На самом деле поварам для меня стараться нетрудно. Конечно, отличу говно от конфетки, но хорошую еду от очень хорошей вряд ли, а насчет прекрасной или восхитительной вообще сомневаюсь, существуют ли такое понятие для мужчин, все-таки мы и к еде должны относиться, как к женщинам: никаких излишеств.
Обед проходил в строгости, все как в первый раз, когда я прибыл в Брабант. За это время леди Элинор ничего не внесла и не изменила, хотя осчастливленный герцог позволил бы ей перевернуть всю крепость.
Слуги подавали еду неслышно и тут же застывали у стен, даже не моргают, но следят, с какой скоростью опустошаются тарелки, следующую нужно подать не раньше и не позже единственно возможного момента.
Мы сидим на противоположных концах длиннющего стола, такой этикет, и если бы не мертвая тишина, пришлось бы общаться через скорохода.
Посуда золотая и серебряная, ложки из чистого золота, это гостям попроще подадут из старого серебра. Я вздохнул, люди сами себе неимоверно усложняют жизнь, просто не понимая, что облегчить ее можно, просто сделав ложки из самого простого железа.
Какие романы старых авторов я ни читал, всегда после ухода гостей хозяева пересчитывают столовое серебро. И нередко недостает пары ложек или вилок. Или хотя бы одной. Начинаются мучительные вычисления, кто мог спереть, чтобы в следующий раз такого не приглашать. Кроме того, может украсть кто-то из прислуги, убиравшей со стола использованные приборы.
Пышность и этикет превращают людей в механизмы, мы некоторое время поглощали пищу, двигая передними конечностями в строго отмеренных рамках, морды неподвижные, спины прямые, локти свисают с края стола.
Расхожая премудрость, что, строго соблюдая в гостях правила этикета, уйдешь злым, трезвым и голодным, неверна. Этикет просто не позволяет жрать по-свински, но вот так размеренно и неторопливо можно слопать хоть слона. В то же время хотя приличие – это наименее важный из всех законов общества и наиболее чтимый, но мне, честно говоря, соблюдать его труднее всего. Во-первых, все еще не вышел из возраста борца «против усего», во-вторых, мое срединное целиком из простолюдинов, аристократию истребили много поколений назад, в моде как раз бесцеремонность и отсутствие условностей, так мы называем приличия.
А еще у нас их называют комплексами и тоже гордятся, что без комплексов…
Я чуточку вздрогнул от ее участливого голоса:
– Что-то случилось, сэр Ричард? У вас такое лицо…
– Какое? – спросил я с неловкостью.
– Все грехи мира на ваших плечах?
Я буркнул:
– Каждый должен брать на себя столько, сколько выдержит.
– Не переоценили себя?
– Возможно, – снова сказал я хмуро, – вообще-то я достаточно наглый, чтобы взять на себя чересчур много… в то время как другие отдыхают в тени.
– Чтобы потом злиться на них?
– Точно, – признался я. – В то же время у меня достаточно власти, чтобы наломать дров. К примеру, вот хочу, чтобы и другие тоже брали на плечи больше груза. Но как заставить, если даже не понимают, что я хочу?
Она улыбнулась.
– Я тоже не понимаю. Ваших стремлений. Просто мужские понимаю, а вот ваши… Возьмите эти куропатки. Их готовили под таким соусом, что просто не знаю, как я оставляю хотя бы косточки.
– Спасибо, леди Элинор. В самом деле бесподобно. Зачем вам колдовство, идите в поварихи!.. Или это и было колдовство?
Она улыбалась и как женщина, и как хозяйка, что видит истинную цену моих слов. Мужчина, который может оценить все тонкости вкуса хорошо приготовленной еды, – либо мужчина в прошлом, либо так и не успел стать им, таких хватает в благополучных землях. Настоящий мужчина, глядя на красивую женщину, может съесть и тарелку, а потом скажет с восторгом, как хорошо здесь готовят отбивную.
– Сэр Ричард, – произнесла она участливо, – вы так часто задумываетесь даже за обедом… У вас неприятности?
– Нет-нет, – сказал я поспешно, – просто дел много. Я по натуре бездельник, отдыхатель и развлекун, а тут вдруг дела…
Она спросила с недоумением:
– Но если вы мужчина… как можно без дел?
– Можно, – вздохнул я, – еще как! И дела бывают разные. У вас вот – интересные, а у меня – нужные. А нужные разве бывают интересными?
Она смотрела внимательными сочувствующими глазами:
– Гандерсгейм?
– Увы, да.
– Мужчины стремятся к славе, – рассудила она, – а завоевать Гандерсгейм… Об этом никто и не мечтал.
– Когда-то наступает очередь и Реконкисты, – сказал я. – Почему не сейчас? Никто не может сказать точно, когда приходит время. Это все потом, в зависимости как пошло…
– Так почему так озабочены? – поинтересовалась она. – Должны трепетать в предвкушении славы завоевателя!
Бульон подали в небольшой чашке, но с двумя ручками. Если не ошибаюсь, когда с одной ручкой, то можно пить, а когда вот такая шмакодявка, но с двумя, то предписано работать ложкой…
Нагло улыбаясь, я взял чашку одной рукой и мирно отхлебывал, майордомы выше этикета, я не вытираю руки о скатерть и не сморкаюсь в тарелку, этого для мужчины достаточно, чтобы считаться элегантным и знающим этикет.
Наконец слуги внесли на десерт большой торт, в коридоре послышался топот, я насторожился. В зал вбежал молодой рыцарь в разорванном на плече и груди бархатном камзоле, волосы слиплись от крови, длинная царапина на щеке.
Он ринулся было к леди Элинор, но узнал меня, круто свернул и рухнул на колени.
– Сэр Ричард!
Лицо бледное, как смерть, в глазах ужас, я потребовал резко:
– Что стряслось? Вы были с леди Дженнифер?
Он вскрикнул:
– Да!…
– Где она?
– Похищена!
Я вскрикнул, едва не опрокинув громадный стол:
– Кем?
– Мы не знаем, – проговорил он слабым голосом, – сэр Ричард, мы все бросились на защиту… и все погибли. Я был ближе всех к коням, сэр Фарлонг велел мне привести помощь… Я должен вернуться…
Он пошатнулся и упал лицом вниз. Леди Элинор выскочила из-за стола, но я успел первым, пальцы ощутили холодок, когда коснулись его лба, но грудь рыцаря тут же приподнялась.
– Лежи, – велел я. – Пока не придешь в себя.
Он открыл затуманенные глаза:
– Нет… Я вернусь… погибну вместе с друзьями.
– Он потерял много крови, – сказала леди Элинор. – Пусть останется.
– Он поедет, – ответил я резко. – Кто покажет место, где такое случилось?
Леди Элинор круто повернулась к замершим слугам:
– Оседлать Серебряную Гриву!
Я ринулся к конюшне, Бобик помчался за мной, морда серьезная, а в глазах вопрос: что-то случилось? Но что бы ни стряслось, я с тобой и я тебя люблю!
– Да-да, – ответил я, – я тебя тоже…
Даже ему не сказал, хотя мысль мелькнула, нехорошая вообще-то, если честно, дескать, только шажок до великих дел, а тут снова отвлекают бытовые мелочи. И хотя тут же устыдился, это же моя чистая и такая тихая теперь Дженнифер, но все-таки мысля такая нехорошая была, была. Свинья все-таки я эгоистичная…
С нами через южные ворота крепости вылетели на могучих конях с десяток рыцарей, да еще Бобик несется впереди, держа нос по ветру. Я поглядывал на недавнего раненого, все еще бледный и резко исхудавший, он мужественно держится в седле, показывает дорогу, но Бобик все равно мчится впереди отряда.
Холмы здесь покрыты густым лесом, но внизу изумрудная зелень кое-где подсвечена кустарником с желтыми листьями, мирная и пасторальная картина, стада овец, что безумно быстро плодятся на этих роскошных пастбищах, синие глаза озер, иной раз не синие, а белые от обилия гусей и уток…
Леди Элинор то и дело вырывается вперед на своей удивительной лошадке со сверкающей гривой, еще у нее такой же хвост и серебряные копыта, хотя у всех коней неопрятно серые. Еще, как я заметил, не подкованная, однако из-под копыт часто бьют злые острые искры, похожие на крохотные молнии.
Я сперва поглядывал на нее с опаской, но держится в седле уверенно, ее заботливо опекают все рыцари, но окончательно успокоило меня воспоминание, что она долгие годы была единственной полновластной хозяйкой своего замка и своих земель, умело управляя ими ничуть не хуже мужчин.
Когда впереди наметился небольшой спуск, я насторожился, очень уж земля похожа на глинистую, но странно глинистую. Рыцари заворчали, когда я покинул седло и присел к земле.
– Что стряслось, сэр Ричард?
– Пока не знаю, – ответил я.
Пальцы нащупали твердые багровые комочки, я осторожно трогал их, не понимая, что вдруг встревожило.
– Что это? – спросил я. – Кто-нибудь знает?
Сэр ПП ответил нетерпеливо:
– Мы не знаем, сэр! Но дальше вся земля такая!
Я поднял комок и попробовал растереть в пальцах. Он поддался с великой неохотой и чем-то знакомым скрипом. На подушечках осталась красная пыль…
– Ржавчина, – произнес я тупо. – Но почему так много… Здесь что, выход железной руды на поверхность?
Рыцари промолчали, только сэр Норманн, старый ветеран, произнес неохотно:
– Ходят слухи…
Он умолк, словно испугавшись сказанного, я сказал резко:
– Какие?
– Кто-то, – договорил он еще неохотнее, – недавно выпустил ядовитый туман…
– Ядовитый? – переспросил я.
– Не для людей, – поправил себя сэр Норманн. – Пожирает железо, как свинья помои. Не успеешь глазом моргнуть, как любые доспехи, мечи, топоры – превращаются вот в такую ржавчину. Я сперва было не поверил…
– Я тоже слышал, – проворчал Пэришель, – но и сейчас не верю.
Я поднялся, окинул взглядом широкую долину впереди. Красная вся, и чем дальше, тем окраска гуще.
– Боюсь, – сказал я, – придется поверить. Кто-то туман выпустил для пробы сил, а сейчас вот второй шажок… Эта сволочь быстро смелеет…
– Набирает силу? – спросил сэр Фарлонг.
– Оно самое, – пробормотал я. – Но слишком быстро…
Сэр Фарлонг сказал торопливо:
– Сэр Ричард, поспешим!
Я покачал головой:
– Останетесь без доспехов и, что хуже, без оружия. А сражаться кольями, как пьяное мужичье, не станете… Сожалею, но вам придется остаться, дальше я сам. Бобик, вперед не бежать! Иначе оставлю здесь.
– Я пойду с вами! – крикнула леди Элинор.
Я отмахнулся:
– Не смешите.
Она сказала резко:
– А вы не глупите, сэр Ричард! На мне доспехов нет, как и меча в моей руке. А металл, что на мне, не поржавеет!
Я покосился на золотые серьги в ее ушах:
– Война – не женское дело.
– Это не война, – заявила она. – Но если вы не решаетесь брать меня с собой, я пойду одна! Тем более что ехать недалеко.
– Вы знаете, – изумился я, – куда?
Она вытянула вперед руку:
– Смотрите сами.
В четверти мили отсюда красную землю пересекает трещина, я сперва не обратил на нее внимания. Над нею слегка колеблется, струится воздух, словно на глубине чем-то разогревается. Если это так, то трещина идет очень глубоко.
– Раньше ее не было?
– Не было, – подтвердила она.
– Считаете, что дело в ней?
– По слухам, – произнесла она быстро, но глаза жадно заблестели, – в Брабанте когда-то был гигантский город, один из самых крупных… но потом ушел под землю. Что, если кто-то из самых сметливых нашел к нему дорогу?
Я ощутил холодок по коже:
– Не дай бог! Там могут храниться такие штуки…
Она быстро посмотрела на меня:
– Какие?
– Нехорошие, – отрезал я. – Хорошо, поскачем! Авось колдун не пустит в это время туман…
– «Авось» – это заклинание?
– Да, – ответил я.
– Надежное?
– Ну… как кому.
Бобик добежал первым и носился вдоль трещины, объясняя, что берется перепрыгнуть на ту сторону. Зайчик гневно заржал, я соскочил на землю и подал руку леди Элинор, а едва ее ноги коснулись красноватого грунта, ринулся к трещине.
Горячий воздух не просто поднимается, продавливая холодные слои, а словно выстреливается раскаленными струями, далеко внизу чернота с красными точками, похоже на застывающую лаву.
За спиной простучали каблуки леди Элинор.
– Что-то нашли?
– Да, – ответил я. – Вот весьма заметные следы. Кто-то спускался сюда. И не раз.
Она присела рядом, лицо стало встревоженным. В землю в щель между камнями вбит стальной штырь, явно не простолюдин, тот воткнул бы деревянный кол, сталью не разбрасываются…
Я свесился над краем, горячий сухой воздух обжигает лицо так, сто слезятся глаза.
– Похоже, он не спешит возвращаться. Или у него здесь сообщники.
– Почему?
– Оставил бы веревку, чтобы выбраться.
Она зябко передернула плечами:
– Если отыщет то, что скрыто внизу, сам не захочет возвращаться. Сэр Ричард, в моей седельной сумке веревка. Если похитил Дженнифер он, а кроме него тут больше никого, то явно прячется там… внизу.
– Давайте вашу веревку, – распорядился я. – Если пожадничаете, придется доставать мою.
Она даже не улыбнулась, это мы, мандражируя, острим, скрывая всякое, что у нас под шкурой, а женщины более цельные: когда страшно – визжат, а мы, когда нам жутко, гордо улыбаемся, расправляем плечи и дуром прем на рожон.
Первые метров пять-шесть в самом деле пришлось спускаться по веревке, отталкиваясь от стены с настолько свежим камнем, что радостно блестит, как молодой лед, затем ноги начали упираться в выступы.
Я посмотрел наверх, на фоне безмятежно голубого неба пламенеет, как маков цвет, голова леди Элинор, она опасно свесилась чуть ли не до пояса и наблюдает за моим спуском.
Попытка спускаться быстрее, отталкиваясь от скальной породы, результатов не дала, ну да ладно, никто не видел, кроме этой женщины, а что они понимают, пришлось как все, даже простолюдины так могут…
До дна веревки явно не хватит, хотя дальше можно и без нее, склон давно не отвесный, но жар все сильнее, я чувствовал, что одежда не успевает пропотеть, как тут же высыхает…
Нога попала в пустоту, я опустился еще, в стене щель, в глубине темно, а на камне царапина на внутренней стороне. Я бы не заметил, но поверхность расколотого камня гладкая, как зеркало, и царапина заметна. Как будто кто-то прошел вовнутрь, задев стенки пряжкой от заплечного мешка или топора за плечами.
Я заглянул в щель не столько опасливо, как с чувством протеста. Господи, неужели опять в пещеру? Как они достали… Хотя понимаю, природа ничего надежнее не придумала, и люди не зря использовали их для выживания. Не было бы пещер – не было бы человечества. Мы не с деревьев слезли, а вышли из пещер. Но сперва именно в них поднялись с четырех конечностей на две задние, встали покрепче, а в передние взяли камни и дубины. И как только первая обезьяна взяла в руки палку, остальные принялись трудиться и стали людьми.
Я бросил веревку и осторожно втиснулся в щель. Через несколько шагов она расширилась, а шарик света показал свод, густо затянутый давно высохшей мертвой паутиной.
Похоже, леди Элинор права, пусть даже под землей был не город, слухи всегда раздуты и преувеличены, но какие-то группы людей здесь прятались или даже обитали.
Пол под ногами постоянно опускался, иногда даже слишком круто, приходилось чуть ли не съезжать на спине. Шаги и даже мое сдавленное дыхание гулко отдаются под высокими сводами. Впечатление, что двигаюсь уже в пещере, пусть и пока очень узкой.
Паутины становилось больше, кое-где перекрывала дорогу. Я из осторожности бросал камешки, а когда те скатывались на пол, уже без страха рубил серебряные нити, покрытые пылью, мечом.
В двух местах сверху капает вода, в одном месте льется целый поток. Я торопливо проскочил под ним, тут же огляделся широко распахнутыми глазами, но, кроме шума воды, ничего не слышно, зато пещера впереди начала расширяться с каждым шагом.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления