Онлайн чтение книги Прения сторон
9

Ильин брился на кухне, положив перед собой папку с делом, которое знал наизусть. Папченко, Михаил Евсеевич, разнорабочий овощной базы, пятьдесят первого года рождения, не судим, образование семь классов, не женат, привлекается по статьям таким-то…

Вошла Иринка, еще сонная, в новом летнем халатике. Халатики — вообще ее стиль, как-то она их особенно умела носить.

Ильин быстро выпил чай, досадуя, что время уходить, на улице еще раз взглянул на часы: да, пора. Если бы время не поджимало, он бы, может быть, и вернулся. Так уже бывало. Кто там? Водопроводчик, мадам, не сопротивляйтесь!

Метро, троллейбус и еще несколько остановок на автобусе. «Да нашей тюрьмы не так просто добраться», — острил Миша Слиозберг.

У входа Ильин сразу увидел Аржанова, распекавшего какого-то усатого железнодорожника.

— Право, сидели бы лучше дома, если выходной. Вдвоем нам там делать нечего. Да вас и не пропустят, и не думайте. — Увидел Ильина и приветливо помахал ему рукой. — Впервые в нашу обитель? У вас что?

— Да, так… сто сорок пятая.

— Ну, значит, быстро. И я тоже постараюсь не задержаться. Давайте на эфтом самом месте, договорились?

На втором этаже Ильина ждал следователь, на вид еще совсем мальчик, спортивный, живой и такой весь отутюженный, что не хватало только теннисного корта и сетки с мячами. И почти сразу привели Папченко.

— Миша, присаживайся, — сказал следователь доброжелательно. — Познакомься со своим адвокатом. Вроде мы с тобой все закончили… Я полагаю, товарищ адвокат, что мне лучше не мешать вашей беседе… — И легко, по-спортивному вышел из комнаты.

Ильин сел рядом с Папченко и открыл дело.

— Нам сейчас предстоит с вами…

Но Папченко его перебил:

— Сигаретки не найдется?

— Да, пожалуйста, пожалуйста, берите… Оставьте себе всю пачку…

Папченко закурил, пуская дым колечками, нарочито не глядя на открытое дело.

«Какая неприятная манера кривить рот! — подумал Ильин. — И какой-то он весь вялый». Эта вялость особенно бросалась в глаза по контрасту со спортивным следователем.

— Ваш отец, Евсей Григорьевич, просил меня взять вашу защиту…

— Надо же, богач нашелся, — сказал Папченко, потушил недокуренную сигарету, размял окурок и вытащил новую из пачки.

— Вы можете отказаться от меня хоть сейчас…

— Чего же отказываться… А вообще — замели, все, обратного хода нет.

— Ну, так вопрос не стоит, — сказал Ильин. — Вы, конечно, понесете наказание, но суд исследует все обстоятельства дела. Так что давайте работать… Ну-с, эпизод первый: избиение гражданина Харитонова.

— Не бил я этого говнюка, — сказал Папченко.

— Одного вашего заявления мало. Потерпевший был освидетельствован, да и в пикете вы сразу признались, вот, пожалуйста: «Съездил пару раз по будке…» Так? Ваша подпись…

— Пьян был, вот и показывал, трезвый бы не подписал.

— «В пьяном виде» — против вас. Это вам надо сразу понять. Если тут что-то неверно записано, вы мне скажите.

Папченко повторил все то, что Ильин уже знал. Выпили компанией, еще выпили, в двенадцатом часу ночи отправились к железнодорожному тупичку. Там, в тупичке, стоял вагон с «чернилами» — дешевым плодо-ягодным вином (проводники продавали прямо с тамбура). Тут же, около вагона, встретили гражданина Харитонова, отняли у него четыре рубля и кепку и велели молчать, а то, мол, не кепку, а голову потеряешь. Снова выпили.

— Не бил я его, — тупо повторял Папченко, — он сам драться полез.

— А что, Харитонов разве тоже был в нетрезвом виде? Нигде это не отражено…

— Да он после банки еле на ногах держался. А деньги — да, взяли, сказали, что отдадим.

— Взаймы, что ли?

— Ну!

— А вы раньше были с ним знакомы?

— Его у нас все знают. Поганый мужик.

— Тут сказано: «с компанией». Это что, с ваших слов?

— Ну!

— Эпизод второй: капуста.

По документам следствия Ильин узнал не больше, чем от отца Папченко. Водитель Кравец сказал, что, мол, есть такая беспризорная капуста, подогнал машину, взяли, погрузили и нарвались на первого же гаишника. Кравец стал хныкать — маме везем, а Папченко признался — хотели продать. Оцениваются кочны на ничтожную сумму, и десятки не набегает…

— Я говорил с овощной базой, — сказал Ильин. — Учтите, на поруки они не хотят.

— А, пошли они… — сказал Папченко, потушил сигаретку, размял окурок, взял новую и зашептал: — Ребята берут на себя…

— Какие ребята?

— Да ну, здешние. Вовка и Альберт Ширковы. Они там одну девчонку поприжали, им все равно.

— Ясно. Только я вам не советую. С этими вовками и альбертами вы еще в худшую историю попадете. Вы в одной камере сидите?

— Ну!

— Так вы и в камере старайтесь подальше. Вы отвечаете за вами содеянное, они — за свое. С точки зрения защиты, я ваше дело представляю примерно так…

Через полчаса они попрощались, и Ильин спросил:

— Отцу что передать? Я его завтра увижу.

— Папаше? Да вроде бы ничего… Пусть там носом не хлюпает. И чтобы на суд не шел. Делать там ему нечего. Увижу — признаюсь, что человека зарезал.

В коридоре Ильина ждал Аржанов.

— Да что же это такое, — с комическим возмущением восклицал он, пока спускались вниз. — Жду, жду… Ну что? Какой-нибудь мордобой, дела всего на три шестьдесят две, угадал?

Ильин засмеялся:

— Не ошиблись! Но статьи предъявлены серьезные, дело мне кажется интересным.

— Увольте, не понимаю. Ну, будь вы неофитом, но Ильин, Ильин берется защищать какого-то дебила, и ему это очень интересно… Минуточку, кажется, здесь Штумов… Василий Игнатьевич! — окликнул он осанистого старика с великолепной седой бородой. — Счастливая встреча! Знакомьтесь, наш новый коллега Евгений Николаевич Ильин.

— Да мы знакомы, — сказал Штумов. — А вот и еще один нашенский, — сказал он, останавливая поднимавшегося по лестнице Колтунова.

— Как себя чувствуете, Василий Игнатьевич? — спросил Колтунов.

— Отлично, отлично, разве не видно? — бесцеремонно оборвал его Аржанов и, обращаясь только к Ильину и Штумову, сказал озабоченно: — Время обеденное, не соорудим ли совместно?

— Я уже давно ем только дома, — сказал Штумов. — Отстал от ресторанов. Где нынче обедают?

— Можно и в «Украине», можно и в «Национале», а еще в ЦДЛ, там такие купаты… А в общем, доверьтесь мне, здесь есть неподалеку, симпатично и кислород: столики под тентом, а сегодня тепло…

И в самом деле, ресторанчик оказался по-летнему веселым и не очень переполненным. Аржанова здесь знали, он пошептался с официантом, и почти мгновенно появилась закуска.

— Для меня нет лучшего отдыха, — говорил Аржанов, — и ведь понимают, подлецы, что Аржанова нельзя кормить кое-как. Ну как осетринка, ничего?

— Угу, — подтвердил Ильин. — Я, правда, в ресторанных тонкостях мало разбираюсь.

— Ресторанные тонкости! Уколол все-таки…

— Да ни боже мой, просто в нашей конторе…

— «Наша!» Вы наш теперь! Наш или не наш? Это всерьез и надолго или так, минутная прихоть? Василий Игнатьевич, хочу вам пожаловаться: он сегодня со своим подзащитным дебилом просидел больше часа, дело-то дело, а третьего дня к нашему уважаемому коллеге Ильину обращаются с предложением сесть в большой хозяйственный процесс, и что же — от ворот поворот?

— Не мог же я одновременно принять два дела, — сказал Ильин.

— Сачкуете. Мы все видим. Но учтите, вы мною рекомендованы. И дело буквально на носу… Минуточку, как там наш супец? — спросил он официанта. — Только бы не пересолили. Так вот он какой злодей, — сказал Аржанов и приставил вилку к груди Ильина. — Будете работать?

— Это что, дело Сторицына? — спросил Штумов. — Нет уж, нет, суп — увольте, доктор не велит…

— Да ведь это редкость — крабы, где вы их сейчас достанете?

— Ну, разве что чуть…

— Останетесь довольны! Я бы сказал, не столько дело Сторицына, — продолжал он, — сколько дело Калачика. Конечно, у Сторицына — халатность и все прочее, но он подмахивал, ни о чем не ведая. А вот Калачик, тот жулик агромадный. По всем параметрам мой подзащитный, но я буквально днем раньше взял Сторицына. Так что, дорогой Ильин, ежели супруга мсье Калачика обратится к вам, то знайте, что дамочка не от стола… Я хочу сказать, по моей рекомендации.

— Это разговор не обеденный, — возразил Ильин.

Аржанов что-то хотел сказать, но Штумов поддержал Ильина:

— Обедать так обедать!

Аржанов обиженно замолчал и даже перестал наставлять официанта. После обеда предложил всех развезти на своем «драндулете» — так он называл свой новенький «Москвич». На Кропоткинской Штумов попросил остановить машину:

— Надо хоть двести шагов в пешем строю.

— Я вас провожу, можно? — спросил Ильин.

— Разумеется…

«Москвич» быстро взял с ходу, словно и он чувствовал себя обиженным.

— Зайдем ко мне, — предложил Штумов.

Крутая лестница без лифта. Четвертый этаж. Дом старый, запущенный. Расшатанные перила, кое-где побита штукатурка. Окна выходят во двор, почти впритык к слепой стене соседнего шестиэтажного дома. Сумрачно.

Массивные старинные шкафы, книги, папки и просто бумаги, перехваченные шпагатом.

Откуда-то из глубины появляется черная сгорбленная старуха.

— Кушать будете?

— Нет, Саввишна, мы сегодня обедали в ресторане. А вот чайку обязательно. Верите ли, — сказал он Ильину, когда старушка ушла, — это моя нянька. Она уже и счет своим годам потеряла, но сама и в магазин, и на рынок. Если бы не она… Я ведь пятый год вдовею. Внук ко мне переехал, но в прошлом году женился, и укатили мои молодожены на три года в Арктику.

Большой стол, тоже весь заваленный бумагами.

— Садитесь, садитесь… Сейчас я освобожу плацдарм.

Появилась Саввишна с чаем и коробкой мармелада и молча ждала, пока Штумов перекладывал бумаги.

«Черт его знает, что за штука старость, — думал Ильин. — Ведь это тот самый Штумов, любимец Москвы, «соловей и лев в одном лице», как кто-то написал о нем в первый юбилей. И вот Саввишна, одиночество, сумрачная эта квартира…»

Штумов пил чай, шумно прихлебывая, смакуя каждый глоток и с удовольствием закусывая мармеладом. Его отнюдь не смущала ни малая площадь «плацдарма», ни разбросанные бумаги. Чай отлично заварен, кресло удобное, куда удобнее ресторанных плетенок, чего еще надо? Ильин рассказал о среднеазиатском чае, о традиции перед чаепитием дважды переливать чай из заварного чайника в чашку, Штумов кивал головой, поддакивал: как же, я сам иначе не признаю, весь этот обряд Саввишна уже совершила, можете не сомневаться.

— Ну-с, — сказал он, отодвинув чашку и откинувшись в кресле, — теперь рассказывайте, чем вам Аржанов не понравился.

Ильин промолчал. Еще раньше, когда они шли по Кропоткинской, он думал, что какой-то важный разговор между ними должен состояться. Ну, а потом эта старая московская квартира, массивные шкафы, Саввишна — все показалось старческим, сонным, наверное Штумов любит после обеда отдохнуть, а вот приходится разговаривать, принимать гостя. «Стакан чаю — и домой», — уже решил Ильин, и в это время Штумов неожиданно спросил его об Аржанове. Совсем не сонный вопрос. Звучит скорее как приглашение к бою.

— Вас что, собственно, раздражает, — продолжал Штумов — «драндулет», дача, рестораны? Но ведь вы до сих пор во всем этом просто не нуждались — и машина в любое время, только казенная. И дачка у вас давно, правда тоже казенная, но в этом есть и свое преимущество. Ну, а рестораны, всякие там купаты… Как хотите, а сегодняшний обед нельзя ставить Аржанову в минус. Что еще? Как говорят французы, «фасон де парле»?

— Не хотел бы я иметь вас противником на процессе, — сказал Ильин.

— А что, может, еще и придется! Но вы ловко ушли от ответа. Думаете, ворона каркнула во все воронье горло… и была плутовка такова?

— Нет, почему же? Мне действительно не очень нравится этот самый «фасон де парле», я слишком навидался самодовольных людей… Но странно, почему-то Аржанов протежирует мне, а не Колтунову, не Слиозбергу, не Пахомовой…

— А ведь это я посоветовал посадить вас в большой процесс о хищениях! Mea culpa, mea maxima culpa![1]Моя вина, моя большая вина! ( лат. ) У вас нет имени? Быть помощником Касьяна Касьяновича — это дело нешуточное! Саввишна, еще бы нам кипяточку! — и махнул рукой. — Ничего не слышит, придется самому…

Он вернулся с кипящим чайником, налил, отхлебнул, закусил мармеладом.

— Вот вы говорите: Колтунов, Слиозберг… Им мешает ярлычок: середняки. Наши хищники любят, чтоб их защищали Андриевские и Карабчевские… Варвара Павловна Пахомова… Варя… Я когда-то был влюблен в нее.

— В Пахомову? — переспросил Ильин. Как-то сразу возник тяжелый портфель и заметный даже сквозь чулок венозный венчик.

— Тогда ее фамилия была Лопатина. Варя Лопатина. Золотая головка, медальон. Прелестная девушка. Но я был женат, взрослый сын, они тогда вместе кончали университет. Да, прелестная, прелестная девушка, — повторял Штумов. — Теперь все это в прошлом. Ну, а как она вам сейчас понравилась?

— Варвара Павловна — незаурядный человек, замечательный товарищ, это я сразу почувствовал.

— Да, все в прошлом, все в прошлом, — повторял Штумов, разглядывая донышко чашки, словно искал там знакомые черты. — У нее была нелегкая жизнь… И это странное ее замужество… Сама выбрала такую жизнь, — прибавил он неожиданно жестко. — Мармелад, мармелад не забывайте, яблочный, найти не так-то просто. Вы нажимайте!

— Василий Игнатьевич, — сказал Ильин, — я хочу с вами… откровенно. Всего ничего, как я ушел из конторы, а все уже мной недовольны. И Федореев, и Аржанов, и мой бывший шеф, и теперь вы… Вероятно, со стороны все это выглядит довольно глупо: ковыряться с какими-то старушечьими делами или с этим овощным грабежом — пятнадцать кочанов хотели налево сбросить… Но именно ради этого я ушел из конторы.

— Я думал, вы ушли для того, чтобы стать адвокатом…

— Да, вот именно стать, Василий Игнатьевич, приходите, когда будут судить этого, как говорит Аржанов… дебила.

— Спасибо. Приду. Мне интересно. Когда-то вы мне нравились, Ильин. Нравилась ваша горячность, гражданский темперамент. Что такое юрист без гражданского темперамента? Сказано у поэта: так, ничего, морковный кофе.

— Я не забыл, как вы на последнем курсе заступились за меня. По тем временам — подвиг. Или, может быть, преступление?

— Сначала прорабатывали за преступление — куда глядел, старый. Потом благодарили: какого орла выпустил!

— А орел-то оказался зябликом…

— А вот это зря! И что за манера у русского человека этак походя зачеркивать свое прошлое! Конечно, мне было жаль, что вы оказались не в адвокатуре. Но не будем ворошить старое. С другой стороны… у вас все эти годы была довольно высокая вышка, с которой, при желании, многое можно было разглядеть. Кому же, как не вам, браться за большие хозяйственные дела? Старушки, конечно, старушками, я и сам люблю поговорить, посоветовать, но главное наше дело там, в суде. Вы пришли не только для того, чтобы защищать невинных, когда такое случается, — это, конечно, праздник для адвоката. Но ведь мы изо дня в день защищаем преступников. Будь я помоложе, обязательно сел бы в дело Сторицына — Калачика. Ну, а теперь, извините, должен прилечь. Привычка многолетняя. Прощайте, прощайте, а уж зяблик или орел — это вы сами решайте.