Онлайн чтение книги Потерянные души. Когда ты вернешься ко мне When You Come Back to Me
Глава 4. Холден

– Это… – выговаривал я пустому чулану, – был идиотский ход.

Я щелкал зажигалкой, то открывая, то закрывая ее, во мне гудело странное, тревожное возбуждение. Оно усилилось, когда я вспомнил лицо Ривера и то, как после моего вопроса на нем застыло несчастное и испуганное выражение. Страх, быстро сменившийся замешательством и чем-то еще. Чем-то подозрительно похожим на облегчение.

Я этого не ожидал, уверенный, что дразню натурала.

Но что, если это не так?

Мое маленькое черное сердечко дрогнуло при мысли, что я, возможно, задел Ривера за живое. Затронул то, о чем он даже не подозревал. Поставить его в подобное положение было…

– Неправильно, – пробормотал я. – Я поступил неправильно, и теперь должен извиниться.

Фу, ненавижу это. С другой стороны, извинение означало, что у меня есть повод снова поговорить с Ривером.

Молить о прощении.

На коленях…

– Полегче, парень, – пригрозил я, тыча пальцем себе в промежность. Черт, это все алкоголь.

Я начал подниматься с пола, когда в чулан впорхнула окруженная облаком женских гормонов и духов Эвелин и мгновенно убила мой стояк. Я снова опустился на пол, прислонившись головой к стене.

– Черт, забыл, что мы играем в «Семь минут на небесах: рай для герпеса».

Она громко рассмеялась.

– И что это означает?

– Это означает цепочку целующихся людей. Шикарный способ передачи герпеса.

– И все же, ты здесь. – Эвелин уселась передо мной в центре кладовки. – Подожди. Значит ли это, что ты поцеловал Ривера Уитмора?

Хотелось бы.

Но сразу подумал, какие слухи распустит о Ривере Эвелин, если у нее возникнут подозрения. Из-за меня он и так сейчас чувствует себя достаточно дерьмово.

– Я никогда не болтаю о поцелуях. Но нет. Мы не целовались. Вообще-то я практически уверен, что он ненавидит меня до глубины души.

– Прекрасно, – промурлыкала она. – Я не люблю делиться.

Эвелин приблизилась, скользнув руками по моим икрам, а затем вверх по коленям. Я слишком много выпил. Или, наоборот, недостаточно. Вместе со страдальческим выражением лица Ривера вернулась и вспыхнувшая во мне надежда. Страстное желание было несостоятельно и попросту обречено, так как я знал, что не способен на что-то большее, чем просто секс. Не в моих силах сделать кого-то счастливым, как, впрочем, и себя самого.

Теперь руки Эвелин лежали на моих бедрах. В полумраке ее волосы сексуально обрамляли декольте. Она напомнила мне Камилу Кабелло и песню, которую та спела с Шоном Мендесом.

– Я люблю, когда ты называешь меня сеньоритой,  – тихо пропел я.  – Хотел бы притвориться, что ты мне не нужна…

– Ты о чем? – спросила Эвелин с легким смешком. – Неважно. Давай больше не будем болтать.

Я неделикатно фыркнул.

– Больше? До сих пор у нас был обалденный тет-а-тет.

– Шшш. Вот для чего мы здесь.

Эвелин почти коснулась моих губ, но меня уже охватила маниакальная дикость, подпитываемая застаревшей болью. Из-за чувства вины перед Ривером она проснулась с удвоенной силой.

Мысли неслись галопом, голос с Аляски нашептывал, что я никчемный, нелюбимый, что я разрушаю все, к чему прикасаюсь… потому что это правда. Я снова и снова вспоминал выражение лица Ривера и то, как я задел струну – правильную струну, – но самым худшим из возможных способов. Он ненавидел меня. Я сам себя ненавидел. И мои родители ненавидели меня за то, что я был самим собой. Замкнутый круг, по которому я метался до тех пор, пока не разобьюсь на тысячу кусочков.

Я резко вдохнул и выпалил:

–  Я люблю, когда ты называешь меня сеньоритой…

Эвелин откинулась назад и села на пятки.

– Какого черта?..

– Погоди, дальше что-то типа: твое прикосновение. О-ла-ла…

Я не мог вспомнить всех слов; потому что тысячу раз пересматривал только момент из клипа, где Шон Мендес сидел на мотоцикле. Но безумие поглотило меня, и я встал на четвереньки.

– Тебе следует бежать. Я продолжаю к тебе возвращаться…

Эвелин вскочила на ноги.

– Какого черта ты творишь?

– Пою тебе серенаду. – Очевидно же.  – Тебе не нравится?

– М-м-м, нет. Боже, ну почему нужно обязательно так странно себя вести и все портить? – Эх, вопрос на миллион долларов…

– Тьфу, неважно.

Эвелин распахнула дверь, и я выскочил вслед за ней из чулана, поймал ее за лодыжку и громко запел. Я встал на одно колено и взял ее за руку, словно умоляя, пока веселящаяся толпа с телефонами в руках наблюдала за мной.

Записывали нашу любовь.

Лицо Эвелин исказилось от ярости и стыда. Она вырвала руку из моей хватки.

– Боже, да ты чертов псих!

Она пронеслась через гостиную в сторону кухни.

Я поднялся на ноги и поклонился под редкие аплодисменты, как вдруг сквозь музыку пробились тихие звуки и прервали разговоры.

Кто-то играл песню Coldplay «Yellow». Не просто играл. Творил с ней что-то нереальное.

Я повернул голову и увидел парня в джинсах, футболке и шапочке, который в углу бренчал на гитаре. Его голос был хриплым и переполненным эмоциями. Аудитория вокруг него пришла в восторг – маленький оазис спокойствия, в то время как я стоял в бурлящем водовороте вечеринки, обуреваемый хаосом собственных мыслей.

Голос парня был ниже и грубее, чем у Криса Мартина, и придавал песне иную глубину, делая ее другой и в некотором роде совершенней.

И кроме небольшой группки случайных слушателей, остальные это упускали.

Бутылка текилы, теперь пустая, валялась на ковре. Я подбежал, схватил ее и запрыгнул на обеденный стол лицом к гостиной. Мои блестящие ботинки заскользили по полированному красному дереву. Мне удалось устоять на ногах, но бутылка разбилась о гладкую деревянную поверхность и рассыпалась по столешнице блестящими осколками.

Отвратительный поступок, но зато это помогло мне привлечь всеобщее внимание.

– Все заткнитесь на хрен!

В темной гостиной воцарилась удивленная тишина. Я шикнул ближайшему от аудиосистемы чуваку, чтобы он вырубил звук. Теперь можно было послушать, как парень в углу вкладывает в музыку всю душу.

К моему удовлетворению, гости притихли. Люди хлынули из кухни и заднего двора, чтобы послушать. Появился раскрасневшийся Ченс, который с фырканьем желал знать, что я сотворил со столом его родителей. Но я едва ли заметил его присутствие. Зажглись зажигалки. Мягкая подсветка телефонов осветила темноту, записывая настоящее чудо. Парень полностью обнажил душу. Выпустил свои эмоции наружу, позволяя всем присутствующим их услышать.

Песня закончилась на последней спокойной ноте, и воцарилась тишина. На несколько идеальных секунд комната затаила дыхание.

Я выдохнул.

– Да это же охрененно!

Мои слова вызвали аплодисменты и одобрительные возгласы, снова разорвавшие тишину. Осколки стекла под моими ботинками царапнули полированное дерево.

Потому что именно это мое призвание. Все разрушать.

Но исправить все, что я испортил за свою жизнь, было невозможно, да и я давно отказался от попыток. Умиротворение после песни испарилось и больше не сдерживало меня, а потому я позволил безумию взять верх. Единственное, что можно было сделать, подсказывал мой замутненный, пропитанный текилой разум, – это продолжать двигаться дальше. Бросаться с головой в безумие. Может быть, я благополучно приземлюсь. А может, и нет. С таким же успехом можно и потанцевать.

– Чувак! Какого хрена ты творишь?

Ченс выпучил глаза, когда увидел, как я отбиваю чечетку по разбитому стеклу, бросая вызов судьбе, предлагая ей позволить мне поскользнуться и упасть. Разрезать себя на кусочки зазубренными осколками и почувствовать настоящую боль вместо завывающей агонии, постоянно живущей в моем сердце.

–  Я пою и танцую под дожде-е-ем … – напевал я.

Неплохо. Прямо как Фред Астер, если бы он был семнадцатилетним парнем, утопающим в выпивке и ненависти к себе.

– Родители меня на хрен прикончат! – бушевал Ченс. – Кто-нибудь, помогите мне снять этого придурка со стола.

Он попытался меня поймать, но я оттанцевал подальше, не сбиваясь с ритма, пока из кухни не появился Ривер Уитмор. Его красивое лицо было спокойным, уголки губ опущены. Каким бы уязвимым я его не видел в кладовке, все осталось там.

– Шоу окончено, – прорычал Ривер низким голосом, полным угрозы. Мужественный, уверенный и чертовски сексуальный. – Проваливай к черту.

Я опустился на колено, прижав одну руку к сердцу, а другой потянувшись к нему.

– Какое прекрасное чувство, я счастлив опять.

Но Ривер больше не играл. Его сочные губы скривились, и он сначала ударил меня по руке, а затем схватил меня. Регулярные побеги от санитаров за год в лечебнице добавили мне ловкости. Я увернулся от хватки Ривера и спрыгнул со стола в неизвестность… Как кот с девятью жизнями (часть из которых уже потрачена), я приземлился на ноги, перемахнул через диван и запрыгнул на кофейный столик.

–  Просто пою и танцую под дожде-е-м…  – Песню я закончил феерично, опрокинув пивные бутылки и раздавив ботинками еще больше стекла.

– Ты труп, ублюдок, – прорычал кто-то у меня за спиной.

Я резко развернулся и наткнулся на Фрэнки Дауда. Его нос был заклеен белым пластырем. Он наставил настоящий чертов полицейский электрошокер на красивого парня, похожего на зверя в черной футболке и с покрытыми татуировками руками. Между ними стоял музыкант в шапочке.

Фрэнки сделал выпад. Огромный татуированный парень с ловкостью бойца выбил электрошокер из рук, затем схватил Фрэнки за футболку и потащил сквозь толпу. Они свалились на ковер рядом с моей импровизированной сценой.

Ривер и Ченс тут же переключили внимание на двух парней, вцепившихся друг в друга на полу. Они разняли их, но Фрэнки вырвался из рук Ченса, тяжело дыша, и в растрепанной одежде.

–  Сдохни, тварь!  – орал Фрэнки, белый пластырь покраснел от крови. – Ты труп, слышал меня?!  – Он схватил с моего стола разбитую пивную бутылку и направил ее на парня с татуировками. – Я убью тебя, ублюдок!

Ривер и Ченс попытались успокоить Фрэнки, но тот помахал своим оружием, удерживая их на расстоянии, а затем кинулся на здоровяка. Толпа ахнула, когда на предплечье заалел порез.

Парень с татуировками даже не поморщился. Он медленно взглянул на кровь, стекающую по руке, затем снова на Фрэнки.

– Это была ошибка. – В его голосе звучало обещание расправы.

В воздухе чувствовалось напряжение, как в гудящих высоковольтных проводах, протянувшихся от каждого присутствующего. И хотя высокий, хмурый псих несомненно представлял весьма сексуальное зрелище, его ранение могло серьезно подпортить вечеринку. А убийство Фрэнки было бы еще хуже.

Ни один из них не заслуживал неминуемого насилия, но меня же оно не пугало. В тот момент, когда внутри вновь ожили тени прошлых кошмаров, я хотел этого.

Я спрыгнул со стола и встал между парнями. Распахнул перед Фрэнки пальто и разорвал рубашку, обнажая грудь.

– Вот сюда, – прошипел я, похлопывая по месту над сердцем. – Бей прямо сюда. Ну же. Сделай это. Сделай это!

Толпа застыла, как в поставленном на паузу кино. Глаза Фрэнки расширились от шока, пока я молча бросил ему вызов, гадая, действительно ли он меня ударит.

Музыкант положил руку мне на плечо, его голос был тихим и спокойным.

– Эй, парень. Перестань. Эй…

Его успокаивающее прикосновение и мягкая интонация голоса проникли в хаос моих мыслей. Я позволил ему оттащить меня назад, пока Ривер забирал у Фрэнки бутылку.

Полагаю, не сегодня…

Вокруг послышался ропот, и я почувствовал на себе сотню взглядов. Шок, смешанный с жалостью, отражался в глазах, обращенных на чокнутого парня, желавшего смерти. Я застегнул пальто и потянулся за сигаретой, широко улыбаясь и весь искрящийся радостью и весельем. Потому что пусть идут к черту со своей жалостью.

– У кого-нибудь есть зажигалка?

У Ченса отвисла челюсть.

– Какого?.. Убирайтесь. Вы трое. – Он ткнул пальцем в меня, музыканта и татуированного зверя в черном. – Убирайтесь к чертовой матери из моего дома!

Ужасно оскорбленный, я прижал руку к груди и повернулся к музыканту.

–  Грубо , правда?

Тот хохотнул, видимо, удивив даже сам себя, а затем истерически захохотал, заражая смехом и меня.

–  Убирайтесь!  – взревел Ченс.

Мы повернулись и побежали к двери, вдвоем смеясь как идиоты, а в спину нам летели бессильные угрозы Фрэнки. Мы помчались вниз по ступенькам, музыкант споткнулся и тяжело рухнул на лужайку перед домом. Я последовал его примеру, и мы так и остались лежать на спине, задыхаясь от хохота.

– Кажется, нас не представили. – Я протянул ему руку. – Холден Пэриш.

– Миллер Стрэттон.

Мы пожали руки, а затем на нас упала угрожающая тень ходячего секса.

– А кто этот супермен?

Миллер схватился за бока, едва способный говорить.

– Ронан Венц.

Я протянул руку вверх.

– Очень приятно.

Ронан скрестил руки на груди, одна из которых была испачкана кровью до запястья.

– Сумасшедшие ублюдки.

– Как ты это сделал? – спросил я Миллера, вытирая глаза.

– Сделал что?

– Играл и пел вот так. Как… чертово чудо.

Он покачал головой, хотя я видел, что мои слова его тронули.

– Ничего особенного. Все давно знают эту песню. Ей уже миллион лет.

– Песню, может, и слышали, но ты обнажил душу и сердце. Такое не каждый день увидишь.

Ченс распахнул входную дверь.

– Я сказал, убирайтесь на хрен с моей территории!

Он бросился к нам вниз по лестнице, за ним следовал Ривер, выражение его лица все еще было жестким и тщательно контролируемым.

Это я с ним сделал. Высосал его улыбку, как вампир, которым и являюсь…

Светловолосая девушка принесла Миллеру его гитару, и тогда пришло время уходить. Он, Ронан и я помчались к моей машине, под защиту Джеймса с его видом мафиози.

– Добрый вечер, Джеймс, – сказал я. – Не будете ли вы так любезны избавить меня и моих друзей от этого района?

Джеймс не задавал вопросов, но делал так, как я просил, и это мне нравилось в нем больше всего. А еще то, что он водил машину, как Харви Кейтель в « Криминальном чтиве ».

– Домой, сэр? – спросил он, уверенно ведя седан на бешеной скорости по темным улицам.

– Черт возьми, нет. – Я повернулся к своим новым спутникам. – Есть идеи, джентльмены?

Миллер и Ронан обменялись взглядами, а затем здоровяк кивнул.

– В мое место, – произнес Миллер. – Жилой комплекс «Лайтхаус».

Джеймс направился по обсаженным деревьями улицам в более бедный район на утесе. Поездка занимала десять минут. Но он добрался за пять, затем припарковал машину на дерьмовой стоянке с разбитым тротуаром под алюминиевым навесом.

– Мило, – прокомментировал я. – Афтерпати у mon amie Стрэттона?

– Не совсем. – Миллер кивнул на Джеймса. – Как долго он будет ждать?

– Столько, сколько потребуется. – Я закурил гвоздичную сигарету и отмахнулся от дыма и любопытных взглядов парней. – Не бойся, Джеймсу хорошо платят.

– Ладно. Пойдем.

Миллер и Ронан повели меня вниз к изолированному участку пляжа, на котором передвигаться оказалось нелегко. Над нами нависали скалы, а сузившаяся тропинка была вся усеяна камнями. В моих ботинках хлюпала вода, портившая обувь песком и солью.

Может быть, меня собираются убить, а потом сбросить тело в океан.

После безумия на вечеринке я бы не слишком этому удивился.

В конце концов тропинка свернула в сторону от прибоя, и идти стало легче. Преодолев особенно большой пористый кусок скалы, мы подошли к небольшой рыбацкой хижине, притулившейся к массивному валуну. У нее был свой собственный кусочек пляжа и яма для костра с видом на океан, шумевший теперь на безопасном расстоянии. Дальше на восток путь преграждал обвал, защищавший хижину от незваных гостей.

Я заглянул внутрь небольшого строения. Смотреть особо не на что. Из грубо вырезанного в стене окна лился лунный свет и освещал деревянную скамью и стол.

– Неплохо. Но небольшой ремонт не помешал бы.

Ронан развел костер, а Миллер тяжело рухнул на один из трех камней вокруг кострища, представлявших импровизированные стулья. Он порылся в рюкзаке и высыпал на ладонь несколько жевательных резинок.

– Колеса? – поинтересовался я. – Делись с ближним, Стрэттон.

– Глюкоза. У меня диабет.

Я опустился на свой собственный камень-стул, новость поразила меня на удивление сильно. Я едва знал этого парня, но что-то подсказывало мне, что он уже достаточно настрадался.

– Ты в порядке?

– Ага. Спасибо, – ответил он. Ронан тем временем развел огонь с помощью жидкости для розжига. – Чем ты так разозлил Ривера Уитмора?

Поставил его в неловкое положение, как настоящая сволочь.

– Я сегодня многих позлил. Тебе стоит быть более конкретным.

– Когда вы играли в эту семиминутную игру.

– Ах да, – протянул я, блуждая взглядом по черном океану, чьи волны разбивались о скалы и покрывались белой шапкой пены. – Не помню.

– Уверен?

– Похоже, ты разочарован.

– Я надеялся, что ты врезал ему по яйцам.

– Рассказать?

Миллер на мгновение задумался над ответом, затем устало покачал головой.

– Не сегодня.

– Вполне справедливо, – согласился я, радуясь, что тему замяли.

Ронан вошел в Хижину (с большой буквы Х) и вернулся с пивом в руках. Я с благодарностью взял одну бутылку, но Миллер отказался.

– Все еще неважно себя чувствую, – пояснил он и достал из рюкзака бутылку апельсинового сока.

В двадцати ярдах[19]20 ярдов – примерно 18,3 м. накатывали и отступали волны океана, а ветер был прохладным и бодрящим.

Умиротворение.

Океан, решил я, не похож на озеро. Океан был живым и движущимся, его переполняла энергия, накатывала и разбивалась о берег, омывала зазубренные, разбитые скалы и оставляла их гладкими.

Озеро же было зловещим. Застывшим. Его холодная черная вода заполняла каждую пору, и если засосет тебя, то не оставит и следа.

Я вздрогнул и попытался сделать то, что всегда советовал доктор Лэнг, – заземлиться в настоящем моменте, где прошлое не могло меня коснуться.

– Здесь хорошо, – протянул я. – Действительно хорошо, черт возьми. Как будто я могу просто… дышать полной грудью.

Миллер кивнул.

– И я.

– И я, – отозвался Ронан со своего камня рядом с Миллером.

По дороге я узнал, что Ронан недавно переехал в Санта-Круз из Висконсина, а это означало, что они с Миллером знакомы всего несколько дней, но уже чувствовали себя совершенно непринужденно в обществе друг друга. Я оглядел костер, Хижину, океан и двух друзей, сидящих в дружеском молчании.

У меня есть все деньги мира, но то, чего я хочу больше всего, купить нельзя.

– Парни, а вы часто здесь тусуетесь?

– Почти каждый день, – ответил Миллер. – Ты тоже можешь приходить сюда. В любое время. Mi casa es su casa[20]Мой дом – твой дом ( исп. ).. Правда это не дом. Как сказать по-испански: « Наша дерьмовая хижина – твоя дерьмовая хижина? »

– Nuestra choza de mierda es tu choza de mierda, – быстро ответил я, чтобы скрыть прилив счастья, грозивший превратить меня в безвольную лужицу. Как и Беатрис, порывавшаяся готовить мне ланчи на учебу.

У Миллера брови поползли вверх.

– Ты говоришь по-испански?

– И по-французски. Еще по-итальянски. Немного по-португальски и по-гречески.

– Ты вундеркинд, что ли? – изумился Ронан.

– Так говорят. Мой IQ – сто пятьдесят три.

Миллер недоверчиво присвистнул.

– Кажется, довольно полезные навыки, да?

– Полезные? – он фыркнул. – Все равно что иметь ключ к разгадке жизни.

– Если бы, – вздохнул я, наслаждаясь тем, как легко у меня завязывался разговор с этими парнями. – По моему опыту это означает лишь, что бесконечные мысли в голове могут мучить меня более изощренным способом сразу на нескольких языках.

Повисло короткое молчание, и я затаил дыхание, ожидая насмешек или того, что меня вышвырнут со своего пляжа.

– Итак, – наконец отозвался Миллер. – Мне направлять тебе свои домашние задания по электронной почте или предпочитаешь бумажную версию?

Меня наполнило теплом.

– Без шансов, Стрэттон.

– Да, здесь просто идеально, черт возьми, – воскликнул я через несколько минут. – Как будто мы на краю света и никто не может нас тут достать.

– Ага, – согласился Миллер, а Ронан кивнул.

Я сделал глубокий вдох. Терять нечего. Была не была.

– Я гей, – выпалил я. – Просто хочу сразу все прояснить. На случай, если это не было очевидным. Проблемы возникнут?

Брови Миллера сошлись на переносице.

– Нет. С чего бы?

– Спроси моего отца, – ответил я, и в моей груди зародилась надежда. Я посмотрел на Ронана.

– А как насчет тебя?

Ронан допил остатки своего пива и отбросил бутылку в сторону.

– Нет, я не гей.

Мы с Миллером обменялись взглядами и взорвались диким хохотом. Настолько неукротимым, что можно смеяться, пока не забудешь, что собственно тебя так рассмешило. Именно такие мгновения моментально укрепляют дружеские отношения. Теплый воздушный шар внутри меня расширился, на несколько мгновений вознеся меня над тьмой. Когда я отдышался и вернулся на землю, мое место было у этого костра, с этими ребятами.

– Ты сумасшедший ублюдок, знаешь об этом? – продолжая смеяться, сказал мне Миллер.

– Так меня и называют.

– Знаешь, ты ведь мог быть с ними. Среди популярных учеников.

– Зачем, если намного веселее над ними издеваться?

– Веселее, – повторил Ронан, не сводя глаз с ревущего пламени. – Так вот ради чего было все это дерьмо с Фрэнки? Ради Веселья?

– Я сделал это, чтобы застать его врасплох, – солгал я. – Вот и все.

На их лицах отразилось одинаковое выражение сомнения и беспокойства, но они не стали давить, и я понял, что один из ключевых принципов их дружбы – предоставление друг другу пространства.

– Откуда ты? – спросил Миллер через некоторое время.

– Из Преисподней. Сиэтл, – уточнил я. – Хотя не сам Сиэтл был адом, только дом моих родителей. Сейчас я живу со своими тетей и дядей. У них здесь загородный особняк, в районе Сибрайт, но они поживут в нем год, пока я не окончу школу.

– Зачем вообще утруждать себя школой? – поинтересовался Миллер. – С таким IQ, как у тебя, разве ты не должен лечить рак или создавать роботов в Массачусетском технологическом институте?

– Медицина требует дисциплины. У меня ее нет.

– А чем ты хочешь заниматься?

– Стать писателем, – ответил я, потирая испачканные чернилами пальцы. – Не знаю, смогу ли я в этом преуспеть.

– Почему бы и нет? Ты достаточно умен.

– Запредельный IQ означает, что я легко владею языком и словами, но это не гарантирует, что они будут задевать души. – Я повернулся к Миллеру. – Как твоя музыка. Она была от всего сердца. Когда я научусь писать так, как ты играешь, мой друг, вот тогда я буду называть себя писателем.

Он, казалось, был сильно удивлен комплиментом и не знал, что с ним делать. Но я усвоил здешние правила и не настаивал.

С Ривером я должен был поступить так же.

– Тебе оставался всего год старшей школы, – наконец выдал Миллер. – Зачем уезжать?

– За меня все решили. После второго года старшей школы мой отец устроил мне небольшую поездку в глушь.

– Ты имеешь в виду лагерь?

– Конечно, – ответил я, чувствуя, как рот наполнился горечью. – Лагерь . Этот тур подразумевал год в Швейцарии. В Лечебнице дю Лак Леман. Для нас с вами это Женевское озеро.

– Лечебница?..

– Дурка. Сумасшедший дом. Психиатрическая лечебница. Как хотите называйте.

Он отвел взгляд.

– Господи…

– Насколько я могу судить, никакого Господа нет, – грустно возразил я. – Поверь мне. Я проверял.

Наступило еще несколько мгновений тишины, и я забеспокоился, что был слишком откровенен для такой ночи, как эта. Затем Ронан, который некоторое время молчал, разжег огонь сильнее, выстрелив в него из бутылки с бензином.

– Наверное, тот лагерь посреди дикой природы был просто убойным местечком.

Я уставился на огонь, ощущая, как ко мне возвращается тепло, а с ним и веселье.

– Этот парень настоящий?

– На сто гребаных процентов. – Миллер чокнулся соком с моим пивом. – За то, что выжил в лагере. И за Швейцарию.

Я сглотнул внезапные слезы.

– За Ронана, ты великолепный ублюдок, – хрипло провозгласил я и потянулся, чтобы чокнуться с ним бутылками. – За то, что мы на сто процентов настоящие.

Ронан порылся в кармане куртки и вытащил маленький желтый предмет.

– За Фрэнки, тупого ублюдка, который не заметил, как я стащил его полицейский электрошокер.

На долю секунды мир замер, а потом мы расхохотались. Мы смеялись до тех пор, пока мне не захотелось плакать от уверенности, что это странное счастье не продлится долго. В конце концов, я все испорчу. Миллеру и Ронану надоест мое дерьмо, или из-за отсутствия у меня тормозов я перейду черту, и они решат, что я не стою их дружбы.

Но в то же время я здесь, и это даже больше, чем можно было надеяться. Это идеально.