Онлайн чтение книги Самвел Samvel
IV. Ловушки Аракса

Река Аракс в древности обладала изумительными ловушками и причудами. С незапамятных времен она упорно боролась с неровными берегами, как будто не довольствуясь тем узким руслом, которое проложила для нее неуступчивая природа. Она любила ширь, любила свободу. Узкое русло возмущало ее!

Горные кряжи по обоим берегам Аракса местами сближались и сжимали ее в тесных и глубоких ущельях. Тогда ярости Аракса не было предела. Страшные волны ударялись о прибрежные скалы; река рычала, бурно шумела, пенилась, и, казалось, в ее ужасном грохоте можно было услышать крики отчаяния: «Тесно мне, тесно… задыхаюсь!»

Иногда раздвигались скалистые преграды, отрываясь друг от друга, и открывали ей новые, широкие пути. Тогда своеволию реки не было предела. Вырвавшись из теснины, Аракс, как злое чудовище, безудержно залипал и топил в своем бешеном потоке ровные зеленые, цветущие берега, бросаясь, как пьяный богатырь, то вправо, то влево, но никогда не направляясь напрямик.

Он неразумно пользовался своей свободой. Иногда, расправляя свои гигантские плечи, он отрывал у суши кусок земли и, сжимая его в своих прохладных объятиях, создавал остров и некоторое время с детской нежностью ласкал и лелеял свою игрушку. Остров расцветал, покрывался зеленью, появлялись кусты и распускались цветы. Птицы вили там свои гнезда, дикий зверь кормил своих детенышей. Остров был букетом, которым Аракс украшал свою гордую грудь, подобно тщеславному юноше. Но вдруг все это как будто ему надоедало. Пенясь, вздымались его воды, яростно рычали и в несколько мгновений поглощали это прелестное украшение, не оставив даже следа от него.

Царь армянских рек обращался с созданными им островами так же, как армянский царь со своими обособленными нахарарствами.

И, правда, Аракс напоминал политическое положение своей страны. Когда хитрый перс и коварный византиец, как два горных массива, объединяясь, теснили ее, протест ее и сопротивление были беспредельны. Она применяла всю свою ярость, чтобы избавиться от их гнета. А когда эти два союзника нарушали свое единение и Армения обретала свободу, тогда она начинала заниматься своими внутренними распрями. Со всей жестокостью уничтожала она свои нахарарства, как чудовищный Аракс размывал и поглощал зажатые им островки.

Охота предполагалась на одном из островов Аракса, называемом «Княжим». Когда-то один из сюникских князей пригнал на этот остров несколько пар диких зверей. С тех пор они там размножились.

Конный отряд охотников выехал с восходом солнца. Утро был тихое и прохладное. Даже «красный ветер», который дул у этих берегов Аракса, принося с собою красноватые песчинки и наполняя воздух кроваво-красным туманом, — даже этот зловещий ветер не нарушал в это утро общего спокойствия. День был ясный и приятный.

Дорога вплоть до берегов Аракса была покрыта пышной кормовой растительностью. До войны здесь паслись княжеские кони тера Нахчевана. А теперь здесь пасся вьючный скот из стана персов. Попадались иногда голые остроконечные холмики: они сохранились как будто для того, чтобы поведать прохожим о том, как жестоко поступила с ними древность. Вековые дожди смыли мягкий земляной покров с этих холмиков и оставили лишь твердый безобразный скелет. Вот вдали появился большой караван верблюдов; горбатые, с изогнутыми шеями, стоят они друг за другом, точно повисли в воздухе. Вот с другой стороны, одна за одной, упираясь в небо, выстроились несколько башен. Все они стоят на тонко источенном пьедестале, который, того и гляди, разлетится от первого дуновения ветра. А вот поодаль вырисовываются на скалах причудливые силуэты людей, похожие на статуи окаменевших богатырей. Вот извивающийся дракон поднял свою чудовищную голову и грозит раскрытой пастью проглотить прохожего. По преданию, в этих краях в старину были поселены люди, потомки драконов, взятые в плен армянами. Ныне остались лишь их гранитные скелеты.

Это была завороженная, окаменевшая страна. По ней медленно и спокойно продвигался отряд конных охотников.

Вскоре охотники достигли долины небольшой реки Нахчеван, которая, с шумом ударяясь о каменистое дно, быстро бежала вперед и соединялась с Араксом. Здесь природа выглядела иначе. На всем протяжении берегов росли плакучие ивы, низкие тутовые деревья и дикие кусты, которые, сплетаясь вместе, образовали живую, почти непроходимую изгородь.

За нею простирались обильные плодами сады горожан. До войны эти чудесные, прекрасно обработанные сады вполне подтверждали древнейшую легенду о том, что армянин стал заниматься разведением винограда с того самого дня, когда Ной у подножия Арарата посадил первую лозу. Некогда здесь под лучами животворного солнца созревали тяжелые, сочные кисти отборного винограда области Гохтан. Из этого винограда получался тот благородный нектар, что вдохновлял певцов Гохтана. А теперь осыпавшиеся, изъеденные червями кисти винограда имели такой вид, точно были побиты сильнейшим градом. Рука персидского воина совершила это гнетущее опустошение. До войны здесь краснели, приветливо улыбаясь, яблоки, напоминавшие румяные щеки юных девушек. Скромные груши склоняли до земли свои густолиственные ветви, словно приветствовали поклонами прохожих. А теперь погнулись и повисли увядшие ветки. Рука ненасытного персидского воина совершила это безжалостное преступление. До войны желтые персики робко прятались за гигантскими абрикосовыми деревьями, прикрывавшими их своей широкой, густой сенью. Теперь же пожелтевшие от жажды абрикосовые деревья оголились, сбросив свое богатое зеленое одеяние, и имели такой жалкий вид, точно уже наступил конец осени. Не было заботливого садовника, который бы утолил их жажду и спас от преждевременной смерти.

Среди виноградников возвышались двухэтажные давильни, которые не раз служили убежищем гонимым изгнанникам. Девы, сподвижницы Рипсимэ[58]Группа проповедниц христианства — Рипсимэ, Гаянэ и др., по легенде, замученные царем Армении., долгое время скрывались в давильнях виноградников Вагаршапата. В мирные времена, с начала весны и до конца осени, в верхнем этаже давилен проживали семьи виноградарей. Они следили за виноградником, собирали плоды и в то же время наслаждались чистым и свежим воздухом среди приятной зелени. Виноградники являлись для них своего рода дачами. Теперь же не было видно никого. Давильни были пусты, а виноградники заброшены. Гром войны разогнал жителей. Одни бежали и укрылись в горах Вайоцдзора, другие попали в плен к врагу.

Виноградники занимали довольно большую площадь. Они были отделены друг от друга низкими глиняными стенами, между которыми проходили искривленные, запутанные дорожки, представлявшие темный лабиринт под тенью густых деревьев. Не раз эти страшные для врага лабиринты виноградников поглощали большие отряды врагов. Но теперь враг смело проходил по пустынным виноградникам Гохтана!

Самвел смотрел на эти грустные картины, и в сердце его ныла неизлечимая рана. Зато отец его был весел, ничто его не печалило, он был увлечен тем, что после тяжелых лет разлуки впервые имел счастливый случай вместе с сыном принять участие в блестящей охоте.

Они выехали из темных, запутанных переулков, и перед ними открылся широкий простор возделанных полей. Еще недавно поля эти казались чудесным золотистым морем тяжелых колосьев, обремененных обилием спелых зерен, вызывавшим в сердце земледельца безграничную радость. Но теперь из несжатых колосьев, высохших под палящими лучами солнца, высыпались зерна, и все поле клонилось от беспощадного ветра к земле, точно после страшного побоища. Зеленые, еще не дозревшие посевы проса и льна, не орошенные водой, поблекли и полегли на землю. Не было неусыпного работника, не было заботливого крестьянина. Скорбногласые жаворонки, влюбленные в поля, неустанно кружились на одном месте, хлопали крылышками и испуганно смотрели на уничтоженную жатву. Они, словно опечаленные горем, то бросались вниз, испуская вздохи, то возносились к небу и, паря в воздухе, продолжали свою грустную, скорбную песню. На ячменных полях табуны персидских мулов безнаказанно расхищали собранный в стога овес и больше топтали его, чем поедали.

Охотники миновали поля, несколько разрушенных сел и вступили в прибрежные зеленые равнины Аракса, покрытые густым кустарником и рощами одичалых деревьев. Вода, застоявшаяся у берега реки, превращала местность в болото. Гулко хлопали конские подковы по болоту, словно под ними была пустота. Иногда казалось, что упругая земля поднимается и опускается под тяжестью конских копыт. В этих местах таились глубокие ловушки Аракса, подземные страшные бездны. Они были наполнены густой черной грязью, поверхность которой, затвердев, образовала этот обманчивый опасный покров, по которому они теперь ехали. Эти бездонные пучины открывали иногда свой страшный зев и, как преисподняя, проглатывали путников. В такой пучине погиб вместе со своим конем армянский царь Артавазд во время охоты на берегах Аракса.

Солнце стояло уже довольно высоко; свежий утренний воздух приятно потеплел от солнечных лучей. Отряд конных охотников продолжал медленно и весело продвигаться вперед.

Самвел ехал на красивом буланом коне, подаренном ему в это утро отцом. За ним следовал юный Иусик, исполнявший должность оруженосца. Он держал длинное княжеское копье, большой лук, колчан, полный стрел, и длинный, тонкий ременный аркан, висевший в смотанном виде на седле. При Самвеле же была только сабля и маленький серебряный рог, подвешенный на золотом поясе.

Старик Арбак был в полном вооружении и казался от этого совсем помолодевшим. Он ехал впереди, а за ним сорок вооруженных слуг Самвела. Некоторые из них держали на руке соколов, другие вели на привязи нетерпеливых борзых. Громадные густошерстные овчарки, которых охотники называли волкодавами, и ищейки бежали на свободе. Все это были подарки отца.

Загонщики еще до восхода солнца начали выслеживать зверя. Они осмотрели все места, где могло быть его логово.

Рядом с Самвелом ехал отец, окруженный телохранителями, а неподалеку от них, на своем белом коне Меружан в сопровождении особого отряда. Его сопровождал полководец Карен вместе с подчиненными. Не участвовал в охоте только Хайр Мардпет.

Впереди всех гарцевало несколько знатных персидских юношей. Среди них был и юный Артавазд. Эти юные наездники своим роскошным вооружением вызывали всеобщий восторг. Но больше всех блистал юный Артавазд на своем ретивом коне. Он искрился безмерной радостью. За левым плечом у него висел серебряный колчан, наполненный стрелами, а за правым — лук, который был несколько велик для него. В руке он держал легкое копье, на поясе сверкал обоюдоострый меч в серебряных ножнах.

Самвел ехал молча, погруженный в размышления. Лишь иногда он посматривал вокруг себя, вглядывался вдаль, точно старался распознать местность. Его печальное лицо, как всегда, не выражало удовлетворения, хотя он и старался представиться веселым. Но он и в своей печали был прекрасен. За него резвился его буйный конь, который делал непрестанно высокие прыжки. Но Самвел опытной рукой легко сдерживал порывы горячего коня, словно тот был тихим ягненком. Отец смотрел на сына и восхищался им. Он страстно желал, чтобы сын отделился от отряда и немного погарцевал на зеленой бархатной площадке, раскинувшейся перед ними. Он даже намекнул на это, но Самвел отказался:

— Неудобно, отец! Прекрасный конь, которого ты мне сегодня подарил, еще не привык ко мне; да и я незнаком с его норовом. Мы можем не понять друг друга.

— Не бойся, — с улыбкой ответил отец. — Твой конь настолько же горяч и упрям, насколько умен. Его очень нетрудно приучить. Это самый лучший конь из конюшни царя царей Шапуха. Он получил его в подарок от князя Хамаверана. Когда я в последний раз представлялся царю царей, чтобы отдать ему смиренный поклон прощания, он мне подарил этого коня, сказав: «Иди, Мамиконян тер, помощь светлейшего Ормузда да будет с тобою, иди и соверши на этом коне поход в Армению; конь непременно принесет полный успех в твоих начинаниях!»

При этих словах отец протянул руку в сторону коня Самвела.

— Разве ты не заметил, что у него на лбу белая звезда? — Он указал на белое пятно в середине лба, похожее на белую звезду, которой природа наделила коня.

— Я вижу ее впервые, — сказал Самвел.

— Это признак удачи, — повторил отец.

— Не знаю, насколько эта звезда может сулить мне удачу, — сказал Самвел с двусмысленной улыбкой. — Кажется, мы проезжаем мимо болот? В этих местах много топей. Может случиться, что звезда на коне, подаренном Шапухом, потеряет свою силу в топях Аракса…

— Может быть, — ответил отец, скрывая свое недовольство, вызванное ироническим замечанием сына, — Но мы уже проехали топи.

Во время разговора отца и сына к ним подскакал Артавазд.

— Я не боюсь топей! — закричал он весело. — Хотя мой конь и без звезды удачи, но он легко перепрыгивает через любую пропасть. Напрасно Самвел важничает. Он всегда таким образом возвеличивает свою ловкость. Глядите, как я буду гарцевать!

Не дожидаясь просьб, юноша, сильно натянув поводья, начал стегать коня. Конь, сильно разгорячившись, взвился на дыбы, его большие прыжки вызвали в зрителях ужас. В любой момент можно было ожидать, что свирепый конь сбросит дерзкого всадника, Но юноша сидел так крепко, точно слился с конем в одно целое. Он держал себя настолько свободно и смело, что нельзя было ожидать большей самоуверенности.

Когда конь совсем разгорячился, юноша стал ловко описывать по ровной площадке круги. Конь скакал во весь опор, а Артавазд с поразительной быстротой переворачивался вокруг его шеи и снова вскакивал на седло. В такие моменты он был похож на веретено, быстро вращающееся вокруг своей оси. Его примеру последовали некоторые из персидских юношей; ловкость их езды была не менее интересна. Но все потускнело перед ловкостью юного Артавазда, в особенности, когда он взялся за изумительные упражнения с копьем. На всем скаку он метал копье так, что каждый раз оно вонзалось в намеченную точку без малейшего отклонения. Он подлетал к мишени, вырывал копье и снова метал его в цель. А если случалось, что копье, вонзившись, падало на землю, Артавазд немедленно наскакивал и, не вынимая ног из стремян, наклонялся и поднимал упавшее копье.

Иногда он гонялся за состязавшимися с ним персидскими юношами, которые делали вид, будто избегают его. Тогда юный герой налетал на них с быстротой орла, и его противникам редко удавалось отразить удар его копья своими щитами, хотя он бился с ними не по-настоящему, а лишь для показа. Когда же Артавазд пускался в бегство, противники не поспевали даже за пылью, взметенной его конем.

Военные упражнения совершались до тех пор, пока со всех сторон не раздались многократные крики одобрения: «Да здравствует Артавазд! Живи долго, Артавазд!» Потный, раскрасневшийся юноша подъехал к зрителям. От сильного напряжения его пламенные глаза искрились юношеским воодушевлением.

— Своей изумительной ловкостью ты затмил всех наших юношей, Артавазд, — сказал персидский полководец Карен. — Славное первенство на ристалище принадлежит тебе.

Артавазд, который иногда по-детски любил прихвастнуть, на этот раз, сознавая свое превосходство, скромно ответил:

— Нет, полководец, ваши юноши, вероятно, просто щадят меня, так как среди них я гость.

— Наоборот, они боролись с тобой во всю свою мощь, но ты защищался с изумительной храбростью. С нынешнего дня на твоем лбу воссияла звезда будущего героя.

— Как на лбу коня Самвела, — смеясь добавил жизнерадостный юноша.

— Шутки в сторону, — серьезно заметил Карен, — я предсказываю, что из тебя выйдет толк, непременно выйдет толк!

Разговаривая таким образом, всадники доехали до берегов Аракса. В этих местах берег был покрыт мягким красноватым песком. На этой плодородной почве росли разнообразные кусты и довольно густой мелкий лес, зеленой лентой окаймлявший русло реки. Протекая через красные камни и омывая красные берега, вода в реке тоже казалась красной.

Медленное и бесшумное течение Аракса производило такое впечатление, точно река стоит. Посреди плеса выделялся зеленым оазисом Княжий остров, на котором и должна была происходить охота.

Остров был ближе к левому берегу и отделялся от него лишь узкой протокой. Во время охоты через протоку наводили временный дощатый мост для переправы на остров. В обычное же время мост убирался. В этот день мост был наведен. Один его конец упирался в скалистый берег, а другой лежал на искусственной насыпи, сделанной на отмели острова. Река под мостом была быстротечная и довольно глубокая. Мост же был длинный и настолько узкий, что ехать по нему мог только один всадник. Вот почему переезд охотников занял довольно много времени.

Еще рано утром на красивой зеленой лужайке острова были устроены палатки для отдыха. Около палаток стряпчие Меружана разожгли огни и занялись приготовлением завтрака. Обед должны были варить позднее — из дичи.

Доехав до палаток, охотники сошли с коней, чтобы отдохнуть, позавтракать и затем начать охоту. Юный Артавазд не стал дожидаться завтрака; схватив кусок хлеба с сыром и наскоро разжевав его, он пошел блуждать по острову. Самвел остался с отцом. Старик Арбак вместе с слугами Самвела расположился на траве около палаток. Меружан, под руку с персидским полководцем Кареном, прогуливался перед палатками и о чем-то горячо с ним разговаривал.

Остров имел овальную форму; он был зажат между двумя протоками вдоль реки. На нем не было жилья. Виднелось лишь несколько маленьких шалашей, теперь пустовавших: в них жили когда-то сторожа острова.

Прекрасен был этот волшебный остров в своей дикой красе! Сколько любви и сколько слез видели его зеленые лужайки. Когда-то сюникский князь приезжал сюда с толпой наложниц и музыкантов. Гремела музыка, плясали танцовщицы и вино из серебряных сосудов лилось через край. Ночи напролет проходили незаметно, в беззаботном и шумном веселье. Даже стыдливые нимфы Аракса с тайной завистью смотрели на счастливых смертных, которые умели так ненасытно наслаждаться любовью и красотой женщин.

Да, прекрасен был этот волшебный остров! Высокие и стройные камыши с их, белыми, похожими на кисти верхушками тихо покачивались от легкого дуновения зефира и таинственно шуршали, переговариваясь сладострастно-влюбленным шепотом. Осторожная серна, вытянув длинную, гибкую шею, жадно обрывала сочные листья камышей. Едва заслышав подозрительный шум, она быстро скрывалась в кустарниках. А там, в сыром сумраке тростников, на холодном илистом ложе ворочался страшный вепрь, высокомерно прячась от жгучих лучей солнца. Озираясь во все стороны, трусливый заяц быстро пробегал по мягкому шелку травы. А стоявшая на мшистой вершине скалы взволнованная кабарга смущенно поглядывала вниз, точно хотела понять, зачем приехали сюда эти странные гости.

Пышная растительность вызывала восхищение своим разнообразием и обилием. Среди свежей, сочной зелени бросались в глаза блестящие головки различных водяных лилий, которые в других местах являются красой болот. Кое-где выглядывала дикая кувшинка на своем тонком стебельке, с длинными мечеобразными листьями, наполняя воздух приятным благоуханьем. Темно-красная роза то там, то здесь раскрывала свой роскошный бутон, улыбаясь темно-пурпуровыми, бархатистыми лепестками. Кусты и тонкие деревца росли так тесно, что даже на небольшом расстоянии нельзя было различить человека. Никакой конь не мог пробраться через густое сплетение зарослей, скрывших едва заметные тропинки. Проще было идти пешком.

После окончания завтрака каждый из охотников взял свое оружие, готовясь к облаве. Бдительные доезжачие вместе с собаками-ищейками давно уже рыскали по зарослям, выслеживая зверя.

Охотники, пустившись в путь, разделились на небольшие отряды и разошлись в разные стороны. Юный Артавазд присоединился к отряду Меружана, а Самвел — к отряду отца. К ним примкнул и персидский полководец Карен. Старик Арбак вместе, со слугами Самвела следовал за ними. Остальные персидские военачальники составили самостоятельные отряды.

Самвел с длинным и толстым копьем в руке молча шел впереди. Его смуглое лицо приняло медно-желтую окраску. Таким он бывал в минуты горячего боя и во время радостных развлечений охоты. Но не было теперь всего того, что мгновенно возбуждало, волновало молодое сердце. Его повергли в мрачные переживания совершенно иные обстоятельства.

— Самвел, — заметил ему отец тоном, в котором выражалась вся нежность родительского сердца, — будь осторожен, если встретишь вепря: они здесь страшно злые.

— Мне бы хотелось, отец, встретиться с тиграми или со львами, — грустно ответил Самвел, — но как жаль, что ни тигры, ни львы здесь не водятся. Хотел бы я, чтобы из волн Аракса выглянул крокодил и разъяренный напал на меня!

Самвел не был хвастуном. Отец это знал. Что же было причиной такой странной игры его воображения? Во время завтрака он пил очень мало; это заметил отец. Значит, его не могло возбудить и вино. Все же отец спросил:

— Может быть, этими прекрасными желаниями ты хочешь доказать свою храбрость? Но она не нуждается в таких доказательствах.

— Нет, отец, не для этого… Я далек от всякого тщеславия. Но мне хочется биться… биться насмерть…

Отец загрустил. «Он хочет биться насмерть… Что же навело тоску на светлую, молодую душу дорогого сына?» Эти мысли стали его ужасать.

Их разговор был прерван звуками рога доезжачего. Самвел бросился туда, откуда доносились звуки. За ним побежал юный Иусик, исполнявший обязанности оруженосца, и некоторые из слуг Самвела.

Появившееся животное было не из тех, о которых мечтал Самвел. Из ивовой чащи выскочил громадный олень с тяжелыми ветвистыми рогами. Он лениво посмотрел вокруг и, пригнув рога назад, попытался бежать, но собаки немедленно окружили его. Ни одна из них не решалась приблизиться к зверю. Острые рога его служили не только как щит, но и как копье. Едва он поворачивался, как собаки в страхе отбегали в сторону.

Самвел подоспел как раз вовремя. Олень яростно кинулся на него, собираясь распороть живот своему смелому противнику. Но Самвел быстро и ловко вонзил ему копье в правый бок. Копье ранило оленя, но не смертельно. Вторичный удар пришелся в бедро. Собаки снова окружили зверя. Самвел еще раз ударил копьем. На этот раз он снова попал в бедро. Олень повернулся и побежал, разорвав цепь собак. Из слуг никто не смог его задержать. Самвел бросился в погоню. С поразительной быстротой неслось животное, но еще быстрее бежал Самвел. Он с детства упражнялся в этом искусстве, которое являлось одним из главных предметов его обучения. Отец, стоя со своими спутниками, нетерпеливо наблюдал, чем кончится травля. Длинные гибкие ноги оленя едва касались земли; Самвел на бегу беспрерывно метал в него стрелы, но они, как легкие перья, повисали на туловище зверя. Израненное животное продолжало бежать, оставляя за собою на тропе кровавые следы. Слуги Самвела вместе с собаками бросались с разных сторон наперерез оленю, чтобы не дать ему возможность, бросившись в реку, переплыть на другой берег. За Самвелом бежал лишь его оруженосец, юный Иусик.

— Давай аркан! — крикнул на бегу Самвел, — а то этот негодяй замучит меня!

Иусик подал ему длинный аркан. Намотав один конец себе на левую руку и свернув другой конец клубком в правой руке, Самвел ловко накинул аркан на голову быстро бегущего оленя. Аркан запутался в его ветвистых рогах и упал на шею. Теперь уже нужна была только сила, чтобы удержать разъяренное животное, а иначе он поволок бы за собой смелого метателя аркана. Но Самвел одолел это без особого труда. Он так опутал арканом оленя, точно паук муху. Тут подоспевший Иусик поднял копье, чтобы прикончить зверя, но Самвел остановил его.

— Оставь, я хочу живым отвести, его к отцу.

При виде пойманной добычи Ваган беспредельно обрадовался. Рядом с ним стоял персидский полководец Карен.

— Как тебе это нравится? — обратился князь Ваган к полководцу.

— Чудесно, тому свидетель светлый Ормузд, чудесно! — воскликнул удивленный перс. — Знаешь ли, князь, охота на оленя труднее, чем на льва или на тигра, потому что олень быстроног и может убежать, а лев и тигр стыдятся бегства, они дерутся. А с дерущимся легче: либо победишь, либо будешь побежден.

Самвел подтащил оленя к отцу.

— Я свое сделал, — сказал он, вытирая пот, — у нас теперь достаточно мяса к обеду.

— Неужели ты не хочешь больше охотиться? — спросил отец.

— Я непрочь немного отдохнуть. Этот бессовестный порядочно-таки утомил меня, — сказал Самвел, указав на оленя.

Подбежавшие слуги унесли оленя. Самвел вместе с отцом направился к палаткам. Иусик последовал за ними. А персидский полководец Карен пошел посмотреть, что поделывают другие охотники.

Около одной из палаток отец сказал Самвелу:

— Войдем сюда, это наша палатка!

— Мне хочется немного прогуляться по острову и насладиться его красотой, — ответил Самвел, — палатки окончательно навели на меня тоску. Да и грешно сидеть в них, когда над тобой ясное небо, а вокруг шелковистая зелень и чудесные берега Аракса!

Отец снова заметил, что сын все еще мрачен. Чем же он так обеспокоен? Ведь все, что делалось сегодня, делалось лишь для того, чтобы занять и развлечь Самвела! А он как будто избегал всего этого. Он искал уединения, он стремился к тишине пустынных мест, чтобы быть с самим собой, чтобы углубиться в свои думы.

Отец не дал ему уйти одному, взял его за руку, и они вдвоем медленно направились в ту сторону острова, где было меньше зарослей.

Издали были слышны звуки охотничьих рогов, доносились разноголосые крики. Отец и сын шли медленными шагами по мягкой траве, украшенной пестрыми цветами, которая расстилалась перед ними подобно узорчатому ковру. Долго они шли молча, пока не очутились на берегу. Там их привлекли под свою сень плакучие ивы. Сын и отец сели рядом. Как приятно было в тени! Ивы давали им живительную прохладу своей непроницаемой листвой, хотя полуденное солнце уже начинало сильно палить.

Между отцом и сыном царило напряженное молчание. Оба хотели говорить, но не знали, с чего начать. Это было в первый раз, что они находились вместе и в таком уединении. Каждый из них готов был раскрыть свое сердце. Отец хотел подробно объяснить сыну свои намерения, рассказать, как он представляет себе его будущность, что он намерен сделать для его счастья. Кроме того, он хотел объяснить, каковы его политические задачи, относящиеся вообще к положению Армении. Сын же не нуждался в ясных объяснениях. Он уже все знал и все понял. Он хотел лишь заявить отцу, что все то, что отцом совершено и что он еще намеревается совершить, несомненно, приведет родину к невозвратной гибели, и что он, Самвел, отвергает славу, добытую на руинах родной страны.

Пока отец и сын сидели в щемящем душу молчании, которое в любой миг угрожало взрывом, юный Артавазд на другом берегу острова совершал чудеса. Его собаки выгнали из камышей свирепого вепря с белоснежными острыми клыками; страшно рыча, вепрь кидался из стороны в сторону, и всякий раз собаки всей стаей отскакивали от него, как мыши от кошки.

В тех местах охотились верхом, так как местность была довольно подходящая для езды на конях. Только у самого берега были тонкие заросли камышей, откуда собаки и выгнали вепря. Он всячески старался вернуться в свое мрачное логово, в камышовые заросли, но персидские юноши длинной цепью загородили ему дорогу. Каждый раз, когда вепрь приближался, они копьями отгоняли его назад. Поле сражения было предоставлено юному Артавазду, который должен был один на один сразиться с опасным зверем.

— Артавазд, держись дальше! Так нельзя!.. — крикнул ему Меружан, с особым интересом наблюдавший за борьбой юноши и свирепого зверя.

— Это что? — ответил Артавазд с обычным хвастовством. — Я однажды в лесах Бзнуника убил медведя…

Меружан поверил, но все же приказал персидским юношам помочь юному охотнику.

— Не надо, умоляю! — крикнул Артавазд весьма настойчиво. — Вели, чтобы мне не мешали. Я один прикончу зверя. Он мой, ведь я его нашел в топях камыша.

Меружан приказал не вмешиваться. Артавазд обратился к старику Арбаку:

— Дай мне твоего коня, дорогой Арбак! Мой пуглив, а твой конь стар и опытен, как ты.

Старик с неудовольствием слез с коня.

— Если бы не твой язык, голову твою унесли бы вороны.

Артавазд не обратил внимания на злую насмешку Арбака, вмиг вскочил на его коня, а своего отдал ему. В это время вепрь, попавший в ловушку, рыча и хлопая большими ушами, перебегал с места на место; он искал выхода, но со всех сторон встречал цепь персидских юношей. Артавазд стал гоняться за вепрем. Болотное страшилище то и дело направляло на коня Артавазда страшные клыки, но Артавазд всякий раз поражал его сильными ударами копья. Вскоре он заметил, что его удары не причиняют вепрю никакого вреда. Это его разозлило. Но еще более разозлился юноша, когда услыхал, как персидские юноши над ним подсмеиваются.

— Милый Арбак, — обратился он к старику с новой просьбой, — умоляю, дай мне твое копье; мое очень легкое и тонкое, боюсь, что оно сломается.

— Возьми, дорогой Артавазд, — добродушно сказал старик, — возьми мое копье, но вот рук своих я дать тебе не могу.

Меружан пояснил скрытую усмешку старика:

— Чтобы владеть копьем Арбака, надо иметь его крепкие руки, Артавазд.

— Да ведь и я не из мелких зверей, — ответил Артавазд, глядя в лицо Меружану с вызывающей самоуверенностью.

Хвастовство юноши вызвало на этот раз глубокую радость Арбака, который с удовольствием обменялся с ним копьями.

Копье действительно было несколько велико и тяжеловато для слабых рук Артавазда, но он знал, как нужно с ним обращаться, сидя на коне. Он присоединил к силе своих молодых рук огромную силу своего коня. Не теряя времени, Артавазд взял под мышку правой руки древко длинного копья и, держа его наперевес острием вперед, пришпорил изо всей силы коня и погнал его на вепря. Стремительный напор сильной лошади был вполне достаточен для того, чтобы копье вонзилось в бок вепря и пронзило его насквозь.

— Так было легко пронзить зверя, — смеясь закричали персидские юноши, — но посмотрим теперь, как ты вытащишь копье!

Артавазд круто повернул коня, конь рванулся и легко извлек копье, а огромный вепрь остался лежать на земле.

Со всех сторон раздались крики одобрения. Артавазд бросил добычу, которую слуги немедленно поволокли к палаткам, а сам подъехал к группе зрителей. Прекрасное лицо его сияло от радости. Он вернул старику Арбаку коня и копье, прошептав ему на ухо:

— Спасибо тебе за твою доброту, дорогой Арбак, иначе эти персидские щенки засмеяли бы меня.

Так продолжалась охота, в то время как Самвел вместе с отцом сидели на берегу острова. Самвел молча смотрел на красный поток Аракса, который нежными волнами ударялся о песчаные берега. Вода казалась похожей на алую кровь. Отец рассказывал ему о своих планах и намерениях, конечно, в той мере, в какой мог доверять сыну. Рассказал, что когда «с божьей помощью» они доставят пленных армян и евреев в Тизбон и когда он сам будет иметь счастье еще раз удостоиться милостивой награды царя Шапуха, они вместе с Меружаном вернутся в Армению, и здесь в качестве спарапета всей Армении он займется организацией находящихся под его началом армянских войск. Рассказал о том, какую форму намерен придать Меружан новому, им созданному государству. Он очень злобно говорил о «злодеяниях» и «безнравственности» Аршакидов и, увлеченный успехами Меружана, выражал свою глубокую радость по поводу того, что наконец-то они освободятся от невыносимого ига Аршакидов и что Армения под мощным скипетром Меружана вновь обретет мир и спокойствие. Самвел слушал молча. Слова отца, точно отравленные стрелы, вонзались в его опечаленное сердце.

Потом отец стал рассказывать о своих намерениях относительно Самвела. С особой радостью он сообщил, что царь Шапух много раз слышал о Самвеле, знает о его доблестях и что в Тизбонском дворце уже известно его имя. Надо только, чтобы Самвел представился царю царей Персии, и тогда Шапух обязательно назначит его начальником армянской конницы, находящейся в Персии. Таким путем Самвел станет приближенным персидского двора и вообще персидского царского рода. Его красота, дарования и благовоспитанность являются залогом того, что царь царей Персии выдаст за него замуж одну из своих дочерей с таким исключительно богатым приданым, какое получает всякий, имеющий счастье быть зятем царской семьи.

Самвел почти не слушал. Он выслушал со вниманием только начало рассказа отца, а каков будет его конец, он знал заранее. Он сидел, понурив голову, печальные глаза его были устремлены на обрубок толстого полусгнившего бревна, выброшенного рекой на берег. Иногда же его внимание отвлекал странный шорох, доносившийся из ближайших кустов. Отец заметил это и стал его успокаивать:

— Там шевелится, вероятно, какой-нибудь зверь, убежавший от охотников.

— Нет, это ветер шевелит кусты, — нехотя отозвался Самвел и снова стал смотреть на бревно.

Иногда даже самые незначительные предметы вызывают довольно занятные мысли. Глядя на кусок бревна, Самвел размышлял: «Если это толстое бревно, легкое от гниения, сбросить в воду, можно ли на нем переправиться на другой берег реки?..»

Ближние кусты действительно раскачивал ветер. Погода, столь тихая и прекрасная утром, после полудня стала хмуриться. Поднялся обычный в этих местах ветер, и в чистом воздухе закружилась тонкая красноватая пыль. На всякого, не знакомого с местными условиями, это странное явление производило гнетущее впечатление. Ясный горизонт внезапно окрашивался в багровый цвет и человеку начинало казаться, что с неба идет мелкий, распыленный кровавый дождь. Этот мрачный пейзаж как нельзя более соответствовал душевному состоянию Самвела.

— Странными свойствами обладает Аракс, — заговорил он, точно сам с собою, — удивительными качествами обладают и его таинственные окрестности. Лучезарное, ясное утро сменяется сумрачным, унылым днем и багровым туманом. На смену веселью, беспечной радости приходит щемящая тоска. Грустно! Я хотел немного забыться. Но напрасно… О, если бы я… Если бы я был злодеем! Может быть, и меня постигла бы та же судьба, что выпала на долю злого сына Арташеса… Во время охоты он вместе со своей лошадью утонул в пучинах Аракса. Земля не выдержала злодеяний царевича, которыми он насытил Армению: раскрыв свою страшную пасть, она поглотила его.

Отец с ужасом слушал Самвела.

— Почему ты вспомнил об этом печальном событии? — спросил он, взяв дрожащей рукой правую руку Самвела.

— Не знаю, быть может, потому, что мы находимся недалеко от тех роковых мест, где произошло это событие. Жалкий злодей исчез в пучинах Аракса, но не нашел успокоения… Каджи Масиса увели его, приковали к скале в темной пещере, где он мучается и до сих пор…

— Самвел! — воскликнул отец не своим голосом, — что с тобой? Откуда у тебя эти мрачные мысли? Ты хочешь смерти, тебе невыносима жизнь! Но ведь ты в таком возрасте, когда едва начинается цветущая весна твоего счастья! Чего же тебе недостает? Твой отец готов со всей свой родительской любовью сделать для тебя все возможное. Послушай, Самвел, ты даже не постигаешь своего безграничного счастья, щедрые блага которого еще ожидают тебя. Тысячи княжеских сыновей должны завидовать твоей славе, тысячи княжеских дочерей должны мечтать о супружестве с тобой! Ты же изберешь для себя прекраснейшую из прекраснейших несравненную дочь царя царей Персии.

— Ничто не может залечить раны моего сердца, отец, ничто не может изгнать из моей души печаль, день и ночь терзающую меня. Жизнь поистине стала для меня невыносимой, и я охотно бы умер, если бы знал, что после смерти нет иной жизни. Но люди уносят с собой в могилу свои горести. Это ужаснее, чем вечная мука и бездна ада…

При этих словах он повернул к отцу бледное лицо и продолжал с глубочайшим волнением в голосе:

— Отец, мы здесь одни, здесь нас никто не услышит. Позволь мне излить перед тобой все свои горести, все свои страдания.

— Говори, дитя мое, открой отцу свое сердце. Что тебя мучает? С того дня, как ты приехал, я все время замечаю в тебе какую-то тревогу, какое-то душевное беспокойство… Не скрывай ничего и будь уверен, что отец питает к тебе такую безграничную любовь, что может отозваться на все твои тревоги и посочувствовать твоему горю.

— Как же не горевать, как не печалиться, отец! Даже каменное сердце, даже душа, в которой вымерли все человеческие чувства, не могут оставаться равнодушными при виде того, что увидел я, того, что еще буду иметь несчастье видеть. С того дня, как я выехал из нашего замка, со дня, как я покинул Тарон, и до моего прибытия сюда, я находился среди варварских разрушений: видел города, превращенные в пепел, видел безлюдные села, видел разрушенные монастыри и храмы… На каждом шагу нога моя утопала в крови, да, в крови моих соплеменников. Кто же совершает эти преступления и для чего?

Отец совсем не ожидал от сына таких слов. Он остолбенел под градом упреков, в которых выражалась печаль его сына.

— Ты молчишь, отец, ты не отвечаешь. Мне понятен смысл твоего молчания. Но разгром родины, плач и слезы тысяч людей дают смелость твоему несчастному сыну сказать тебе, что все эти жестокости совершены руками двух людей, из которых один — мой отец, а другой — мой дядя, Меружан Арцруни…

— Великие дела требуют больших жертв, — прервал Самвела отец.

— Верно! Великие дела требуют больших жертв, — с горечью повторил Самвел, — но ты, отец, правильно ли сравнил величие дела с размерами преступления? Уничтожить родную страну, уничтожить родную веру и на развалинах Армении создать персидское царство, — вот то дело, которое ты, отец, называешь великим.

— Почему персидское царство? — с раздражением сказал отец. — Разве Меружан перс?

— А то кто же? И ты, отец, и он — вы отреклись от христианства и приняли религию персидского царя Шапуха. Армянские храмы заполнили персидскими магами и первомагами. Всюду принуждаете отречься от христианства. Моя мать уже стала огнепоклонницей и в благочестивом доме Мамиконянов устроила персидское капище. Мои братья теперь говорят между собой только по-персидски. Армянский язык изгнан из нашего дома. Вы уничтожаете армянские книги, чтобы распространить в Армении персидский язык и персидскую письменность. Вчера я видел своими глазами, как перед голубым шатром Меружана жгли армянские рукописи. Что же останется в нашей стране армянского после всего этого, если будет уничтожена религия, уничтожены язык, народные предания, если, наконец, армяне будут жить по персидским обычаям и молиться по-персидски? Можно ли такое государство считать армянским? Рано или поздно оно растворится, исчезнет в персидском царстве и вместе с ним исчезнут, сгинут народные святыни…

— Будь что будет! Лишь бы уничтожить династию Аршакидов, — ответил отец, все больше раздражаясь.

— А чем же были плохи Аршакиды?

— Ты еще спрашиваешь, Самвел! Ты ведь не ребенок! Достаточно только вспомнить то, чему ты был свидетелем сам. Сколько злодеяний совершил на твоей памяти царь Аршак, ныне обреченный на мучения за свои грехи в крепости Ануш. — Он стал перечислять подробно деяния Аршакидов и затем добавил: — Неужели ты хотел бы, чтобы такая порочная и запятнанная династия продолжала существовать?

— Поведение твое и Меружана еще хуже, — сказал Самвел, не выражая на этот раз сыновнего почтения. — Грязь не смывают грязью, а безнравственность не уничтожают безнравственностью. Для борьбы с ними есть иные меры… Среди Аршакидов были и сейчас имеются почитаемые люди, доблестями которых всегда должен гордиться армянский народ. Если же в этой славной семье за последнее время появились отдельные безнравственные люди, то это их собственные грехи, за которые они должны сами расплачиваться. Зачем же за их грехи наказывать весь армянский народ? Я скажу больше, отец, даже самые порочные цари из Аршакидов не доходили до того, чтобы предавать свою отчизну и родную церковь! А вы — ты, отец, и Меружан?!

Последние слова молнией поранили сердце отца. Все его радужные надежды, все горячие мечты рухнули разом. Он горячо надеялся, что сын будет не только сочувствовать, но и содействовать ему. А теперь его сын оказался противником, и притом таким противником, с которым очень трудно было сладить. Как с ним поступить? В душе князя с ужасающей силой боролось чувство родительской любви с требованием долга. Чему отдать предпочтение? Он сильно раскаивался, что дал повод сыну заговорить до такой степени откровенно! Но было уже поздно. Нужно было делать выбор: либо сын, либо начатое дело. Лишиться и того и другого было бы смертельно ужасно.

Между тем погода совсем испортилась; ураганный ветер яростно выл и беспощадно обдавал красной пылью собеседников. Но они не замечали этого.

— Ты приехал порицать своего отца, Самвел? — сказал князь после нескольких минут тяжелых душевных мук.

— Нет, отец, не для этого я приехал. Я приехал договорить с тобой об истинном, справедливом и честном, о чем никто не осмелился бы говорить с тобой, кроме меня. Я приехал просить тебя, умолять от всего сердца, во имя моей горячей любви к тебе оставить этот путь, который ведет к неотвратимой гибели нашу отчизну, а род Мамиконянов к вечному проклятию и осуждению.

Отец расчувствовался и мягко ответил:

— В тебе говорят горячие чувства молодости и чистота сердца, Самвел! Я не могу не радоваться, что ты сохранил эту душевную непорочность. Но указания сердца редко бывают правильными. К несчастью, в отношениях между государствами и народами очень малое место занимает то, что ты называешь добродетелью и нравственностью. Сильный всегда угнетает и уничтожает слабого. Что поделаешь? Беспощадная необходимость нашей жизни иногда направляет нас по этому пути и заставляет совершать такие дела, от которых может содрогнуться даже ад. То, что мы совершили, было неизбежно необходимо. Мы соединились с персами, чтобы освободиться от коварных византийцев. Персы — наши давнишние друзья. За последнее время христианство разделило нас и воздвигло между нами преграду. Обстоятельства требуют разрушить эту преграду и протянуть руку старому другу.

— Но в8ы разбиваете не преграду, а основание, — прервал Самвел.

— Отнюдь нет! Слушай, Самвел! Мне пришлось бы долго говорить, если бы я начал тебе доказывать, что, отрекаясь от веры в Иисуса Христа и возвращаясь к прежним нашим богам, мы ничего не теряем. Я тебе повторяю то же, что сказал несколько минут тому назад: великие дела требуют больших жертв, и мы вынуждены были принести эту большую жертву.

— Но где же то великое дело, ради которого вы приносите в жертву веру, церковь? — спросил Самвел, снова придя в возбуждение.

— Низвержение древней тирании, гибель Аршакидов, — ответил отец. — Неужели ты считаешь это маленьким делом?

— Я не считаю. Но ради чего вы стараетесь погубить Аршакидов?

— Если мы их не погубим, то они погубят нас. Разве ты забыл, с какой яростью царь Аршак и его отец уничтожали нахарарские княжества?

— Не забыл! Но я вновь скажу тебе, что для предотвращения своеволия Аршакидов существуют иные, более подходящие средства.

— Нет никаких иных средств, кроме тех, которые нами применяются и будут применяться. Армянские нахарары разделились на две большие партии: одна, под руководством духовенства, старается сохранить разбитый трон Аршакидов; другая идет за мной и Меружаном и хочет, уничтожив старое, образовать новое царство. Вполне естественно, что внутренняя распря должна была превратиться в войну. Наши противники обратились за помощью к Византии, а мы стали искать поддержку у персов. Началась внутренняя кровопролитная борьба. Чем она кончится, бог ведает, но пока удача на нашей стороне.

— Знаю, что на вашей стороне. Но пусть вас не прельщает этот обманчивый успех…

Говоря это, Самвел схватил отца за правую руку.

— Слушай, отец! Внемли мольбе своего страдальца сына: не оскверняй вечным позором светлую память наших предков Мамиконянов! Еще не поздно! Еще есть возможность поправить дело. Уничтожьте этот проклятый персидский стан, присутствие которого оскверняет армянскую землю. Удалите персов! Отпустите пленных армян: пусть они разойдутся по домам и утрут слезы своих близких. Пусть не будет сражений, пусть не будет войны, ставшей причиной стольких бедствий. Пусть восстановится мир и армянская земля наслаждается прежним покоем. Я пойду к Меружану, буду просить его о том же, стану целовать его ноги, чтобы он внял моей мольбе.

Отец встал и сердито сказал:

— Напрасны будут твои мольбы и просьбы, Самвел! Меружан не из тех, которые прислушиваются к словам невежд.

Кровь горячо ударила в голову Самвела.

— Отец! — воскликнул он взволнованно, и глаза его загорелись гневом. — Это я — невежда?

— Да, ты, Самвел! Мне не удалось разъяснить тебе мои мысли и мои задачи. Теперь остается спросить тебя: к какой партии ты принадлежишь?

— К той партии, которая осталась верна церкви и любимому царю.

— Значит, ты мне не сын. Кто не с нами, тот против нас. А таких мы умеем наказывать беспощадно.

— И ты мне не отец!

— Самвел!

— Что, предатель?

Отец схватился за меч. Но сын уже обнажил свой меч. Он сверкнул в его руке и, как молния, вонзился в сердце Отца. Ваган Мамиконян упал, тяжело выдохнув:

— Отцеубийца!

Неподвижной статуей стоял Самвел и смотрел на лежавшего в крови отца. Затем он отер рукою слезы и поднес к дрожащим губам маленький серебряный рог.

Зловещие звуки рога возвестили об ужасном событии. Со всех сторон острова раздался гул ответных рогов.

Ветер, бешено завывая, носился бурей, крутя в воздухе густую красную пыль. Горизонт окутался сумраком темно-кирпичного цвета, затемнявшим вечерние лучи солнца. Под напором бешеного ветра зеленые кусты и колючие заросли то пригибались к земле, то снова поднимали свои колеблемые ветром верхушки. Испуганные воробьи носились в воздухе, точно маленькие клочья ваты. Даже быстрокрылый сокол с трудом сопротивлялся яростному напору разбушевавшейся стихии. Буря постепенно усиливалась; человек и животное, пресмыкающиеся и птицы искали себе пристанища. Глубоководный Аракс вздымался над берегами, как будто хотел увидеть, что происходит вокруг. Княжий остров содрогался перед буйными волнами, которые, казалось, готовы были в любой миг поглотить его бесследно.

В общей суматохе охота на зверей прекратилась; началась иная охота.

Вначале казалось, что охотники, испуганные силой урагана, потеряли друг друга и рассеялись по разным сторонам острова, чтобы найти убежище. Никого не было вокруг. Особенно заметно было отсутствие людей Самвела.

Виден был только белый всадник — Меружан.

Он спешно гнал свою лошадь в сторону палаток. Велико было его удивление, когда он нашел палатки опрокинутыми и пустыми. «Быть может, — подумал он, — ветер опрокинул палатки и люди в страхе разбежались, боясь, как бы разъяренный Аракс не затопил остров. Нет, тут, как видно, кроется заговор», — промелькнула у него мысль, и он, схватив висевший у него на груди изогнутый рог, затрубил. Но никто не отозвался. Он поспешил к мосту. То там, то тут попадались трупы. Он их узнавал. То были его люди и люди Самвела. По гордому лицу Меружана пробежала горькая усмешка: «Дети устроили нам ловушку!»— подумал он и погнал лошадь дальше.

Вдруг одновременно с ревом ветра послышался свист: чья-то стрела ударила ему в бок, но со звоном отскочила. За ней полетела вторая, третья… Последняя застряла в бедре.

— Ах, если бы я знал, что на тебе кольчуга! — послышался резкий голос из ближайших зарослей, заглушенный быстрым ветром.

Меружан беспокойно посмотрел во все стороны. Погнал лошадь туда, откуда летела стрела. Густые заросли преградили ему путь. В это время новая стрела попала ему в голову и снова отскочила.

— Тьфу, черт возьми!.. — послышался сердитый голос. — У него и голова, в железе!..

Меружан в глубоком волнении повернул коня, не зная, куда ему направиться. Он схватил стрелу, которая все еще торчала у него в бедре, и с гневом выдернул; ее; кровь полилась ручьем. Горькая усмешка снова появилась на его гордом лице. Покачав головой, он сказал себе: «Прежде мы охотились на зверей, прячущихся в зарослях, а теперь из зарослей за нами охотятся сидящие в засаде люди».

В засаде же находился не кто иной, как юный Артавазд. Ему выпало на долю поразить Меружана. Но его горячее желание осталось неисполнением. Его, стрелы попадали в железный панцирь Меружана, скрытый под его одеждой. Артавазд ощупью прополз через кусты и заросли и вышел на ту сторону острова, где был привязан его конь. Он вскочил на него и помчался к своим товарищам.

В это время по другую сторону острова в густой пыли урагана боролись двое: старик Арбак и персидский полководец Карен. Перс сердито кричал:

— Довольно, старая лисица! Помни, что ты наш гость и я щажу тебя!

— Спасибо за любезность, — улыбаясь ответил старик. — Когда перс впадает в отчаяние, он становится великодушным.

— Ты убил моего коня, и я теперь пеший, а сам ты сражаешься, сидя на коне.

— Я сейчас сойду с коня, пусть наши силы будут равными!

Арбак соскочил с лошади и отвел ее в сторону. В этот момент хитрый перс вскочил на его коня и мигом умчался.

Самвел после рокового убийства искал Меружана. Долго он бродил по острову, желая встретиться с ним и горя жаждой мести. Но вместо Меружана он наткнулся на старого Арбака, который остолбенело смотрел в ту сторону, где исчез его трусливый противник.

— Меня обманули! Ужасно обманули! — проговорил он, обращаясь к Самвелу. — Десять ударов копьем не так бы меня огорчили, как этот обман.

Он рассказал Самвелу, какую шутку сыграл с ним перс.

— Не беда! — ответил Самвел, утешая огорченного старика, — Мы еще с ним встретимся. А теперь труби в рог, пусть соберутся наши люди.

Старик затрубил.

Из сорока телохранителей Самвела появилось только семеро. Остальные лежали в разных концах острова либо мертвые, либо раненые. Молодой человек с грустью посмотрел на оставшихся и сказал:

— Семеро! Таинственное число!..

— А у врагов наших и того не осталось! — вдруг послышался голос.

Самвел посмотрел в сторону, откуда донеслись эти слова. Артавазд бросился ему на шею.

— Мне не посчастливилось, — сказал он с сожалением, — я пробил Меружану только бедро.

— Разве ты не знаешь, что он колдун? Железо и сталь его не берут.

— Я это видел своими глазами. Но теперь я знаю, почему не берут!

Вечерело. Солнце закатывалось.

Юный Иусик подвел Самвелу коня. Весь отряд сел на коней и направился к мосту. Переехав через мост, Самвел приказал его разобрать.

— Пусть спят покойники! Разберите мост, чтобы звери не тревожили их.

Они быстро разобрали временный мост и бросили части в воду. Волны унесли их, как легкие щепки.

Все покинули остров. На нем остался лишь один Меружан. Когда он подскакал к тому месту, где была переправа, солнце уже село… Увидев, что мост уничтожен, он заметался, как зверь в железной клетке, но духом не пал. Измерив гневным взглядом ширину протоки, он понял, что лошадь не в состоянии ее перескочить. Он поглядел на бушевавший Аракс. Пенясь, вздымались волны; река гулко ревела. Он погнал коня в реку. Белый конь перерезал бурные стремнины и благополучно вынес всадника на противоположный берег. Раненый зверь спасся от ловушек Аракса.