Онлайн чтение книги Прикосновение разрушения A Touch of Ruin
Глава III. Прикосновение несправедливости

Он был прав. Персефона пришла в ужас.

– Я туда не полезу.

Речь шла о кузове грузовика, набитом мусором.

Она была неправа, когда говорила о запахе бензина и мочи на парковке. Его-то она смогла бы вынести, ведь там не нужно было лезть в вонючий мусор.

Уборщик привел ее в подвал – сам маршрут внушил ей чувство беспокойства и заставил покрепче сжать ключи от квартиры. «Вот так людей и убивают», – подумала она, но тут же сказала себе, что просто пересмотрела детективов.

Подвал был заполнен всякой всячиной – лишней мебелью и предметами искусства. Здесь же находились прачечная, кухня ресторана и техническое помещение, где она и стояла сейчас, глядя на свой «спасательный транспорт», как начал называть его мужчина.

Он теперь, казалось, потешался над ней.

– Либо так, либо выходить через ту дверь, – пожал плечами он. – Вам решать.

– Откуда мне знать, что вы не выкатите меня прямо к той толпе?

– Послушайте, вам необязательно это делать. Я просто подумал, что вы захотите сегодня как-то попасть домой. Что касается меня и моей помощи, у меня нет никакого желания смотреть, как кто-то страдает из-за своей связи с богом.

Что-то в том, как он это сказал, навело Персефону на мысль, что он и сам из-за этого пострадал, но она не стала ничего у него выпытывать. Она просто задумчиво смотрела на него, прикусив губу.

– Ладно, давайте, – наконец проворчала она.

Мужчина помог ей забраться в кузов, и она устроилась в уголке, который он освободил для нее.

Подняв пакет с мусором, он вопросительно взглянул на нее:

– Готовы?

– Вряд ли к этому можно быть готовой, – ответила Персефона.

Он прикрыл ее мешками, и она вдруг оказалась в темноте. Машина сдвинулась с места. Вокруг нее зашуршал пластик, и она задержала дыхание, чтобы не чувствовать запах гнили и плесени. Содержимое пакетов впивалось ей в спину, и каждый раз, когда колеса наезжали на камни, кузов трясся, и она чувствовала трение пластика, подобного змеиной коже. Девушку тошнило, но она старалась держать себя в руках.

– Ваша остановка, – донесся до нее голос уборщика. Он поднял мешки, которыми прикрыл ее. Персефоне в лицо ударил свежий воздух, когда она поднялась из темной ямы.

Мужчина помог ей выбраться. Неуклюже обхватив ее за талию, он поставил богиню на ноги. От этого прикосновения она поморщилась и отступила назад, пошатнувшись.

Он привез ее в переулок, выходящий на улицу Пегаса. Отсюда до ее квартиры было около двадцати минут пешком.

– Спасибо… эм… Как вас зовут?

– Пирифой, – подсказал он и протянул руку.

– Пирифой. – Она пожала ему руку. – Я Персефона… Полагаю, вы и так уже это знаете.

Он проигнорировал ее комментарий и просто сказал:

– Рад с вами познакомиться, Персефона.

– Я у вас в долгу – за то, что вы помогли мне уехать.

– Ничего подобного, – быстро ответил он. – Я не бог. Я не требую услугу за услугу.

«У него определенно есть какая-то история, связанная с богами», – подумала Персефона, нахмурившись.

– Я всего лишь имела в виду, что принесу вам печенье.

Мужчина ответил ей ослепительной улыбкой, и в этот момент ей показалось, что за усталостью и грустью она смогла рассмотреть того человека, которым он был прежде.

– Значит, до завтра? – спросила она.

Он посмотрел на нее как-то странно, усмехнулся и произнес:

– Ага, Персефона. До завтра.

* * *

Когда богиня добралась до дома, в квартире уже пахло попкорном и гремела музыка Лексы. Не та, под которую можно было потанцевать – а та, под которую сгущались тучи, начинался дождь и окружала темнота. Музыка произносила собственное заклинание, созывая темные мысли, подобные мести Кэлу Ставросу.

Лекса ждала ее на кухне. Она уже переоделась в пижаму, обнажавшую ее татуировки: фазы луны на бицепсе, ключ, оплетенный болиголовом, на левом предплечье, изящный кинжал на правом бедре и колесо Гекаты на левом плече. Ее густые черные волосы были скручены на макушке. Рядом наготове стояли бутылка вина и два пустых бокала.

– А вот и ты, – сказала Лекса, пронизывая Персефону взглядом голубых глаз. Она указала на бутылку вина: – Твое любимое.

Персефона улыбнулась:

– Ты лучше всех.

– Я уже собиралась заявить в полицию о твоей пропаже.

Персефона закатила глаза:

– Я опоздала всего на полчаса.

– И не брала трубку, – отметила Лекса.

Персефона была так занята своими попытками выбраться из Акрополя и добраться до дома незамеченной, что ни разу не достала из сумочки телефон. Она сделала это сейчас и обнаружила четыре пропущенных звонка и несколько сообщений от Лексы. Ее лучшая подруга начала с вопроса о том, выехала ли она с работы, потом спросила, все ли у нее в порядке, а после перешла на отправку разных эмодзи, просто чтобы привлечь внимание.

– Если бы ты и правда думала, что я попала в беду, сомневаюсь, что ты стала бы посылать мне миллион эмодзи.

Лекса усмехнулась и распечатала вино.

– О, я благоразумно решила довести твоего похитителя до белого каления.

Персефона села напротив Лексы у кухонной барной стойки и сделала глоток вина. Это было каберне с богатым, насыщенным вкусом, который помог ей постепенно успокоить нервы.

– А если серьезно, тебе действительно стоит быть осторожнее. Ты теперь знаменитость.

– Я не знаменитость, Лекс.

– Эм, ты читала новостные статьи, что я тебе отправила? Люди просто одержимы тобой.

– Это Аид знаменитость, а не я.

– И ты – из-за связи с ним, – возразила Лекс. – На работе все сегодня только о тебе и говорили – кто ты, откуда родом.

Персефона застонала:

– Ты же ничего им обо мне не говорила ?

Их дружба не была ни для кого секретом.

– В смысле, о том, что я знаю, что ты спишь с Аидом уже шесть месяцев и что ты богиня, прячущаяся под маской смертной?

Тон Лексы был беззаботным.

– Я сплю с Аидом не шесть месяцев. – Персефона вдруг ощутила необходимость защититься.

На этот раз пришел черед Лексы прищуриться:

– Ладно, пять месяцев.

Персефона бросила на нее сердитый взгляд.

– Слушай, я тебя не обвиняю. Мало кто из женщин отказался бы от возможности переспать с Аидом.

– Спасибо за напоминание, – цокнула Персефона, закатив глаза.

– А вот о нем того же не скажешь. В любом случае это его вина, что ваши отношения стали такой большой новостью. Насколько известно прессе, ты его первая серьезная партнерша.

Вот только в реальности все было совсем иначе, и хотя Персефона знала, что в жизни Аида были другие женщины, подробности ей были неизвестны. Она была не уверена, что вообще хочет знать. Богиня вспомнила о Минфе и содрогнулась.

Богиня сделала глоток вина:

– Я хочу поговорить о тебе. Как прошел твой первый день?

– Ох, Персефона, – мечтательно произнесла Лекса. – Это прямо какой-то чудесный сон. Ты знала, что проект «Алкион» должен принять пять тысяч людей уже в первый год?

Это было просто невероятно.

– Аид устроил мне экскурсию и представил всем.

Персефона не могла объяснить, что именно она почувствовала в этот момент, но явно ничего хорошего. Самым подходящим словом было бы… замешательство. Ей казалось, что уж она-то должна была знать о том, что Аид будет там, но бог мертвых ничего не сказал Персефоне утром, когда помогал собираться.

– Как мило с его стороны, – растерянно прокомментировала она.

– Похоже, он делает это для каждого нового сотрудника. В смысле, я знала, что Аид не похож на остальных богов, но чтобы вот так приветствовать своих работников? – Лекса покачала головой. – Просто… очевидно, что он влюблен в тебя без памяти.

Персефона подняла глаза:

– С чего ты это взяла?

– Куда бы я сегодня ни взглянула, по всему было видно, как ты его вдохновила.

Брови Персефоны сошлись на переносице.

– В смысле?

Лекса пожала плечами:

– Это… сложно объяснить. Он просто… говорит теми же словами, что и ты, когда рассказывает о помощи людям. Говорит о надежде, прощении и втором шансе.

Чем больше говорила Лекса, тем сильнее богине сдавливало грудь – знакомое покалывание ревности сжимало ее легкие.

Ее лучшая подруга хихикнула:

– А кроме этого… есть и физические признаки.

Персефона приподняла бровь, и Лекса расхохоталась:

– Нет, не в этом смысле! Физические в смысле… фотографии.

– Фотографии?

На этот раз пришел черед Лексы смутиться.

– Ну да. У него в офисе висят твои фотографии. Ты об этом не знала?

Нет, она не знала, что у Аида есть офис в фонде «Кипарис» и тем более что там есть ее фотографии.

Где он вообще их достал? У нее не было его фотографий. Персефоне вдруг расхотелось говорить об этом.

– Можно кое о чем тебя спросить? – сказала вдруг Лекса.

Персефона промолчала, в некотором роде опасаясь вопроса.

– Ты всегда хотела прославиться своей работой, так в чем сейчас проблема со всем этим вниманием?

Персефона вздохнула.

– Я хочу, чтобы меня уважали в моей сфере деятельности, – ответила она. – А теперь я чувствую себя всего лишь собственностью Аида. В каждой статье – Аид то, Аид се. Даже мое имя почти нигде не упоминается. Они называют меня «смертной».

– Они называли бы тебя по имени, если бы знали, что ты богиня, – предположила Лекса.

– И тогда меня бы узнавали из-за моей божественности, а не моей работы.

– А что в этом такого плохого? – не поняла она. – Возможно, изначально тебя бы узнавали из-за божественности, а потом ты бы стала известна благодаря своей работе.

Персефона не могла объяснить, почему для нее было так важно прославиться своими статьями, но это было так. Всю свою жизнь ей не удавалось то, для чего она была рождена, и хотя в том не было ее вины, она усердно трудилась в колледже. Она хотела, чтобы кто-нибудь заметил ее старания – и не только потому, что она писала об Аиде и встречалась с ним.

– Будь я на твоем месте, я бы не задумываясь стала жить этой жизнью, – сказала Лекса.

Персефона покраснела, удивленная.

– Все намного сложнее, Лекс.

– Что такого сложного в бессмертии, богатстве и магической силе?

«Да все», – хотелось ответить Персефоне. Но вместо этого она спросила:

– Неужели это и правда так плохо – желать скромной смертной жизни?

– Нет, если только ты не хочешь также встречаться с Аидом, – сказала Лекса.

– Я могу делать и то, и то, – возразила богиня. Она и делала – всего несколько дней назад.

– Так было, пока Аид был твоей тайной, – пожала плечами Лекса.

И хотя Персефона с Аидом не подтвердили и не опровергли подозрения прессы, ей предстояло раскрыть их отношения, если она хотела сохранить работу.

Персефона нахмурилась.

– Эй, – произнесла Лекса, подливая вина в бокал Персефоны. – Да не переживай ты так. Через несколько дней они переключат все свое внимание на какого-нибудь другого бога и какую-нибудь другую смертную. Может, Сивилла решит, что на самом деле любит Аполлона.

Персефона была в этом не уверена. В последний раз, когда они об этом говорили, Сивилла ясно дала понять, что ей неинтересны отношения с богом музыки.

– Я пошла в душ, – сказала Персефона.

Мысль об обжигающе горячей воде звучала все лучше и лучше. Ей не хотелось больше чувствовать на своей коже этот день, не говоря уж о том, что она по-прежнему ощущала себя окруженной мусором, и его запах до сих пор наполнял ее нос.

– Когда выйдешь, посмотрим кино, – предложила Лекса.

Персефона унесла свой бокал и сумочку в спальню. Бросив сумку на кровать, она направилась в ванную и включила воду. Пока вода нагревалась, она вернулась в спальню и отпила еще вина, а потом отставила бокал в сторону, чтобы расстегнуть платье.

Она замерла, почувствовав, как ее окружила магия Аида. Это было совершенно отчетливое ощущение – покалывание зимнего мороза в воздухе. Она закрыла глаза и приготовилась исчезнуть. Аид уже не раз без предупреждения переносил ее в подземное царство, но вместо этого его рука легла ей под подбородок и его губы сомкнулись на ее губах. Аид поцеловал ее так, словно они не занимались любовью сегодня утром, и когда он отстранился, Персефона едва могла дышать, забыв про напряжение всего этого дня.

Ладонь Аида согревала ее щеку, и он провел по ее губам большим пальцем, пронизывая взглядом темных глаз:

– Трудный день, дорогая?

Она открыла глаза и подозрительно прищурилась:

– Ты следил за мной сегодня?

Аид даже не моргнул.

– С чего ты взяла?

– Ты настоял на том, чтобы Антоний утром отвез меня на работу – наверняка потому, что уже знал, о чем пишет пресса.

Аид пожал плечами:

– Я не хотел тебя беспокоить.

– Поэтому позволил мне выйти прямо к толпе?

Он многозначительно приподнял бровь:

– А ты вышла к толпе?

– Ты был там! – взвилась она. – Я думала, мы договорились. Никакой невидимости.

– Меня там не было, – ответил он. – А вот Гермес был.

Чертов Гермес .

Она забыла взять у бога плутовства обещание не рассказывать Аиду о толпе. Он наверняка сразу бросился в «Неночь» с улыбкой на лице, чтобы доложить о случившемся.

– Ты ведь всегда можешь переместиться, – предложил Аид. – Или я мог бы отправить эг…

– Я не нуждаюсь в эгиде, – перебила Персефона. – И я предпочла бы не пользоваться магией… в верхнем мире.

– Если только не жаждешь отомстить?

– Это нечестно. Ты знаешь, что моя магия становится все более непредсказуемой. А я не хочу выдать себя в качестве богини.

– Богиня ты или нет, ты моя любовница.

Сама того не желая, девушка напряглась, потому что это слово ей не нравилось. По тому, как Аид прищурил глаза, она поняла, что он это заметил.

Бог продолжил:

– Это лишь вопрос времени, когда кто-то, кто жаждет отомстить мне, попытается причинить тебе вред. Я позабочусь о твоей безопасности.

Персефона поежилась. Об этом она не подумала.

– Ты правда думаешь, что кто-то может попытаться причинить мне вред?

– Дорогая, я сужу человеческую природу уже тысячу лет. Да.

– А ты не мог бы, ну, не знаю, стереть людям память? Заставить их забыть обо всем этом, – она взмахнула рукой между ними.

– Уже слишком поздно. – Он на мгновение умолк, а потом спросил: – Что такого ужасного в том, что все знают, что ты моя любовница?

– Да ничего, – торопливо ответила она. – Дело в самом слове .

– А что не так со словом «любовница»?

– От него тянет изменчивостью. Словно я всего лишь твоя секс-рабыня.

Аид приподнял уголок рта:

– И как же мне тогда тебя называть? Ты запретила использовать «моя царица» и «миледи».

– От этих титулов я чувствую себя неловко , – сказала она.

Персефона не знала, как еще объяснить, почему она попросила его не называть ее «моя царица» и «миледи», но к этому можно было добавить и то, что к этим двум ярлыкам она могла привыкнуть, а значит, стать уязвимой для возможного разочарования. От этих мыслей на нее нахлынуло чувство вины, но эхо разбитого сердца, от которого она страдала во время их разрыва, вынуждало ее быть осторожной.

– Дело не в том, что я не хочу, чтобы все знали меня как твою любовницу… просто должно же быть слово поприятнее.

– Подружка? – предложил Аид.

Она не смогла подавить смех.

– Что не так с «подружкой»? – сердито спросил он.

– Ничего, – быстро ответила богиня. – Просто оно кажется таким малозначительным.

Их отношения были слишком напряженными, слишком страстными, слишком древними, чтобы ей было достаточно называться просто его подружкой.

Но может, это были лишь ее ощущения.

Лицо Аида смягчилось, и он завел палец под ее подбородок.

– Ничто не может быть малозначительным в том, что касается тебя, – сказал он.

Они смотрели друг на друга, и воздух между ними тяжелел. Персефоне ужасно хотелось протянуть к нему руки, прижаться к его губам своими, ощутить его вкус. Ей нужно было преодолеть всего лишь несколько дюймов, и между ними заполыхало бы пламя – они бы нырнули в свою страсть так глубоко, что ничто другое больше бы не существовало.

Стук в дверь отвлек ее от этих мыслей, ввергнув ее сердце в исступление.

– Персефона! Я заказываю пиццу. Какие-нибудь пожелания? – крикнула Лекса.

Она прокашлялась.

– Н-нет. Меня устроит то, что ты сама закажешь, – ответила она через дверь.

– Тогда ананасы с анчоусами. Поняла.

Сердце Персефоны все еще грохотало у нее в груди. После долгого молчания за дверью Персефона уже было решила, что Лекса ушла, но та вдруг спросила:

– У тебя все в порядке?

Аид хохотнул и прильнул к ней, прижавшись губами к ее коже. Персефона выдохнула, запрокинув голову назад:

– Да.

Снова долгое молчание.

– Ты хоть слышала, что я собираюсь заказать?

– Давай только с сыром, Лекса!

– Ладно, ладно, слушаюсь, – по тону ее голоса Персефона поняла, что подруга улыбается.

Персефона уперлась руками в грудь Аида и заглянула ему в глаза:

– Не смейся.

– Почему? Я слышу, как бьется твое сердце. Боишься, что тебя застукают с дружком?

Персефона закатила глаза:

– Кажется, я согласна на «любовника».

Он ответил ей смехом:

– А тебе не так-то просто угодить.

Настал ее черед улыбнуться:

– Я бы дала тебе шанс, но, боюсь, у меня нет на это времени.

Глаза Аида потемнели, он еще крепче прижал ее к себе.

– Я тебя не задержу, – его руки вцепились в платье, словно он хотел сорвать его с ее тела. – Со мной ты могла бы кончить за секунды. Тебе даже не придется раздеваться.

Персефона едва не клюнула на наживку, готовая потребовать доказательств, но потом вдруг вспомнила, как накануне он оставил ее в обеденном зале, и, несмотря на то что вернулся и загладил вину, ей захотелось наказать его.

– Боюсь, секунды меня не устроят, – ответила она. – Ты задолжал мне часы удовольствия.

– Позволь мне тогда сделать анонс. – Он наклонился к ней, прижавшись возбужденным членом к ее животу, но она оттолкнула его, уперевшись руками в его твердую грудь.

– Позже, может быть, – предложила она.

Он улыбнулся:

– Приму это за обещание.

После этого он исчез.

Персефона приняла душ и переоделась. Когда она вышла из комнаты, Лекса уже сидела на диване, свернувшись калачиком. Персефона села рядом, подтянув на себя одеяло Лексы и взяв попкорн.

– Что будем смотреть?

– «Пирам и Фисба», – ответила подруга.

Они часто пересматривали этот фильм – античную сказку о запретной любви, пересказанную на современный лад.

– Я рада, что ты не сказала «Титаны после мрака».

– Эй! Мне нравится это шоу.

– Они совершенно неправильно изображают богов.

–  Да знаем, знаем , – ответила Лекса. – Они не воздают должное Аиду, но если для него это проблема, скажи ему, что он сам виноват. Ведь он сам всегда отказывался фотографироваться… ну, до недавнего времени.

Они включили фильм, начинавшийся с представления враждующих семейств, вступивших в войну за землю. Пирам и Фисба были молоды и искали развлечений. Они познакомились в клубе и под бушующими гипнотическими лучами влюбились друг в друга, только потом узнав, что являются заклятыми врагами. Девушки уже смотрели напряженную сцену, разыгравшуюся между семьями, когда брат Фисбы погибает от рук Пирама, как вдруг в дверь позвонили. Персефона и Лекса обменялись удивленными взглядами.

– Наверное, это пицца, – предположила Лекса.

– Я открою. – Персефона сбросила одеяло. – Поставь на паузу.

– Да ты видела это сотню раз!

– Поставь на паузу! – притворно пригрозила она. – Или я превращу тебя в базилик.

Лекса хмыкнула, но нажала на паузу.

– А может, это и правда было бы круто.

Персефона открыла дверь.

– Сивилла! – она широко улыбнулась, но ее восторг быстро сменился подозрением.

Что-то было не так.

Даже одетая в пижаму и с пучком на затылке эта блондинка оставалась красавицей. Сивилла стояла под бледным фонарем, освещавшим крыльцо, и выглядела опустошенной, словно только что плакала – по щекам ручейками стекала тушь.

– Можно мне войти? – спросила она сдавленным голосом.

– Да, конечно.

– Это пицца? – крикнула Лекса, подходя к двери. – Сивилла!

В следующий момент девушка разрыдалась.

Лекса и Персефона обменялись взглядами и тут же обняли Сивиллу, пока та всхлипывала.

– Все в порядке, – прошептала Персефона, пытаясь ее успокоить.

Ей показалось, она чувствует боль и смущение Сивиллы, хотя богиня никогда прежде не улавливала эмоции других людей. Словно тени, они скользили по ее коже – трепет грусти, удары ревности и бесконечный холод.

«Как странно», – подумала Персефона. Она отстранилась от этих ощущений, чтобы сосредоточить все внимание на Сивилле.

Они еще немного постояли, обнимаясь, в тесном кругу, пока Сивилла не овладела собой. Лекса отошла первой и налила Сивилле бокал вина, а Персефона тем временем отвела девушку в гостиную и дала ей коробку с салфетками.

– Простите, – наконец произнесла Сивилла, дрожащими руками принимая бокал. – Мне больше некуда было пойти.

– Мы всегда тебе рады, – сказала Персефона.

– Что случилось? – спросила Лекса.

У Сивиллы затряслись губы, ей не сразу удалось заговорить.

– Я… я больше не оракул.

– Что? – удивилась Лекса. – Как можно перестать быть оракулом?

Сивилла родилась с определенным пророческим даром, включавшим предсказание будущего и провидение. Персефона также знала, что Сивилла могла видеть нити судьбы, которые она называла «цветами», когда говорила Персефоне, что им с Аидом суждено быть вместе.

Сивилла откашлялась и сделала глубокий вдох, но, когда она заговорила, ее голос надломился.

– Я обещала себе больше не плакать из-за этого.

– Сивилла… – Персефона взяла ее за руку.

– Аполлон уволил меня и отобрал дар предвидения, – объяснила она. Она грустно рассмеялась, вытирая глаза, потому что слезы продолжали катиться у нее по щекам. – Как оказалось, нельзя без конца отказывать богу без каких-либо последствий.

Персефона не могла поверить в услышанное. В голове у нее всплыли слова Сивиллы о ее отношениях с Аполлоном. Все, включая ее близких друзей Ксеркса и Аро, считали их любовниками, но Сивилла рассказала им с Лексой, что ее никогда не интересовали отношения с богом музыки.

– Он хотел, чтобы мы стали больше, чем друзьями, а я ему отказала. Я наслышана о его прошлых отношениях. Все они заканчивались катастрофой. Дафна, Кассандра, Гиацинт…

– Так, давай-ка еще раз, – произнесла Персефона. – Этот… ребенок-бог малость взбесился, потому что ты отказалась с ним встречаться, и лишил тебя твоей силы?

– Тсс! – Сивилла огляделась, явно испугавшись, что сюда явится Аполлон и сразит их. – Нельзя такое говорить, Персефона!

Она пожала плечами:

– Пусть попробует мне отомстить.

– Ты такая бесстрашная, потому что у тебя есть Аид, – произнесла Сивилла. – Но ты забываешь, что боги имеют привычку наказывать тех, кто больше всего тебе дорог.

Слова Сивиллы заставили ее нахмуриться, и у богини вдруг поубавилось уверенности в себе.

– Значит, у тебя теперь нет работы? – уточнила Лекса.

Благодаря своему дару Сивилла поступила в Божественный колледж. Там ей помогли отточить силу, и Аполлон выбрал ее в качестве своего менеджера по связям с общественностью. Без этого дара работа, которой Сивилла обучалась последние четыре года, стала для нее недосягаема. Даже если она бы вновь обрела свои силы, Персефона была не уверена, что кто-то нанял бы опального оракула, особенно уволенного самим Аполлоном. Он был золотым богом. Получал титул «Бог года» от «Божественных Дельф» семь лет подряд, лишь однажды лишившись этого звания, когда Зевс поразил здание журнала молнией в знак протеста.

– Он не может так поступить! – взорвалась Персефона. Ей было плевать, насколько обожаемым был бог музыки. Он не заслуживал уважения, если наказывал людей только за то, что они отказывались встречаться с ним.

– Он может делать все, что угодно, – пожала плечами Сивилла. – Он же бог.

– Это не значит, что так правильно.

– Правильно, неправильно, честно, нечестно – мы живем не в таком мире, Персефона. Боги наказывают нас.

Эти слова заставили Персефону содрогнуться, но хуже всего было то, что она знала – это правда. Боги использовали смертных в качестве игрушек и избавлялись от них, когда те осмеливались их разозлить или просто надоедали. Для богов жизнь ничего не значила, потому что у них самих была вечность.

– Я в общем-то была не против, чтобы меня уволили, но кто теперь меня наймет? – опустошенно произнесла Сивилла. – Я не знаю, что мне делать. Я не могу вернуться домой. Мать с отцом отказались от меня, когда я поступила в Божественный колледж.

– Ты можешь работать со мной, – предложила Лекса, бросив вопросительный взгляд на Персефону.

– Я спрошу у Аида, – пообещала Персефона. – Уверена, им нужна помощь в фонде.

– И ты можешь жить у нас, – добавила Лекса. – Пока не встанешь на ноги.

Сивилла ответила скептичным взглядом:

– Я не хочу создавать неудобства.

Лекса фыркнула:

– Ты не создашь для нас неудобства. Составишь мне компанию, пока Персефона в подземном царстве. Черт, да ты, наверно, можешь даже жить у нее в комнате. Она там все равно почти не ночует.

Персефона притворно толкнула Лексу, и Сивилла рассмеялась:

– Мне не нужна твоя комната.

– Ты действительно можешь устроиться там. Не то чтобы Лекса была неправа…

– Конечно, я права. Если бы это я спала с Аидом, то тоже редко заглядывала бы в свою комнату.

Персефона подняла подушку и ударила ею Лексу.

Зря она это сделала.

Лекса взвизгнула, как сирена, и схватила диванную подушку, резко развернувшись. Персефона увернулась от удара, и вся его сила обрушилась на Сивиллу.

Лекса выронила подушку.

– О, боги, Сивилла, прости…

Но Сивилла тоже взялась за подушку и бросила ее прямо в лицо Лексе.

Вскоре все трое носились друг за другом по гостиной, обрушивая и отражая удары, пока кучей не свалились на диван, задыхаясь и хохоча.

Даже Сивилла наслаждалась моментом, напрочь забыв про последние часы своей жизни. Она вздохнула и произнесла:

– Вот бы все дни были такими счастливыми.

– Они и будут, – сказала Лекса. – Ты ведь теперь живешь с нами.

К тому времени как они разложили подушки по местам, приехала пицца. Доставщик без конца извинялся, объясняя, что в городе пробки из-за протестов.

– Протестов? – переспросила Персефона.

– Безбожники, – ответил он. – Они протестуют против предстоящих Панэллинских игр.

– Ох…

Безбожники были группой смертных, которые отрицали богов и предпочитали справедливость и свободу коленопреклонению и жертвенности. Персефону совсем не удивило, что они вышли протестовать против Игр, но это было немного неожиданно с учетом того, что последние несколько лет о безбожниках ничего не было слышно. Она очень надеялась, что это будет мирный протест без эскалации конфликта – многие люди будут гулять на празднествах, включая Персефону, Лексу и Сивиллу.

Девушки досмотрели фильм и съели пиццу, избегая тем, касающихся Аполлона. Но у себя в голове Персефона все равно пыталась найти возможность помочь Сивилле.

Действия Аполлона были неприемлемы, а разве у нее не было обязательства перед читателями обличать несправедливость? Особенно в том, что касалось богов? И, возможно, если эта история будет достаточно хороша, ей не придется давать эксклюзивное интервью.

Несколько часов спустя Персефона все еще не спала, но не могла сдвинуться с места. Голова Сивиллы лежала у нее на коленях, а Лекса храпела, уснув на диване напротив них.

Сивилла вдруг заерзала и произнесла сонным шепотом:

– Персефона, я хочу, чтобы ты пообещала мне не писать об Аполлоне.

Персефона на мгновение замерла, задержав дыхание.

– Но почему?

– Потому что Аполлон не Аид, – ответила девушка. – Аиду все равно, что думают люди, и он сам решил прислушаться к тебе. Аполлон не такой. Аполлон заботится о своей репутации. Она для него так же важна, как и его музыка.

– Тогда он не должен был наказывать тебя, – мотнула головой Персефона.

Она почувствовала, как ладони Сивиллы сжали одеяло вокруг них.

– Я прошу тебя не вступать с ним в противостояние от моего имени. Пообещай.

Персефона не ответила. Проблема была в том, что Сивилла просила пообещать, а когда бог давал обещание, оно становилось обязательным и нерушимым.

И не имело значения, что Сивилла не знала о божественном происхождении Персефоны.

Богиня весны просто не могла этого сделать.

Спустя мгновение Сивилла подняла глаза и встретилась с ней взглядом.

– Персефона?

– Я не даю обещаний.

Сивилла нахмурилась:

– Я боялась, что именно так ты и скажешь.