Онлайн чтение книги Повести и рассказы
АПОСТОЛ В ОПАСНОСТИ

Там, где теперь красуется княжеский дворец, в 1871 году стоял старый конак{231}Конак (турец.) — здание турецкого городского или сельского управления во времена турецкого ига. валии{232}Валия — правитель вилайета (области).: несколько дрянных, скученных строений с покосившимися кривыми стенами и ветхими галереями, выходящими на тесный мощеный двор. С западной стороны во двор вели большие деревянные ворота, у которых всегда стояло два жандарма. Слева от ворот возвышалась мечеть, а справа зеленела большая плакучая ива со свисающими до земли ветвями — единственная отрада для глаз в тех местах.

Как-то раз, в погожий июньский день, из ворот вышла группа жандармов; остановившись на маленькой площади и о чем-то потолковав шепотом, они разошлись в разные стороны.

Один из них, знакомый нам Али-Чауш, темнокожий бородатый турок с грубым опухшим лицом, пошел вдоль торговых рядов (где теперь Торговая улица), расталкивая шумную толпу, которая запрудила заставленную жмущимися друг к другу лавками и лавчонками узкую улицу, и пристально всматриваясь в лица некоторых прохожих. Дойдя до постоялого двора Трайковича, он внимательно оглядел двор и корчму, машинально пощупал, на месте ли револьвер в кобуре, и хотел было войти в. помещение.

В это время вдали показался жандарм. Али-Чауш остановился в ожидании у порога.

— Ну, что узнал? — спросил он, понизив голос.

— Все осмотрел, но такого не нашел, — ответил жандарм, отирая платком вспотевший бритый затылок.

— А ты хорошо смотрел? Запомнил приметы? Лет двадцати пяти, русый, сероглазый, худой, среднего роста и в черной куртке. Иди на другой постоялый двор! Главное — на глаза смотри: серые, совсем серые, — строго напомнил Али-Чауш, озираясь по сторонам, чтобы не упустить никого из прохожих.

— Слушаюсь, Али-Чауш!

И жандарм ушел.

* * *

Речь между двумя жандармами шла о Василе Левском{233}Васил Левский. — Васил Иванов Кунчев; Апостол, Дьякон (1837–1873), революционный демократ, один из выдающихся руководителей и самых последовательных идеологов болгарского национально-революционного движения. Выдвинул идею необходимости перенесения центра подготовки национально-освободительной революции в Болгарию. В 1870–1872 гг. создал в Болгарии сеть местных революционных комитетов, которые он объединил в стройную революционную организацию с руководящим центром в г. Ловеч. Погиб на турецкой виселице, выданный предателем священником Н. Крыстевым., которого выслеживала полиция.

В то время бесстрашный апостол находился в Софии, куда приехал из Пловдива под видом торговца шерстью; здесь он организовал революционный комитет, впоследствии получивший всеобщую известность в связи с захватом турецкой казны на Арабаконакском перевале{234}…захватом турецкий казны на Арабаконакском перевале… — Речь идет о нападении на турецкую правительственную почту, организованном Д. Обштим — помощником В. Левского, 22 сентября 1872 г. без согласия последнего. Организаторы и участники этого нападения, завладевшие значительными суммами, были вскоре обнаружены турецкой полицией, что в конце концов вызвало провал революционной организации и привело к аресту и гибели самого В. Левского.. Софийская полиция, предупрежденная из Пловдива по телеграфу, была на ногах. Целые стаи жандармов были пущены по следу Левского. Самый толковый и расторопный из них, Али-Чауш уже несколько дней руководил розыском, наставляя подчиненных, подробно описывая каждому из них наружность и одежду революционера.

Таким образом, дьякону грозила большая опасность. Он был уверен в себе, бесстрашен и дерзок до безрассудства, презирал тупую турецкую полицию и, видимо, верил в свою звезду, потому что ему десятки раз удавалось ускользать из когтей врагов. Ни он, ни его софийские друзья не подозревали, что турецкая полиция гонится за ним по пятам, и не приняли необходимых мер предосторожности.

* * *

Колючий взгляд Али-Чауша остановился с подозрением на кофейне Илчо, прилепившейся к корчме Трайковича; турок решил прежде наведаться туда.

В кофейне было четверо: один посетитель, рослый полный болгарин в европейском костюме, сидел на лавке, потягивая кальян; хозяин правил бритву на оселке; а перед зеркалом подмастерье брил какого-то светловолосого клиента в черной куртке грубого сукна; сидевшего спиной к двери.

Это был Васил Левский.

Али-Чауш поздоровался с болгарином, курившим кальян, с которым был знаком, подошел к хозяину и с притворным равнодушием, но тихо спросил:

— Скажи, Илчо, в корчме у соседей не останавливался один… торговец?..

Тут он описал внешность и одежду дьякона.

— Не знаю, Али-Чауш. Я постоялого двора не касаюсь, — ответил хозяин, продолжая спокойно заниматься своим делом.

Он не знал Левского и совершенно не интересовался, почему Али-Чауш его разыскивает.

— Сероглазый, худой… — повторил Али-Чауш, машинально скользя взглядом по спине Левского.

Хотя оба говорили тихо, все находившиеся в кофейне слышали их разговор.

У подмастерья задрожали руки; он чуть не выронил бритву. Лицо его пожелтело от страха: бедный мальчик знал, что бреет Левского.

Но еще больше изменился в лице высокий болгарин, сидевший на скамье и куривший кальян: он побелел как полотно. Это был г-н Хр. Ковачев{235}Ковачев — Христо Ковачев (1845–1911), педагог и революционный деятель; в 1870–1872 гг. учительствовал в Софии, был секретарем основанного В. Левским революционного комитета; после провала сослан в Диарбекир., друг Левского. Он подумал, что дьякон погиб.

Но лицо Левского, смотревшее из зеркала, оставалось невозмутимо спокойным. Ни один мускул не дрогнул, ни тени волнения не мелькнуло на этом каменном лице. Нечеловеческое самообладание не покидало Левского в самые опасные минуты, которыми была так богата его бурная, легендарная жизнь.

* * *

Али-Чауш сел на скамью и закурил.

— Что с тобой, Христо-эфенди? Ты, кажется, болен? — спросил он полного болгарина, глядя на его побледневшее, расстроенное лицо.

— Э-э… Али-Чауш… Да… То есть нет… жара страшная, — растерянно пролепетал Ковачев.

— Эй, парень! Держи бритву как следует, а то меня порежешь! — прикрикнул Левский на мальчика.

Турок невольно оглянулся на черную куртку апостола и продолжал начатый пустячный разговор с Ковачевым.

«Ждет, окаянный, пока дьякон побреется, чтобы в лицо ему заглянуть… Все пропало!» — подумал Ковачев. Но в эту критическую минуту спокойствие и хладнокровие Левского заставили Ковачева тоже взять себя в руки. Вдруг его осенило: да ведь у Али-Чауша есть слабость. Он любит выпить!

— Выпьешь ракии, Али-Чауш? — предложил он турку. Тот не отказался. Опрокинув двадцать пять драмов, причмокнул мокрыми губами и с посветлевшим взглядом кивнул в ответ на приветственное пожелание Ковачева.

— Ракия в жару прохладу дает, — заметил Ковачев. — Не угодно ли еще одну?

И, не ожидая ответа, снова заказал еще двадцать пять драмов. Турок выпил и их, после чего шумно прополоскал рот водой.

Чтоб окончательно отвлечь внимание жандарма, Ковачев с лукавой улыбкой стал ему рассказывать скабрезную историю про одну софийскую турчанку, славившуюся легким поведением. Глаза сластолюбивого турка стали маслеными, и он, не моргнув, проглотил еще двойную порцию ракии.

«Сейчас самая подходящая минута незаметно испариться», — подумал Ковачев, бросая Левскому быстрый и многозначительный взгляд. Тот уже встал и поправлял галстук перед зеркалом.

Но дальше Ковачев с ужасом увидел, что Левский, вместо того чтоб незаметно исчезнуть, повернулся лицом к турку, отряхнулся и стал расплачиваться с мальчиком. Али-Чауш невольно обернулся и поглядел на него. Ясные и спокойные глаза апостола встретились с глазами Али-Чауша.

У Ковачева волосы встали дыбом.

Но он сдержался.

— Будьте здоровы! — учтиво приветствовал он Левского, как требует обычай.

— Будьте здоровы, эфенди! — кинул и Али-Чауш с небрежным поклоном и опять повернулся к собеседнику, чтобы продолжать интересный разговор.

Левский ушел.

Через полчаса Али-Чауш, вспомнив о своих служебных обязанностях, простился с Ковачевым и отправился на постоялый двор — смотреть постояльцев.

В это время трое жандармов, с победоносным видом наставив штыки в спину арестованных, провели по улице пятерых задержанных на разных постоялых дворах испуганных болгар.

Все они были русы и в черных куртках!

Ковачев, стоя в дверях кофейни Илчо, печально смотрел на эти жертвы дикого турецкого произвола.

Вдруг показался оборванный шоп, ведя в поводу навьюченную углем лошадь.

— Угля не надо ль? Дешево отдам! — крикнул он Ковачеву.

Тот взглянул и остолбенел.

— Левский! — промолвил он, боязливо оглядываясь по сторонам.

— Много не просим! Не желаешь?.. Воля твоя, господин!

И шоп медленно повел лошадь дальше…

Перевод Н. Попова