Онлайн чтение книги Положитесь на Псмита
13. Псмит принимает гостей

I

В замке Бландингс от крыши до вестибюля царила лихорадочная суета. Пылали огни, гремели голоса, дребезжали звонки. В огромном здании бушевала деятельность, типичная для казармы накануне отплытия полка за море. Обед остался позади, и экспедиционный корпус завершал приготовления, перед тем как погрузиться в многочисленные автомобили и отбыть на бал графства в Шифли. На всех этажах Реджи в спальнях, вдруг усомнившись в своих белых галстуках, судорожно меняли их на другие; Берти приглаживали и без того глянцевые волосы; Арчи же выкрикивали Клодам через коридор оскорбительные вопросы, не те ли слямзили их носовые платки. Камердинеры проносились по коридорам, как стрижи, горничные порхали бабочками из спальни в спальню, спеша на помощь красавицам в беде. Шум проникал в самые глухие закоулки замка. Шум раздражал Компетентного Бакстера, который в библиотеке наводил порядок среди документов, так как утром должен был покинуть Бландингс навсегда. Шум мешал лорду Эмсуорту, который, категорически заявив, что ноги его не будет на балу графства, удалился к себе с книгой о многотравных бордюрах в руке. Шум нарушал покой Бича, дворецкого, который после трудов праведных вокруг обеденного стола освежался стаканчиком старого портвейна в комнате экономки. И во всем замке лишь Ева Халлидей не замечала этого шума.

Ева была в такой ярости, что не замечала ничего, поглощенная собственными свирепыми мыслями. Она расхаживала по террасе, куда удалилась в поисках одиночества, зубы ее были крепко стиснуты, синие глаза горели воинственным огнем. Как в припадке просторечия выразилась бы мисс Пиви, она осатанела на все сто. Ева была гордой девушкой, а для гордой девушки нет ничего хуже, чем попасть в глупое положение как по воле Судьбы, так и по воле кого-нибудь из ближних. Ева же оказалась именно в таком положении по воле обоих. Но если на Судьбу она просто негодовала, Псмита она была готова разорвать в клочья.

Жаркая волна унизительного стыда захлестнула ее — с каким детским простодушием поверила она нелепой истории, которую он сочинил, чтобы объяснить, почему проник в Бландингс под чужим именем. Он все время играл с ней, водил ее за нос и — самое непростительное преступление из всех — делал вид, будто она ему нравится, и (лицо Евы снова запылало) почти сумел понравиться ей! Как он про себя потешался…

Ничего, она еще не сдалась! Ее подбородок вздернулся, шаги убыстрились. Он хитер, но она будет хитрее. Игра пока не кончилась…

— Привет!

Возле нее замаячил белый жилет. Лакированные туфли ковыряли дерн. Светлые волосы, идеально приглаженные и набильянтиненные, поблескивали в сиянии звезд. Она обнаружила, что находится в обществе высокородного Фредди Трипвуда.

— Ну, Фредди? — сказала Ева, покоряясь судьбе.

— Послушайте, — произнес Фредди голосом, в котором жалость к себе боролась с сочувствием к ней. — Просто подлость, что вы не едете на танцульку.

— Мне безразлично.

— Зато мне не безразлично! Без вас там будет сплошная скукотища. Зеленая. А я под виктролу разучил новые шаги!

— Испробуйте их с другими девушками. Их ведь там будет много.

— Да не нужны мне другие! Мне нужны вы.

— Вы очень милы, — сказала Ева. Ее ворчливый тон несколько смягчился. Она напомнила себе, как множество раз бывала вынуждена напоминать себе в прошлом, что побуждения у Фредди самые лучшие. — Но ничего не поделаешь. Я ведь не гостья здесь, я работаю. И меня не пригласили.

— Знаю, — сказал Фредди. — Оттого-то это и отвратительно. Прямо как в одной фильме — в «Современной Золушке». Только там девушка все-таки проскочила на бал — ну, переодетая — и время провела лучше некуда. Была бы жизнь похожа на кино!

— Ну, вчера вечером она была совсем как в кино… А!

Ева вдруг умолкла. Почему-то присутствие Фредди для нее так прочно ассоциировалось с косноязычными предложениями руки и сердца, что она совсем забыла про другую, авантюрную сторону его натуры, о которой ей накануне сообщил мистер Кибл во время их беседы в Маркет-Бландингсе. И она поглядела на Фредди новыми глазами.

— Что-нибудь случилось? — спросил Фредди.

Ева взволнованно ухватила его за рукав и оттащила подальше от окон, хотя особой нужды в этом не было — шум, пожалуй, стал даже еще оглушительнее.

— Фредди! — зашептала она. — Послушайте! Вчера я встретила в городке мистера Кибла, и он рассказал мне, как вы задумали украсть колье леди Констанции.

— Господи! — Фредди взвился в воздух, будто рыба на удочке.

— И у меня есть мысль… — продолжала Ева.

Мысль у нее была. Только что пришла ей в голову. До сих пор, как она ни бодрилась и ни убеждала себя, будто игра еще не проиграна и она не сдалась, все это время беспощадный голосок нашептывал ей, что это одна бравада и ничего больше. «Что, — спрашивал голосок, — ну что ты можешь сделать?» И ей нечего было возразить. Но теперь в союзе с Фредди она могла действовать!

— Рассказал вам все? — тоскливо бормотал Фредди. Он не был особенно высокого мнения об умственных способностях своего дяди Джозефа, но не сомневался, что уж об этом-то деле тот сообразит промолчать. Короче говоря, он подумал о мистере Кибле практически то же самое, что подумал о нем мистер Кибл в начале разговора с Евой на главной улице Маркет-Бландингса. И эти размышления напугали его не меньше, чем более пожилого заговорщика. Если такие разговоры пойдут, тревожно соображал Фредди, их уже не остановить. Перед его умственным взором возникла жуткая картина: узнав про заговор, тетя Констанция берет его за горло и требует назад свое колье. — Рассказал вам?… — проблеял Фредди и, как мистер Кибл, утер вспотевший лоб.

— Все в порядке, — нетерпеливо сказала Ева. — В полном порядке. Он и меня попросил украсть колье.

— Вас? — сказал Фредди и не сумел закрыть рта. — Да.

— Это надо же! — воскликнул Фредди, воскресая. — Так вчера вы его сцапали?

— Да, но…

Несколько секунд Фредди пришлось бороться с движением души, сильно смахивавшим на корыстную зависть. Но лучшие чувства возобладали. Он затрепетал от мужественного великодушия. И нежно похлопал по руке Евы. В темноте ей не было видно, но он был сплошное самоотречение и самопожертвование.

— Малютка! — прошептал он. — Я рад, что эта тысяча достанется вам, а не кому-нибудь еще. Раз уж она не достанется мне, хотел я сказать. Малютка…

— Да замолчите же! — вскрикнула Ева. — Я согласилась не из-за тысячи фунтов! Я не хочу, чтобы мистер Кибл дал мне деньги…

— Не хотите, чтобы он дал вам деньги? — повторил Фредди изумленно.

— Я просто хочу помочь Филлис. Она моя подруга.

— Друзья, ковбой, друзья до гроба и пока не замерзнет ад! — вскричал Фредди, глубоко растроганный.

— О чем вы говорите?

— Прошу прощения. Титр из фильмы под названием «Нелл из прерий». Случайно пришло в голову. Во второй части, когда два типа…

— Да, да. Бог с ними!

— Просто к слову пришлось.

— Скажите…

— И ведь очень удачно пришлось…

— Фредди, довольно же!

— Учел.

— Скажите мне, — продолжала Ева, — мистер Мактодд едет на бал?

— А? Да, кажется.

— Ну так слушайте. Вы знаете лачужку, которую ваш отец предоставил ему?

— Лачужку?

— Да. В лесу за Тисовой аллеей.

— Лачужку? Я ни про какие лачужки в жизни не слышал.

— Ну, у него есть лачужка, — отрезала Ева. — И как только все уедут, мы ее обокрадем.

— Что?

— Обокрадем!

— Обокрадем?

— Да. О-бо-кра-дем!

Фредди судорожно сглотнул.

— Послушайте, старушка! — взмолился он. — Я что-то не пойму. По-моему, чушь какая-то.

Ева вынудила себя не терять терпения. Ей пришло в голову, что ее объяснения и правда были несколько скомканы. Желание стукнуть Фредди по голове чем-нибудь тяжелым исчезло, и она заговорила медленно, выбирая слова попроще:

— Вы все поймете, если будете слушать меня, не перебивая. Человек, который называет себя Мактоддом, не мистер Мактодд. Он вор, который пробрался сюда, выдавая себя за мистера Мактодда. Вчера вечером он украл брильянты у меня и спрятал их в своей лачуге.

— Но послушайте!

— Не перебивайте! Я знаю, они там, а потому, когда он уедет на бал, мы воспользуемся его отсутствием, все там перероем и найдем их.

— Но послушайте!

Ева вновь подавила свое нетерпение.

— Ну?

— Вы действительно думаете, что колье у этого типа?

— Не думаю, а знаю.

— Так лучше же и не придумать! Ведь сюда его устроил я, чтобы он стибрил колье для дяди Джозефа.

— Что?

— Во-во. Понимаете, меня начало заедать сомнение, справлюсь ли я в одиночку. Вот я и привлек этого типа. Организовал, так сказать, шайку.

— Сюда его устроили вы? То есть вы вызвали его и научили выдать себя за мистера Мактодда?

— Ну-у… не совсем. Он уже ехал сюда как Мактодд, насколько я понял. Только я еще раньше обговорил с ним это дело и попросил его слямзить колье.

— То есть вы близко его знаете? Он ваш друг?

— Не совсем… Но он сказал, что он большой приятель Филлис и ее мужа.

— Он вам это сказал?

— Во-во. — Когда?

— В поезде.

— Я спросила: до того, как вы поговорили с ним о колье, или после?

— А? Дайте сообразить. После.

— Вы уверены? -Да.

— Расскажите мне точно, что произошло, — потребовала Ева. — Я ничего не понимаю.

Фредди привел свои мысли в порядок.

— Значит, так. Для начала я сказал дяде Джозефу, что слямзю колье и отдам ему, а он сказал, что даст мне за это тысячу фунтов. По правде говоря, он обещал две. Очень с его стороны порядочно. То есть так я тогда подумал. Пока все ясно?

— Да.

— Ну, потом мне стало немножко не по себе. Начал, понимаете, сомневаться, не слишком ли я замахнулся.

— Да.

— И тут я увидел объявление в газете.

— Объявление? Какое объявление?

— Ну, в газете было объявление, что если кому-то надо что-то сделать, так пусть обратится к этому типу. Ну, я написал ему письмо, поехал в Лондон и поговорил с ним в вестибюле «Пикадилли паласа». Но только, к несчастью, я обещал папаше вернуться домой на поезде двенадцать пятьдесят, так что в середине разговора мне пришлось помчаться на вокзал. Наверное, он счел меня ослом — так мне потом показалось. Ведь, собственно, я сказал только: «Вы не слямзите колье моей тети?» — и кинулся на вокзал. Думал, больше я его не увижу. Но в пятичасовом поезде — на двенадцать пятьдесят я опоздал — гляжу: вот он. А тут папаша просачивается в купе и представляет его мне как Мактодда, поэта. Потом папаша испаряется, а этот тип говорит мне, что он вовсе не Мактодд, и только делает вид.

— И вам это не показалось странным?

— Да, пожалуй. Вроде того.

— А вы не спросили его, почему он позволил себе такую эксцентричность?

— Конечно, спросил. Только он ответил, что не скажет. И сам меня спросил, зачем мне нужно, чтобы у тети Конни слямзили колье. И мне вдруг пришло в голову, что все складывается очень даже удачно: ну, что он едет в замок, как будто так и надо. И будет на месте, понимаете? Ну, я рассказал ему про Филлис, и вот тогда он и сказал, что дружит с ней и с ее мужем уже много лет. Тогда мы и договорились, что он сцапает колье и передаст его дальше. По правде сказать, он мне показался симпатичным. Прямо объявил, что денег ему никаких не надо.

Ева засмеялась горьким смехом.

— А зачем они ему, если он забрал брильянтов на двадцать тысяч фунтов и решил их присвоить? Ах, Фредди, мне казалось, что даже вы могли бы сообразить, с кем имеете дело. Вы сообщаете абсолютно незнакомому человеку, что там-то и там-то дорогое колье только и ждет, чтобы его украли, потом встречаете этого человека, когда он едет красть колье, и безоговорочно верите ему, потому лишь, что, по его словам, он знаком с Филлис, — а он узнал про нее из ваших же слов лишь за несколько минут до этого! Ну, право же, Фредди!

Высокородный Фредди потер свой безупречно выбритый подбородок.

— Если взглянуть так, действительно получается что-то не то. Только он очень приятный тип. Веселый и все такое прочее. Он мне понравился.

— Чепуха какая!

— Так ведь он и вам понравился. То есть вы все с ним да с ним.

— Я его ненавижу! — объявила Ева гневно. — И жалею, что вообще с ним познакомилась. А если я допущу, чтобы он удрал с колье и лишил бедняжку Филлис ее денег, я… я…

Она вздернула к звездам подбородок, исполненный железной решимости. Фредди глядел на нее с восхищением.

— Знаете что? Вы самая чудесная девушка на свете, — сказал он.

— Нет, у него ничего не выйдет, пусть мне придется разобрать эту лачугу по досточкам!

— Когда вы вот так вздергиваете голову, то напоминаете мне эту… ну, эту… звезду. Знаете, она еще играла в «Замужем за сатиром». Только, — поторопился добавить Фредди, — она и в половину не такая красивая. Я, собственно, давно мечтал об этом бале, но теперь мне все равно, если я на него не попаду. То есть нас это как-то сближает, если вы понимаете, о чем я. Нет, честно, шутки в сторону, вы не думаете, что любовь может в один прекрасный день пробудиться в ва…

— Нам, естественно, понадобится лампа, — сказала Ева. — А?

— Лампа. Чтобы мы светили себе, когда будем искать. Фредди неохотно смирился с тем, что миг нежных признаний еще не наступил.

— Лампа? Ах да! Ну, конечно. Еще бы!

— И лучше две, — сказала Ева. — Встретимся здесь через полчаса после того, как все уедут на бал.

II

Гостиная лесного приюта Псмита даже в дни своей славы в смысле интерьера оставляла желать лучшего, но когда Ева через час после разговора с Фредди на террасе оторвалась от трудов своих и оглядела их при свете лампы, комната эта являла собой такую жуткую картину, что потрясла бы и невзыска-тельного лесника, некогда тут обитавшего. Даже Фредди, юноша маловпечатлительный, казалось, испытывал благоговейный ужас перед руинами, в сотворение которых вложил свою лепту.

— Ух ты! — заметил он. — Послушайте, а мы тут все слегка вверх дном перевернули.

Это не было преувеличением. Ева пришла сюда искать, и искала она систематически и тщательно. Рваный ковер валялся в углу неаппетитной кучей. Стол был перевернут, из пола выдраны половицы, из очага — кирпичи. Набитый конским волосом диван был весь исполосован, единственная в комнате небольшая подушка лежала выпотрошенная в углу, а ее начинка была разбросана на север, юг, восток и запад. И всюду сажа — на стенах, на полу, на каминной решетке и на Фредди. В камине покоилась пара дохлых летучих мышей — дополнительный плод розысков, которые Фредди провел в трубе, много месяцев не прочищавшейся. Роскошной гостиная не была никогда, теперь она не была даже уютной.

Ева промолчала. Она подавляла кипевшее в ее душе совершенно несправедливое, как у нее достало честности признать, но лихорадочное раздражение по адресу своего безупречно галантного и услужливого помощника. Она понимала, что это нехорошее чувство. Злость из-за неудачи с поисками брильянтов была извинительной, но никакого права злиться на Фредди она не имела. Не его вина, что из трубы хлынул поток сажи, а не драгоценностей. Если он молил о колье, но получил взамен дохлую летучую мышь, его следовало пожалеть, а не порицать. И тем не менее Ева, глядя на его чумазое лицо, дорого дала бы, лишь бы завизжать и швырнуть в него чем-либо. Ибо высокородный Фредди имел несчастье принадлежать к тому злополучному типу людей, на которых в минуты душевного волнения возлагают вину за все.

— Ну, этой чертовой штуки здесь нет, — объявил Фредди хриплым голосом человека, чей рот засыпан сажей.

— Знаю, — сказала Ева. — Но тут есть и другие помещения.

— По-вашему, он спрятал его наверху?

— Или внизу.

Фредди мотнул головой и освободился от фрагмента третьей летучей мыши.

— Нет. Только наверху. То есть я хочу сказать, что тут нет низа.

— Есть погреб, — возразила Ева. — Берите лампу и проверьте.

Впервые за все это время в груди ее помощника словно бы взыграл дух протеста. До сих пор Фредди выслушивал приказания покорно и выполнял их быстро и усердно. Даже когда первый ливень сажи вынудил его отбежать в сторону, кашляя и задыхаясь, доблестный дух в нем не был сокрушен. Он только вскрикнул от неожиданности «Послушайте!» и тут же мужественно ринулся на новый штурм. Но теперь он замялся.

— Идите же! — нетерпеливо сказала Ева.

— Да… но… послушайте, по-моему…

— В чем дело?

— Не думаю, чтобы он стал прятать колье в погребе. Голосую за то, чтобы сразу идти наверх.

— Глупости, Фредди! Он мог его спрятать где угодно.

— Ну, если совсем честно, я по погребам шастать не буду.

— Но почему?

— Тараканы. Жутко их боюсь. С самого детства.

Ева закусила губу. Ее охватило чувство, которое часто испытывала мисс Пиви, когда должна была в тонкой операции полагаться на мистера Кутса, — то раздражение на беспомощность мужчин, какое поднимается в энергичных девушках при подобных обстоятельствах. Ради достижения поставленной цели Ева бы по шейку погрузилась в целое море тараканов. Но шестое чувство, подсказывающее женщине, когда мужчина дошел до предела, которого не переступит, шепнуло ей, что Фредди — обычно воск в ее руках — тут останется твердым как кремень. И она прекратила дальнейшие попытки подчинить его своей воле.

— Ну, хорошо, — сказала она. — В погреб спущусь я, а вы посмотрите наверху.

— Но как же? Вам правда ничего?

Ева взяла лампу и покинула жалкого труса.

Для девушки целеустремленной и полной железной решимости осмотр погреба Ева провела довольно-таки поверхностно. Она ощутила явное облегчение, когда, осветив его с верхней ступеньки лампой, увидела, какой он маленький и пустой. Хотя мысль о тараканах оставляла ее спокойной, но и у Евы в броне имелась щелочка. Она отчаянно боялась крыс. И даже когда свет лампы не вырвал из мрака разбегающиеся полчища мерзких тварей, она еще чуть-чуть помешкала. Крысы ведь способны на любую подлость. Сделают вид, будто их тут нет, заманят тебя вниз, а потом как начнут шмыгать у щиколоток! Но мысль о презрении, которое ей внушила робость Фредди, заставила ее сойти вниз.

Погреб — понятие растяжимое. Это слово может с равным успехом означать и сводчатый обрамленный бутылками лабиринт под замком Бландингс, и яму в земле, вроде той, где теперь оказалась Ева. Обыскать этот погреб было несложно. Она топнула раз-другой по каменным плитам, напрягая слух, не послышится ли гулкая нота. Но гулкая нота не послышалась. Она посветила лампой во всех углах, но не обнаружила ни единой щели, куда можно было бы засунуть брильянтовое колье. Убедившись, что, кроме кучек угольной ныли да затхлого запаха сырости, погреб ничего не содержит, Ева с облегчением выбралась из него.

Закон исключения действовал с обычной безжалостностью. Он исключил погреб, кухоньку, жилую комнату — иными словами, весь нижний этаж коттеджа. Оставалась только мансарда, разделенная максимум на две комнатушки, и одну Фредди, несомненно, уже обшарил. Поиски приближались к концу. Когда Ева направилась к узкой лестнице, ведшей в мансарду, лампа у нее в руке дрожала, отбрасывая причудливые страшные тени. Теперь, когда успех был совсем рядом, ее нервы начали сдавать.

А потому именно нервам она в первую секунду приписала тот факт, что из гостиной вроде бы донеслось легкое покашливание — шагах в трех от того места, где она стояла. И тут же на нее навалилось холодное отчаяние. Значит, подумала она, Фредди вернулся туда, кончив поиски. А если Фредди уже кончил поиски, это могло только означать, что верхние помещения, на которые она так уповала, тоже оказались пустыми… Фредди не принадлежал к сдержанным бесчувственным натурам. Найди он колье, так слетел бы вниз в два прыжка под радостные вопли. Его молчание было зловещим. Она торопливо распахнула дверь.

— Фредди… — начала она, и голос ее оборвался.

Покашливал не Фредди. Покашливал Псмит. Он сидел на располосованном диване, поигрывая револьвером и скорбно озирая в монокль то, во что превратился его мирный приют.

III

— Добрый вечер, — сказал Псмит.

Он был слишком философом, чтобы проявить удивление, но он его бесспорно испытывал. Когда несколько минут назад он наткнулся в этой самой комнате на Фредди, то испытал некоторое потрясение и все же сумел сформулировать рабочую теорию, объяснявшую присутствие Фредди в его временной обители. Но он тщетно искал теорию, которая объяснила бы присутствие Евы.

Тем не менее просто удивление лишить Псмита дара речи не могло. И он тотчас заговорил. •

— Как мило, — начал он, вежливо вставая ей навстречу, — что вы заглянули ко мне! Не присядете ли? Угодно на диван? Или предпочтете кирпич?

Ева, однако, онемела. Она была твердо убеждена, что он сейчас в Шифли, далеко-далеко от Бландингса, и его наличие в гостиной коттеджа завораживало, как чудо. Впрочем, объяснение, знай она его, было очень простым. Две веские причины помешали Псмиту украсить бал графства своим присутствием. Во-первых, от Шифли до селения, где прошла значительная часть его жизни, было всего четыре мили, и ему представлялось весьма вероятным, если не сказать неизбежным, что на балу он встретит немало старинных друзей, объяснять которым, почему он теперь носит фамилию Мактодд, было бы и утомительно и неловко. А во-вторых, хотя он и не предвидел ночной налет на свой уютный уголок, но счел полезным удалиться туда на случай, если у мистера Эдварда Кутса появятся какие-нибудь идеи. Поэтому, едва замок опустел и колеса последнего автомобиля оставили позади подъездную аллею, как он положил в карман револьвер мистера Кутса и отправился в коттедж.

Ева взяла себя в руки. Не в ее духе было теряться в минуты кризиса. Первое ошеломление прошло. Прошло и сменившее его унизительное ощущение, что она попалась, причем очень глупо. Теперь она была мрачно готова к бою.

— Где мистер Трипвуд? — спросила она.

— Наверху. Я пока убрал его в запасник. Не беспокойтесь о товарище Трипвуде. Ему есть о чем поразмыслить. У него сложилось впечатление, что стоит ему оттуда высунуться, как он получит пулю.

— О? Ну, мне хотелось бы поставить эту лампу. Вы не поднимете стол?

— С восторгом! Но… Я совершенный новичок в подобных делах… Мне не полагается сказать сначала «руки вверх!» или еще что-нибудь?

— Вы не поднимете стол?

— Один мой друг… некий Кутс — вам обязательно надо с ним познакомиться — обычно в подобных случаях произносит «хей!» резким авторитетным голосом. Лично мне это выражение представляется слишком кратким. Но у него большой опыт…

— Вы не поднимете стол?

— Непременно. Должен ли я из этого понять, что вы предпочитаете обходиться без обычных формальностей? В этом случае я припаркую револьвер на каминной полке, и мы поболтаем. Я проникся к нему странной неприязнью. Он внушает мне ощущение, будто я Дэн Гроза Прерий.

Ева поставила лампу, и на минуту наступило молчание. Псмит задумчиво посмотрел по сторонам, приподнял летучую мышь и накрыл ее своим носовым платком.

— Чья-то мать! — благоговейно прошептал он. Ева села на диван.

— Мистер… — Она умолкла. — Называть вас мистером Мактоддом я не могу. Будьте любезны, скажите мне ваше имя.

— Рональд, — ответил Псмит. — Рональд Юстас.

— Полагаю, у вас есть фамилия? — грозно спросила Ева. — Или кличка?

Псмит поглядел на нее с глубоким огорчением.

— Возможно, я излишне чувствителен, — сказал он, — но последняя фраза мне показалась ударом ниже пояса. Вы как будто намекаете, что я принадлежу к преступному миру?

Ева жестко усмехнулась:

— Извините, если я вас обидела. Но ведь притворяться смысла больше нет, не так ли? Ваша фамилия?

— Псмит. «Пе» немое.

— Так вот, мистер Смит, полагаю, вы понимаете, почему я здесь?

— Я тешил себя мыслью, что вас привело сюда ваше любезное обещание придать этой комнате более жилой вид. Вы не обидитесь, если я скажу откровенно, что прежний ее вид мне нравился больше? Возможно, все это — последний крик ультрасовременных интерьеров, но я, видимо, ретроград. Шепот облетает Шропшир и сопредельные графства: «Псмит старомоден. Он не созвучен нынешним вкусам». Ну, честно, не кажется ли вам, что вы переложили гротесковости? Эта сажа… эти дохлые летучие мыши…

— Я пришла за колье!

— А! Колье!

— И я его получу!

Псмит мягко покачал головой.

— В этом, — сказал он, — простите меня, я с вами согласиться не могу. Нет никого, кому я с большей радостью вручил бы колье, но особые обстоятельства, с ним связанные, делают это, увы, невозможным. По-моему, мисс Халлидей, вас ввел в заблуждение ваш юный друг, пребывающий там, наверху. Нет, разрешите говорить мне! — Он предостерегающе поднял ладонь. — Вы ведь знаете, какое это для меня редкое удовольствие. Дело представляется мне достаточно ясным, хотя я, к величайшему моему сожалению, еще не вполне понимаю, каким образом в нем оказались замешаны вы. Но совершенно ясно, что так или иначе товарищ Трипвуд заручился вашей помощью, и я с грустью вынужден поставить вас в известность, что побуждения, толкнувшие его на эти поиски, нечисты. Говоря коротко, он позволяет себе то, что товарищ Кутс, на которого я недавно сослался, назвал бы «штучками».

— Я…

— Прошу прощения, — перебил Псмит. — Еще несколько минут терпения, я кончу и тогда с восторгом склоню слух ко всему, что вам будет благоугодно сказать. Поскольку, как мне пришло в голову — да и вы сами только что на это намекнули, — моя собственная позиция в этом дельце, на непосвященный взгляд, возможно, выглядит довольно-таки скользко, необходимо объяснить, каким образом я стал блюстителем брильянтового колье, которое принадлежит не мне. Маша женская сдержанность мне порука, что это останется между нами.

— Будьте так добры…

— Еще секунду. Факты таковы. Наш общий друг мистер Кибл, мисс Халлидей, имеет падчерицу, каковая состоит в браке с неким товарищем Джексоном, который, если и не приобретет иных прав на славу, войдет в историю и прогремит в веках по той лишь причине, что мы с ним учились вместе в школе и он мой лучший друг. Мы с ним резвились на площадке для игр… о, несчетное количество раз. Но вследствие того, сего и этого семья Джексонов в настоящее время находится в стесненном положении…

Ева гневно вскочила на ноги.

— Я не верю ни единому вашему слову! — воскликнула она. — Для чего вы пытаетесь меня обмануть? Вы ничего про Филлис не знали, пока Фредди не рассказал вам о ней и поезде…

— Поверьте мне…

— Нет! Фредди пригласил вас сюда, чтобы вы помогли ему украсть колье и передать его мистеру Киблу, чтобы тот помог Филлис, и вот оно у вас, а вы пытаетесь оставить его себе!

Псмит слегка вздрогнул, и монокль выпал из его глаза.

— Неужели в этом маленьком комплоте участвуют все? Вы тоже принадлежите к легионам помощников товарища Кибла?

— Мистер Кибл попросил меня достать для него колье. Псмит задумчиво вставил монокль на место.

— Это, — сказал он, — придает делу новый оборот. Неужели я все это время был несправедлив к товарищу Трипвуду? Признаюсь, когда я четверть часа назад увидел, как он стоит тут подобно Марию на развалинах Карфагена (уподобление заимствовано у античных авторов и является плодом дорогостоящего образования), то пришел… нет прыгнул к заключению, что он ведет двойную игру и намерен надуть и меня и босса, изъяв колье и употребив его на собственные нужды. Я и не воображал, что он может заподозрить меня в подобном же грешном замысле.

Ева подбежала к нему и ухватила его за рукав.

— Мистер Смит, это правда? Вы действительно друг Филлис?

— Она смотрит на меня как на родного дедушку. А вы — ее подруга?

— Мы вместе учились в школе.

— Это, — душевно сказал Псмит, — один из самых чудесных моментов в моей жизни. Выходит, все мы — точно одна большая семья.

— Но Филлис никогда при мне вас не упоминала.

— Странно! — сказал Псмит. — Очень странно. Неужели она стыдится своего смиренного друга?

— Что-что?

— Мне следует объяснить, — сказал Псмит, — что до самого последнего времени я зарабатывал на жизнь тяжким трудом, швыряясь рыбой на Биллингсгейтском рынке. Неужели в молодой супруге товарища Джексона таится — чего я никак не подозревал! — снобистская жилка и она скрывает, что якшается с человеком, причастным к рыбе?

— Боже мой! — воскликнула Ева.

— Прошу прощения?

— Смит… Рыба… Так это вы заходили к Филлис, когда я была у нее! Прямо перед тем, как уехала сюда. Филлис, я помню, сказала, как она жалеет, что мы не познакомились. Она сказала, что вы совсем в моем… То есть она сказала, что очень хочет познакомить меня с вами.

— Это, — сказал Псмит, — с каждой минутой становится все более и более чудесным. По-моему, мы с вами созданы друг для друга. Я лучший друг вашей лучшей подруги, и мы разделяем страсть к хищению чужих драгоценностей. Ну, как вы можете отрицать, что мы родственные души?

— Не говорите глупостей.

— Мы попадем в серию «Мужья и Жены, Которые Работают Вместе».

— Где колье? Псмит вздохнул:

— Деловая нота. Вечно деловая нота. Нельзя ли отложить все это на потом?

— Нет, нельзя.

— Ну, что же!

Псмит подошел к стене и снял с нее стеклянный ящик с птичьими чучелами.

— Единственное место, — огорченно сказала Ева, — где мы не догадались поискать.

Псмит открыл ящик и извлек центральное чучело — унылого вида пернатое, чьи стеклянные глаза взирали на мир с неизбывной тоской. Он покопался в нутре чучела и вытащил наружу длинную нить, сверкающую и переливающуюся в свете керосиновой лампы.

— Ах!

Ева почти любовно провела пальцами по колье, которое Псмит положил на столик перед ней.

— Какие красивые камни, правда?

— Бесспорно. Должен сказать, что из всех драгоценных камней, которые я когда-либо крал…

— Хей!!!

Ева, вскрикнув, выпустила ожерелье. Псмит стремительно обернулся. В дверях стоял Эдвард Кутс и целился в него из револьвера.

IV

— Руки вверх! — коротко скомандовал мистер Кутс, и с бесцеремонностью человека, которому было отказано в преимуществах, даруемых культурным окружением и тщательным воспитанием, он опасливо шагнул вперед, предшествуемый револьвером. Это было изящное, миниатюрное оружие. Оно могло бы быть собственностью какой-нибудь благородной дамы. Действительно, мистер Кутс занял его у мисс Пиви, которая как раз переступила порог, одетая в вечернее черное с серебряной отделкой платье от Розы Дюбарри. Ее исполненное высокой духовности лицо словно бы нежно светилось в сумрачном свете лампы.

— Молодчага, Эд! — деловито одобрила мисс Пиви. Она скользнула к столику и сгребла колье. Мистер Кутс, хотя, быть может, и польщенный такой хвалой, никак на нее не отозвался, а продолжал устремлять суровый взгляд на Еву и Псмита.

— Без штучек! — порекомендовал он.

— Как будто, — мягко отозвался Псмит, — я позволил бы себе нечто подобное! Это, — обратился он к Еве, — товарищ Кутс, о котором вы столько слышали.

Ева, окаменев, уставилась на поэтессу, которая после успешного завершения прелиминариев с праздным любопытством оглядывала гостиную.

— Мисс Пиви! — вскричала Ева. Из всего, что принес этот чреватый неожиданностями вечер, явление эмоциональной протеже леди Констанции в роли преступницы было самым оглушающим. — Мисс Пиви!

— А? — дружелюбно отозвалась поэтесса.

— Мне… я…

— По-моему, — вмешался Псмит, — мисс Халлидей хотела бы указать, что такой оборот дела застал ее несколько врасплох. Признаюсь, и я слегка сбит с толку. Разумеется, я знал, что товарищ Кутс обладает — назовем это склонностью к приобретательству, — но вас-то я всегда считал на сто процентов состоящей из одной только души, причем чистой, как свежевыпавший снег.

— Н-да? — отозвалась мисс Пиви без особого интереса.

— Я воображал, будто вы поэтесса.

— Поэтесса и есть! — гневно отпарировала мисс Пиви. -Только вякни что-нибудь про мои стихи — и получишь кирпичом по кумполу! Ладно, Эд, нечего нам тут прохлаждаться. Пошли!

— Надо бы их связать, — сказал мистер Кутс. — Не то они поднимут шухер, пока я еще не успею смыться.

— Эд! — произнесла мисс Пиви с тем презрением, которое ее коллега так часто пробуждал в ней. — Хоть иногда вспоминай, что у тебя над воротом болтается голова, а не тыква. И поосторожней с пушкой! Размахиваешь, точно букетом. Какой шухер? Им же тогда придется сказать, что первыми камни стырили они.

— А и правда, — признал мистер Кутс.

— Ну вот и не рыпайся!

Безмолвие, в которое этот упрек вверг мистера Кутса, позволило Псмиту возобновить разговор. Чему он был очень рад. Хотя ничего жизненно важного он сообщить и не мог, оптимизм подсказывал ему, что у них есть только один шанс вернуть колье — поддерживать разговор в надежде на какую-нибудь неожиданность. При всем его внешнем благодушии он ни на секунду не забывал о том, что мистер Кутс находится от него на расстоянии одного прыжка. Правда, миниатюрный, но вполне эффективный револьверчик пока исключал какие бы то ни было прыжки, даже самые короткие, но если в ближайшем будущем что-либо отвлечет внимание его противника даже на секунду… Он выбрал политику бдительного выжидания и заговорил.

— Если бы перед тем, как удалиться, вы могли бы уделить нам минуту-другую вашего драгоценного времени, — начал он, — я хотел бы сказать несколько слов. И сперва мне хотелось бы указать, что я от души согласен с тем, как вы отвергли предложение товарища Кутса. Он олух.

— Чего? — вскричал мистер Кутс, сразу воскреснув. — Не распускай язык! Только тут женщины, не то я тебе врезал бы!

— Эд, — с властным спокойствием произнесла мисс Пиви, — заткни пасть!

Мистер Кутс снова увял. Псмит с интересом оглядел его сквозь монокль.

— Прошу прощения, — сказал он, — но, если это не слишком интимный вопрос, вы состоите в браке?

— А?

— Мне показалось, что вы говорите с ним как жена. Я имею честь обращаться к миссис Кутс?

— Будете иметь, если немножко подождете.

— Тысяча поздравлений товарищу Кутсу. Вам, пожалуй, поменьше, но ровно столько же наилучших пожеланий. — Он сделал шаг к поэтессе, протягивая руку. — Я и сам намерен вступить в брак в ближайшем будущем.

— Держи руки над головой! — вмешался мистер Кутс.

— Право же, — с упреком произнес Псмит, — подобные церемонии между друзьями излишни. Единственный револьвер, который когда-либо принадлежал мне, вы найдете вон гам на каминной полке. Вот поглядите.

— Нашел дурака! Чтобы ты на меня прыгнул, чуть я глазa отведу?

— Вашей натуре, товарищ Кутс, присуща подозрительность, и это меня огорчает, — вздохнул Псмит. — Боритесь с ней! — Он снова повернулся к мисс Пиви. — Продолжим более приятную тему: вы сообщите мне, куда послать рыбный нож накладного серебра?

— А?

— Я надеюсь, — журчал Псмит, — если вы не сочтете это зa вольность со стороны относительно недавнего знакомого, получить разрешение в надлежащее время послать вам маленький свадебный подарок. И как-нибудь в будущем, когда и тоже стану семейным человеком, вы с товарищем Кутсом приедете погостить в нашем уютном домике. Вы встретите непритворно сердечный прием. И, конечно, не обидитесь, если, прощаясь с вами, мы пересчитаем серебряные ложки…

Едва ли мисс Пиви можно было заподозрить в тонкокожести, и тем не менее при его последних словах ее белоснежное чело грозно нахмурилось. Небрежная дружелюбность куда-то исчезла. Она смерила Псмита сверкающим взором.

— Много трепешься, — заметила она ледяным тоном.

— Мой старинный недостаток, — виновато сказал Псмит, — неоднократно вызывающий многочисленные жалобы. Теперь я вижу, что утомил вас, и, надеюсь, вы разрешите мне выразить…

Он внезапно умолк — не потому, что истощил запас слов, но потому, что в этот миг над их головами раздался неожиданный громкий треск, и тут же с потолка посыпалась штукатурка, предваряя появление длинной стройной ноги, которая, дрыгаясь, повисла в пустоте.

Время и обветшание поработали над половицами в мансарде, куда Псмит водворил высокородного Фредди Трипвуда, и тот, осторожно передвигаясь в кромешном мраке, имел несчастье провалиться сквозь пол.

Но, как часто случается в нашей жизни, чья-то беда оборачивается чьей-то удачей. То, что для Фредди явилось жутким потрясением, с точки зрения Псмита, было манной небесной. В минуту нервного напряжения внезапное возникновение под потолком болтающейся человеческой ноги способно ошеломить и самое мужественное сердце. Эдвард Кутс не скрыл своего смятения. Подпрыгнув вверх на добрые шесть дюймов, он дернул головой и нечаянно спустил курок своего револьвера. Пуля впилась в штукатурку возле ноги.

Нога исчезла. С того момента как Фредди Трипвуд остался наверху один, он ни на секунду не забывал прощального предупреждения Псмита, что его подстрелят, вздумай он бежать, и пуля мистера Кутса представилась ему эффективным исполнением этого обещания. Отчаянным рывком выдернув ногу из бездны, он исполнил прыжок спиной вперед и достиг дальней стены, где, не имея возможности удалиться еще дальше от центра событий, вынужден был остановить свое отступление. Свернувшись в комочек настолько крохотный, насколько это было в его силах, он вжимался в стену, стараясь не дышать. От намерения объяснить сквозь пролом, что виной всему злополучная случайность, он благоразумно сразу же отказался. Хотя в другие критические минуты своей жизни Фредди часто показывал себя не слишком сообразительным, на этот раз ему достало проницательности понять, что окрестности дыры — места опасные, которых следует избегать. А потому, храня глубокое и нерушимое молчание, он скорчился во мраке и молился только о том, чтобы его оставили тут в покое.

Минуты шли, и создавалось впечатление, что это скромное желание будет удовлетворено. Снизу до него доносились шум и голоса, но они не сопровождались пулями. Было бы преувеличением сказать, что к нему вернулась беззаботная безмятежность, но и это было все-таки кое-что. Пульс Фредди начал замедляться.

А вот пульс мистера Кутса бился с опасной частотой. В нижней комнате с Эдвардом Кутсом стремительно творились нежелательные вещи. Сперва ему показалось, что следом за штукатуркой на него обрушился весь потолок, но впечатление это было ошибочным. Произошло всего лишь следующее: Псмит, обнаружив, что глаза мистера Кутса и его револьвер отвлеклись от него, прыгнул вперед, ухватил стул, ударил противника по голове этим стулом, избавил его от револьвера, метнулся к камину, забрал револьвер, лежавший гам, и теперь, угрожающе сжимая их оба, жег его взглядом сквозь сверкающий монокль.

— Без штучек, товарищ Кутс! — сказал Псмит.

Мистер Кутс с трудом поднялся с пола. Голова у него гудела. Он поглядел на револьвер, замигал, открыл было рот и снова его закрыл. Мучительное ощущение поражения охватило его. Природа не создала его для насильственных действий. Мирные манипуляции с колодой карт в курительной атлантического лайнера — вот что он любил, чем наслаждался, а применение физической силы было ему чуждо и неприятно. Для мистера Кутса война окончилась.

Но мисс Пиви была само упорство. Ее полотенце еще не болталось на канате ринга. Она стиснула колье стальной хваткой. Ее прекрасные глаза горели гордым вызовом.

— Думаешь, ты такой умный, а? — осведомилась она. Псмит поглядел на нее сочувственно. Ее твердость импонировала ему. Но дело есть дело.

— Боюсь, — произнес он с сожалением, — я вынужден побеспокоить вас просьбой отдать это колье.

— На-кася выкуси, — надменно изрекла поэтесса.

Псмит был глубоко ранен.

— Я дитя в подобных делах, — сказал он, — но мне всегда казалось, что в подобных ситуациях желания человека с огнестрельным оружием в руке выполняются без промедления.

— Это смотря чьи! — без тени колебаний ответила мисс Пиви. — Вот сейчас я уйду и унесу блестяшки. И ставлю что угодно: у тебя духа недостанет выстрелить. Стрелять в женщину? Где тебе!

Псмит грустно кивнул:

— В психологии вы разбираетесь безупречно. Ваше доверие к моей рыцарственности покоится на твердом основании. Но, — продолжал он, веселея, — по-моему, я нашел выход из затруднения. Мне было ниспослано озарение. Я выстрелю, но не в вас, а в товарища Кутса. Все будет чинно и благородно. Если вы попытаетесь выскользнуть вон в ту дверь, я немедленно всажу пулю в ногу товарища Кутса. Иными словами, попробую. Правда, стрелок я неважный, и не исключено, что всажу ее в какой-нибудь более существенный орган, но в любом случае ему послужит утешением сознание, что я сделал, что мог, и из самых лучших побуждений.

— Хей! — воскликнул мистер Кутс. Ни разу за всю его жизнь, щедро уснащенную этим любимым восклицанием, оно не испускалось с большей истовостью. Он бросил лихорадочный взгляд на мисс Пиви и, вопреки своим надеждам прочитав в ее чертах скорее нерешительность, чем согласие тут же исполнить требуемое, забыл об обычном своем почтительном смирении и показал себя мужчиной. Пещерный человек в нем не таился, но в данном конкретном случае последнее слово он твердо решил оставить за собой. В исступленном прыжке он достиг мисс Пиви, вырвал у нее колье и бросил брильянты во вражеский стан. Ева нагнулась и подобрала колье.

— Благодарю вас! — сказал Псмит с быстрым поклоном в ее сторону.

Мисс Пиви тяжело дышала. Ее сильные пальцы сжимались в кулаки и разжимались. За полураскрытыми губами узкой белой полоской посверкивали зубы. Внезапно она сглотнула, будто разом осушив рюмку с омерзительной микстурой.

— Ну, что же, — сказала она негромким ровным голосом. — Вот вроде бы и все. Пожалуй, мы пошли. Давай, Эд, заводи мотор.

— Иду, Лиз, — покорно отозвался мистер Кутс. Они вместе исчезли в ночи.

V

После их ухода воцарилась тишина. Ева, совсем ослабев после бури эмоций, которые ей довелось испытать в стенах коттеджа, опустилась на располосованный диван и подперла рукой подбородок. Она глядела на Псмита, который, напевая веселую арию, носком ботинка воздвигал надгробный курган над второй дохлой летучей мышью.

— Вот так, — сказала она.

Псмит озарил ее дружеской улыбкой.

— У вас дар выражаться афоризмами! — отозвался он. — Вот, как вы тонко определили, именно так.

Ева промолчала. Псмит завершил погребение и отступил с видом человека, который сделал все что мог для с честью погибшего друга.

— Только подумать, что мисс Пиви — мошенница! — сказала наконец Ева. Почему-то ей не хотелось, чтобы разговор окончательно прервался, и в то же время она сознавала, что разговор этот, если не дать ему прерваться, может принять опасно интимный оборот. Подсознательно она пыталась определить свою точку зрения на этого долговязого невозмутимого молодого человека, который столь недавно внес себя в список тех, кто, по их словам, взирали на нее с нежностью.

— Должен сознаться, и я был несколько ошеломлен, — сказал Псмит. — И открытие в ее натуре этой новой более глубокой стороны в значительной мере изменило сложившееся у меня мнение о ней. Я почувствовал, что был несправедлив к мисс Пиви. Во мне шевельнулось чувство, родственное уважению. Право, я почти жалею, что мы были вынуждены отнять у нее брильянты.

— Мы? — повторила Ева. — Боюсь, я тут ни при чем.

— Вы держались идеально, — заверил ее Псмит. — Вы обеспечили именно ту поддержку, которая необходима человеку в подобные критические минуты.

Вновь наступило молчание. Ева вернулась к своим мыслям. И затем с внезапностью, которая ее удивила, она поняла, что приняла окончательное решение.

— Так вы собираетесь вступить в брак? — сказала она. Псмит задумчиво пополировал монокль.

— Думаю, что да, — сказал он. — Думаю, что да. А что думаете вы?

Ева внимательно посмотрела на него и засмеялась.

— Да, — ответила она. — Я тоже так думаю. — Она помолчала. — Сказать вам что-то?

— Ничего чудеснее вы мне сказать не можете.

— Когда я встретилась с Синтией в Маркет-Бландингсе, она рассказала мне, из-за чего муж ее покинул. Как по-вашему, из-за чего?

— Мое краткое знакомство с товарищем Мактодцом наводит меня на мысль, что он пытался заколоть ее хлебным ножом. Он произвел на меня впечатление большой кровожадности.

— У них обедали какие-то друзья. Подали курицу, и Синтия все потрошки положила гостям, а ее муж взвился со своего стула с диким воплем и, крича: «Ты же знаешь, я их люблю больше всего на свете!», выбежал из дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться.

— На месте миссис Мактодд я испытал бы совершенное удовлетворение таким оборотом дела.

— Синтия говорит, что с тех пор, как они поженились, он уже шесть раз убегал из дома, чтобы больше туда не возвращаться.

— Могу ли я упомянуть, так, к слову, — сказал Псмит, — что не люблю куриные потрошки?

— Синтия мне посоветовала выходить замуж только за эксцентричного человека. Она говорила, что это очень весело… Ну, а эксцентричнее вас я вряд ли кого-нибудь встречу, правда?

— Да, на мой взгляд, вы поступите неразумно, если рискнете ждать второго такого случая.

— Только одно… — задумчиво произнесла Ева. — «Миссис Смит»… Звучит не очень, верно?

Псмит ободряюще улыбнулся.

— Следует смотреть в будущее, — сказал он. — Мы не должны забывать, что я еще только начинаю карьеру, которая, по моему убеждению, будет на редкость блистательной. «Леди Псмит» — уже лучше. «Баронесса Псмит»… еще лучше. И — кто знает? — «герцогиня Псмит»…

— Ну, в любом случае только что вы вели себя замечательно, просто замечательно. Этот ваш прыжок…

— Слова ваши, — сказал Псмит, — чудная музыка для моих ушей, но мы не должны забывать, что фундамент для столь успешного маневра заложил товарищ Трипвуд. Если бы не своевременное вмешательство его ноги…

— Боже мой! — вскрикнула Ева. — Фредди! Я совсем про него забыла.

— И правильно сделали, — сказал Псмит, — абсолютно правильно.

— Надо пойти выпустить его.

— Как скажете. И тогда он сможет пойти с нами погулять. Я как раз хотел предложить вам побродить по лесным тропинкам. Изумительный вечер и весело лепечущий товарищ Трипвуд подле нас — что может быть лучше? Я немедленно пойду и выпущу его.

— Не затрудняйтесь, не надо, — сказала Ева.