я ищу. В деревне не было телефона, и тем же вечером я поспешил в город, чтобы позвонить начальнику и доложить об А Бине и о ситуации с Ло Шанем. Тот, кого мы искали, оказался негодным, а тот, кто нам нужен – слепой и умственно неполноценный. Мой начальник все колебался, в итоге передал трубку директору. Тот выслушал доклад и сказал мне:

– Есть такая поговорка: «Из десяти талантов девять – глупы, а из десяти глупцов один – талант». Судя по твоим словам, этот человек, вероятно, как раз-таки тот самый один талант среди глупцов. Привози его!

07

На следующее утро я снова отправился в Луцзяянь. Подумав о вчерашних мучениях в дороге и о том, что сегодня мне предстоит еще везти слепого, я специально арендовал яхту.

Яхта ждала меня в порту.

Я второй раз ступил на землю деревни Луцзяянь, в которой дома словно наползали друг на друга.

Недалеко от Храма предков располагался дом с внутренним двориком и галереей, перед воротами которого было семь ступеней, внутри жили по меньшей мере семь или восемь семей. Жители деревни рассказали мне, что однажды тридцать лет назад здесь останавливался некий отряд, они пришли глубокой ночью и ушли на рассвете, и никто не знал, к какому войску они относились. Но все были в курсе того, что один из них обидел или обманул дочку портного. Через десять месяцев она, будучи не замужем, стала несчастной матерью. Сегодня, спустя тридцать лет, из-за одной из раскрытых дверей по-прежнему доносился стрекот работающей швейной машинки, и в этой комнате мать А Бина встретила меня. Она была, по общему мнению, лучшей портнихой деревни и самой несчастной из женщин: всю жизнь живя со своим слепым и глуповатым сыном, она никогда не смеялась по-настоящему. На ее лице, выражавшем печаль и безысходность, я прочел все удары и невзгоды, которые судьба денно и нощно обрушивает на одного человека. Ей не было и пятидесяти, но мне она показалась семидесятилетней старухой. Благодаря своему мастерству, передающемуся из поколения в поколение, они с сыном могли не беспокоиться по поводу одежды и еды, но и только.

Сначала она думала, что я пришел к ней, чтобы сшить одежду, и только когда я сказал, что приехал к А Бину, поняла, что я не из этой деревни. Потому что все в деревне знали, что в первой половине дня А Бина не может быть дома. Из-за слишком хорошего слуха каждую ночь, когда вся деревня погружалась в сон, А Бин испытывал мучения из-за «звуков тишины» и не мог уснуть. Чтобы выспаться, он уходил в тутовую рощу за околицей и в деревню возвращался лишь к полудню. Старик, присматривавший за тутовой рощей, был двоюродным братом матери А Бина, он каждый раз подготавливал связку тутовых веток, чтобы А Бин отнес их домой. Это был хворост, на котором они с матерью готовили еду, и единственный посильный труд ей в помощь. В тот день я неожиданно позвал его, и в спешке он забыл взять хворост. Через час он вместе со мной поднялся на борт яхты, и когда мы только отчалили, он, словно внезапно вспомнив что-то, в крайнем возбуждении начал кричать в сторону причала:

– Мама! Я сегодня забыл… забыл принести тебе хворост… Что, что делать?..

Яхта была еще близко от берега, я успел вытащить двадцать юаней, засунул их в портсигар и бросил его на берег.

А Бин, услышав, что я сделал, был тронут до слез и произнес:

– Вы – хороший человек.

После этого я понял, что А Бин не глуп, он просто не такой, как все.

Говоря по правде, в тот день пришло несколько десятков молодых и старых мужчин и женщин, они провожали нас с А Бином до самого причала. Увидев, что яхта отходит, они наконец поверили, что я их не обманываю, а правда увожу с собой А Бина (чтобы сделать из него настройщика музыкальных инструментов). Я думаю, они считали, что я такой же умственно отсталый, как и он, либо же большой подлец. В деревне люди поговаривали, что если кости какого-то человека высушить и растолочь для приготовления лекарства, то им можно будет лечить похожих людей. Другими словами, если из костей А Бина сделать лекарство, то можно вылечить толпу таких же, как он, глупцов и превратить их в умных людей. А я, возможно, как раз и есть тот подлец, который собирается использовать кости А Бина.

Как бы там ни было, думаю, что жители деревни даже и не догадывались, что А Бин, которого они считали дураком, станет потрясающим героем.

08

Хотя и директор Те, и мой начальник У знали о врожденном дефекте А Бина и были морально подготовлены, однако, когда он лично предстал перед ними, они были расстроены.

Из-за тяжелого пути А Бин не сомкнул глаз. Да и как он мог уснуть под гомон людей? Одежда выглядела грязной и пребывала в беспорядке, мышцы лица словно парализовало из-за нервного возбуждения, к тому же его искалеченные глаза и в обычное время выглядели уродливыми. В тот момент вид А Бина действительно был ужасен. Он казался столь неряшливым, мрачным и странным, насколько это возможно.

Прямо смотреть невозможно!

Что касается меня, то я больше всего боялся, что его чудесный слух после прибытия в подразделение 701 уже не будет таким острым. Поэтому я его заранее несколько раз предупредил: в нужный момент – когда появятся начальники – обязательно надо «показать им свой талант». Потом оказалось, что я перемудрил с этим своим указанием, потому что А Бин, считавший меня хорошим человеком и безропотно слушавший, после таких моих слов потом при любом удобном случае не забывал «показывать талант». В результате, когда кто-то приходил и начинал разговор, неважно, с ним ли, он полагал, что люди «испытывают» его. Поэтому невозможно было поддерживать нормальный разговор, было слышно лишь, как он направо и налево «сдает экзамен»:

– Вы – пожилой человек, как минимум лет шестидесяти, вероятно, каждый день выпиваете…

– Вы – заядлый курильщик, даже голос кажется закопченным…

– А вы – все тот же пожилой человек…

– Хм… А вы довольно молоды, самое большее – тридцать лет, но язык коротковат…

– А вы, кажется, тренировали горло: ваш голос летает, словно воздушный змей…

– О, а вы тот самый курильщик…

Во время разговора раздался лай двух собак. А Бин тут же замолчал, он старательно и изо всех сил напряженно вслушивался, казалось, что его уши незаметно шевелятся. Вскоре он глуповато рассмеялся:

– Осмелюсь предположить, что эти две собаки – суки, одна из них старая, по меньшей мере лет семь-восемь, а другая – ее дочь, ей нет еще и двух лет.

Собак держал директор ведомственной гостиницы для охраны, сейчас он стоял рядом с начальником, тот повернулся и спросил:

– Это правда?

– И да и нет, маленький – кобель.

А Бин покраснел, вышел из себя и закричал:

– Это невозможно! Никак невозможно! Вы… обманываете меня! Вы… плохой человек! Шу… шутите надо мной, потому что я слепой! Вы… что вы за человек! Вы… вы плохой! – Он задыхался от злости и выглядел так, как тогда в Луцзяянь.

Я тут же подошел к нему и начал успокаивать, одновременно ругая директора гостиницы, в итоге кое-как успокоил слепого. После этого я подал знак, и все вышли на улицу. Директор шел и ворчал, что та собака с момента рождения у него перед глазами, что же он, не различит, сука это или кобель? Но когда мы вышли и увидели этих двух собак, директор остолбенел. Оказалось, что той, о которой он говорил, во дворе не было! Из двух собак лишь одна была из его гостиницы, а вторая – из столовой! И она оказалась сукой, из одного помета с гостиничной!

От этих слов директора все опешили.

После этого начальник похлопал меня по плечу со словами:

– Судя по всему, ты привез к нам настоящее сокровище! – Он обернулся и приказным тоном сказал директору: – Организуйте ему проживание и питание как кадровому сотруднику и найдите ему темные очки. Я зайду вечером.

09

Тем же вечером начальник отдела лично привел других начальников, они принесли с собой двадцать магнитофонов и коды азбуки Морзе, затем расположились в конференц-зале, чтобы устроить А Бину профессиональное испытание слуха. Способ был такой: сначала ему дали прослушать сигнал и время для его запоминания, а затем – двадцать разных сигналов для распознавания, чтобы А Бин узнал среди них тот самый, первый сигнал. Как будто перед А Бином сидели двадцать человек примерно одного возраста и с похожим произношением, например, все – молодые люди двадцати лет из одной местности, потом просили Чжана заговорить с А Бином, а затем все двадцать человек, включая Чжана, по очереди обращались к нему, и надо было посмотреть, сможет ли он вычленить из этой толпы Чжана.

Естественно, если бы все эти двадцать человек были китайцами, говорящими по-китайски, я был бы стопроцентно уверен в А Бине. Но сейчас ситуация отличалась, потому что он ничего не смыслил в азбуке Морзе, может, даже и не слышал о ней, как если бы те двадцать человек были иностранцами. По моему мнению, сложность задания была велика. К тому же в реальности проблема была еще сложнее и запутаннее, ведь, как ни крути, на иностранном языке говорили люди, а звуки, издаваемые людьми, естественно, имеют много общего. С собаками то же самое. В деревне Луцзяянь А Бин узнавал о появлении вора по изменившемуся лаю. Таким образом, он очень хорошо разбирался в оттенках лая. А электрические волны для него были запредельными, он их и представить не мог, не говоря уж о том, чтобы иметь с ними дело. Поэтому я довольно пессимистично смотрел на сегодняшние испытания и полагал, что они несколько выходят за рамки.

Но А Бин действительно был волшебником!

Возможно, жизнь необычных людей складывается как раз из необычных и удивительных вещей, которые нам кажутся абсурдными, и мы боимся, что они не смогут выполнить что-либо фантастическое. Это словно нищий боится, что богач не сможет купить у него драгоценность, а на самом деле полон пустых страхов. В то же время это становится непосредственным доказательством того, что сейчас ты не являешься и в будущем вряд ли станешь необычным или богатым человеком.

Процесс испытания был сложным, но результат прост: А Бин победил! Это была полная и безоговорочная победа, а не победа в одном раунде или в трех из пяти. И не в пяти из пяти, а в десяти из десяти. В процессе проверки А Бин непрерывно курил, а кроме этого, у него не было никакой необычной опоры или магии.

Условия испытания были сложные, но нельзя не сказать следующее. Возможно, вы знаете, что азбука Морзе – это международный телеграфный язык. Открытые коды и шифровки все передаются с ее помощью, каждая запись переводилась в телеграфный код, состоявший из нескольких групп, а каждая группа образовывалась из четырех арабских цифр. Учитывая то, что А Бин ничего не знал о телеграфных кодах, во время первого испытания ему сначала дали прослушать код из десяти групп. Времени на это выделили полминуты. Это было так называемое «прослушивание образца», если за это время его не запомнить, то потом невозможно будет распознать среди разных других сигналов. После прослушивания сотрудники в хаотичном порядке по очереди начали включать восемь магнитофонов, из которых шли восемь разных сигналов по десять групп кодов. А Бин прослушал их, отрицательно качая головой. Девятым была та запись, которую он только что прослушал, код также состоял из десяти групп, но уже на четвертой А Бин решительно затушил окурок со словами:

– Это он!

И правда, это был тот самый код.

А Бин победил в первом раунде.

Следующий раунд по порядку проведения и содержанию был похож на предыдущий, сократилось лишь количество групп в коде. Например, код образца во втором раунде состоял из девяти групп, в следующем сократился еще на один, и так к десятому разу остался лишь код из одной группы. Естественно, вместе с сокращением количества групп в коде образца уменьшалось и время прослушивания, что увеличивало сложность для распознавания. Но для А Бина, казалось, это было совсем не трудно, а просто. С первого и до последнего раунда ничто не вызвало у него затруднения, не говоря уж о совершении ошибок. Их не было. Самым коротким получился пятый раунд. Едва прослушав первую группу кода, он хлопнул в ладоши и крикнул:

– Всё! Это он!

В тот вечер все присутствовавшие при этом почувствовали ни с чем не сравнимое ошеломление и воодушевление!

10

Единой мечтой всех сотрудников подразделения 701 было стремление к победе.

Учитывая уже имеющийся выдающийся талант А Бина, наш начальник У предложил главному начальнику сразу перевести А Бина на настоящую работу по радиоперехвату, и это предложение было одобрено всеми присутствующими. Оно поддерживалось весомыми причинами, из которых главными были три.

Первое. Хотя А Бин не знал кода Морзе, вечерние события показали, что это не имеет значения, он все равно мог отбросить фальшивые и выбрать единственно верный код, отобрать один из ста. И если сначала надо его учить азбуке Морзе, а лишь потом сажать за радиоаппарат вести реальное прослушивание, то это уже не будет талант А Бин.

Второе. В системе связи какой-либо страны или армии, как бы она ни менялась, всегда будут присутствовать, в большей или меньшей степени, определенные характерные особенности и общие свойства. Сейчас мы уже обнаружили пятьдесят с лишним частот противника (за несколько дней прибавилось каких-то несколько жалких частот), можно сказать, что мы уже обладали определенным количеством образцов. И хотя звуки этих частот не полностью совпадают со звуками неизвестных вражеских радиостанций, но даже обычный человек смог бы услышать эти отличия, а уж А Бин, который различает кровное родство двух собак, а также их половую принадлежность, обязательно сможет, мы могли быть в этом совершенно уверены, найти среди различий по мельчайшим деталям общие свойства и совпадения.

Третье. То, что А Бин не умеет управляться с прослушивающим аппаратом, вообще не является проблемой. Мы могли выделить ему в помощь одного или даже нескольких лучших сотрудников отдела радиоперехвата, которые могли бы решить конкретные проблемы, возникающие в реальной работе. Фактически у А Бина самое удивительное – это его уши, их и надо было использовать.

Из всех заинтересованных лиц я единственный был против. Но начальник У и другие сторонники говорили так убедительно, что даже меня чуть не убедили в своей правоте. Но из осторожности я все-таки высказал свои контраргументы. Я сказал:

– Вероятно, я лучше всех понимаю А Бина. Кто он? Он – гений, странный человек. В чем его гениальность и странность? Нетрудно было заметить, что он кажется то гениальным, то умственно отсталым, и эти две его ипостаси хорошо заметны и неоспоримы. Я полагаю, что отсутствие нормального интеллекта и способности к умозаключениям – это основная особенность его слабоумия. В обычной жизни его метод и результат распознавания вещей просты, к тому же опознанные им вещи не меняются и не вызывают сомнений. Поэтому его вера в себя велика. Но в то же время он очень хрупок, нестабилен, не выдерживает ни малейших сомнений или слов против. Если у вас с ним произойдет противостояние, то, кроме рева, приносящего страдания ему же самому, у него нет другого пространства для сопротивления или маневра. Вы это все прочувствовали сегодня, а я в этом убедился за те несколько дней, что мы контактировали. Пожалуйста, поверьте моим ощущениям, хрупкость А Бина и его талант – выдающиеся, ни с чем не сравнимые, он похож на прозрачную, сверкающую стеклянную посуду, которая не выдержит никакого удара и может разбиться, если ее толкнуть. Это первое, что я хотел сказать.

Во-вторых, судя по тому, как А Бин себя зарекомендовал, у нас есть все основания полагать, что если сейчас его посадить за аппарат радиоперехвата, то это вряд ли повлияет на развитие его таланта. У него нетрадиционный подход, если он возьмется за дело, то, возможно, одержит удивительную победу, к тому же вероятность этого велика. Но я полагаю, что просто «возможно» и даже «большая вероятность» – это не то, что нужно. Нам нужны сто процентов! Потому что если что-то пойдет не так, то поражение будет тоже стопроцентным. Как вы только что говорили, мы не можем относиться к А Бину как к обычному человеку. Если бы он был обычным, да еще и с таким талантом, а у нас присутствует стремление победить, нам следовало бы вот так слепо дать ему попробовать. Если бы все получилось, отлично. Не получилось, можно продолжить его тренировать, а потом снова взяться за дело. Проблема в том, что он – не обычный человек, мы не можем дать ему попробовать, рисковать, потому что если что-то пойдет не так, то у А Бина начнет испытывать ужас и отвращение к радиоперехвату, и его невозможно будет ликвидировать. Возможно, что, услышав радиопозывные, он будет издавать свой рык, начнет дрожать и будет вести себя как сумасшедший. И, таким образом, его талант, талантливая сторона станет для нашего подразделения 701 непригодна. Кто может со стопроцентной уверенностью сказать, что, если его посадить за аппарат, он своим нетрадиционным способом в кратчайшие сроки выявит вражеские радиостанции? Кто может сказать, на сколько дней хватит его терпения? На один день? На два? А может быть, на полдня или даже на два часа? Поэтому я предлагаю все-таки немного подождать, дать ему время потренироваться, позволить ему участвовать в реальных операциях только в условиях стопроцентной уверенности…

Мой голос – его отзвуки – тихо плавал по залу собрания, все молча ждали решения начальника. Он встал под пристальными взглядами окружающих, медленно подошел ко мне, потом размеренно сказал:

– Я вам верю, вверяю его вам! С этого момента вы можете использовать любое оборудование и людские ресурсы нашего подразделения 701, лишь бы это шло на пользу его обучению.

– Сколько времени вы мне даете?

– А сколько нужно?

Я задумался:

– Полмесяца.

Стиснув зубы, начальник ответил:

– У нас нет этого времени, даю вам неделю! Через неделю вы должны привести его в аппаратную, и чтоб не было ни одной ошибки. Говоря вашими же словами, «на сто процентов без риска»!

11

Одна неделя – это семь дней.

Семь дней – это сто шестьдесят восемь часов.

Если вычесть время, необходимое для сна, сколько останется? Когда я учился радиоперехвату, то мы занимались восемь месяцев, это более двух тысяч часов занятий, большинство наших сотрудников тренировались в таком же режиме. Была у нас одна северянка по фамилии Линь, поначалу она была просто операционисткой в штабе перехвата, но через месяц работы запомнила голоса всех сотрудников подразделения 701. С таким талантом следует работать в отделе радиоперехвата. За три месяца до нашего выпуска она стала членом нашей группы. Инструкторы не верили, что она сможет закончить вместе с нами вовремя, но ко времени окончания ее успехи были намного лучше, чем у остальных обучающихся, в особенности скорость записи кода Морзе (это был наш основной предмет) намного превосходила результаты других и достигала двухсот двадцати четырех знаков в минуту, что было в два раза выше среднего результата нашей группы. Через год на соревнованиях по коду Морзе она стала абсолютной чемпионкой с результатом двести шестьдесят один знак в минуту, и в системе ее уважительно называли «Гениальный полководец императорского войска».

Я это к тому говорю, что ни при каких условиях за неделю невозможно выучить мастера радиоперехвата, и пусть даже талант А Бина в десять раз превосходит «полководца Линь», все равно недели совершенно недостаточно. Но я не мог добавить времени, да и никто не мог. Поэтому я подумал, что единственным выходом будет «схалтурить». Не ставить себе целью сделать из него отвечающего всем стандартам специалиста, а в эти кратчайшие сроки влить в него как можно больше необходимых вещей, например код Морзе как минимум. Он должен его понимать, а кроме того, он должен непрерывно слушать сигналы уже найденных вражеских радиостанций и различать их особенности и знать отличия. Первое – общие знания, второе – ощущения, и то и другое должно быть в наличии, тогда для него не будет непонятной работа за перехватывающим устройством. Это единственный выход. И даже так семь дней – это было впритык.

Один день.

Два дня.

Три дня.

Во второй половине четвертого дня я явился в кабинет начальства с докладом о том, как продвигается обучение А Бина. Я сказал, что уровень, которого сейчас достиг А Бин, в каких-то аспектах уже не ниже, чем у Линь. Начальник попросил меня повторить только что сказанное.

– Убедитесь воочию, – сказал я, – вам следует вместе с директором пойти взглянуть.

Начальник схватил телефонную трубку и сразу же доложил директору. Тот выслушал, но решил, что ослышался, и попросил начальника повторить еще раз. Тот еще раз передал ему мое предложение пойти и самим взглянуть:

– Убедитесь воочию! Если у вас есть время, можно сходить и самим посмотреть.

12

Все тот же зал собраний, что и несколько дней назад.

Если кто-нибудь когда-нибудь спросит, где обучался А Бин, ответом будет: вот этот невзрачный зал.

Чтобы у начальника и директора не было никаких сомнений и подозрений, я выключил все магнитофоны и предложил начальнику самому выбрать код как минимум из восьми групп цифр. Потом я попросил телеграфиста передать сообщение, состоящее из выбранных начальником кодов, со скоростью сто знаков в минуту.

– Тук-тук-так, тук-тук-тук-так-так, тук-тук-тук-так…

После того как он закончил набивать код, мы все уставились на А Бина, который сидел с бесстрастным лицом, казалось, что он спит.

Начальник в растерянности взглянул на меня, потом на А Бина, его губы дрогнули, словно он хотел что-то сказать. Я поспешно подал знак молчать. И в этот момент А Бин, как будто встревоженный моим безмолвным жестом, очнулся, вздохнул и звонким голосом продекламировал код из восьми групп.

Тридцать две цифры.

Не упустил ни одной группы.

Не ошибся ни в одном знаке.

Все точно, как в изначальном сообщении!

Обычно писать код получается намного медленнее, чем его слушать, так как надо записывать и одновременно слушать, не успевая при этом записывать, поэтому часть надо запоминать, в нашей профессии это называется «сжатие информационных данных». Во время соревнования первоклассных радистов, записывающих коды, на самом деле они состязаются в том, у кого лучше техника «сжатия информационных данных». Кто может запомнить больше, тот и побеждает. Я помню, что тогда на соревнованиях Линь могла запомнить восемь групп. Хотя из-за разной скорости обе стороны не могли быть полностью одинаковы, но из увиденного нетрудно было сделать вывод, какого уровня достиг уже А Бин в освоении кода Морзе. В общем, хотя время, отпущенное на обучение, еще не дошло до половины, А Бин уже в совершенстве освоил все, что надо было выучить, и сделал это идеально. Настолько идеально, что казалось нереальным.

Через час я вместе с А Бином пришел во двор организации, в небольшом европейском здании политаппарата должна была проводиться церемония приведения к присяге А Бина, добровольно вступающего в особое подразделение 701. Сама церемония была торжественной, а для него еще и загадочной. Перед лицом всех этих «требований» и «обещаний» А Бин решил, что его в ближайшем будущем отправят на затянутое пороховым дымом поле боя, возбуждение смешалось в его душе с ужасом, которые достигли наивысшей степени. В конце начальник отдела, отвечавшего за присягу, спросил его, есть ли у него какие-либо требования к организации, и А Бин «мужественно» выдвинул два.

Первое – если он больше не сможет вернуться домой (в Луцзяянь), пусть организация надлежащим образом решит вопрос «доставки хвороста» его матери.

Второе – если он погибнет (сражаясь на поле боя), ни в коем случае не отрезать его уши для исследования.

И смех и грех!

Но это, будучи требованием волонтера подразделения 701, составляло часть церемонии, организация должна была дать ему торжественное обещание и сделать соответствующую запись в протокол.

После присяги стороны должны были подписать три документа. Учитывая тот факт, что А Бин не умел писать, было решено, что он поставит отпечаток пальца, а я за него распишусь. Только в этот момент я вспомнил, что надо спросить его настоящее имя и фамилию. Ответ был: «Нету».

– Меня зовут А Бин, – сказал он, – нет другого имени.

Но я точно знал: невозможно, чтобы его реальным именем было А Бин, потому что это было имя известного слепца, того, который играл на эрху11Эрху – старинный китайский двухструнный смычковый инструмент., «словно плакал», и который известен мелодией «Луна над источником»12Мелодия, написанная специально для исполнения на эрху. Ее автор – известный слепой музыкант Хуа Яньцзюнь по прозвищу А Бин (1893–1950). Обычно он исполнял свои безымянные мелодии на улице за деньги. Когда один профессор китайской консерватории решил записать их на магнитофон, то было решено одной из мелодий дать именно такое название, потому что А Бин любил играть свои мелодии у источника в городе Уси.. Благодаря ему имя А Бин стало нарицательным для всех слепых и никак не могло быть чьим-нибудь реальным именем.

Не стоит и говорить, что это тоже был и смех и грех! В итоге мы придумали ему временное имя Лу Цзябин, так как фамилия его матери была Лу, а название родной деревни Луцзяянь. Сразу же вписали это имя в три секретных документа, которые следовало передать в вышестоящие органы и сдать в архив.

13

Ранним утром следующего дня, когда чуть забрезжил рассвет, я повел А Бина в святая святых нашего отдела радиоперехвата, находившегося за высоким забором. Перед воротами висели две таблички – большая и маленькая, на которых было написано: «Такой-то Институт изучения оружия сухопутных войск», «Военный пункт: без пропуска не входить».

Естественно, это все было для прикрытия.

Честно говоря, это была территория, недоступная для глаз людей и для прохода, даже некоторые сотрудники внутренних служб нашего подразделения 701, такие, как охранники, врачи, водители, повара, даже и думать не могли, чтобы попасть сюда. Здесь все было так же, как и вчера. Это место было вне пространства и времени. Оно было покрыто тайной и абсолютной секретностью. Каждый, кто попадал сюда, навсегда становился частью этой тайны и секретности, принадлежал стране и народу и уже никогда не мог существовать как отдельная личность.

Все описанное ниже выдумано, но, пожалуйста, не вините меня за это. Я не могу рассказать вам ни о чем – ни о самом здании, растениях, сооружениях, оборудовании, ни даже о птицах в небе и насекомых на земле. Потому что любое слово будет исследоваться, изучаться при ярком свете софитов. Другими словами, любое слово об этом месте может выдать меня. Вы можете наказать меня, даже запугивать смертью или красивыми речами завлекать меня – ничто не в силах заставить меня открыть мой запечатанный молчанием рот. Потому что я давал клятву, потому что это единственное убеждение в моей жизни.

Не слышно выстрелов.

Нет запаха пороха.

А Бин спросил меня, где мы находимся.

Я ответил, что это поле боя без порохового дыма…

На самом деле полем боя была аппаратная с деревянным полом и огромными окнами. При входе надо было снимать обувь, потому что аппаратура была дорогой и хрупкой, намного чище человека и к тому же не переносила пыли. Когда мы вошли, я устроил А Бина на диване. Справа от него сидел самый компетентный сотрудник отдела радиоперехвата – начальник отдела по фамилии Чэнь, слева стоял чайный столик с чашкой чая на нем, пачкой сигарет, коробком спичек и пепельницей. Я представил начальника Чэня А Бину и сказал:

– А Бин, начиная с этого момента он – твоя рука, надеюсь, вы сработаетесь.

Согласно оговоренному заранее плану, Чэнь подал А Бину сигарету, поднес зажженную спичку и угодливо сказал, что он очень рад быть его помощником. Из этого А Бин сделал вывод, что Чэнь, как и я, – хороший человек. Для развития его таланта это было очень важно. Рядом с людьми, которые ему не нравились, А Бин волновался и дрожал, мог легко прийти в бешенство, и в такие моменты его интеллект уменьшался стремительными темпами. Мне этого не хотелось, к тому же я опасался, что, раз снизившись, интеллект уже никогда не восстановится, как сгоревшая вольфрамовая нить. От такого удивительного человека, как А Бин, мы всегда можем ожидать, что с ним могут произойти самые удивительные и абсурдные вещи. Поэтому, говоря по правде, его талант было трудно использовать. От момента его обнаружения и до настоящего момента в том, что он сейчас радостно сидел перед аппаратом, была моя заслуга и удача.

После того как они немного поговорили, рука начальника Чэня осторожно легла на ручку-переключателя частот. Он сделал легкое вращательное движение пальцами, и ручка повернулась, и тут же лавиной налетели крепко спавшие до этого на просторах радиоокеана звуки электромагнитных волн, радиостанций, свист, песни и разный шум. А Бин, выпрямившись, сидел на диване и курил, с не меняющимся выражением лица вслушивался в этот гам, указательный и средний пальцы его правой руки периодически постукивали по подлокотнику дивана.

– Можно сделать побыстрее? Слишком медленно!

– Все равно медленно! Еще быстрее!

– Можно еще быстрее…

Когда его требование не было выполнено так, как он хотел, А Бин, казалось, разволновался, вскочил и попросил, чтобы его пустили за аппарат продемонстрировать, как надо. Он покрутил ручку несколько раз, задав нужную скорость вращения, чтобы начальник Чэнь крутил ее именно так. В этот момент я и Чэнь были ошеломлены, потому что заданная им скорость в пять раз превышала обычную! При такой скорости наши уши уже не могли уловить никаких звуков радиосигналов, они все сливались в мгновенно меняющиеся «так» или «тук». Другими словами, они превращались в одинаковый шум. Если привести некорректный пример, то можно сказать, что поиск радиостанций среди радиосигналов – это словно поиск чего бы то ни было в магнитофонной записи, потому что то, что ты ищешь, перемешано с другим таким же, и даже если поставить запись на нормальной скорости, не факт, что ты легко найдешь то, что нужно. А сейчас нашелся человек, который требует нажать на кнопку «быстрая перемотка» для ускорения процесса. Естественно, таким образом, потерянное время было сэкономлено, все образы в мгновение ока обратились в тени, где же искать то, что надо?

Это безобразие!

Начальник Чэнь в растерянности посмотрел на меня.

Я подумал, что уж лучше пусть он творит безобразие, чем гневается. У безобразий бывает конец, к тому же мы это считаем таковым, а он, возможно, нет. Тогда Чэнь начал крутить ручку с заданной А Бином скоростью. В одно мгновение все звуки, которые я слышал, слились в странный шум, при этих звуках душа приходила в смятение, и я был весь как на иголках. Но А Бин все так же спокойно сидел на диване, по-прежнему курил и с неизменным выражением лица прислушивался к звукам, постукивая пальцами правой руки по подлокотнику.

Десять минут.

Двадцать минут.

Полчаса прошло.

Внезапно А Бин крикнул:

– Стоп! – потом велел Чэню: – Чуть-чуть назад, вот этот звук, дайте еще послушаю… Помедленнее… Да, это он, сохраните его, отрегулируйте звук…

Начальник Чэнь отрегулировал его до максимально возможного.

А Бин послушал, затем с пониманием кивнул головой:

– Ошибки нет, это он! – Он посмеялся и произнес: – А это посложнее того, как я определял радиостанции в радиоприемнике!

На этой радиочастоте как раз передавали сообщение. Нам трудно было сразу определить, вражеская ли это радиостанция, которую мы искали, поэтому мы сначала записали сообщение, чтобы отнести в отдел дешифровки. Начальник Чэнь записал первую страницу и отдал ее мне, а сам продолжил делать записи. С этой бумагой я помчался в отдел дешифровки, чтобы они как можно скорее определили, пропавшая ли это вражеская станция. Они позвонили, когда я вернулся. Положив трубку, я бросился к А Бину и, не в состоянии сдержать радость, обнял его и громко сказал:

– А Бин! Ты – потрясающий!

После этого я обнаружил, что по щекам текут слезы.

14

Люди постарше с моей родины помнят, как «японские черти»13Этнофолизм, обозначающий японцев, сохранившийся со Второй мировой войны., встретив в Нанкине сопротивление и потеряв немало людей, предприняли ряд ответных мер, таких, как знаменитая Нанкинская резня14Трагические события в ходе войны Японии и Китая. В декабре 1937 года японская армия вошла в Нанкин, где устроила массовую резню, продолжавшуюся практически шесть недель. Согласно документам, обнародованным одной из благотворительных организаций, которая работала в то время в Нанкине, а также конфискованным у японских солдат записям, по приблизительным оценкам во время декабрьских событий в Нанкине было убито более двухсот тысяч мирных жителей (некоторые историки говорят о пятистах тысячах). и т. п. Когда они пришли в наш уезд, то продолжали свою месть: жгли, грабили, убивали, насиловали – все, что можно было сделать плохого, они сделали. Моей семье повезло, потому что отец был прекрасно осведомлен и успел отправить меня с мамой и двумя сестрами в деревню под городом Уси, где мы и прожили больше года. Наша деревня находилась на берегу озера Тайху, народ здесь занимался в основном рыболовством. С наступлением зимы рыба пряталась на дно озера, поэтому рыболовы часто возвращались с пустыми руками. И только мой дядя никогда не приходил с пустыми руками, в его корзине всегда лежали немыслимо огромные рыбины и другие свежие продукты. Причиной этого был особый трюк дяди при зимней ловле рыбы: он по хаотичным пузырькам на поверхности воды мог понять, какие исходят от рыб, впавших в зимнюю спячку, а какие нет. Затем он бросал сеть туда, где были «пузырьки рыб», и те оказывались в ловушке.

То, как А Бин искал вражеские радиостанции, напомнило мне этот прием. Он не только мог из множества пузырьков выделить те, которые были «рыбьими», но и умел по пузырькам определить, какая именно это рыба. Другими словами, он не только знал, что под пузырьками есть рыба, но и то, карп ли это, карась или какой другой вид.

Без сомнения, А Бин был на голову выше моего дяди.

Как я уже говорил, единой мечтой всех сотрудников подразделения 701 было стремление к победе. До прихода А Бина в аппаратную никто не знал, как ее одержать, однако с момента его появления там все словно прозрели. В тот день А Бин провел в аппаратной восемнадцать часов, выкурил четыре пачки сигарет, нашел три вражеские радиостанции на пятидесяти одной частоте. Он находил примерно по три частоты в час, и это было равноценно общему результату усилий всех сотрудников отдела радиоперехвата за десять с лишним дней.

Какой восхитительный душевный подъем, как трудно поверить в происходящее!

То, что происходило потом, нетрудно представить. Каждый день А Бин приходил в аппаратную, освежал в памяти свои записи, и в самый плодотворный день – это был восемнадцатый день его работы – он обнаружил пять радиостанций и восемьдесят две частоты. Самое странное заключалось в том, что с того момента количество найденных радиостанций стало сокращаться с каждым днем и на двадцать пятый день результат оказался нулевым. На следующий день ничего не изменилось, А Бин трудился все утро, но ничего не нашел. После обеда он отказался идти в аппаратную, так как считал, что все каналы уже обнаружены.

Неужели это так?

На стене висела таблица статистики прогресса, в глаза сразу бросался тот факт, что на тот момент мы уже обнаружили и взяли под контроль восемьдесят шесть вражеских радиостанций с общим количеством одна тысяча пятьсот шестнадцать каналов. Из них А Бин нашел семьдесят три станции с тысячей тремястами девятью частотами, найденное им число радиостанций составляло восемьдесят шесть процентов и каналов – восемьдесят семь процентов от общего количества. Но, согласно имеющимся у нас данным, существовало еще как минимум двенадцать не раскрытых нами станций, которые к тому же относились к системе высшего руководства вражеской армии.

С одной стороны, имелись документы, в которых не было ни малейшего сомнения и которые утверждали, что есть еще вражеские радиостанции, а с другой стороны, был уверенный в себе и заслуживающий абсолютного доверия А Бин, утверждавший, что все станции найдены. Как могла сложиться такая ситуация? Начальник отдела собрал всех специалистов на совещание, они долго обсуждали и анализировали, после чего пришли к единому мнению, что имеется только одна вероятность: не обнаруженные радиостанции, несомненно, в корне отличаются от уже найденных, иначе А Бин не опустил бы руки.

Но в чем же это отличие?

Никто не мог ответить.

Совещание завершилось безрезультатно.

15

На следующий день я не повел А Бина в аппаратную, а попросил автомобиль, чтобы вывезти его развеяться. Конечно, лучше было бы попасть в тутовник, о чем я думал изначально, но после долгих поисков я повез его во фруктовый сад. Я не буду писать вам, где он находится, потому что после выхода книги кто-нибудь сможет понять, где находится наше подразделение 701 – на юге или на севере? На юго-востоке или северо-западе? Там, во фруктовом саду, мы дышали свежим воздухом и болтали. А Бин радовался, словно ребенок, я же напоминал обеспокоенного отца. Перед тем как уехать оттуда, я рассказал А Бину историю о том, как мой дядя ловил рыбу. Последнюю часть истории я выдумал, она была сказочной, но А Бин слушал как зачарованный, принимая ее за правду.

Я сказал:

– Однажды зимой мой дядя, как обычно, отправился на озеро ловить рыбу, но несколько дней подряд ему не удавалось увидеть «пузырьки рыб». Из этого мой дядя сделал вывод, что вся крупная рыба уже была поймана им, поэтому он вернулся домой, и его семья стала питаться сушеной рыбой. Но однажды его внук пошел играть на озеро и увидел целую стаю рыб, резвившихся на мелководье у берега. Значит, в озере еще было много рыбы, просто они стали более хитрыми, они понимали, что если продолжать жить на дне, то рано или поздно дядя их выловит, поэтому рыбы уплыли со дна озера, выплыли из глубоких вод и обосновались на прибрежном мелководье. И хотя там было прохладно, но пространства хватало, не нужно было дышать изо всех сил, чтобы выжить. А если не дышать изо всех сил, то и пузырьки не будут образовываться и дядя их не найдет.

Так я дал А Бину понять, что причиной, по которой мы еще не нашли двенадцать радиостанций, является то, что они, «как и хитрые рыбы», спрятались, и спрятались в таком месте, о котором мы и не думаем. Где же? Сейчас есть только один способ обнаружить их, но это будет не просто. Я спросил А Бина, хочет ли он попробовать. Он ответил:

– Поехали!

То есть он хотел попробовать.

На обратном пути я специально нашел почту и отправил маме А Бина сто юаней. Я сказал ему, что это не мои личные деньги, а деньги многих сотрудников подразделения 701, они, как и я, все надеются, что он поскорее отыщет эти радиостанции. Я верил, что эти мои слова и действия имели смысл, потому что А Бин был примерным сыном, ценившим дружеское отношение, и он всегда старался отблагодарить за добро.

Когда мы вернулись в горы, я из принес архива восемь огромных ящиков записей – это были материалы по тем двенадцати радиостанциям, которые мы до сих пор не смогли обнаружить. Я поставил их перед А Бином:

– Сейчас твоя задача – слушать эти записи. Снова и снова тщательно прослушивать. Но что надо слушать? Не особенности звуков, а то, как телеграфист передает сигналы. Я уверен, что ты сможешь распознать, сколько этих телеграфистов и какими характерными особенностями обладает каждый из них.

Я размышлял так: раз мы решили, что двенадцать радиостанций противника высшего уровня коренным образом отличаются от остальных, это означает, что мы не можем для их поиска использовать старый, привычный способ, который мы вывели на основании качества звука аппаратуры противника. Следует найти проложенный ими совершенно новый путь. И если А Бин распознает характерные особенности стиля телеграфистов, то это можно будет считать лучшим решением.

Так-то оно так, но всем понятно, что сделать это труднее, чем подняться в небо.

Естественно, теоретически, когда телеграфисты рукой набивают сообщения, это похоже на то, как мы говорим с помощью рта: у разных людей разное произношение и все немного отличаются друг от друга. Но на самом деле эта разница микроскопическая, очень трудно отличить одного от другого. Можно сказать так: в мире нет более простого кода, чем морзянка, этот язык образован лишь двумя звуками – «тук» и «так». Из-за ее чрезмерной простоты, хотя азбука Морзе и является профессиональным языком и нужно пройти особое обучение, ею может овладеть и обычный человек. Все находятся на одном уровне, трудно сформировать отличие, и даже если отличие будет, то оно будет такое незначительное, что на примитивном уровне ощущаться не будет. За почти пять лет работы в отделе радиоперехвата я могу расслышать лишь, что телеграфист набивает сообщения как по маслу и использует малоупотребимые движения, например: часто пять «тук» подряд набивают как шесть – «тук-тук-тук-тук-тук-тук». В коде Морзе нет знаков из шести «тук», это отдельный знак, к счастью, он не вызывает никакой двусмысленности, обычно сразу ясно, что это «пять». Именно так я «познакомился» с таким телеграфистом: каждый раз, услышав шесть «туков», я понимал, что это он заступил на смену.

Однако необычных телеграфистов было мало, особенно на радиостанциях высокого уровня таких «хитрецов» давно уже выгнали. Поэтому хотя я так и говорил, но в душе понимал, что отделить по стилю набивания кода телеграфистов одного от другого сложнее, чем подняться в небо. И даже зная все самые высокие и низкие тайны мира, все равно не сможешь это сделать.

Но А Бин твердо решил продолжать творить чудеса. На следующий день, когда я еще спал, мне позвонил директор гостиницы и сказал, что меня зовет к себе начальник Чэнь. Когда я прибыл, Чэнь протянул мне несколько листов бумаги со словами:

– А Бин уже прослушал восемь ящиков записей (естественно, поверхностно, но разве ему надо тщательно вслушиваться?), результат – на этих листах, взгляните!

Пока я читал, он все охал:

– Прямо невозможно поверить! Да он просто волшебник, этот А Бин! Осмелюсь сказать, что не пройдет и нескольких дней, как мы найдем все радиостанции противника!

Говоря по правде, то, что я увидел, вдохновило меня. А Бин не только услышал на записях из восьми ящиков, что телеграфистов было семьдесят девять человек, но еще и сделал «комментарии» по поводу стиля каждого из них. Например:

№ 1. Когда 3/7 идут подряд, любит передавать их вместе.

№ 2. Когда идут друг за другом 5/4, часто ошибается, приходится исправлять.

№ 3. Когда передает цифру 1, сигнал особенно короткий.

№ 4. Самый умелый и быстрый.

№ 15. В момент прощания часто использует малоупотребимые знаки, любит вместо GB15GB – Good bye! – До свидания! (англ.) передавать GP.

И т. д. и т. п.

В общем, с первого по семьдесят девятый номер ни один не был забыт, у каждого А Бин выделил уникальные особенности. Мы не могли подтвердить, правильными ли они были, но одно можно утверждать точно: на двенадцати радиостанциях работали семьдесят девять радистов, этим цифрам можно было верить. Потому что обычно радиостанции работают сутки напролет, и как минимум требуется шесть радистов. Шесть умножить на двенадцать (радиостанций) равно семьдесят два. К ним еще надо прибавить тех, кто временно подменяет сотрудников во время отпуска. Поэтому если в определенный период времени работали семьдесят девять радистов, то это вполне рациональная цифра, отвечающая действительности. А Бин ничего этого не знал, что отметало вероятность угадывания с его стороны.

Закончив чтение, я сказал А Бину:

– Сейчас пойдем завтракать, а после завтрака, А Бин, мы вернемся в аппаратную и отыщем всех этих радистов!

Когда я сказал «отыщем всех этих радистов», я хотел, чтобы он понял, что сейчас наш поиск будет кардинально отличаться от предыдущего: тогда мы «различали качество звучания», сейчас будем выискивать «особый почерк». Но, что бы мы ни делали, мы просто шли к одной цели разными путями, мы искали вражеские радиостанции.

16

Все знали, что в прошлый раз А Бин использовал «метод скоростной перемотки» для успешного обнаружения вражеских радиостанций. Этим он потряс всех, но сейчас этот метод был неприемлем. Потому что «почерк радиста» и «качество звука» – это две совершенно разные вещи. Второе не зависит от скорости перемотки, а в первом случае, если увеличить скорость, то целый код будет не ухватить, не говоря уже о «почерке радиста», поэтому сейчас надо было медленно вращать ручку переключения каналов. Но от медленной скорости А Бин не получал никакого удовольствия, он попросил поставить еще один аппарат, чтобы слушать одновременно.

И двух ему было мало.

И трех недостаточно.

Таким образом, все добавляли новые аппараты и радистов, пока их не стало шесть, только тогда А Бин был почти доволен. В этот момент А Бин был тесно окружен аппаратурой и радистами, со всех сторон доносился треск аппаратов и радиоволн, звуки вразнобой то замолкали, то становились все громче, со всех сторон они охватывали его. А Бин по-прежнему неподвижно сидел на диване, тихо курил и слушал. Он оставался абсолютно спокоен. В девять пятнадцать он внезапно вскочил, обернулся и сказал радисту, который сидел у него за спиной:

– Ты нашел! Послушайте: этот человек постоянно делает акцент на цифру «ноль», это радист номер тридцать три. Ошибки нет. Это он!

Противник как раз передавал сообщение.

Радиограмма была записана, и, хотя это была ее завершающая часть, для дешифровщиков и этого было достаточно, чтобы расшифровать и сделать вывод, что это действительно вражеская радиостанция высшего уровня.

Однако, если бы не было этого свидетельства, никто не смог бы поверить, что это и есть радиостанция, которую мы искали, потому что ее сигнал был таким некачественным и несовременным, что любой услышавший его мог без малейшего колебания сказать, что он исходит из оборудования десятилетней давности, а то и вообще прошлого века. От такой аппаратуры уже все давно отказались, можно сказать, что ни одна страна, даже самая бедная, уже давно не использует такую древность. Кто же им пользуется? Любители радио или соответствующие ассоциации, частные организации бедных стран, например отряды спасения на море, морские компании, рыболовецкие компании, охрана леса, зоопарки открытого типа, турфирмы и др. Именно поэтому сотрудники отдела радиоперехвата обычно, услышав такой сигнал, не придают ему значения и быстро прокручивают. А сейчас вдруг оказалось, что эта аппаратура используется для связи высшего уровня. Какой по-настоящему коварный план, целью которого было парализовать отдел радиоперехвата, чтобы тот всегда ходил рядом, но проходил мимо! Это походило на то, как люди специально кладут рядом с тобой то, что ты хотел бы украсть, ты ищешь везде – справа, слева, сверху, снизу, только не догадываешься посмотреть рядом с собой. Суть одна: все строят дьявольские планы, славящиеся своим безумием, смелостью и абсурдностью.

Но А Бин был на голову выше этих дьяволов. Когда их планы были раскрыты, словно распахнулись двери организации, остальное было вопросом ближайшего будущего.

Через три дня стали известны пятнадцать радиостанций (к изначальным прибавилось еще три).

Через десять дней сто семь тайных военных радиостанций на тысяче восьмиста шестидесяти одной частоте были нами выявлены и взяты под контроль.

17

Без малейшего труда А Бин разрешил опаснейшую для подразделения 701 и безопасности всей страны ситуацию. То, что он сделал всего за месяц, было намного, намного больше всего того, что сделали все сотрудники отдела радиоперехвата в совокупности. Поэтому ему причитались уважение и почитание всех сотрудников подразделения 701, а также должны были достаться вся слава и медали. Можно сказать, что если бы работа нашего подразделения не была засекречена, то А Бин стал бы героем, которого знает каждый человек, его загадочная и яркая история рассказывалась бы без устали с восхищением и воодушевлением. Но из-за особого характера нашей работы о нем знали кроме нескольких человек из моего отдела разве что жители деревни Луцзяянь. Однако какое это имело значение? Для А Бина по-настоящему всегда имели значение лишь две вещи: первое – «вопрос доставки хвороста» матери, он об этом постоянно говорил, второе – «вопрос авторитета» его ушей. Никто и ни при каких обстоятельствах не имел права сомневаться в его способностях.

Не стоит и говорить, что эти два вопроса давно уже перестали быть проблемой.

Успешно завершив важное дело, А Бин вел спокойную и неспешную жизнь, иногда коллеги из соседних отделов просили его помочь «решить проблемы», а остальное время он проводил в ущелье. Организация выделила ему в помощь специального сотрудника, который раньше обслуживал начальника нашего управления, отвечал за его проживание, питание и безопасность. Каждый день после завтрака этот человек приводил А Бина к дверям здания за высокой стеной, а потом дежурный отводил его в аппаратную. Там его работой было сидеть и ждать. Если у кого возникала опасная ситуация, он должен был ее решить. Но такое случалось не часто. Обычно он занимался изучением азбуки слепых и прослушиванием радиопередач. Однако в целом он не мог долго сидеть на одном месте, после обеда он не любил оставаться в аппаратной, а выходил во двор, чтобы скоротать время. Чаще всего он ходил к охранникам, сидел на спортплощадке, слушал, как молодые солдаты занимаются спортом, поют, состязаются в боевых искусствах, ссорятся, а иногда даже играл с ними в свою старую игру «проверка слуха». В то время благодаря тому, что я нашел А Бина и так умело его натренировал, меня в виде исключения выдвинули на должность заместителя начальника отдела радиоперехвата, а отдел охраны также входил в зону моей ответственности. Здесь все прислушивались к моему доброму совету: нельзя относиться к А Бину без уважения и шутить с ним вольные шутки.

В действительности мой совет был излишним: у нас в отделе, да и во всем подразделении 701, нет никого, кто не относился бы к А Бину с величайшим почтением – как к главному начальнику, и никто не посмел бы шутить с ним. Я с легкостью заметил одну вещь: где бы ни появлялся А Бин, все, кто его видел, останавливались, отдавали честь глазами, в случае необходимости уступали дорогу и улыбались ему, хотя он и не мог увидеть всего этого. В истории нашего отдела радиоперехвата никогда не существовало человека, который пользовался бы таким же уважением, да и, наверное, больше не будет.

18

Дни в горном ущелье медленно текли своей чередой.

Пришла зима. А Бина увезли в больницу с острым приступом аппендицита. Больница располагалась в первом ущелье на подведомственной территории, от нас было далековато, но на машине можно было быстро добраться. Я часто именно так ездил навещать его. Однажды, когда я вошел, увидел, как медсестра Линь Сяофан делает ему перевязку. Я знал ее, она была родом из деревни, и ее брат раньше служил в нашем подразделении в отделе охраны, но во время тренировки с боевыми патронами получил ранение и безвременно погиб на боевом посту. Ее позвали в подразделение 701 в виде исключения, как сестру павшего героя, после чего послали на учебу в школу подготовки медсестер, а потом сразу взяли на должность медсестры в нашей больнице. Так как она была сестрой героя, то и ее требования к самой себе были весьма высоки, а к подразделению 701 она относилась с какой-то простой деревенской благодарностью за оказанное благодеяние. Я смотрел на то, как она внимательно и сердечно обращается с А Бином, и меня внезапно посетила одна странная мысль, о которой я тут же доложил начальнику отдела. Тот сказал, что моя идея неплоха, но кадровый состав больницы мы контролировать не можем, надо спросить главврача, посмотреть, что он скажет. Тогда я пошел к главному начальнику и изложил ему свою мысль.

Тот выслушал и ответил мне напрямую:

– Да, мысль неплоха! Вместо того чтобы нанимать ему обслуживающий персонал, лучше помочь ему создать семью. Дело хорошее, только не знаю, сможешь ли ты ему посодействовать.

Я спросил:

– А если нет? Могу я говорить от имени организации?

Начальник не ответил мне прямо, лишь, как бы рассуждая про себя, пробормотал:

– Если бы у меня была дочь и она понравилась А Бину, то я как отец выдал бы ее за него замуж.

Я тоже так думал. В определенном смысле А Бин заново создал подразделение 701, и у нас не было причин отказывать ему в том, в чем он испытывал потребность. Таким образом, я все продумал. Если бы у Линь Сяофан были какие-то сомнения или страхи, то я от имени организации повлиял бы на ее волю и способствовал бы этому браку. Это сейчас кажется таким глупым и смешным. А тогда, как минимум в нашем подразделении 701, это не было чем-то из ряда вон выходящим. Честно говоря, моя бывшая жена тоже была подобрана мне организацией, а потом наши чувства друг к другу стали крепкими. Она слишком рано серьезно заболела, и перед смертью рассказала мне о своей двоюродной сестре, которая стала моей нынешней женой. Это я к чему говорю? А к тому, что в то время в нашем подразделении 701 мы относились к браку как к части революции и профессиональных занятий, и такое убеждение придавало сладости нашей жизни и беспримерно искренней любви.

Будучи сотрудником местного подразделения, Линь Сяофан не имела понятия о характере работы А Бина, она думала, что все его почести из-за того, что он изобрел какое-то секретное оружие для защиты государства. Но это не стало препятствием для замечательного брака, который я устроил. По правде говоря, Линь Сяофан выслушала меня и согласилась сразу, не колеблясь ни секунды. Она сказала, что если бы ее брат был жив, он точно одобрил бы ее брак с великим героем, создавшим секретное оружие на благо Родины. А что касается его изъяна – слепоты, то поэтому она и хочет выйти за него замуж: герою нужны ее любовь и забота.

Вдохновленный твердой решимостью и душевным благородством Лянь Сяофан, я отправился к А Бину и поведал ему свою идею. Осмелюсь сказать, что это был первый раз в жизни А Бина, когда он не поверил своим ушам, мне пришлось повторить то, что только что сказал. Когда я закончил говорить, услышал, как А Бин разговаривает сам с собой:

– Кто захочет замуж за слепого? У нас в Луцзяянь только слепые выходят замуж за слепых. А когда двое слепых в семье – это же двойная слепота!

Когда я твердо ответил, что Сяофан действительно хочет за него замуж, А Бин попытался скрыть рвущееся из глубины души волнение и воодушевление. Ему это не удалось, и он все переспрашивал меня:

– Это правда?

– Правда.

– Правда?

– Правда!

И так несколько раз.

Во время празднования Праздника весны – китайского Нового года – в актовом зале подразделения 701 состоялась торжественная церемония регистрации брака А Бин и Линь Сяофан. Все сотрудники – от главного начальника директора Те до повара – пришли сердечно их поздравить, разнообразные подарки заполнили всю сцену, в итоге пришлось выделить небольшой грузовичок, чтобы перевезти их в новый дом молодоженов (в первом ущелье), и там они заполнили собой все пространство. Их домом стало маленькое двухэтажное строение, в котором раньше жили я и начальник У. Чтобы позволить А Бину жить вместе с «человеком, которому он больше всех доверяет», начальник У уступил им дом. Можно сказать, что в отношении этого брака, в котором все-таки что-то было, если смотреть с позиций сегодняшнего дня, все в подразделении 701 были преисполнены невыразимой радости и удовлетворения. Казалось, что все считают, что А Бин столько сделал для подразделения, а теперь и подразделение может помочь ему, и, чтобы это брак стал идеальным, все с удовольствием отдавали им свою теплоту и любовь.

19

Как мой визит в Луцзяянь изменил жизнь А Бина, так и успешно устроенная мною свадьба второй раз изменила его жизнь и судьбу. Честно говоря, Линь Сяофан вовсе не была красавицей, и в общении с людьми она не была особенно мудрой, но обладала большим сердцем и терпением. Все заметили, что благодаря ее каждодневной заботе без жалоб и сожалений одежда А Бина стала более аккуратной и опрятной и лицо – чище и энергичнее. В это время он пребывал на седьмом небе от счастья. Через два года А Бин стал счастливым отцом.

Принимая во внимание особые обстоятельства, организация в соответствии с просьбой Сяофан предоставила ей особый двухгодичный отпуск и позволила уехать в дом к родителям, чтобы родить и растить ребенка. Зарплату за этот период ей выплачивали немалую и к тому же прибавили по десять юаней ежемесячно – на расходы на ребенка.

Вскоре после того, как Сяофан вернулась домой, на почту подразделения 701 пришло сообщение: «У нас родился сын. Со мной и ребенком все в порядке. Сяофан».

Я жил рядом с А Бином и почти каждый день ходил навещать его. Парень, который был приставлен, чтобы помогать ему, сказал мне, да я и сам заметил, что с того дня, как А Бин получил телеграмму от Сяофан, он начал из использованных пустых пачек из-под сигарет складывать голубей. Из одной пачки выходил один голубь, он ставил их на стол, в изголовье кровати – везде, куда можно было поставить. Их стало так много, что уже некуда было ставить. Тогда парень-помощник стал вешать их на красных нитях на перила лестницы, на стены, потолок – всюду, куда можно было повесить. Когда Сяофан с сыном вернулись в подразделение, у них по всему дому, во всех комнатах были развешаны разноцветные голуби, кто-то подсчитал – их было пятьсот сорок три штуки. Таким образом, на пятьсот сорок третий день после рождения сына А Бин впервые встретил его. Мальчик был красавцем, особенно радовали его ясные глаза.

Я отчетливо помню, что в тот день, когда Сяофан вернулась, я лично наготовил целый стол еды для их встречи. Вероятно, из-за радости от долгожданной встречи с сыном вечером, когда я позвал их ужинать, оказалось, что у А Бина ужасно разболелась голова, поэтому он уже уснул, приняв лекарство. Было немного жаль, что на этом банкете его нет, но малыш принес всем много неожиданной радости и улыбок.

На следующий день я встал как обычно, совершил небольшую прогулку. Увидев за соседней дверью какое-то движение, постучал к ним и спросил Сяофан, как голова у А Бина. Она ответила, что уже хорошо, он ушел работать, ушел посреди ночи, сказав, что у него срочное дело. Значит, его вызвали в аппаратную помочь предотвратить очередную опасность. Такое и раньше случалось, в этом не было ничего необычного. Когда я уже повернулся, чтобы уйти, Сяофан внезапно словно вспомнила что-то, попросила меня подождать и принесла сумку, сказав, что А Бин просил передать ее мне. Я поинтересовался, что это. Сяофан ответила, что это ей поручил А Бин – рабочие тайны, смотреть нельзя, поэтому она не знает, что внутри.

Вернувшись домой, я открыл сумку, сначала вскрыл слой байковой ткани, потом – холщовой, а под ним была огромная папка с обложкой из крафт-бумаги. Внутри оказалось письмо и магнитофон. Таких сумок, куда можно было положить магнитофон, в то время было немного, во всем подразделении 701, вероятно, только у него и была, ее подарил один из вышестоящих начальников. Я вскрыл письмо – внутри лежало несколько сотен юаней. Я изумился, и у меня возникло нехорошее предчувствие. Я осмотрел магнитофон, в него была вставлена кассета. Тогда я нажал кнопку «Пуск». Сначала были слышны какие-то всхлипы, а потом – плачущий голос А Бина:

– (Всхлип…) Я не вижу, но хорошо слышу… (Всхлип…) Сын не мой, а аптекаря, того парня из Шаньдуна… (Всхлип…) Моя жена родила от чужого семени (бастарда)… Мне остается только умереть… (Всхлип…) У нас в Луцзяянь всегда так: если жена рожает от другого, муж умирает, умирает!.. (Всхлип…) Сяофан – плохой человек… (Всхлип…) Ты – хороший, передай деньги моей матери… (Всхлип…)

О боже!

Как я мог дослушать до конца?! Я срочно вызвал машину, вскочил в нее и помчался на работу через тоннель для экстренных случаев. Через десять с лишним минут я выломал дверь в кабинет А Бина (в аппаратную) и увидел его, свернувшегося на полу. В руке он сжимал оголенный штепсель. Его тело сгорело от проклятого электрического тока.

А Бин!

А Бин!

А Бин!

Его уши уже больше не могли слышать звуки этого мира…

20

А Бин умер.

С помощью магнитофона он передал мне послание: его жена родила от другого мужчины, сын – незаконнорожденный, поэтому он покончил жизнь самоубийством.

Смерть А Бина потрясла и глубоко опечалила сотрудников подразделения 701. Но они не были возмущены, потому что я обманул их.

Да, я обманул организацию. Что я сделал? Я не передал ту запись. А без нее кто мог знать, что А Бин покончил с собой? В надгробных речах говорилось: «Смерть по причине неосторожного обращения с электричеством». Когда такое «неосторожное действие» происходит со слепым человеком, это не вызывает сомнений. Таким образом, великий при жизни А Бин и после смерти был окружен почетом.

Поверьте мне, в моих действиях не было никакого личного интереса, я думал исключительно о самом А Бине и даже обо всей организации. Говоря по правде, когда мы ездили куда-нибудь на собрания, заседания и т. п., люди часто не называли нас сотрудниками подразделения 701, а говорили, что мы – «из организации, где служит А Бин». Это говорит о том, что его известность в рамках системы была велика, и весть о самоубийстве разнеслась бы с огромной скоростью. И если бы все об этом узнали, то это было бы бедой и потерей лица для А Бина и подразделения 701. И для сохранения чести я взял на себя смелость спрятать «посмертное письмо» А Бина.

Но потом я все думал и думал и решил, что организация должна все-таки знать, иначе я не мог бы никак «отомстить» за смерть А Бина. Рассказать-то легко – дать начальнику послушать запись, и все. Естественно, чтобы избежать расследования за свою ошибку, я придумал историю о том, что якобы «только что нашел эту пленку». Так начальник отдела стал вторым человеком, узнавшим истинную причину смерти А Бина.

Начальник У передал пленку директору Те, который стал третьим, узнавшим об этом.

Спустя столько лет я как будто по-прежнему слышу – как наяву – рев, который издал директор Те, прослушав «посмертное письмо» А Бина:

– Пусть убираются отсюда! Оба пусть выметаются! Прямо сейчас!!! Сейчас же уведомьте их, чтоб завтра их ноги здесь не было! Пусть убираются к себе! Если я их увижу, расстреляю!!!

Осмелюсь утверждать, что если бы это произошло в военное время, когда все на поясе носили оружие, то те двое уже давно бы были изрешечены пулями. Но сейчас этого не случилось, да и не могло случиться. Почему? Да потому, что траурный митинг уже прошел, история А Бина уже была создана, и чем пересматривать дело, лучше смириться с ошибкой. И так снова возник вопрос: раз А Бин погиб от неосторожного обращения с электричеством, то как можно выгонять его жену? Это невозможно. Я и представить не мог, что моя забота об А Бине и подразделении 701 выльется в невозможность наказать тех, кто был виновен в этом. Это было возмездие за мои действия.

Однако это не касалось шаньдунца-аптекаря. Этого подлеца я на следующий день, словно пса, затащил в машину и выкинул на вокзале. Чтобы сохранить тайну гибели А Бина, мы не могли прямо назвать его виновником трагедии. И поэтому, когда я высадил его на вокзале, он с ощущением своей правоты еще и потребовал у меня ответа, на каком основании его уволили. Разве у меня было желание с ним, мать его, общаться? Я без лишних слов вытащил пистолет из-за пояса охранника, вставил в него патроны и, тыкая ему в лицо, выругался:

– Я так тебе скажу: если ты еще тут хоть слово вякнешь, я тебя расстреляю!

Он, мать его, так перепугался, что не осмелился больше открывать рот и послушно убрался отсюда.

21

Вы и не догадаетесь, что произошло дальше.

Однажды вечером, вскоре после того, как выгнали шаньдунца, когда я только вернулся домой, ко мне пришла Линь Сяофан. Она как меня увидела, тут же упала на колени и с плачем поведала мне о том, что я не мог представить и во что не мог поверить. Она сказала, что А Бин был импотентом: «А Бин, словно ребенок, считал», что стоит только вместе женой полежать в одной кровати, обнимать ее и целовать, и сможешь стать отцом, а у его мамы появятся внуки:

– Вы же знаете, он был почтительным сыном. Он так мечтал стать отцом, чтобы его мама поскорее стала бабушкой. Через год он понял, что я еще не беременна, и решил, что у меня проблемы со здоровьем, стал часто кричать на меня, перестал вместе со мной спать, и еще говорил, что выгонит меня и возьмет себе новую жену. Я боялась, что он бросит меня, ведь если бы это случилось, как я смогла бы оставаться в подразделении 701? Разве была бы я тогда достойна памяти моего брата? И тогда я… я…

Потом она поклялась мне, что, после того как узнала о своей беременности, больше не давала шаньдунцу прикасаться к себе.

Не знаю почему, хотя я и поверил ее слезам и даже тому, что ее слова, возможно, правдивы, она меня не растрогала, возможно, и капли сострадания не вызвала. Из-за стены раздался плач ребенка, я устало поднялся, холодно и грубо велел ей покинуть мой дом.

Уходя, Линь Сяофан сказала:

– Я знаю, я должна искупить свою вину перед А Бином. Я это сделаю, поверьте мне.

На следующий день люди видели, как она вместе с ребенком покидает подразделение 701, но никто не видел, чтобы она вернулась, и никто не знал, куда же она отправилась. А однажды осенью я поехал в командировку в Шанхай и заодно заехал в Луцзяянь, чтобы навестить мать А Бина. И только тогда я узнал, что, покинув подразделение 701, Линь Сяофан приехала в Луцзяянь и все это время жила с матерью А Бина. Самым странным было то, что я не увидел ее ребенка, а когда спросил ее об этом, она ответила, не вдаваясь в подробности, что он недостоин быть здесь. Из ее слов и действий было видно, что она считает это место своим домом, а мать А Бина похвасталась, что Сяофан – лучшая невестка в Луцзяянь, и все говорят, что ей повезло.

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году мать А Бина умерла от болезни сердца, вызванной диабетом. В деревне рассказывали, что после похорон Линь Сяофан покинула Луцзяянь, сказав всем, что возвращается в то подразделение, где служил А Бин. Но мы знали, что это неправда. Куда она отправилась? Говоря по правде, мы до сих пор этого не знаем. Поначалу кто-то говорил, что она вернулась к себе домой, а кто-то – что она уехала в Шаньдун. Но позже подтвердилось, что все это слухи, и тогда появились новые версии. Одни говорили, что, уехав из Луцзяянь, Сяофан бросилась в реку Хуанпу, а другие – что видели ее на улицах Шанхая… Одним словом, по моему мнению, вопрос о месте ее проживания был еще более загадочным и странным, чем удивительный слух А Бина.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Предисловие 10.07.18
ПРОЛОГ 10.07.18
Часть первая. СЛУШАЮЩИЙ ВЕТЕР
3 - 1 10.07.18
Глава 1. СЛЕПОЙ А БИН 10.07.18
Часть вторая. СМОТРЯЩИЕ НА ВЕТЕР
4 - 1 10.07.18
Глава 2. АНГЕЛ С ПРОБЛЕМАМИ 10.07.18
Глава 1. СЛЕПОЙ А БИН

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть