Онлайн чтение книги Счастливые сестры Тосканы The Star-Crossed Sisters of Tuscany
Глава 2. Эмилия

Эмвилл – так я называю свою квартирку в трехэтажном доме на Семьдесят второй улице – находится в четырех кварталах от пекарни на Двадцатой авеню. Сегодня я, как обычно, иду пешком и несу сумку с пирожными. Солнце в конце августа уже не так жарит, и чувствуется, что лето клонится к закату.

Бенсонхёрст скромно приткнулся между Кони-Айлендом и Бей-Ридж, более благородными районами Бруклина. В детстве я мечтала о том, как уеду из этой скучной этнической общины в какое-нибудь более привлекательное место. Но в Бенсонхёрсте живут все мои родные, начиная с бабушек и дедушек. Я уже не говорю о тысячах итальянцев, которые обосновались здесь в двадцатые годы прошлого века. Когда-то этот район Бруклина назывался Маленькая Италия, у нас здесь даже снимали кинофильм «Лихорадка субботнего вечера». Сегодня все изменилось. На каждый итальянский ресторан или магазин приходится либо русская пекарня, либо еврейская кулинария, либо китайский ресторан. Бабушка называет это invadenza – вторжение.

Я вижу наш старый кирпичный дом блокированной застройки. Другого дома в моей жизни не было. Когда мои родители в восьмидесятом отправились в свадебное путешествие на Ниагарский водопад, бабушка Роза и дедушка Альберто перебрались со всеми своими пожитками на первый этаж, а маме и папе предоставили свить гнездышко на втором.

С тех пор папа так тут и живет. Иногда я думаю о том, как мой отец, бывший на десять лет старше мамы, воспринял уклад жизни ее родителей. Имел ли он возможность выбирать? А моя мама? Она была такой же волевой и непреклонной, как и бабушка?

У меня не сохранилось воспоминаний о Джозефине Фонтана Луккези Антонелли. В памяти осталась только расплывчатая картинка: вот мама стоит у плиты, помешивает в кипящей кастрюле что-то пахнущее яблоками и корицей и, улыбаясь, рассказывает мне сказку. Но Дария говорит, что это все мои фантазии, и, возможно, она права. Когда мама умерла от тяжелой болезни (у нее был острый миелоидный лейкоз), сестре исполнилось четыре года, а мне – только два. Так что наверняка той женщиной у плиты на самом деле была бабушка Роза, мама нашей мамы. Вот только образ улыбающейся сказочницы совсем не вяжется с этой суровой женщиной, которая, сколько я себя помню, постоянно на меня злилась. Впрочем, это нетрудно понять, ведь ее дочь заболела как раз в ту пору, когда была беременна мной.

У тротуара останавливается мистер Копетти в сине-серой униформе:

– День добрый, Эмми. Возьмешь почту сейчас или лучше опустить в ящик?

Я трусцой подбегаю к нему:

– А что там у нас сегодня интересного?

Мистер Копетти хмыкает и, порывшись в холщовой сумке, передает мне стопку бумаг с ярким глянцевым флайером, который обхватывает ее, как лепешка тако.

– Как раз то, чего мне не хватало. – Я мельком просматриваю почту. – Заявки на кредитные карточки и скидочные купоны из «Кей фуд», которыми я постоянно забываю воспользоваться.

Почтальон улыбается и поднимает руку:

– Хорошего дня, Эмми.

– И вам тоже, мистер Копетти.

Я подхожу к дому, выкрашенному в бежевый цвет, и поднимаюсь на крыльцо. Патриция Чофи громко распевает арию из «Травиаты». Сквозь стеклянную дверь видно, что, несмотря на то что CD-плеер девяностых – самая новая вещь в парикмахерской – включен на полную катушку, дядя Дольфи крепко спит в одном из кресел, предназначенных для клиентов. Но вот странное дело: его всегда мгновенно будит звон дверного колокольчика. Я тяну за ручку. Дядя, как я и ожидала, встряхивается, вытирает слюну с подбородка и поправляет очки.

– Эмилия! – В его голосе столько радости; можно подумать, что мы не виделись несколько недель.

Мой дядюшка не красавец, но очень милый: у него пушистые седые кудри, а щеки такие, словно ему только что вырвали все зубы мудрости. Как правило, он облачен в темный парикмахерский халат с тремя зажимами на правом отвороте воротника и с вышитым именем Дольфи на кармане.

– Привет, дядя Дольфи! – громко, чтобы перекричать оперную певицу, здороваюсь я.

Строго говоря, младший брат бабушки Розы приходится мне двоюродным дедом, но в семействе Фонтана не любят все усложнять, когда речь идет о родственных связях.

Я протягиваю пакет:

– Сегодня – фисташковое печенье и ломтик панфорте.

– Grazie[5]Спасибо (ит.) ..

Дядя берет у меня пакет, и в этот момент его слегка пошатывает, но я делаю вид, будто не замечаю этого. Дольфи семьдесят восемь, но он все еще гордый мужчина.

– Нож принести? – спрашивает он.

– Нет, спасибо, это все тебе, – как всегда, отвечаю я.

Дядя подходит к установленному на зеркале плееру и рукой в старческих пигментных пятнах убавляет звук. Ария стихает. Я, оставив свою почту у кассы, подхожу к старенькому столику, заваленному журналами и рекламными буклетами, и делаю себе чашку кофе со сливками.

Мы с дядей садимся в стоящие рядом пустые кресла. Пока Дольфи лакомится десертом, его очки в прямоугольной металлической оправе постепенно сползают на кончик носа. У меня точно такие же очки, только у дяди они в два раза больше.

– Тяжелый выдался денек? – спрашиваю я.

– Sì, – отвечает он, хотя в его маленькой парикмахерской, как обычно, ни души. – В высшей степени.

Когда я была девочкой, тут клубился народ: в такое время трое мужчин ожидали своей очереди на стрижку, один на горячее бритье и еще двое играли в «скопу» в задней комнате. Парикмахерская Дольфи была чем-то вроде клуба: здесь слушали оперу, горячо спорили и обсуждали местные сплетни. В наши дни клиентов у дяди не больше, чем желающих позвонить в телефонной будке. И неудивительно: кому захочется подставить свою шею старику, который держит опасную бритву в трясущейся руке?

– Твоя кузина и моя внучка Лучана собиралась сегодня зайти подстричься. Я обещал выкроить для нее время, – дядя смотрит на часы, – но она, как всегда, опаздывает.

– Наверное, на работе завал, – говорю я и тут же прикусываю язык.

Моя кузина Люси – троюродная сестра, если быть точной, – девушка импульсивная и очень любит развлекаться. Учитывая тот факт, что ее очередной бойфренд по совместительству является также ее коллегой, легко предположить, что Люси действительно очень занята на работе.

Я меняю тему:

– А как там тетя Этель?

Дядя Дольфи приподнимает брови:

– Прошлой ночью видела сестру. Она всегда рада повидать Адриану. – Дядюшка ухмыляется и вытирает губы салфеткой. – Эх, если бы я только мог заставить эту женщину появляться почаще!

Тетя Этель и дядя Дольфи живут в двухкомнатной квартире над парикмахерской, и тетя верит, что к ним являются привидения. Она уверяет, что видит духов своих покойных родственников. Я подозреваю, что это одна из причин, по которой ее муж днем часами сидит в пустой парикмахерской. У каждого человека должна быть хоть какая-то отдушина, так я считаю. Раньше я приставала к тете Этель с вопросом, не видела ли она мою маму. Но она каждый раз отвечала отрицательно, и несколько лет назад я наконец сдалась.

Дядя Дольфи закидывает в рот последний кусочек печенья и стряхивает крошки с ладоней.

– Delizioso![6]Восхитительно! (ит.)  – Он, шаркая ногами, подходит к своему парикмахерскому столику и возвращается с несколькими исписанными листами бумаги, которые я отдала ему вчера вечером. – Мне нравится эта история, la mia nipote talentata.

Моя талантливая племянница? Я прикусываю губу, чтобы дядя не заметил, насколько я рада это слышать.

– Grazie.

– Сюжет набирает обороты. Чувствую: назревает конфликт.

– Ты прав.

Я припоминаю эпизод, который придумала сегодня на работе, потом достаю из сумки написанные накануне страницы и вручаю их дяде:

– Продолжение принесу в четверг.

Он недовольно хмурится:

– А завтра ничего?

Я не могу сдержать улыбку. Мои скромные попытки писать – это хобби, и мы с дядей держим его в секрете.

Дольфи любит повторять: «Если уж наметил дорожку к мечте, не сходи с нее».

Однажды он признался, что в молодости пытался сочинить оперу, но отказался показать мне свои наброски или хотя бы в двух словах рассказать сюжет. И на мои расспросы все время отвечает, что это была просто придурь, а сам краснеет как рак. Мне жаль, что дядя сошел с дорожки к своей мечте.

– Извини, но сегодня у меня не будет времени писать. Дария устраивает собрание Клуба книголюбов и меня тоже позвала. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал так, будто приглашение сестры потусить вместе с ее друзьями для меня обычное дело. – Она попросила принести сладкую пиццу. – Я мельком смотрю на часы – половина четвертого – и подхожу к раковине. – Послушать Сару, так весь смысл этих собраний сводится к еде, выпивке и сплетням. Ну а если вдруг остается время, они могут обсудить книгу.

Дядя сверкает темными глазами:

– Какая чудесная новость: сестра приглашает тебя на собрание своего клуба. Я помню времена, когда вы были неразлучны.

У меня вдруг начинает першить в горле, я в ужасе изображаю, будто ищу в шкафчике полотенце.

– Ну, я пока еще не постоянный член клуба. – Теперь у меня щиплет глаза. – Но я надеюсь, что, если понравлюсь ее друзьям – ну, или хотя бы моя рizza di crema, сливочный пирог, понравится, – Дария пригласит меня к ним присоединиться.

– Pizza di crema? – Дядя искоса смотрит в мою сторону. – Не позволяй Дарии себя использовать.

– Мне совсем не трудно испечь угощение, и я люблю помогать сестре.

Дольфи насмешливо приподнимает брови, но я делаю вид, что ничего не замечаю. Потом он смотрит на часы и снова хмурится:

– Лучана сказала, что придет стричься в два, и вот – ни слуху ни духу. Хотя бы позвонила, что задерживается. Ну что за безответственность?

– Не будь к ней слишком строг. Люси еще ребенок.

– Ребенок? – хмыкает дядя. – С каких это пор здоровая девица двадцати одного года от роду считается ребенком? – Он понижает голос, как будто в пустой парикмахерской кто-то может нас подслушать. – Ты слышала, что у Лучаны очередной кавалер? Познакомилась с ним на новой работе. Этель уверена, что на этот раз дело закончится свадьбой.

– Ага, а разве она не говорила то же самое о Дереке?.. И о том барабанщике, Нике… И о том парне… как же его звали? У него еще была татуировка в виде кобры. – Я пожимаю плечами. – Люси еще совсем молоденькая, у нее вся жизнь впереди. Куда ей спешить?

Дядя без слов, одним взглядом, напоминает мне о том, что Люси, как и я, – младшая дочь в семье.

– Насчет ее нового бойфренда ничего сказать не могу, – замечаю я, протирая столешницу, – а вот новая работа, похоже, Люси нравится.

– Обслуживать столики, вырядившись в обтягивающие кофточки и юбочки? – Дядя осуждающе качает головой. – Вот объясни мне, Эмилия, почему такая умная девушка, как Лучана, решила работать в этом месте… «У Руди»?

– «У Рулли». Но это же один из самых популярных баров в городе.

– А чем ей плох паб «Финиш»? Ирена и Матильда уж который год там работают. И кстати, всегда ходят в приличных блузках и туфлях на невысоком каблуке. К чему эти новшества?

Мой дядя, точнее – двоюродный дед, по натуре своей консерватор. Он эмигрировал из Италии через год после бабушки Розы, будучи еще совсем молоденьким парнишкой. Когда юный Дольфи Фонтана поселился в Бенсонхёрсте, заведение под названием «Финиш» уже вовсю работало. С тех пор прошло уже пятьдесят семь лет, а дядя все еще хранит верность старому пабу.

– Дядя Дольфи, новое – это вовсе не обязательно плохое, – пытаюсь вразумить его я.

Он вскидывает голову:

– Новый сыр? Нет, спасибо. Новое вино? Тем более. Новое искусство? Тоже нет. – Дядюшка берет в ладони мое лицо. – Dolce nipotina mia[7]Моя сладкая племяшка (ит.) ., действительно хорошо не новое, а старое. И кому, как не тебе, это знать. – Он приподнимает мой хвост из волос. – Почему мы не меняем прическу уже сколько… лет двадцать? А эти очки? Не в них ли ты фотографировалась на выпускной альбом?

– Вообще-то, за это время диоптрии у меня изменились три раза. – Я снимаю очки в тонкой металлической оправе и гну ее туда-сюда. – Но, к счастью, оправа, как и обещали в магазине оптики, крепкая.

– Вот видишь, cara mia[8]Моя дорогая (ит.) ., – говорит дядя, – зачем менять колеса, если они еще катятся, sì?

– Твоя правда. – Я надеваю очки и целую его в щеку. – Завтра еще пирожных принесу.

– Grazie. – Дольфи, шаркая ногами, подходит к кассе. – Не забудь la posta[9]Почта (ит.) ..

И вот как раз в тот момент, когда он передает мне почту, какой-то конверт, который я не заметила раньше, выпадает из общей стопки.

– Письмо, – удивленно констатирует дядюшка, глядя себе под ноги и прижимая конверт замшевой туфлей. – Настоящее.

Теряясь в догадках, кто мог написать мне, я сажусь на корточки, чтобы поднять конверт, но дядя не убирает ногу. Он наклоняется и присматривается. Прищуривается. Глаза у него округляются. Потом затуманиваются. Дольфи изумленно прикрывает рот ладонью.

Адрес написан от руки, и еще я разбираю почтовый штемпель: «Филадельфия, штат Пенсильвания». Улыбка сползает с моего лица, я цепенею. Я узнаю этот цветистый почерк и обратный адрес в верхнем левом углу конверта. Паолина Фонтана, она же Поппи, – сестра бабушки и дяди Дольфи. Отрезанный ломоть, даже своего рода паршивая овца в семье. Загадочная двоюродная бабушка, которая всегда словно бы магнитом притягивала меня из своего далёка. Женщина, которую nonna Rosa неизменно называла un problema. Единственная из наших итальянских родственников, с кем мне строго-настрого запрещалось видеться.