Онлайн чтение книги Пожиратели огня
I

Сессия суда в Сан-Франциско. — Капитан Джонатан Спайерс. — Убийца китайца и министр Джонас Хабакук Литльстон.

Часы на высокой башне судебной палаты в Сан-Франциско били полдень. Это были замечательные часы: они не только отбивали каждый час, как всякие другие башенные часы, но и еще каждые четверть часа играли прелестные вальсы и польки, увеселяя прохожих обоего пола и всех жителей Калифорнии, так что «Восточная компания» еженедельно по воскресеньям устраивала специальные поезда, для того чтобы окрестные фермеры и их семейства могли приехать полюбоваться этим чудом искусства.

Так как творец этого диковинного механизма был большой патриот, то эти национальные часы каждый час исполняли еще один из национальных гимнов различных штатов американской федерации; в то же время изображение одного из президентов, стоявших во главе республики, появлялось в маленькой будочке над часами и торжественно раскланивалось с публикой все время, пока продолжался гимн. А в полдень каждый раз появлялся сам великий Вашингтон на своем боевом коне, с мечом в одной руке и конституционной хартией в другой, и трижды провозглашал «ура», на что в первое время толпа отвечала бешено восторженными криками. Но мало-помалу энтузиазм толпы остыл, и тогда муниципалитет города стал нанимать пять-шесть пропойц, которые ежедневно, ровно к полудню, являлись сюда за вознаграждение в один шиллинг и отзывались на автоматическое «ура» великого Вашингтона патриотическими криками.

В тот день, о котором теперь идет речь, муниципальным наемникам не пришлось, однако, исполнять своего обязательства, потому что едва только великий герой независимости появился на башне, как крики «vivat», издаваемые 20000 голосов с неподдельным энтузиазмом, огласили воздух и, подобно урагану, пронеслись над площадью.

Вся вашингтоновская площадь и прилегающие к ней улицы, вплоть до Дюпонт-стрит в китайском городе, до такой степени были переполнены людьми, что всякое движение по ним прекратилось; но пригородные трамваи продолжали подвозить все новых и новых любопытствующих граждан, которые положительно заполонили не только залу суда, но и все здание и даже двор его. Судя по такому громадному стечению публики, можно было подумать, что здесь происходит какой-нибудь колоссальный политический митинг. Но так как, несмотря на весьма оживленные прения между отдельными группами, ни один оратор не обращался к толпе, то было ясно, что ни о каком политическом митинге в данном случае не было и речи.

В чем же заключался «the great attraction», как выражаются англичане и американцы, этого громадного сборища?

В том, что ровно в час пополудни должно было открыться заседание суда над знаменитым Джонатаном Спайерсом, прозванным Красным Капитаном, и его сообщниками. Этот громкий процесс сильно занимал уже более месяца не только все население данного штата, но и всех граждан Северо-Американских Соединенных Штатов. Множество репортеров прибыло и из Сан-Луиса, и из Нью-Орлеана, из Чикаго и Балтимора, Филадельфии и Нью-Йорка, чтобы ежечасно доставлять самые свежие вести о процессе в газеты с помощью телеграфа. Так как было заявлено, что телеграф останется до окончания дела в распоряжении первого занявшего его, то репортер «Нью-Йорк геральд» еще накануне вечером явился в телеграфное бюро с Библией в руках и принялся телеграфировать в продолжение всей ночи стих за стихом Ветхий завет до самого момента открытия заседания, а затем, без малейшего перерыва, перешел к передаче по телеграфу обвинительного акта и всевозможных мельчайших подробностей интересного процесса. Эта изобретательность приобрела находчивому репортеру на всей территории Соединенных Штатов репутацию ловкого и смышленого человека.

В то же время по всей стране начались пари, столь любимые янки. Не проходило дня, чтобы в газетах не появлялось нескольких заявлений такого рода: Джон Силливан из Нью-Джерси держит пари на 5 тысяч долларов против оправдания Красного Капитана; вслед за тем являлся ответ: Вилльям Чильдерс из Мэриленда держит пари на 5 тысяч долларов за оправдание Красного Капитана.

Словом, дошло до того, что Красный Капитан чуть ли не котировался на бирже.

Что же это было за дело? Одни утверждали, что капитан был честнейший, порядочнейший и благороднейший человек, какого только видел свет, и что, вместо того чтобы предавать его в руки правосудия, его следовало бы правительству встретить с музыкой и почтить торжественным банкетом! Другие утверждали, наоборот, что это была темная личность, негодяй и мерзавец чистейшей воды, с которым народ должен был бы покончить судом Линча тотчас по его прибытии.

Желая остаться беспристрастными, мы только дословно приведем обвинительный акт, прочитанный при открытии заседания высокочтимым Джонасом Хабакуком Литльстоном, старшим секретарем суда, и составленный не менее высокочтимым мистером Эзекилем Джое Свитмаусом.

За несколько минут до открытия заседания мистер Джонас Хабакук Литльстон с озабоченным видом взошел на возвышение, предназначенное для судей, чтобы убедиться, все ли в порядке, и по обыкновению стал распекать своего помощника за недосмотр и непорядки.

— Право, мистер Дарлинг, я не знаю, куда вы запрятали сегодня свое соображение и свой ум! Как могли вы допустить, чтобы подле кресла господина председателя поставили точно такую же плевательницу, как подле кресел присяжных заседателей? Вам должно быть известно, что председатель весьма дорожит своими привилегиями! Прикажите сейчас же поставить господину председателю плевательницу стоимостью в 25 долларов с тончайшим песочком, а присяжным — плевательницы стоимостью в 5 долларов.

— Нет, право! Мистер Дарлинг, вы совершенно не способны нести обязанности занимаемой вами должности! — вновь начинает высокочтимый мистер Литльстон, продолжая свой осмотр.

— Да что я еще такое сделал?! — восклицает негодующим тоном помощник.

— Какое новое упущение?

— Какое упущение! Вы забыли приказать поставить ящик с карандашами судьи Барнетта: ведь его сын прислал сегодня ящик с 60 дюжинами карандашей; это приблизительно обычная порция мистера Барнетта в те дни, когда у нас заседания затягиваются до ночи!

Дело в том, что американцы так строго применяют на деле свою излюбленную поговорку «Times is money», то есть «Время — деньги», что нередко готовы пожертвовать ста тысячами долларов, чтобы только опередить своих конкурентов хотя бы всего только на несколько часов. Чтобы не терять даром времени даже во время заседаний, научных прений и митингов, многие американцы занимаются каким-нибудь ручным, чисто механическим трудом, не отвлекающим их мыслей; так, например, один посредством особого инструмента изготовляет конверты из груды белой бумаги, целые кипы которой лежат подле него на столе; другой, как судья Барнетт, чинит карандаши; третий долбит из дерева маленькие лодочки и оснащает их шелковыми нитями. Пользуясь уже заранее очиненными карандашами, также выигрывается время, и сын судьи Барнетта сберегает время готовыми карандашами, а отец не теряет его даром, слушая прения в суде и очиняя в то же время карандаши.

В тот момент, когда часы на здании суда пробили час, двери в зале заседания раскрылись, и помещение, предоставленное для публики, было взято приступом в ту же минуту. Почти одновременно с этим судья Барнетт занял председательское кресло, а двенадцать присяжных разместились по обе стороны председателя.

После обычных предварительных формальностей мистер Дарлинг сообщил о стоящем на очереди деле:

— Дело Куанг-тонской китайской переселенческой компании; представитель мистер Эзекиль Джое Свитмаус против высокочтимых джентльменов, капитана Джонатана Спайерса, Самуэля Дэвиса, его лейтенанта, и судового врача парохода «Калифорния» Джона Прескотта.

Все трое обвиняемых, оставшихся на свободе благодаря залогу в 20000 долларов, тотчас же вышли и заняли свои места на скамье подсудимых; с ними вошел и их адвокат, мистер Жеробаам Нойстонг, один из наиболее выдающихся юристов в Соединенных Штатах, сенатор штата Нью-Йорк, нарочно прибывший в Сан-Франциско для оказания содействия обвиняемым за вознаграждение в 30000 долларов.

— Джентльмены, — начал председатель, судья Барнетт, готовясь очинить первый карандаш, — признаете ли вы себя виновными или нет?

— Нет, судья Барнетт! — отозвались разом все трое обвиняемых.

— Вы слышите, Литльстон, эти джентльмены не признают себя виновными! Ну, а теперь, мистер Свитмаус, не будете ли вы добры изложить присяжным обстоятельства вашего дела, — продолжал председатель, обращаясь к адвокату обвинителей, — я готов дать вам слово, если мистер Жеробаам Нойстонг ничего не имеет против.

— Мы не можем ничего иметь против чего бы то ни было, — возразила знаменитость, сопровождая свои слова великолепным жестом. — Нам даже неизвестно, зачем мы здесь! Досточтимый собрат наш, Эзекиль Джое Свитмаус, пожелал, вероятно, с целью дать работу своим клеркам, изготовить повестки о явке в суд моим доверителям, в которых он именует их злодеями, мошенниками, разбойниками и подобными любезными эпитетами, за которые мы предполагаем полностью рассчитаться с ним, взыскав протори и убытки. Повинуясь предписанию статьи особого уложения штата Калифорния, требующего, чтобы гражданин немедленно являлся в суд по получении установленной повестки о вызове, мы явились сюда и теперь ожидаем, чтобы досточтимый мистер Свитмаус соблаговолил объяснить нам причины и основания, побудившие его к подобному образу действий по отношению к нам, — образу действий, который, я должен в том сознаться, заставляет меня серьезно опасаться за состояние его умственных способностей.

Шепот одобрения сопровождал эти слова ловкого оратора, который предоставлял своему оппоненту всю трудную задачу ловкого и остроумного изложения дела, а сам приготовился только слушать, предоставляя Свитмаусу нападать и обвинять, не получая ни возражений, ни немедленного ответа на свои слова, излагать доказательства, приводить аргументы, и все это против совершенно безмолвного противника, подстерегающего малейшую его оплошность, готового воспользоваться каждой его ошибкой, каждым промахом и спокойно выжидающего удобного момента, чтобы несколькими ловкими приемами разрушить все его с таким трудом воздвигнутое здание обвинения.

В Соединенных Штатах судебные дела ведутся не так, как в Европе. Здесь это не борьба общества и общественной совести с преступником и преступлением, а просто своего рода словесный турнир между двумя адвокатами, адвокатом обвинения и адвокатом защиты. Присяжные не ознакомляются предварительно с делом, на них не может повлиять ни мнение или взгляд председателя, ни речь прокурора, заинтересованного в обвинении подсудимого. Здесь председатель суда просто судья, который призван только применять законную меру наказания или взыскания после того, как будет произнесен приговор. Ему даже не предоставляется право ставить какие-нибудь вопросы; его назначение. — поддерживать порядок в зале суда, следить за дебатами, давать слово тому или другому из адвокатов и не допускать, чтобы они в пылу соревнования и увлечения делом от слов переходили к действиям и вцеплялись друг другу в горло или в волосы, что в Америке, особенно в восточных штатах, случается нередко.

Настоящего обвинительного акта, составляемого судом на основании данных предварительного следствия, здесь вовсе не существует. Вместо него является простое изложение, письменное или устное, самого дела адвокатом обвинения, так что обвинение и защита совершенно равны перед судом, вследствие чего ловкий и умелый адвокат имеет громадное, можно сказать, первенствующее значение в любом деле.

При этом публике предоставляется право открыто и беспрепятственно выражать свое сочувствие, свое одобрение или негодование и возмущение; и часто это открыто высказанное общественное мнение влияет на судей, которые всегда прислушиваются к голосу толпы, весьма чуткой, впечатлительной и в большинстве случаев беспристрастной в своих суждениях.

Говорят, что тот, кто говорит один, всегда бывает прав; да, но не тогда, когда за ним следит опасный оппонент. Поэтому после первых же слов Нойстонга все поняли, то «Цицерон Сан-Франциско», орел Свитмаус на этот раз нашел себе достойного и опасного соперника.

— В таком случае, мистер Свитмаус, — сказал председатель, судья Барнетт, — даю вам слово, если только вы не отказываетесь от обвинения!

— Напротив, я настаиваю на нем, судья Барнетт! Я изложил всю суть его в специально составленном мемуаре, который, с вашего разрешения, прочтет господин старший секретарь суда, высокочтимый мистер Литльстон. Этот мемуар подробно и обстоятельно ознакомит суд с сутью дела, не возбуждая и не вызывая бурных возражений, как всякое устное сообщение! — При этом адвокат Свитмаус многозначительно взглянул на адвоката Нойстонга, но последний продолжал пребывать в строжайшем безмолвии.

Старший секретарь суда Литльстон, сияющий и торжественный, поднялся и окинул самодовольным взглядом присутствующих. Наконец-то ему представляется случай выказать перед самым избранным обществом Калифорнии свои богатые голосовые данные и свое умение если не говорить, то хоть читать. Он внутренне торжествовал.

Трое обвиняемых, одетые с непривычной в восточных штатах изысканностью, более походили на почетных зрителей, чем на обвиняемых; они держали себя просто, естественно и непринужденно. Красный Капитан, Джонатан Спайерс, на которого были обращены все взоры, был красавец мужчина лет тридцати, с благородными чертами лица, выражающими непоколебимую энергию, а скептическая, насмешливая усмешка, блуждавшая на этом красивом лице, казалось, говорила о том, что этот человек не верит ни во что на свете, кроме своей собственной воли. Словом, это мог быть или величайший негодяй, или гений, смотря по обстоятельствам и в зависимости от того, как сложилась жизнь. Бывший командир «Калифорнии» с одинаковым достоинством мог бы носить как мундир адмирала федерального флота, так и костюм командира пиратов.

Самуэль Дэвис и Джон Прескотт, старший лейтенант и судовой врач того же судна, представляли собою разительный контраст по отношению к своему командиру. Это были два грубых янки, без всяких предрассудков, готовые на всякое дело, лишь бы оно принесло им несколько десятков долларов, и их изысканные костюмы только еще более подчеркивали вульгарность их манер. Они были приглашены на суд лишь для формы, так как во всяком случае ответственным за них являлся капитан, в руках которого они были слепым и послушным орудием.

Утвердив на носу, который Дарлинг в минуты благодушия сравнивал с тараном боевого судна, золотые очки, мистер Литльстон, прокашлявшись, приступил к чтению мемуара, составленного досточтимым Джое Свитмаусом.

«Двадцать четвертого июля текущего года командир парохода „Калифорния“ Вест-Индской компании, капитан Джонатан Спайерс, прибыл в воды Куанг-Тона, чтобы произвести здесь нагрузку 6000 тюков шелка-сырца для торгового дома „Will Fergusson — братья и К°“ в Сан-Франциско, зафрахтовавшего это судно за свой счет.

Покончив с нагрузкой, нашли, что палуба и междупалубное помещение этого громадного парохода, бывшего некогда пассажирским, оставались свободными; китайская переселенческая компания «Виу-Цзинь» предложила капитану «Калифорнии» использовать эти свободные помещения, приняв на свой пароход перевозку 750 китайских переселенцев за счет вышеупомянутой компании по цене 12 долларов с человека, мужчины и женщины безразлично, не включая пищи, о которой компания решила сама позаботиться.

Снесшись предварительно с Вест-Индской компанией и затем с арматорами, зафрахтовавшими пароход, братьями Фергюссон и К°, капитан «Калифорнии», вышеупомянутый высокочтимый Джонатан Спайерс, принял предложение компании на условии немедленной уплаты всей суммы стоимости провоза пассажиров, что и было сделано в самый день посадки эмигрантов на пароход; но в самый момент отправления между капитаном Джонатаном Спайерсом и переселенческой компанией возникли пререкания по поводу сорока тонн риса, нагруженных на пароход и офрахтованных казначеем парохода в 480 долларов провозной платы, тогда как переселенческая компания, на основании установленного на судах обычая, утверждала, что этот рис как питательный продукт, предназначенный на потребление в пути, должен быть принят на судно бесплатно.

Так как «Калифорния» находилась уже под парами, то, чтобы не задерживать ее, обе стороны постановили порешить этот вопрос согласно общему правилу, принятому в больших пароходных компаниях, занимающихся перевозкою эмигрантов из Европы в Америку. В этом духе и был составлен протокол.

Таким образом, все было улажено к обоюдному удовольствию, и ничто не давало повода предполагать ту страшную развязку, какая разыгралась впоследствии на «Калифорнии».

Пароход вошел в море, и с этого момента мы не имеем никаких других сведений относительно разыгравшейся на нем драмы, кроме тех, какие изложены в отчете капитана Джонатана Спайерса, подтвержденном его штабом, то есть остальными высшими чинами парохода, и всеми 36 человеками его экипажа, единогласие которых весьма походит на добросовестно заученный урок. Для того чтобы убедиться в этом, стоит только прочесть со вниманием некоторые нижеследующие документы».

Дойдя до этого места в своем чтении, мистер Литльстон остановился, чтобы перевести дух и протереть стекла своих очков; кроме того, он ожидал в этом месте бурного протеста со стороны обвиняемых, но, к немалому его удивлению, адвокат противной стороны Жеробаам Нойстонг, вооружившись перочинным ножичком, мирно сооружал маленькую ветряную мельницу из своей спичечной коробки и ее содержимого.

Видя, что ждать вмешательства со стороны защиты не было основания, мистер Литльстон снова, прокашлявшись, продолжал чтение:

«Судя по отчету капитана Джонатана Спайерса, спустя восемь часов по выходе в море разразилась такая страшная буря, что его судну грозила неминуемая гибель, если не сбросить часть груза в море, и капитан „Калифорнии“ приказал выкинуть за борт 40 тонн риса, нагруженного для продовольствия эмигрантов. Но так как буря все более усиливалась, то капитан Спайерс в целях облегчения судна, не задумываясь, приказал выбросить за борт 400 человек китайцев из числа 750, принятых им в качестве пассажиров. Это бесчеловечное распоряжение, которое заставило бы содрогнуться дикарей, было выполнено без малейшего сопротивления или колебания штабом и командою парохода. Несчастных вызывали наверх по десяти человек и затем кольями гнали с палубы в ревущее море. Спустя несколько часов после этого страшного злодеяния море утихло, и пароход мог спокойно продолжать свой путь.

Но тут произошло нечто еще более возмутительное и бесчеловечное, чем предыдущее злодеяние. Большая часть провианта и съестных продуктов, предназначенных для продовольствия экипажа и всего наличного персонала судна, оказалась уничтожена, подмочена или унесена в море последнею бурей, так что при распределении съестных припасов выяснилось, что если даже перевести экипаж и высший персонал на половинные порции, то припасов едва могло хватить до Сандвичевых островов, ближайшего порта, к которому можно было пристать для возобновления припасов. И вот на совете, состоявшемся у капитана, было решено, ввиду сбережения провианта, избавиться от остальных китайцев; но чтобы последние ничего не заподозрили, судовой врач должен был подсыпать стрихнина в их обычную порцию риса, отчего все эти несчастные, спустя несколько минут, один за другим отошли в лучший мир…

Когда «Калифорния» прибыла в порт Сан-Франциско, на ее борту не было ни одного китайца. Но справедливость требует упомянуть, что все 6000 тюков шелка-сырца, предназначенного для торгового дома братьев Вилль-Фергюссон и К°, прибыли в целости и вполне благополучно, без малейшего повреждения. Мы не позволяем себе оценивать по заслугам эти возмутительные факты, эти акты невероятного бесчеловечия, представляя это господам судьям и их справедливому устремлению и беспричастному суждению.

Я же, Эзекиль Джое Свитмаус, адвокат г. Сан-Франциско, от имени уполномочившей меня куанг-тонской переселенческой компании «Виу-Локо-Цзинь», обвиняю капитана «Калифорнии» Джонатана Спайерса, лейтенанта Самуэля Дэвиса и врача Джона Прескотта в том, что они, вопреки всем законам божеским и человеческим, вопреки всем правам и обычаям цивилизованных народов, вместо того чтобы, ввиду необходимости уменьшить груз судна, выбросить за борт часть товара, а именно тюки шелка-сырца, принадлежащего торговой фирме братьев Фергюссон, выбросили за борт 40 тонн риса, являвшегося не грузом, а пищевыми запасами пассажиров, и затем те же вышеупомянутые Джонатан Спайерс, лейтенант Самуэль Дэвис и врач Джон Прескотт учинили немыслимое насилие над неповинными пассажирами и уличены в убийстве тем или иным способом 750 человек китайцев, с применением яда, преступлениях, предусмотренных в статье 71 уложения о наказаниях в своде законов штата Калифорния.

Одновременно предъявляю, от имени переселенческой компании «Виу-Локо-Цзинь», денежный иск в 9000 долларов, стоимость уплаченного капитану «Калифорнии» проезда эмигрантов, и еще 500 долларов, стоимость 40 тонн риса, выброшенного по его приказанию в море; еще требую уплаты 100000 долларов пени за протори и убытки.

Подписано: Эзекиль Джое Свитмаус, адвокат».

Достопочтенный Джон Хабакук Литльстон закончил свое чтение среди гробового молчания. Его милость судья Барнетт успел очинить целую груду карандашей; судья, изготовлявший маленькие жестяные гвоздички, продолжал работать своим ручным инструментом с регулярностью автомата, а знаменитый защитник, окончив сооружение своей маленькой ветряной мельницы, теперь принялся дуть на нее, чтобы привести в движение и тем позабавить своих клиентов. Казалось, что и обвинители и защитники — люди, совершенно неприкосновенные к делу. Сам Свитмаус, раздраженный этим упорным молчанием, не мог дать себе надлежащего отчета в поведении своего собрата; это делало его нервным и тревожным.

Наконец председатель изрек спасительные слова, нарушившие томительное молчание:

— Мистер Свитмаус, имеете вы еще что-нибудь прибавить к этому мемуару?

— Абсолютно ничего, судья Барнетт. Самые факты столь просты, что я считаю излишним пояснения и ограничусь только просьбой к присяжным соблаговолить заняться разбором этого дела и, с вашего разрешения, произнести свой справедливый приговор!

Наконец и судья Барнетт, и присяжные судьи стали удивляться угрюмому молчанию защитника, так что даже прекратили свои занятия.

— Мистер Нойстонг, не находите ли вы нужным сделать какое-нибудь возражение или замечание прежде, чем присяжные удалятся для совещания? — спросил председатель.

— Я уже имел честь заявить суду, — отвечал адвокат, — что решительно ничего не понимаю из этого маленького трагического романа, возникшего в воображении моего высокочтимого коллеги; и если он разрешит мне обратиться к нему с несколькими незначительными вопросами, то поймет, с какой непростительной необдуманностью он позволил себе обеспокоить стольких порядочных людей, начиная с вас, судья Барнетт, и оторвать их от их полезных занятий!

— Я готов вам отвечать! — воскликнул Свитмаус вызывающим тоном.

— Что вы так смотрите на меня, мистер Свитмаус, точно я один из убитых вашим воображением китайцев?!

— Как, вы осмеливаетесь утверждать…

— Я ничего не утверждаю, мистер Свитмаус. Вы являетесь обвинителем, вы должны и доказать, что ваше обвинение не голословно, представить суду доказательства либо в лице свидетелей, либо в виде подлинных документов, а мемуар ваш, смею сказать, не что иное, как вымысел, не имеющий никакого юридического значения!

— Но эти факты известны всем; все газеты опубликовали отчет капитана Джонатана Спайерса своим арматорам, и всеобщее негодование населения Калифорнии было столь велико, что вашего клиента иначе и не называют, как Красный Капитан, или, иначе, Кровавый Капитан.

— А у вас имеется этот самый отчет за собственноручной подписью моего клиента и признанный им?

— Нет! Но тождественность этого отчета не подлежит никакому сомнению и не может быть отрицаема.

— В самом деле? А с каких же это пор газетная статья стала считаться неопровержимым документом, на который можно ссылаться в суде?

— Таким образом, ваш клиент отрицает факт, что автором этого отчета является он, и никто другой!

— Вы не вправе требовать от капитана Джонатана Спайерса, чтобы он отрицал или признавал то или другое; и если вы вздумаете допрашивать его, то он не станет вам отвечать. Вы обвиняете его в целом ряде преступлений, представьте доказательства своих слов, и мы посмотрим, что нам тогда делать! А пока вызовите ваших свидетелей!

— Но вам лучше меня известно, адвокат Нойстонг, что мы не могли разыскать ни одного из людей экипажа «Калифорния», и я готов поручиться, мой уважаемый собрат, что вы лучше всякого другого могли бы объяснить нам загадочное исчезновение всех этих людей и сказать нам, во сколько оно вам обошлось с человека!

— Вы весьма ошибаетесь, высокочтимый Свитмаус; матросы с «Калифорнии», свободные от всяких обязательств по окончании плавания, поступили на другие суда, готовившиеся к отплытию, и ушли с ними, а мы не давали себе труда покупать их молчание, не имея в том никакой надобности.

— Не станете же вы отрицать и вот эти официальные документы, снабженные подписями и печатью куанг-тонских властей и доказывающие, что 24 июля текущего года 750 человек китайцев было принято в качестве пассажиров на пароход «Калифорния»?

— На это я прежде всего скажу, что если бы даже эти документы могли быть признаны на суде, то они доказали бы только, что 750 китайцев были посажены на пароход «Калифорния». Но вам оставалось бы еще доказать, что они были высажены в море, которое не было их местом назначения. Вы забываете, что куанг-тонские власти — китайцы и что, согласно нашим законам, ни один китаец не допускается ни в качестве обвинителя, ни в качестве свидетеля на суде на всем протяжении калифорнийской территории, из чего следует, что все эти ваши документы пригодны только для завертывания ваших съестных припасов, высокочтимый мистер Свитмаус!

— Нойстонг! — воскликнул возмущенный до глубины души сан-францисский адвокат. — Те средства, к каким вы прибегаете, недостойны порядочного и честного человека!

Нью-йоркский сенатор был сангвиник и не мог снести обиды; он весь побагровел и воскликнул:

— Возьмите обратно ваши слова, не то я заставлю вас проглотить ваши зубы!

Однако калифорнийский адвокат выхватил свой револьвер и, наведя его на своего противника, повторил еще раз:

— Я повторяю, что выражения и приемы, примененные вами, недостойны порядочного и честного человека, и что вы не лучше тех негодяев, которых защищаете!

Нойстонг, вне себя от бешенства, также выхватил револьвер, и дело угрожало окончиться трагической развязкой, когда Дарлинг, по знаку председателя, кинулся между ними и во имя закона потребовал, чтобы они вручили ему свое оружие.

Закон — единственное, что признают и свято чтят все американцы, и достаточно слов «именем закона», чтобы заставить беспрекословно повиноваться как отдельных лиц, так и целую толпу.

Кроме того, судья Барнетт приговорил обоих адвокатов к десяти долларам штрафа за неуважение к суду, после чего слушание дела продолжалось своим порядком.

Совещание присяжных продолжалось недолго; спустя десять минут по уходе их в совещательную комнату они вернулись и вынесли Красному Капитану и его помощникам оправдательный приговор за недостатком доказательств их виновности. Приговор этот был встречен толпой, с одной стороны, громким «ура», с другой — не менее оглушительным свистом. Газеты в течение двух недель обсуждали со всех сторон решение, и некоторые из них дошли при этом до того, что заявляли, будто китайцы вовсе не люди, а род усовершенствованных автоматов, а «Evening Chronicle» («Вечерняя хроника») заявляла далее, что так как китайцы были отправлены по обычному товарному тарифу, применяемому к грузам и быкам, то Красный Капитан был вправе смотреть на них как на лишний груз и выкинуть их за борт наравне с тюками хлопка или всякого другого товара, от которого он в случае необходимости волен был избавиться.

Когда судья Барнетт объявил заседание закрытым, то многочисленные сторонники капитана Джонатана Спайерса поспешили окружить его и собирались вынести на руках из зала суда и нести в триумфальном шествии по всем главным улицам города. Как это всегда бывает в подобных случаях, тотчас же организовалась контрманифестация, собиравшаяся также сопровождать капитана свистом, барабанным боем и хрюканьем. В редких случаях это не доходит до кровавой расправы. Но Красный Капитан был не таков; не дожидаясь никаких оваций, он решительным шагом, гордо подняв голову, вышел из здания суда и, войдя в ожидавший его экипаж, обратился к своим друзьям и сторонникам, благодаря их за содействие и сочувствие. «А что касается остальных, — добавил он, — то я готов доставить удовлетворение каждому желающему на револьверах, ружьях, шпагах, эспадронах или в национальном боксе, по желанию каждого». Эта удаль заставила замолчать даже самых недовольных оправданием капитана: никто не захотел померяться с отчаянным капитаном. Мистеры же Нойстонг и Свитмаус, выйдя из залы суда, пожали друг другу руки, как и подобает двум выдающимся адвокатам.

Предоставив прославленному Нойстонгу мчаться на всех парах из Сан-Франциско в Нью-Йорк, а не менее прославленному Свитмаусу — украшать собою калифорнийский суд, мы займемся исключительно Красным Капитаном, с которым познакомили наших читателей при оригинальных обстоятельствах, составивших ему имя и известность.


Читать далее

Луи Жаколио 11.02.15
Часть первая. РОКОВОЕ КОЛЬЦО 11.02.15
Часть вторая. В ДЕБРЯХ АВСТРАЛИИ 11.02.15
Часть третья. КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК
I 11.02.15
II 11.02.15
III 11.02.15
IV 11.02.15
V 11.02.15
VI 11.02.15
VII 11.02.15
VIII 11.02.15
IX 11.02.15
X 11.02.15
XI 11.02.15
XII 11.02.15
XIII 11.02.15
XIV 11.02.15
XV 11.02.15
XVI 11.02.15
Часть четвертая. ТАИНСТВЕННАЯ МАСКА 11.02.15

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть