Онлайн чтение книги После бала
КАРТИНА ШЕСТАЯ

В конторе колхоза. Тимофеич за работой. Кисетов, Лагута, распорядитель.

Лагута  (рассматривает большую картину, изображающую прекрасного коня) . Ах, до чего хороша кобылка! Английская.

Распорядитель. Это не английская, это орловская. Только не кобыла, а жеребец. Не понимаешь — очки надень.

Лагута. Художники пошли — такого наработают, что бабу с мужиком спутаешь!

Распорядитель. Очки надень. Нету — купи.

Явился Адам Петрович.

Председатель, у нас производитель заболел, ничего не жрет, только воду хлещет, как с похмелья.

Адам Петрович. Что же я с ним могу сделать? Позовите ветеринара.

Распорядитель. Ветеринар подводу просит, а я лошадей держу на упитанность.

Адам Петрович. Лошадей гонять нельзя. Сев. Директива.

Кисетов. За директиву производителю дохнуть?

Лагута. Мы богатые, другого купим.

Тимофеич  (распорядителю) . Какого дьявола спрашиваешь? Сам запряги и пошли подводу.

Распорядитель. Утром — «не посылай», к вечеру — «пошли».  (Идет.)  Орет тоже! Хозяева с подпорками!  (Ушел.)

Адам Петрович. Тимофеич, давай денег, спешу.

Лагута  (Кисетову) . Опять улетит. Начинай говорить.

Тимофеич. Зачем деньги?

Адам Петрович. Кур еду покупать. Ноские. Красношапочные.

Кисетов. Адам Петрович, мы про сад слово к вам имеем.

Адам Петрович. Некогда, но слушаю…

Кисетов. Сдаем мы сад чужим людям за алтын, а свой садовод без дела сидит.

Адам Петрович. Свой садовод? Кто?

Кисетов. Вот он, Лагута. Тоскует человек.

Лагута. Я тебе за одно лето с нашего сада десяток таких кобыл или жеребцов в колхоз куплю. Я этот сад знаю.

Тимофеич. Надо подумать. Лагута зря не говорит. Знаем.

Адам Петрович. Как вам не стыдно, товарищи колхозники! Мы по дворам ходим, просим помощи в работе. Отсиживаетесь… Почему бы вам с осени не сказать?

Тимофеич. Поздновато хватились.

Адам Петрович. Сад сдан той же артели.

Тимофеич. Договор подписан. Могу показать.

Адам Петрович. Нет, все-таки подумать надо. Может, как-нибудь увильнем. Подумаем, Тимофеич?

Тимофеич. На правлении потолкуем. И как я, старый дурак, про Лагуту забыл. Память!.. Запишу.

Адам Петрович. Деньги приготовил? Кур покупаем. Красношапочные. Сколько здесь? Все. После распишусь. Стыдно, товарищи колхозники, оставлять без опоры свое руководство!  (Ушел.)

Кисетов  (про себя) . Кур покупаем, а яиц что-то ни у кого не видать.

Лагута. Я тебе, дура, еще на балу про сад говорил.

Кисетов. Ты про яблоки буровил.

Лагута. Потом у Зимовеевых говорили.

Кисетов. У Зимовеевых мы про телок ругались.

Лагута. Нет, у Туркиных — про телок, а про сад — у Зимовеевых.

Явилась Аграфена Матвеевна.

Аграфена Матвеевна. Мы мужиков ищем, мы свои плечи оттерли, а они тут, как апостолы, прохлаждаются!

Тимофеич. Граждане!..

Аграфена Матвеевна. Черти невзрачные, табак тут глотаете, а мы носим…

Тимофеич. Граждане, бога ради, оставьте комнату, дайте работать! Сами кричите, почему год не сведен, а разве его сведешь в таком гаме!

Аграфена Матвеевна. Почему мы носим, а они не носят?

Кисетов. Что вы носите?

Аграфена Матвеевна. Что?.. Чорта!.. Картошку.

Тимофеич. Граждане, идите ругаться в залу.

Аграфена Матвеевна. Идите за мной!

Лагута  (Аграфене Матвеевне) . Только не брызгай, не брызгай.

Аграфена Матвеевна и Лагута ушли.

Тимофеич  (со счетами) . Сорок и сорок — рупь сорок, рупь… Куда девался хлеб, который сеял нам на пробу самолет? Черти с квасом съели!.. Сорок и сорок — опять рупь сорок.

Явился Дудкин.

Дудкин. А-а!.. Рад, что тебя застал. Женюсь. Деньги требуются. Здравствуй, Тимофеич!

Тимофеич. Здравствуйте! Руки не подаю. Пальцы в чернилах. Пишу документ.

Дудкин. Я для вежливости, как подобает культурным людям.

Тимофеич. Надоело, слыхал! Культурные люди… Глаза бы мои не видели, уши не слыхали! Галстуки носят, галстуки… Вы подумайте: русский мужик, какой-нибудь Стенька Разин — и в галстуке! Ведь это ужас на всю Европу! Не могу!.. Уходи, не засть свет глазам.

Дудкин. Зачем уходить? Не слышишь, что ли, — женюсь. Мне деньги надо.

Тимофеич. Женишься? На Лизавете? Знаю. Ну, и женись, а я тебе не сват.

Дудкин. А расчет?

Тимофеич. Это какой расчет?

Дудкин. Ты мой хлеб продал?

Тимофеич. Продал.

Дудкин. А деньги мне отдал?

Тимофеич. Неужели не отдал? Что ж это я! Твоего хлеба мы отвезли рублей на пятьсот.

Дудкин. Не менее.

Тимофеич. И не более. Эх, замечу я тебе, будто я твой отец: жалко деньги! Дайте вам, между прочим, пятьсот рублей, дайте вам, между прочим, выходной день — вы хотите надеть галстук. Пороть мало!

Дудкин. Не между прочим, а всерьез — женюсь.

Тимофеич. Все равно, пороть мало.

Дудкин. Ругайся. Ты человек старого покроя.

Тимофеич. Подымай расписку.

Дудкин. Не пойму, как подымать.

Тимофеич. Подымай документ. Так говорится в конторах, а ты никогда не слыхал. А поднял документ — отправь таковой по назначению… Что такое назначение? Я. Кто я такой? Юридическое лицо, член правления, зампредседателя, завхоз.

Дудкин. На то тебя и поставили, что ты владеешь. Нате!  (Отдает расписку.)

Тимофеич производит над распиской различные манипуляции, в конце концов пробует на зуб и вдруг начинает жевать.

Э-э-э-э! Дядя, товарищ! Что ты делаешь? Остановись! Не может быть… Съел?..

Тимофеич. Съел.

Дудкин. Как же ты ее съел? Зачем?

Тимофеич. Как съел, никто не видал. А зачем? А вот зачем.  (Меняет тон.)  Гражданин Дудкин, оставьте учреждение.

Дудкин. А деньги?

Тимофеич. Подыми документ.

Дудкин. Вон где, вон как, вон что!.. Кровь у тебя кипит при виде Дудкина. Он галстук надел, руки вымыл? Да? Пороть его мало? Вон где твои тайные мысли!.. Ну, я тебя сейчас подыму вместе с документом.

Тимофеич. За драку в присутственном месте…

Дудкин. Ты подведешь… Но я пойду… Я скажу, я найду, что сделать с тобой.  (Ушел.)

Тимофеич. Пойди, найди!.. Ну, слава тебе господи! Другой бы по морде бил, а этот отходчивый. Не может ли чего-нибудь выйти?.. Нет, без документа ничего не может выйти… Фу, чорт, расписка, видать, была грязная, еще отравишься. Молока попить надо.  (Пьет из бутылки молоко, принимается считать.)  Сорок и сорок — рупь сорок.

Явились Дудкин и Маша.

Дудкин. Вот он, кто свои расписки поедает. Смотри!

Тимофеич. Может, задом повернуться для прелести?

Дудкин. Тимофеич, замолчи, а то стукну!

Тимофеич. Для того и свидетеля привел. Умный!

Дудкин. Маша, что же ты молчишь? Неужели ты не видишь, как они зарвались?

Тимофеич. Маша? Маше здесь делать нечего. Две собаки грызутся — третья не встревай.

Маша. Я хоть и не видела, а все равно знаю, что вы расписку съели.

Тимофеич. Умна. От вчерашнего дня осталась с запахом.

Маша. Это вы от вчерашнего дня остались.

Тимофеич. Слыхал! Надоело! Уступаю. Садись на мое место.

Дудкин. Ты об этом брось, ты мои деньги отдай.

Тимофеич  (вынимает деньги) . Давайте расписку! Я вам казенный человек или лотерея? Где у тебя, товарищ Дудкин, расписка? Существует? Нет.

Дудкин. Ты же ее сам съел.

Тимофеич. Факт не известный, а проверить нельзя. Глупый ты до сожаления! Комик! Что мне придумать с тобой? Пятьдесят процентов до отыскания документа я тебе дам, и то ради твоей ударности.

Маша. Мириться начнете?

Дудкин. Подумаем.

Тимофеич. У нас тоже не чешется.

Дудкин. У кого как.

Тимофеич. Соплей помажь — отойдет.

Дудкин. Маша, выйди на минутку… выйди скорее.

Тимофеич. Ну и дурак! Бить человека надо строго и при подходящих обстоятельствах.

Дудкин. Каким молоком тебя выпоили? Какая низкая тварь тебя воспитала? Видал я разных змей и скорпионов, но ты хуже этой нечисти.

Тимофеич. Хорошо говоришь, давай без сдачи.

Дудкин. Чтоб у тебя коловоротом мои деньги вышли! Чтоб у твоих детей они язвой сибирской взыграли! Чтоб ты с твоей мамонской жадности собачьим дермом насмерть подавился!  (Передохнул.)  Давай деньги! Давай хоть половину!

Тимофеич. Тебе бы в театре представлять злого комика или какого-нибудь безземельного царя. Вот смеху было бы!

Дудкин. Давай деньги!

Тимофеич. Нет, постой! Мне интересно — ты никогда не был нищим, побирушкой?

Маша  (вдруг) . Дудкин, приостанови беседу. Дудкин…  (На-ухо.)  Он сейчас картошку смотрит. Беги быстро, пока не уехал.

Дудкин. Правильно! Побегу. Сейчас.  (Ушел.)

Тимофеич. Однако надоело прохлаждаться.  (Торопливо собирается уходить.)

Маша. Прошу вас не вставать.

Тимофеич. Не потешь старика, юродивая!

Маша. Сиди, как полагается, старый жулик! Я тебе покажу, какая я юродивая!

Тимофеич. Свят, свят!.. Осатанела! Однако я тебя просто за уши выдеру.

Маша  (взяла карабин из угла) . Прошу вас не вставать!

Тимофеич. Оставь винтовку, героиня, она без патронов.

Маша  (щелкнула затвором) . Там видно будет.

Тимофеич. Курок не трогай, курок…  (Кричит.)  Отведи от меня дуло!

Маша. Она же без патронов.

Тимофеич. Опусти дуло — убьешь!

Маша. Убью, когда надо.

Тимофеич. Это что ж такое!.. Меня, Тимофеича, почтенное лицо, ты будешь унижать, как китайца, ничтожное отродье? Стреляй мне в глаза! Бей в мое сердце!

Маша. Вот бы тебе в театре представлять злого комика.

Тимофеич. Нате, проглотите!  (Бросает деньги.)  Чтоб такого позора никто не видал! Отодвинь винтовку. Пусти, собака! Все отдаю. Слышишь?

Маша растерянно подымает деньги. Тимофеич бросается прочь.

Маша. Фу, как я вся перепугалась!  (Поставила карабин.)  Фу, как страшно бороться с классовыми врагами!.. Чего же я тут наборола? Эх ты, чорт, смешно! Ружье взяла, а оно незаряженное. А хоть бы и был патрон — разве стрельнешь? Не борец я, а… запятая. До чего обидно, до чего стыдно сейчас! Знаю, что не так надо делать, а не умею. Мало я еще живу при революции и все равно дура… Ну, вон идет Кременской… Что я ему скажу, что я ему отвечу?

Явились Кременской и Дудкин.

Кременской. Действительно, арабские сказки! Где же этот бумагоглотатель?

Дудкин. Здесь сидел.

Кременской. Дудкин, постой-ка…  (Подошел ближе.)  Нет, ты в порядке.

Дудкин. Маша, где же он? Что же ты растерянно смотришь? Чьи это деньги?

Маша. Твои.

Дудкин. Ты ему сказала, что начальник здесь?

Маша. Ничего я ему не сказала… только… Тут мне нечего говорить.

Кременской. Непонятная у вас несуразица. Разыграл тебя завхоз.

Дудкин. Как разыграл?

Кременской. Посмеялся… Здравствуй, Маша! Давно не видались. Опять ты у нас мрачная?

Дудкин. Разыграл… Ничего под него не подберешь. Ну, ладно! Мы его тоже когда-нибудь разыграем.  (Ушел.)

Кременской. Маша, что у вас произошло?

Маша. Так.

Кременской. Вижу, что не так.

Маша. Ничего.

Кременской. Поссорились вы с завхозом? Подозреваете его?

Маша. Это особо.

Кременской. Смотрите, ребята, мы вам доверяем, но не забывайте, что на слете говорилось.

Маша. Помню.

Кременской. Ударник в колхозе — это первый человек во всем. Человек без задоринки. По вашим делам жизнь организуется, люди растут. И уж если вы станете устраивать свои дела, сводить свои личные счеты, то вы перед колхозом опозорите себя, высокое имя ударника. Смотри, Маша, я тебе одной это говорю.

Маша. Мне сейчас нечего вам сказать, нечего… Только я борюсь за то, чтобы колхозники были зажиточными, а колхозы — большевистскими. Я не знаю, какое такое свое поле, свой двор или свои расчеты… Вот. Мне не за что больше бороться.

Кременской. Я так тебе сказал оттого, что ты заупрямилась. Ты сейчас что-то скрываешь от меня. Ты в чем-то ошиблась?

Маша молчит.

Завхоз мне тоже не нравится, и правление у вас ни к чорту, но, ребята, ведите строгую, осторожную линию и беспощадно бейте, когда нет никаких сомнений. А если еще раз что-нибудь скроешь от меня, я на тебя лично обижусь.

Маша. Сейчас мне нечего сказать.

Кременской. Хорошо. Верю. Стой! За спасение семенной картошки тебя благодарить надо. Так и должны действовать наши хозяева. Боевое дело. Стой еще! Что-то я еще сегодня заметил?.. У вас на свинарке поросята не растут. Что за чорт? Нет ли там вшей?

Маша. Помыть поросят?

Кременской. Мы с тобой в этом деле ничего не понимаем. Мобилизуйте на это дело старух, злых старух, которые колхозы ругают. Всё… Нет, погоди еще, Маша. Мне некогда было приехать к вам, и вот не мог я тебе сразу сказать. Я твою записку ко мне после бала получил, прочитал. Это, Маша, правильно, хорошо и ничего тут смешного нет. Только разве ты не знаешь, что Людмила моя… ну, невеста… жена.

Маша. Она сама жена?.. Зачем же она мне тогда не сказала?

Кременской. Не знаю.

Маша. Тогда бы зачем же я писала? А то я вас люблю, но не вас… Как это сказать? Вас и не вас, а-вас.

Кременской. Понимаю. Так что все в порядке. Ты нам обещала в газету писать, а не пишешь. За что же мы твои портреты печатаем?

Маша. Я пойду.

Кременской. Давай руку-то.

Маша. Ладно.

Кременской. Значит, в газету будешь писать?

Маша. Буду. Только я одну правду буду писать.

Явилась Людмила.

Мне лгать вам не для чего, никогда…

Людмила. Маша, куда ты спешишь?

Маша. Голова у меня болит, на воздухе постою.  (Ушла.)

Людмила. Что такое?

Кременской. А где председатель?

Людмила. Отец?

Кременской. Тебе — отец, мне — председатель.

Людмила. Уехал. Куда — не сказал.

Кременской. Слушайте, друзья, мне это дело начинает надоедать. Вы колхоз заваливаете. До чего дошло у вас! Если бы Маша не хватилась, то весь бы семенной картофель попрел.

Людмила. Ты больше ко мне придираешься, а не говоришь по-человечески.

Кременской. Кто агроном на участке? Маша? С нее спрашивать?

Людмила. Надоело: Маша, Маша! Что ты мне Машу в пример ставишь?

Кременской. Приходится, знаешь.

Людмила. Машу я воспитала. Больше тебя знаю ее и люблю.

Кременской. «Люблю»… Зачем ты девчонку поставила в оскорбительное положение? Ты думаешь, это не отразится на ее душе?

Людмила. О чем ты говоришь?

Кременской. Вот о чем.  (Подал записку.)

Людмила. При чем я? Девушка…

Кременской. Ты скрыла от девушки. Ты вдвойне оскорбила ее. Ты мне моих ребят береги, Людмила.

Людмила. Что я сделала?

Кременской. Ты понимаешь, что Маша уже не знает своего поля, своего двора. Ты понимаешь, как должна быть устроена душа этого человека?

Людмила. Это не по существу, Николай. Это пустяки, мы помиримся.

Кременской. Зачем вообще-то скрывать?

Людмила. Не нравится? Я не хочу, не могу и не буду продолжать. К чорту! Устраивай мне переезд в район, и будем жить вместе. Николай, дорогой мой Николай, — вместе!.. Ты представь!

Кременской. Представлял. Эх, чорт, действительно плохо! Дважды два — три, как говорят у вас. Кстати, твой отец с Тимофеичем очень дружен?

Людмила. Николай!

Кременской. Да. Представлял я все, моя Людка…  (Поцеловал.)  Разве место здесь обниматься? Но не выходит наше дело. Нельзя перед самым севом снять с участка агронома-комсомолку и посадить в район.

Людмила. Да, нельзя. Мучительно, но верно. И о Машиной душе ты верно говорил. У тебя всегда все верно… Знаешь что, Николай?..

Кременской. Не знаю.

Людмила. Этого нельзя говорить в глаза, но тебе можно. Ты приедешь, распушишь всех нас… а как здорово после этого себя чувствуешь! Это даже мужики говорят. Я очень люблю тебя, Колька!

Кременской. Ну вот, и разоружила.

Людмила. Скажи, когда вы отца от председательства освободите?

Кременской. И не думаем.

Людмила. Это надо сделать. Как ты не понимаешь, что он неправильно используется? Он прекрасно знает экспортное дело, его зовут в другую организацию. Наконец, по-человечески, ему в тягость работать. Он уже пожилой…

Кременской. А в партии — молодой. Пусть проявляется. Вообще папы-мамы… Оставим этот разговор. Выговор мы ему опубликуем. Мне надоело.

Людмила. Николай, не надо выговор. Я прошу — не надо!

Кременской. Папа?

Людмила. Да. Отец. Какого чорта ты смеешься?.. Я, кроме отца, никого из родных не знала. Хорошо — у тебя дюжина братьев и сестер. В любви к отцу я не вижу ничего отрицательного.

Кременской. Опять любовь! Меня любишь, Машу любишь, папу любишь. Универмаг чувств.

Людмила. Грубый ты… бессердечный.

Кременской. Чорт его знает, может быть, со стороны я грубый, не знаю. Кто как видит. Приезжай под выходной день, поговорим на эти темы. Ждать? А то пойду в два кино.

Людмила. Жди. Со мной пойдешь в два кино.

Кременской поцеловал ее, ушел.