- Жизнь одинокой женщины не лишена известной приятности, но кто знает, что может случится в будущем?
-Мы, ничтожные, мои братья и я, только и думаем, как бы завести роман с какой-нибудь красоткой, а зять наш на вершине могущества и власти ведёт себя так, будто в целом мире нет другой женщины, кроме его супруги. Во дворце счёту нет красивым дамам, а он никогда не пошутит с ними, не бросит на них ни одного взгляда. Все ночи он проводит дома... Чуть освободиться от дел, тотчас же торопиться к своей жене. Вот образец верной супружеской любви!
- Научите её смотреть на вещи более здраво, ведь в жизни ещё не то бывает...
- Не может быть на свете более верной жены, чем Хетти, - ответил Непоседа, смеясь, - хотя я не ручаюсь за ее рассудительность.
— Так почему же ты все-таки не с нами?
— Именно поэтому. Если ты, выбравшись отсюда, доберешься до власти ты прикажешь меня ликвидировать. Я же тебя — нет. Вот это и есть причина.
Ненависть - сорняк чрезвычайно вредный, пускает корни во всякой почве. И питается сама собой.
Сформулируй мнение, повторяй его достаточно часто, и вот - все уже проговаривают то же самое тебе в ответ, и мнение становится убеждением, которое питается безрассудным гневом и защищается оружием страха. И тогда слова уже бесполезны, остаётся только биться до смерти.
Кровь несёт воспоминания, память времени, даже если мы того не чувствуем.
Мы, люди, не понимаем сострадания. Во всякий миг своей жизни мы предаём его. Да, мы знаем его ценность, но даже зная, мы даём ему цену, а потому бережём его, не раздаём, думаем, что его следует заслужить. Сострадание бесценно в самом истинном смысле этого слова. Его следует раздавать даром. Всем и каждому.
Нас всех столкнули в мир безумия, и нынче каждый должен вытащить себя из бездны, вырваться из этой нисходящей спирали. Из ужаса должно родиться горе, а из горя - сострадание.
Из всех орудий, которые мы обращаем против себя, вина - острейшее. Она способна придать нашему прошлому неузнаваемый облик, исказить память, которая засевает душу всеми видами одержимости.
Солдатам выдают доспехи для защиты плоти и костей, но им самим приходится ковать броню для души.
И в краткости можно найти несравненную ценность.
Дон Вито Корлеоне был человеком, к которому обращался за помощью всякий, и никому не случалось уходить от него ни с чем. Он не давал пустых обещаний, не прибегал к жалким отговоркам, что в мире-де есть силы, более могущественные, чем он, - что у него связаны руки. При этом вовсе не обязательно, чтобы он числился у вас в друзьях, неважно даже, если вам нечем было отблагодарить его за помощь. Одно лишь требовалось. Чтобы вы, вы сами объявили себя его другом. И тогда как бы ни был сир и убог проситель, дон Корлеоне относился к его невзгодам как к своим собственным. И уже не было таких преград, чтобы помешали ему поправить беду. А что за это? Дружба, почётное звание «дон» и изредка - родственно-тёплое обращение «Крёстный отец». Ну, ещё разве что какое-то скромное подношение: бутыль домашнего вина, корзина сдобных, наперченных коржей taralles, испечённых специально к его рождественскому столу, - единственно в знак почтения, никоим образом не в виде материальной компенсации. Разумеется, как того требовала простая вежливость, не обходилось без заверений, что вы - его должник и он вправе в любое время рассчитывать на ответную посильную услугу.
Кто бы ни был гость, богач или бедняк, сильный мира сего или скромнейший из скромных, дон Корлеоне каждого принимал с широким радушием, никого не обойдя вниманием. Таково было его отличительное свойство.
Он давным-давно понял - общество на каждом шагу наносит тебе оскорбления и надо терпеть, утешаясь сознанием, что, если держаться начеку, всегда наступает время, когда самый маленький человек может отомстить тому, на чьей стороне сила. Уверенность в этом удерживала Дона от гордыни, питая то смиренномудрие, которое так ценили в нём приближённые.
Дон постоянно внушал, что если ты проявляешь щедрость, то придай этой щедрости личную окраску.
Секрет успеха Дона Корлеоне отчасти в том и состоял, что он из всего умел извлечь выгоду.
Нам неистребимо хочется верить в существование простых решений.
Рано или поздно мы все меняем невинность на жизненный опыт.
- Ты сам насмехаешься надо мной или одно лишь твоё невежество? Даже лишайник в тундре не живёт в мире. Всё - борьба, война за доминирование. И проигравшие исчезают.
- И мы ничем не лучше, это ты хочешь сказать…
- Мы лучше, солдат. У нас есть привилегия выбора. Дар предвидения. Хотя часто мы слишком поздно признаём эту ответственность…
— В какой-то момент мне подумалось, уж не ты ли стреляла в меня, — произнес он.
Делаю удивленное лицо:
— А почему ты решил, что не я?
Кардан ухмыляется:
— Потому что они промахнулись.
— Если ты болезнь, то, полагаю, ты не можешь быть и лекарством.
— Отец... — начинаю я.
— Раньше я мечтал, чтобы ты так меня называла, — говорит он. — Но оказалось, что если ты так ко мне обращаешься, то хорошего не жди.
— ...Я не был добрым, Джуд. Ко многим. В том числе и к тебе. Никак не мог понять, желаю тебя или хочу, чтобы ты исчезла с глаз и не вызывала у меня чувств, которые делают меня еще злее. Но потом ты исчезла в самом деле, исчезла в глубине море, и я возненавидел себя, как никогда.
— Ты обречена, королева Эльфхейма. Ты уже любишь его. Ты уже любила его и тогда, когда расспрашивала меня о нем, а не о собственной матери. И ты будешь по-прежнему любить его, смертная девушка, еще долго после того, как его чувства к тебе испарятся, словно утренняя роса.
— Издевайся надо мной, сколько хочешь. Неважно, что я там фантазировал, теперь моя очередь просить и умолять тебя, и пресмыкаться перед тобой ради одного ласкового слова, слетевшего с твоих губ. —Его темные глаза стали бездонными от желания. — Из-за тебя я погиб, погиб навеки.
— Моя любовь — это ты, — говорит Кардан. — Большую часть своей жизни я провел, оберегая свое сердце. И настолько тщательно оберегал, что мог вести так, словно у меня его вообще нет. И пусть сейчас оно у меня потрепанное, изъеденное червями, огрубевшее — но твое. — Он направляется к двери, ведущей в королевские покои, словно давая понять, что разговор окончен. — Говорю на случай, если ты сама не догадалась.
— Голодающему мужчине никакой банкет слишком обильным не покажется.
— К преданности и любви нельзя принуждать.
Нарцисс был цветком и символом Аида, бога мертвых. Им обычно украшали не столы, а гробы. Присутствие этих цветов в "Кофе Хаус" означало, что владелец в трауре, потому что лишь в это время смертные преклонялись перед богом подземного царства.
— Любовь — эгоистичная причина вернуть мертвого к жизни.
Она восхищалась цветами и ароматами — сладким благоуханием глицинии, тяжелым, удушливым запахом гардений и роз, успокаивающим ароматом лаванды.
И все это было магией.
Воспоминания - это груз, который невозможно сбросить с плеч.
Вы же столько прочли о войнах и сражениях. Вы знаете рассуждения других людей из других эпох. Как простой смертный воспринимает подобное? Все эти ужасы, которые видит и через которые проходит? Наступает ли такой момент, когда увиденное и пережитое - не важно, солдат ты или беженец, - бесповоротно что-то меняет внутри? Кем мы тогда становимся? В меньшей степени людьми или в большей? Может, это и есть человеческая суть, и война просто вытаскивает наружу всё, что в мирной жизни надёжно спрятано внутри?
Вся моя жизнь состояла сплошь из позора.
Мы маршируем рядом со смертью, и, пока ещё наше оружие покоится в ножнах, пока кровь не окропила землю и крики не заполнили воздух, мы остро сознаём бессмысленность грядущей битвы. Не будь на нас доспехов, мы бы, наверное, плакали. Чем ещё ответить на предчувствие неминуемых потерь, где счёт пойдёт на десятки и сотни?
В каких бы богов ни верил каждый из нас, нашим общим богом - нравится нам или нет - остаётся только бог смерти. Он приходит к нам, принимая тысячи разных обличий. Когда его врата медленно закрываются за очередной душой, нам не вынести этой вечной тишины, и мы сотрясаем её плачем, причитаниями, стонами. Как будто жалкими звуками можно вернуть тех, кто перешёл по другую сторону жизни! Радость заставляет нас идти в храмы и приносить благодарственные жертвы. Горе не нуждается ни в храмах, ни в жрецах. Горе само по себе священно.
Ты умираешь, как настоящий герой. Ты сопротивляешься до последнего, ибо твоя жизнь - единственное твоё оружие и ты не складываешь его перед врагами.
Вот вам и вся сущность человечества. Кому нужны пухлые тома исторических хроник, если умирают дети? Два этих слова подытоживают все несправедливости мира. Можете написать мои слова, и вам больше не понадобится никаких рассуждений
Я напишу твои слова. Они - как старый меч. Невзрачный, с тупым и зазубренным лезвием, но его удар достигает сердца.
Бахвальство, которое распирает от самоуверенности, - вот вернейший признак невежества.
Мудрые слова - они как стрелы, что летят тебе в лоб. Как ты поступишь? Понятное дело, пригнёшься.
То, что называют свободой, заключается в возможности.
Человек любит свою смерть не видя ее, в каждом из поступков, подводящих его к собственному необходимому уничтожению.
Раз за разом тебе нужно раздирать на себе ткань туники твоего невежества, покрывало лукавства, оковы разложения – мрачную темницу, заживо хоронящую тебя, твой, еще способный чувствовать труп, могилу, которую ты повсюду носишь с собой, вора, который живет в твоем доме, приживальщица, который все, что любит, обращает в ненависть к тебе и все, что ненавидит, – в зависть тебе. Это враг, которого ты носишь на себе, как тунику.
Зло от невежества заполняет собой всю Землю; она калечит душу, заточенную в теле.
«Усталость тела, – говорил Леонид, – не должна мешать ходу размышлений».
Можно привыкнуть считать всех, кто ниже тебя ростом, мелюзгой, недостойной внимания. А это ведёт к высокомерию.
1..1213141516..148Такова ирония судьбы. Мы привыкаем сомневаться в очевидном, поддаёмся нелепым подозрениям и делаем поспешные и неверные выводы.