Онлайн чтение книги Сатанстое [Чертов палец]
ГЛАВА VII

После того я не раз виделся с Аннеке Мордаунт то на прогулке, то у них дома, а в день званого обеда мистер Бельстрод сделал мне честь, посетив меня у моей тетки. Он сообщил, что также приглашен на обед и что прямо из-за стола все отправятся в театр на любительский спектакль офицеров.

— Если вы потрудитесь зайти в ресторан «Корона», то найдете там оставленные на ваше имя билеты для вас и для ваших друзей, в том числе и для вашего родственника, мистера Дирка Фоллока; если не ошибаюсь, так его зовут? У этих голландцев всегда такие странные имена, не правда ли?

— Они могут казаться странными англичанину, как и наши, вероятно, кажутся странными им, — сказал я, — а что касается Дирка Ван Валькенбурга, то он не мой родственник, а родственник Мордаунтов.

— Их или ваш, не все ли равно! Я знал, что он состоит в родстве с кем-то из моих знакомых, и этого было достаточно для приглашения. Когда я смотрю на него, то всегда сожалею, что он не состоит в отряде гренадер.

— Несомненно, он там был бы у места, но голландцы очень привязаны к своей родине и почти никогда не вступают ни в войска, ни во флот, как мы, колонисты английского происхождения. Это, конечно, не мешает семье Ван Валькенбургов быть самыми верноподданными слугами Ганноверского дома.

— Так, значит, вы приведете к нам вашего друга! Конечно, наш спектакль едва ли чем может прельстить вас, но приходите хотя бы просто с целью убить время. Однако мне пора спешить на репетицию! — добавил майор и стал прощаться.

После его ухода я отправился в «Корону» за билетами, а оттуда на Мэль, излюбленное место прогулок высшего общества. Два оркестра военной музыки, помещенных у кладбища при церкви Святой Троицы, играли попеременно для увеселения гуляющей публики. Некоторые ворчуны in petto высказывали мнение, что выбор места для помещения музыкантов был не совсем удачен. Но разве можно было громко порицать то, что решили господа военные? Когда я пришел на Мэль, гулянье было в полном разгаре; всюду мелькали мундиры военных и даже моряков, дамы щеголяли нарядными туалетами. Я остановился и стал искать глазами мисс Мордаунт; я положительно не мог не думать о ее красоте, грации, миловидности и приветливости; только мысль о Дирке несколько тревожила меня. Но Аннеке была его двоюродной сестрой, и такое родство было слишком близким для вступления в брак, по мнению моего деда, и я от всей души разделял теперь его мнение. И вот я увидел ее под руку с Мэри Уаллас в сопровождении Бельстрода, увивавшегося подле нее, и Гарриса, разговаривавшего с Мэри. Быстро отвернувшись, я хотел уйти, даже не раскланявшись с ними, но майор окликнул меня:

— Как, Корнелиус Львиное Сердце, вы не узнали ваших друзей? — воскликнул он достаточно громко, чтобы заставить меня обернуться.

Сконфуженный, я кое-как оправдался, и Аннеке, видя мое смущение, поспешила выручить меня.

— Мне кажется, — сказала она, — что прозвище Львиное Сердце, хотя и является вполне заслуженным мистером Литльпэджем, более подходит к военному, чем к гражданскому человеку. Не правда ли, мистер Литльпэдж, вы с удовольствием уступите его господам военным?

— Я весьма желал бы втянуть вас, мистер Литльпэдж, в ту войну, которую беспрерывно ведет со мной мисс Мордаунт. Она постоянно пренебрегает нами, беднягами, переплывшими бурный океан для того, чтобы защитить колонии от французов, и в том числе, главным образом, жителей Нью-Йорка, которые за это не питают к нам ни малейшей признательности. Будьте же судьей между нами!

— Но прежде чем принять на себя эту роль, необходимо, чтобы он знал, в чем должны состоять его обязанности и ответственность! — возразила мисс Аннеке и принялась излагать мне суть их разногласий.

Затем разговор перешел к предстоящему спектаклю.

— Знаете ли, кузина (Бельстрод часто называл Аннеке кузиной), что я страшно боюсь вашей критики? Вы и так уже недолюбливали нас, военных, и в особенности наш полк, а тут еще явитесь судьей нашего доморощенного искусства.

— Моя критика в данном случае будет критикой полного невежды, — засмеялась она, — так как сегодня я первый раз в жизни буду в театре. Мы с вами, мистер Бельстрод, будем одновременно дебютировать: вы — на сцене, а я — в зрительном зале. Но скажите вполне ли приличен этот род развлечений?

— На этот счет взгляды за последнее время весьма изменились. В высшем обществе многие устраивают теперь любительские спектакли у себя на дачах. Эта мода пришла к нам из Франции; как вам известно, сэр Гарри, мой батюшка, не вполне его одобряет, и моя матушка также.

— Но вы, вероятно, надеетесь, что когда они узнают о ваших успехах, то позабудут, на каком поле вы пожали ваши лавры, — пошутила Аннеке. — Однако время идет, а нам надо еще переодеться к обеду, Мэри. Итак, до свиданья, господа, не забудьте, что мы вас будем ждать.

Этим она дала нам понять, что не желает, чтобы мы их провожали, и мы, откланявшись, остались одни. Бельстрод взял меня под руку, и мы направились на Дюк-стрит, где жил и он, и я; Гаррис же продолжал еще прогуливаться, отыскивая знакомых.

— Знаете ли, Литльпэдж, это прелестнейшая девушка во всей колонии, и несколько месяцев пребывания в Лондоне сделают из нее настоящую великосветскую львицу! — сказал он с жаром и искренностью, удивившими меня.

— Что касается меня, то я не вижу в мисс Мордаунт никаких недостатков, — возразил я, — и всякое изменение в ней могло бы только быть ей в ущерб. — На этот раз очередь быть удивленным оказалась за моим собеседником. С минуту он пристально смотрел на меня, затем перевел разговор на другую тему, и об Аннеке мы больше не заикались.

Бельстрод был умен и образован, и я слушал его с истинным наслаждением. «Вот, — думал я, — самый подходящий муж для Аннеке; он красив, умен, богат, родовит и образован. Чего еще больше? Он не может встретить отказа. Надо мне унять свое сердце, не то оно сделает меня несчастным!» — и я решил следить за собой.

Я был молод, считал себя весьма разумным и принимал самые благие решения; расставаясь с майором, я обещал ему зайти за ним, чтобы вместе отправиться на обед, и сдержал свое обещание.

— Хорошо, что в Нью-Йорке принято ходить пешком, — сказал Бельстрод, беря меня под руку, — потому что экипажам было бы трудно проезжать по этим узким улочкам. Что же касается портшезов, то для меня отвратительно видеть в них мужчину.

— Многие из лучших семейств Нью-Йорка имеют свои экипажи и пользуются ими, — сказал я, — но здесь даже дамы ходят пешком, и это считается хорошим тоном, так что, вероятно, сегодня в театр большинство из них придут, вместо того чтобы приехать.

Наконец мы добрались до Кроун-стрит.

— Я не понимаю, как мистеру Мордаунту пришла фантазия построить себе дом чуть не в пригороде, — заметил Бельстрод. — Приходится совершенно нарушать все свои привычки, чтобы посещать его. Такая даль!

— А между тем мне кажется, что здешние расстояния должны бы вам казаться пустячными по сравнению с лондонскими, — возразил я. — Правда, там вы пользуетесь экипажами!

— Да, конечно, но смотрите, не проговоритесь, мисс Аннеке, что я нахожу это расстояние слишком большим. Это может показаться ей обидным.

Я утвердительно кивнул головой как раз в тот момент, когда перед нами дверь отворилась и мы вошли в дом.

В гостиной собрались уже все приглашенные, кроме нас и Гарриса, имевшего привычку постоянно всюду опаздывать. Всего было человек двенадцать.

— Ну, теперь, за исключением Гарриса, все, кажется, в сборе, — сказал Герман Мордаунт, обращаясь к дочери. — Будем мы его ждать или нет? Он обыкновенно опаздывает.

— Дело в том, что теперь он важная персона: его отец только что получил баронство, и он имеет право вести хозяйку дома к столу. Вот что значит быть сыном ирландского барона!

Это была новость, которой никто еще не знал, и это дало повод к новым обсуждениям: садиться без него за стол или подождать?

— А за отсутствием сына свежеиспеченного ирландского барона, вы полагаете, я должна была бы подать руку сыну английского баронета, который здесь налицо? — сказала Аннеке, смягчая улыбкой легкую иронию, слышавшуюся в ее словах.

— Я возблагодарил бы Бога, кузина, если бы вы мне отдали не только руку, но и сердце! — ответил Бельстрод, понизив голос, но все же достаточно громко, чтобы я мог слышать.

Это было слишком ясно, и я с тревогой следил за Аннеке, желая знать, как она примет это признание. Но она не проявила при этом ни малейшего волнения и, по-видимому, приняла слова майора за шутку.

— Мне кажется, папа, следует приказать подавать, — сказала она, обращаясь к отцу. — Мистер Гаррис может обидеться, если не застанет нас всех за столом; он подумает, что его часы стали уходить вперед и что он явился на полчаса раньше, чем хотел.

— Да, это будет полезный урок Гаррису, — сказал Бельстрод, — и вполне заслуженный, потому что, когда я ему на днях сделал дружеское замечание по поводу его дурной привычки всюду опаздывать, знаете ли, что он мне ответил? «Так как теперь после лорда Лаудона, главнокомандующего, губернатора да еще нескольких высокопоставленных лиц, мне принадлежит право председательствовать на всех обедах, то, если я явлюсь рано, мне придется вести к столу всех старух и сидеть рядом с ними; тогда как, если я запоздаю, мне может представиться случай пристроиться к какой-нибудь из дочек». Но сегодня его расчет не пойдет ему впрок, так как хозяйке еще не минуло пятидесяти лет.

— Я не думала, что мистер Гаррис такой хитрый, — покачав головой, усмехнулась Аннеке, — а вот и он, как раз вовремя, чтобы заявить о своих правах.

— Ах, негодный! Ведь он таки вспомнил ваш возраст! И, как видите, преодолел свою привычку.

Едва только Гаррис переступил через порог, как доложили, что обед подан; все взоры обратились на Гарриса. Но прапорщик, который по годам был даже моложе меня, стеснялся заявить о своих правах и с минуту стоял в нерешимости. Этой минутой воспользовался мистер Мордаунт, бывавший не раз в Англии и прекрасно знакомый со всеми обычаями высшего света.

— Господа, — сказал он, — прошу вас заметить, что сегодня мы собрались, главным образом, чтобы чествовать мистера Корнелиуса Литльпэджа и чтобы отблагодарить его за оказанную моей дочери услугу, а потому, надеюсь, он предложит мисс Мордаунт руку, чтобы вести ее к столу.

При этом неожиданном обороте дела я почувствовал себя крайне неловко и едва смел взглянуть на мисс Аннеке, ведя ее в столовую; рука моя дрожала под ее рукой, и когда все сели за стол, я сел подле нее. Это был, в сущности, первый парадный обед, на котором я присутствовал в своей жизни.

— Если бы я знал, что здесь предстоит такой обед, мисс Мордаунт, — проговорил я, когда подали жаркое, — то мой отец был бы счастлив прислать вам дичь, которую сам настрелял; он прекрасный охотник и бьет очень много дичи.

С моей легкой руки после этого разговор перешел на охоту. Вест-Честер вообще славится своими превосходными охотами. Все мужчины увлеклись этой темой, а так как дам было всего только две — мисс Аннеке и мисс Уаллас, то они вскоре запросили пощады.

— Вы забываете, господа, что мисс Уаллас и я не охотимся!

— Если не считать стрел Купидона, — возразил Бельстрод с присущей ему находчивостью, — потому что этим оружием вы владеете в совершенстве и производите настоящие опустошения; об этом мне хорошо известно.

Перед концом обеда провозглашено было несколько тостов, в том числе Аннеке провозгласила тост «За актеров-любителей», пожелав им таких же лавров на поприще искусства, как и на полях чести. Гаррис ответил тостом от имени полка, закончив его пожеланием всех благ нью-йоркским дамам, отличающимся не только красотой, но и умом.

После выхода из-за стола дамы и несколько кавалеров прошли в гостиную, и всякий поочередно спел что-нибудь. Аннеке обладала прелестным голосом, и Бельстрод был положительно в восторге от ее пения, и я также.