Онлайн чтение книги Сердар
Часть шестая. СЛЕДОПЫТ

ГЛАВА I

Ночной сторож. – Таинственный дворец. – Шпион англичан. Фантастическое видение.

Старинный город Биджапур[68] Биджапур – Жаколио здесь смешивает два различных понятия. Город Биджапур (Виджаяпура) был столицей одноименного княжества. Сохранились не только отдельные сооружения этого периода, но и более ранние здания – например, мечеть XIV века, перестроенная из более раннего джайнского храма. Разумеется, «столицей Декана» Биджапур никогда не был. От города Биджапура следует отличать одноименное государство (княжество или султанат), существовавшее с 1490 по 1686 гг. Его основал бахманидский наместник Юсуф Адил-хан, объявивший себя независимым государем и положивший начало династии Адил-ханов. (Бахманидский султанат, занимавший значительную часть Декана, возник в середине XIV века в результате восстания феодалов Декана против Делийского султаната. Бахманиды владели северной частью Декана до реки Кистны. В конце XV – начале XVI века Бахманидский султанат распался на ряд независимых государств, одним из которых был Биджапур. Таким образом, неверно утверждение Жаколио, будто «Юсуф завоевал весь Декан».) В конце XVII века Биджапурский султанат был сильно ослаблен восстанием махратов и войной с моголами. В 1686 г. он был подчинен Великим Моголам., древняя столица владений династии Омра, свергнутой великим Аурангзебом, тихо покоился среди исторических развалин.

Со временем заросли тамариндов, гранатов и олеандров так заполнили все внутренние дворы, сады дворцов и других архитектурных памятников, что превратили эти места в почти неприступное убежище.

Все здесь напоминало о былой роскоши и великолепии, царивших в городе во времена правления раджей Декана.

Было, вероятно, часа два ночи. Полный диск луны, медленно плывший в серебристой пыли беспредельных пространств, освещал своими лучами этот океан зелени и цветов, откуда, подобно островам, выглядывали четырехугольные башни, террасы из белого мрамора, полуразрушенные купола, колонны и портики, – остатки изумительной архитектуры этого города, который современники называли «городом чудес». История его походит на главу из «Тысячи и одной ночи».

Историки рассказывают, что индо-персидский принц Феришта-Мухаммед, сын Баязета II, свергнув с трона своего отца, приказывал, по обычаю всех стамбульских калифов этой эпохи, убить своих братьев, чтобы не иметь соперников. Но вместо младшего, Юсуфа, палачи убили, не подозревая этого, пленного черкеса, которым мать принца подменила своего сына.

Юсуф жил в полной безвестности до шестнадцати лет, когда болтливость кормилицы, открывшей тайну его рождения, заставила его удалиться в Персию. Подружившись с набобом Дели, он получил разрешение собрать войско и отправился в Декан, чтобы свергнуть там владычество брахманов.

В тот час, когда во главе своих войск он отдавал приказ двинуться в поход, над его головой появился летящий хума, род коршуна, что предсказывает великую судьбу. Это вызвало взрыв энтузиазма у его сторонников, собравшихся по его призыву. Юсуф завоевал весь Декан и провозгласил себя императором под именем Адил-Шаха. В ознаменование своего вступления на трон он и заложил основание того города, развалинами которого мы теперь любуемся…

Ни малейшее дуновение ветерка не шевелит листву деревьев, не дает даже видимости движения всем этим остаткам прошлого. В величественном безмолвии ночи кажется, что жизнь навсегда ушла отсюда и что перед вами одно из тех обширных кладбищ, где в тишине веков спят воспоминания и люди, памятники и боги.

Но это впечатление, производимое развалинами и темнотой, быстро рассеивается, как только вы заглянете внутрь древнего Мульке-е-Мейдана – развалин на равнине, где увидите разбросанные без всякого порядка дома, хижины, шалаши, показывающие, что люди еще не совсем покинули старый Биджапур.

День был невыносимо знойный и душный. Индийцы с наслаждением сидели теперь на порогах своих жилищ, курили и разговаривали, вдыхая полной грудью свежий, наполненный ароматами воздух первых часов ночи. Шум разговоров, однако, постепенно смолкал, и вместе с этим гасли на верандах лампы из чеканной меди или черной глины. А когда с вершины гопурама (род минарета) большой пагоды, падиал, ударив в священный гонг, дал знать, который час, все удалились в свои жилища, и тишина ночи нарушалась только пронзительным тявканьем шакалов и сердитым ворчаньем домашних слонов… Биджапур спал.

Трудно передать то сказочное зрелище, которое и поныне представляет этот город. Там и теперь насчитывается до семисот мечетей и столько же дворцов и мавзолеев.

Там вы найдете все архитектурные стили: византийские купола, готические шпили, круглые греческие арки, романские башни, чудеса арабского искусства, перемешиваясь с небывалой щедростью, доказывают лучше всех историков правдивость легенды, которая утверждает, что Адил-Шах созвал со всего мира талантливых художников и искусных рабочих, чтобы они помогли ему построить город, равного которому не было бы во всей Вселенной.

При слове «развалины» в памяти невольно возникают занесенные песком руины Пальмиры, Ниневии, Фив, Мемфиса. Постепенное истощение почв было одной из главных причин, поразивших в самое сердце древние цивилизации Ассирии и Египта.

Но ничего подобного не случилось с плодородными землями Декана. Развалины Биджапура находятся среди редкой по своему великолепию и пышности природы, и мы напрасно искали бы причины гибели города, не будь нам известно, что Аурангзеб из зависти приказал разрушить «город чудес», чтобы он не мог соперничать с Дели, пышной столицей империи моголов.

Биджапур, где жили в свое время более пятисот тысяч человек, насчитывает теперь всего четыре-пять тысяч жителей, разбросанных по всему пространству, которое он занимал раньше. Но это только способствует очарованию всей картины, так как индиец, устраивая свое жилище, выбирал место наудачу и лепил свой дом у памятника, который ему больше нравился. Такое распределение создало своеобразный город без улиц, дома которого свободно раскиданы среди исполинских развалин, возвышающихся из моря растительности. Все это придает ландшафту поистине волшебный вид, особенно если смотреть на него в тихие и благоуханные ночи, при ярком свете месяца, блеск которого усилен чистотой малабарского неба.

Самым любопытным среди этих памятников древности, но не с точки зрения архитектурного декора, а по своей конструкции, был «Дворец семи этажей».

Представьте себе огромную башню в семь этажей с семью сторонами, и на каждом этаже, исключая цокольный, на одной из сторон семиугольника расположен висячий сад, наполненный самыми красивыми растениями и деревьями. Каждый этаж и каждый сад не соединяются друг с другом. Пройти в них можно только при помощи лестниц, вход на которые возможен через особую систему подъемных мостов. Даже пушка бессильна против этих масс земли, поддерживаемых стенами десятиметровой толщины.

Аурангзеб, несмотря на свою жажду разрушения, пощадил великолепное здание, истинное чудо архитектуры, стоившее жизни своему строителю. Кюмаль-Хан, опекун молодого раджи, сына Адил-Шаха, приказал умертвить строителя, чтобы он не разгласил тайны устройства башни, делавшей из нее неприступную крепость.

Этот Кюмаль-Хан, жаждавший захватить трон, хотел таким образом приготовить себе верное убежище на тот случай, если бы народ вздумал мстить за смерть юного Исмаил-Шаха, которого он предполагал задушить. Но мать юноши, подозревавшая Кюмаль-Хана, опередила события, приказав доверенному слуге заколоть опекуна кинжалом.

Махратские воины, продолжившие дело Аурангзеба, не посмели, как и он, тронуть таинственный дворец. По словам легенды, этот памятник принесет несчастье любому, кто поднимет на него руку.

Мосты каждого этажа, когда они были подняты, так плотно примыкали к стенам, что составляли с ними одно целое, и раджи, – одни знавшие, как управлять ими, – сообщали эту тайну своему наследнику только на смертном одре. Дара-Адил-Шах, последний властитель этой династии, умерев внезапно, не успел никому передать секрет управления подъемными мостами, и с тех пор в течение трех столетий никто не поднимался выше второго этажа, мост которого был опущен в момент смерти монарха.

Аурангзеб хотел силой проникнуть в это странное здание, но при первом же ударе по камню киркой она отскочила и убила работника, исполнявшего приказание повелителя. Аурангзеб, увидев в этом наказание неба, бежал оттуда в страхе, и происшествие это, усиленное народной фантазией, защищало дворец несравненно лучше многочисленного и хорошо вооруженного войска.

Повсюду носились слухи, что в определенное время года все из династии Омра, кто погиб от кинжала или яда, – а таких было много, – составляли адский хоровод, и тогда на верхних этажах башни, куда никто не проникал после смерти Дара-Адил-Шаха, мелькали в окнах призраки и светились огни.

Так как эти зловещие собрания не отличались периодической закономерностью, а жители Биджапура избегали после захода солнца подходить к таинственному зданию, то мало кто мог похвастаться тем, что видел, хотя бы издали, похоронные сборища ночных призраков. Но те, кому случайно удавалось увидеть что-то, подтверждали слухи. Эти рассказы так хорошо сочетались с суеверным характером индийцев, что никому из них не приходило в голову сомневаться.

Итак, в эту ночь жители Биджапура спокойно спали, не предчувствуя тех таинственных и странных событий, которые вскоре развернутся в старинном замке Адил-Шаха.

Падиал, согласно древнему азиатскому обычаю, сохраняющемуся у нас в память об индоевропейских предках, только что прокричал на все четыре стороны света медленным и монотонным голосом: «Два часа ночи! Люди высшей и низшей касты, спите в мире, нового нет ничего!» Он приготовился уже растянуться на своей ротанговой циновке до следующего часа, когда, взглянув случайно в сторону дворца Адил-Шаха, невольно вздрогнул…

Из узких окон верхних этажей, величественно поднимавшихся над верхушками деревьев, тянулись слабые полосы света, которые, падая на темную зелень листвы, отражались на ней желтыми пятнами. Луна, уже начавшая клониться к востоку, увеличивала тени все больше и больше, и здание погружалось во тьму.

– Питары, покойники! – прошептал падиал с суеверным ужасом.

И он принялся бормотать мантры, обороняющие от привидений и злых духов.

Парализованный страхом, бедный падиал не мог отвернуться и продолжал смотреть на это странное явление… Впервые оно предстало глазам ночного сторожа. Впечатление было тем более сильно, что он принадлежал к числу тех скептиков, которые с сомнением качали головой во время вечерних бесед, когда поднимался вопрос о странных явлениях во дворце Омра.

Вот уже двадцать лет, как он после смерти отца исполнял обязанности падиала, с незапамятных времен переходивших в его роде по наследству, и никогда еще не замечал он ничего особенного в этом мрачном и безмолвном здании. Но ужас его усилился, когда он заметил какие-то тени, мелькавшие в окнах и по временам закрывавшие свет. Бедняга, бывший трусом не меньше других, почувствовал, что волосы у него встают дыбом, а ноги подкашиваются… Несколько минут стоял он, прислонившись к балюстраде минарета, чтобы не упасть, повторяя без конца все известные ему формулы заклинаний злых духов.

Народная мифология индийцев населяет небеса, землю, леса и воды целым сонмищем духов, привидений, гномов, вампиров и тому подобным. Все это – души умерших, грехи которых не позволяют им попасть в «сваргу», где пребывают блаженные праведники.

Все образование людей низшей касты ограничивается с самого детства выучиванием множества мантр, приложимых ко всем категориям злых существ и ко всем случаям жизни. Вся жизнь индийца наполнена чтением магических заклинаний и молитв, предохраняющих его от тысяч невидимых врагов.

Прошло несколько минут, и, возможно, от действия заклинаний, свет в окнах семи этажей дворца исчез, а само здание погрузилось в полную темноту. Счастливый от успеха, который он приписывал мантрам, падиал успокоился и принялся размышлять над дальнейшими действиями. Он спрашивал себя, не лучше ли будет ударить в очередной час в гонг минарета и объявить всем о случившемся?.. Но не подвергнется ли он в таком случае мести тайных сил и проклятых ракшас, выбравших дворец Омра для своих загробных заседаний?.. Раздумывая над этим, он громко разговаривал сам с собой, как это делают все боязливые люди, черпающие мужество в звуках собственного голоса.

Вдруг ему показалось, что какая-то неясная тень бесшумно скользнула в соседнюю рощу. Живые меньше пугали его, чем мертвые. Он спрятался за колонной, поддерживающей карниз минарета, и, затаив дыхание, решил удостовериться, не была ли тень игрой его воображения.

Будучи членом знаменитого тайного общества «Духи вод», являвшегося душой восстания, этот падиал по имени Дислад-Хамед одновременно был во время войны за независимость платным шпионом англичан. Он доносил губернатору Бомбея о всех решениях Наны Сахиба и следил за теми раджами Декана, которые подозревались в желании примкнуть к защитникам национальных интересов.

Уже после того, как Нана Сахиб был побежден и скрылся в тайном убежище Нухурмура, падиал все еще продолжал доносить на жителей провинции, которые тайно или открыто помогали восстанию. Много тысяч людей погибло по одному его доносу во время кровавых репрессий, которыми англичане опозорили свою победу. Он был уверен в своей безнаказанности, так как слыл горячим патриотом и умел так ловко вести свои темные дела, что ни у кого не возникало и тени сомнения в его преданности восстанию.

Мы знаем уже, что Нана Сахиб после поражения восстания не покидал Индии, а между тем вице-король, несмотря на могущественные средства, которыми он располагал, никак не мог узнать, где он скрывается.

Английский сановник догадывался, что таинственный Декан со своими многочисленными развалинами, бесчисленными пещерами и подземными храмами, высеченными в скалах, мог послужить беглецу прекрасным убежищем. Но вице-король не знал, в какой части этой местности принц прячется. Последняя депеша Максуэла из Бомбея гласила только: «Дня через три Нана будет нашим пленником». И вот прошло пять недель, а офицер этот не давал о себе никаких вестей. Вице-король был почти уверен, что Максуэл погиб при исполнении задания.

О Кишнае, вожде тхагов, услугами которого не брезговал сэр Джон Лоренс, говорили, что его повесили вместе с приверженцами по приказу офицеров 4-го шотландского полка. Этот отряд захватил их в тот момент, когда они собирались приносить человеческие жертвы на алтаре Кали, богини убийства и крови.

Несчастный лорд не мог придумать, где ему искать Нану Сахиба. Лондонские газеты начинали возмущаться постоянными неудачами этого сановника, поговаривали о его неспособности и даже об измене.

На нескольких заседаниях парламента требовали смещения сэра Джона Лоренса, а премьер-министр, лорд Руссель, в последней официальной бумаге намекнул уже о возможности отзыва вице-короля, если через месяц дело это не будет решено удовлетворительно для правительства.

Сэр Джон Лоренс не знал, без сомнения, что в этом деле ставит на карту свою жизнь, но, что ставит свое вице-королевство, в этом он не сомневался. А так как ему страстно хотелось сохранить за собой это великолепное наместничество, где он пользовался большей властью, чем королева Виктория в Британии, то он и решил отправиться в Декан, в Биджапур, желая лично распоряжаться поимкой Наны Сахиба и его товарищей.

Он решил замаскировать свои истинные намерения и объявил, что едет учредить в древней столице Декана Верховный суд для наказания соучастников бунта. А также призвать на этот суд раджей Майсура и Траванкора. Они обвинялись в том, что предлагали губернатору Пондишери свергнуть власть англичан, подняв восстание на юге, и защищали интересы Франции.

Лоренс открыл свой настоящий план только начальнику полиции, полковнику Джеймсу Уотсону, и объяснил ему причину, заставляющую его действовать любыми способами, чтобы добиться успеха.

Он попросил полковника отправить в Декан нескольких лучших своих сыщиков и указать ему самого ловкого следопыта, которому он лично хотел передать свои инструкции. Полковник Уотсон немедленно назвал вице-королю уже знакомого нам падиала Дислад-Хамеда как самого верного и самого ловкого шпиона из всех, соглашавшихся служить Англии.

Негодяй действительно с поразительной точностью исполнял все приказания притеснителей своего народа.

В тот достопамятный вечер, когда появился свет в «Семиэтажном дворце», падиал и не подозревал еще, какую честь окажет ему скоро сэр Лоренс, доверив деликатную и опасную задачу найти Нану Сахиба. Но он должен был скоро узнать это или, по крайней мере, догадаться.

Внимание падиала привлекла тень, скользнувшая в соседнюю с минаретом рощу. Не успел он спрятаться за колонну, как услышал, что его зовут:

– Дислад! Дислад!

– Кто там? – спросил он.

– Нанда-Сами, сын Канда-Сами, – отвечал незнакомец, – связной его светлости сэра Лоренса, вице-короля Индии… посланный к падиалу Биджапура.

– Что нужно от меня вице-королю? – с удивлением спросил падиал. – Поднимись ко мне, Нанда-Сами, я не могу оставить свой пост ранее первого часа дня.

Через несколько минут связной был уже на вершине минарета.

– Привет тебе, – сказал падиал. – Что желает вице-король от своего недостойного слуги?

– Мой господин, – начал связной без всяких предисловий, – приезжает сегодня в Биджапур и приказывает тебе явиться к нему вечером, как только бог ночи опустит свой покров на землю, незадолго до восхода луны.

– Повинуюсь! Я предстану перед властителем властителей, как только бог ночи опустит свой покров на землю, незадолго до восхода луны. Но куда должен я явиться?

– Во дворец Омра.

Падиал едва не вскрикнул от удивления, но тут же вспомнил, что первые два этажа дворца доступны, что они роскошно убраны и предназначены для приема губернатора и других знатных путешественников.

Он решил не говорить о ночном происшествии и ограничился тем, что отвечал:

– В назначенный час я буду во дворце Омра. Пропустит ли меня стража?

– Ты не должен обращаться к ним и ни к кому из служащих там людей… Я сам буду там и проведу тебя незаметно. Вице-король хочет говорить с тобой тайно… Вот все, что мне поручено сказать тебе… Салам, Дислад, да будут к тебе благосклонны боги-покровители!

– Салам, Нанда, да избавит тебя Шива от плохих встреч!

ГЛАВА II

Сигнал посвященных. – Послы «Духов вод». – Необычное ночное странствие. – Страхи шпиона. – Собрание заговорщиков. – Ужасная клятва. – План начальника полиции. – Поручение к Нане Сахибу. – Серьезное решение. – Честолюбие ночного сторожа.

Едва связной удалился, падиал, исполняя обязанности, снова ударил в гонг и медленно произнес традиционную фразу:

– Три часа ночи, люди высшей и низшей касты, спите в мире… Нового нет ничего.

Нового нет ничего! Такова власть формул и вековых обычаев! «Нового нет ничего», а дворец Адил-Шаха, пустовавший триста лет, осветился на неприступных своих этажах.

«Нового нет ничего», а между тем должно было произойти одно из крупнейших событий для этой провинции, – приезд вице-короля. Но события еще только начинали развиваться.

Прошло минут десять после того, как падиал лег на свою циновку. Внезапно крик удода, раздавшийся недалеко от минарета, вывел его из полусонного состояния. Звуки доносились от большого тамаринда, огромные ветви которого большим куполом поднимались над развалинами.

Дислад-Хамед вздрогнул. Он не ошибался в происхождении этого крика, несмотря на все совершенство звукоподражания, ибо птичка эта никогда не подает голос после захода солнца.

Это был сигнал.

Приподнявшись на циновке, ночной сторож начал прислушиваться, и почти в ту же минуту крик повторился, на этот раз громче и продолжительнее.

– Ну, это, конечно, они, – прошептал Дислад-Хамед, – надо повиноваться.

И он, в свою очередь, с необыкновенным искусством воспроизвел тот же сигнал. Затем, не колеблясь ни секунды, спустился вниз и направился к тамаринду, росшему среди развалин древнего храма Шивы. Два индийца с лицами, закрытыми полупрозрачной марлей, ждали его там.

– Откуда держите путь? – спросил падиал.

– Из страны, где духи летают над водами, – ответил один из незнакомцев.

– И тень священных слонов падает на восток, – продолжил падиал.

– И час правосудия пробил, – суровым голосом сказал второй незнакомец. – Ты готов?

– Готов.

– Хорошо. Следуй за нами!

– Долго ли я буду отсутствовать?

– Это знает только тот, кто вышел из золотого яйца.

– Тогда я должен сказать сыну, чтобы он заменил меня на минарете.

И, отойдя на несколько шагов, падиал громко свистнул. На зов тотчас же прибежал мальчик лет четырнадцати-пятнадцати.

– Ты будешь отбивать ночные часы, – сказал ему Дислад. – Если я не вернусь сегодня вечером и в последующие дни, заменяй меня, пока не возвращусь… Не забывай читать мантры против злых духов, которые будут изводить тебя, чтобы ты пропустил часы. Предупреди мать и отправляйся на минарет.

Мальчик поклонился, не говоря ни слова, и так же быстро исчез, как и появился.

Один из незнакомцев подошел к падиалу и надел ему на голову своего рода капюшон, сделанный из сердцевины алоэ, чтобы он ничего не мог видеть. Затем каждый из них взял его за руку, и они повели его между развалин.

Уверенность их походки показывала, что они хорошо знают эти места. Все трое хранили полное молчание, но падиал все время думал о том, нельзя ли догадаться, куда его ведут, следя за поворотами, которые его заставляли делать. Но спутники, как бы отгадав его мысли, всеми силами старались сбить его с толку. Каждую минуту они поворачивали налево, направо, заставляли его возвращаться, останавливались без всякого повода, и снова начинали идти, описывая незаметно для него круг, и приводили его к тому месту, откуда только что ушли.

Дислад-Хамед скоро понял, что сориентироваться не удастся, и мысли его приняли другое направление. Он спрашивал себя, что его ждет. Даст ли ему какое-нибудь поручение один из верховных вождей «Духов вод», которые никогда и никому, даже посвященным второй степени, не открывали места, выбранного для совещания; или, может быть, узнавшие о его бесчисленных изменах, они приказали привести его, чтобы он предстал перед тайным трибуналом, состоящим из трех человек, которые не произносили другого приговора, кроме смертного…

И в том, и в другом случае члена общества приводили точно таким же образом. Только посвященный первой степени, то есть джемедар, заранее получал сообщение о месте собрания и о часе, когда туда следовало явиться. Но Дислад-Хамед был субедаром, то есть посвященным второй степени.

Мысль, внезапно мелькнувшая в его голове, что через несколько минут его ждет, быть может, наказание за все его преступления, заставила его похолодеть от ужаса. Он не смог удержать невольной дрожи, которую его спутники, вероятно, заметили, так как сильнее сжали его руки, как бы желая помешать ему бежать. Падиал слишком хорошо знал нравы тайного общества и не сомневался в том, что дрожь эта не останется неизвестной верховным вождям. Понимая, какое важное значение это может иметь для него, он несколько раз повторил это движение, чтобы заставить спутников подумать, что у него приступ болотной лихорадки, очень распространенной среди индийцев, живущих на равнине. Тогда один из проводников спросил его с явным участием:

– Брат Хамед болен… Не хочет ли он, чтобы мы шли медленнее?

– О, это ничего, – отвечал падиал, – легкая лихорадка… Я подхватил ее в болотах Траванкора.

И все трое снова замолчали. Но падиал с радостью заметил, что руки проводников сжимают его слабее.

Он сделал вывод, что подозрение не только прошло бесследно, но и что он явится перед тайным судилищем не в качестве обвиняемого.

После получаса ходьбы проводники остановились, и Дислад получил приглашение сесть в паланкин, куда вместе с ним вошли и его спутники. Когда дверцы закрылись, ночному сторожу Биджапура показалось, что паланкин, в котором он находился, отделился от земли, и затем… он больше ничего не чувствовал… ни малейшего признака какого-нибудь движения…

Так прошло десять минут, и даже человек с необычно тонко развитыми чувствами не мог бы сказать, двинулся ли паланкин с места или нет. Вдруг Хамед ощутил, что экипаж его снова стоит на земле. Дверцы открылись, и ему приказали вновь следовать за проводниками, подавшими ему руку.

Все трое прошли несколько шагов вперед, и ночному сторожу показалось, что подняли портьеру, которая потом опустилась за ним. Он почувствовал, что находится в такой духоте, какая бывает, когда соберется большая толпа людей в плохо проветриваемом помещении с наглухо закрытыми окнами. Он ясно слышал неопределенный, смутный шум многочисленного собрания.

Проводники сняли с него капюшон, и он увидел себя в огромном зале, где присутствовало около четырехсот или пятисот членов общества «Духи вод», собравшихся сюда со всех концов Индии. Он вздохнул свободнее.

Вместо того чтобы предать его судилищу, ему, напротив, сделали честь, разрешив присутствовать на собрании посвященных первой степени. Он тотчас же понял, что ему хотят поручить исполнение какой-нибудь очень важной задачи.

На возвышении сидело семь членов Тайного совета, председателем которого был браматма, верховный жрец. Все они были в масках, потому что никто не должен был видеть их лиц. Запрет соблюдался так строго, что в тех случаях, когда маска нечаянно падала, открывая лицо, остальные мгновенно набрасывались на этого человека и душили его. Затем на экстренном заседании выбирали нового, чтобы его заменить.

При выборе нового члена не обращали внимания ни на его желания, ни на его склонности. В один прекрасный день к нему подходил факир и подавал ему лист голубого лотоса с начертанным на нем таинственным словом: «Аум».

С этого момента выбранный уже не принадлежал самому себе. Он имел, правда, необыкновенную власть и распоряжался по своему усмотрению в том кругу, который находился от него в зависимости, но зато отказывался от личной жизни и, в свою очередь, слепо повиновался Комитету трех и браматме. Он имел право отказаться от почетного поста, но отказ этот был бы его смертным приговором…

Никакое учреждение не могло по силе сравниться с этим таинственным обществом. Оно существовало в течение многих веков рядом с официальным политическим правительством страны, но ему повиновались больше и больше уважали.

Вся Индия была разделена на пять округов, которыми управляли четыре члена Совета семи, переходя ежегодно из одного округа в другой, чтобы не создавать себе особых контактов в округе. Три остальных члена составляли Комитет трех, в обязанности которого входил надзор за браматмой. Комитет этот, периодически обновляемый, управлял пятой провинцией.

Как ни странно, общество «Духи вод» фактически признавало английское правительство и в нормальное время не создавало ему никаких затруднений. Оно ограничивалось тем, что запрещало индийцам повиноваться тем актам, которые, по мнению Совета семи, противоречили закону и справедливости.

До великого восстания сипаев общество лет двадцать подряд предупреждало Ост-Индскую компанию, какая участь ее ждет, если она не реформирует своей администрации. И только тогда оно разрешило восстание в Бенгалии и в других северных провинциях, когда увидело, что все его советы бесполезны.

Даже в настоящее время оно является единственным противником безграничной власти вице-короля и губернаторов. Влияние общества росло тем сильнее, что не было еще примера, чтобы оно расправилось с невиновным или чтобы преступный чиновник избежал кинжала «Духов вод» иначе, нежели покинув свой пост и скрывшись в Англию.

По обычаю, укоренившемуся за века, всякого предателя предупреждали три раза, чтобы он изменил поведение. Затем ему объявляли приговор письмом, попадавшим к нему неизвестным образом. И по истечении семи дней приговор приводился в исполнение, несмотря ни на какие принятые осужденным меры защиты. Не было ни одного приговора, который не поддержало бы общественное мнение.

Способы, которыми общество получало сведения обо всем происходящем, были так искусны и разнообразны, что совершенно непонятно, как оно могло не знать об измене Дислада.

Его уже раз двадцать могли бы схватить, не будь он сам членом общества. Это давало ему возможность знать, как действовать, чтобы не попасть под подозрение. Он переписывался только с одним человеком, начальником полиции, и то при помощи шифрованных знаков, понятных только тому, кто знал к ним ключ, а так как пост ночного сторожа предполагал общение с полицией, то никто за это не предъявлял ему претензий.

Не успели Дислада ввести в огромный зал, где собрались посвященные первой степени и Совет семи, как браматма, занимавший председательское место, нарушил всеобщее молчание.

– Брат Хамед, – сказал он вновь пришедшему, – в силу власти, очень редко применяемой нашими предшественниками, мы призвали тебя в этот зал, чтобы ты мог присутствовать на собрании, в котором принимают участие одни только джемедары. Желая поручить тебе одно из самых трудных дел, верховный Совет семи нашел, что может оказать тебе доверие.

Приблизься и произнеси нашу обычную клятву, что ты никому, даже своей тени, не скажешь того, что увидишь и услышишь сегодня ночью.

Падиал повиновался и, поблагодарив Совет за оказанную высокую честь, произнес твердым голосом:

– Пусть тело мое, лишенное погребения и брошенное в пустынном месте, сделается добычей вонючих шакалов и ястребов с желтыми ногами. Пусть в течение тысяч поколений душа моя перерождается в нечистых животных. Пусть имя мое проклинается на всех собраниях «Духов вод», как имя преступника и предателя, если я скажу кому-нибудь и даже своей тени то, что я увижу и услышу сегодня ночью.

– «Духи вод» слышали твою клятву, – сказал браматма. – Ты знаешь, какая ужасная смерть ждет тебя, если ты предашь?

Это общество не сразу предавало изменника смерти. Вначале его подвергали целому ряду пыток, из которых многие были ужасны. Падиал вздрогнул при мысле о них, но, ступив на путь предательства, он мог кончить только одним: при первом же удобном случае выдать браматму и Совет семи англичанам.

Он давно уже сделал бы это, но вынужден был ждать посвящения в члены первой степени, так как, будучи субедаром, не мог знать ни места, ни времени собраний.

Подкупив падиала, начальник полиции, полковник Джеймс Уотсон, сделал верный ход. Зная, какую важную роль играло общество в восстании, он с самого начала стремился к его уничтожению.

Теперь ему оставалось терпеливо ждать, пока предатель достигнет степени джемедара, которая разрешала присутствовать на собраниях верховного Совета. Тогда, узнав от падиала место и час собрания, он легко захватит не только Совет семи и браматму, но почти всех посвященных первой степени. Это приведет к полному разгрому общества, заставлявшего в течение пяти веков трепетать всех властителей Индостана.

Зная этот план начальника полиции, вице-король сэр Джон Лоренс убаюкивал себя надеждой одновременно доложить в Лондон не только о захвате Наны Сахиба, но и о разгроме общества «Духов вод».

Надо сознаться, что заговор был задуман необыкновенно хитро и должен был закончиться успехом, продолжай падиал вести дело со свойственной ему хитростью.

Дислад-Хамед был слишком суеверен, чтобы не сдержать клятвы, но, одаренный изворотливой совестью, которая сделала бы честь самым знаменитым казуистам, он сказал себе, что клятва обязывала его не разглашать только то, что он видел и слышал в эту ночь. В дальнейшем же он совершенно свободен и может сдержать обещание, данное англичанам.

Прием падиала закончился, и председатель дал слово администратору Декана, которому поручено было объявить важные решения, принятые тайным Комитетом трех.

– Братья и «Духи вод», вы, которые слышите нас, – начал он дрожащим от старости голосом. – Мы, к сожалению, потерпели неудачу, сделав попытку изгнать чужеземцев из Страны Лотоса. Что же случилось после того, как мы, не желая проливать кровь понапрасну, посоветовали всюду прекратить сопротивление?

Нарушив клятвенное обещание прощения, англичане убивают не только тех, кто сложил оружие, но и стариков, женщин, детей. Они залили кровью Бундельканд и Мейвар, которые не поставили ни единого солдата для армии Наны, а теперь хотят сделать то же самое со всем Деканом. Раджи Майсура и Траванкора поняли теперь, какую они сделали ошибку, не присоединившись к своим северным братьям. Они ждали решения Франции, но его не последовало.

Теперь вице-король, прибывающий через несколько часов в Биджапур, приказал им явиться к нему для объяснений, и мы знаем из достоверных источников, что они не вернутся обратно. Но, может быть, не все потеряно. Случилось великое событие, которое, мы надеемся, изменит ход вещей, и мы приветствуем его как предвестника нашего освобождения. Великий друг индийцев, герой нашей войны за свободу, знаменитый Сердар, назначен губернатором Французской Индии!

Громкие крики восторга раздались в ответ, и вслед за этим со всех сторон послышались возгласы: «Война! Война! Смерть англичанам!»

Когда тишина восстановилась, член Совета семи продолжал:

– Нет сомнения, что тот, кто менее года тому назад хотел заменить собой губернатора Пондишери, чтобы поднять весь Декан, теперь занял этот пост, чтобы служить нашему делу. Мы решили поэтому начать общее восстание в Декане по прибытии нового губернатора.

Раджи Юга могут поставить под ружье пятьсот тысяч человек, не считая добровольцев, которые сбегутся со всех сторон. Север, несмотря на свое ужасное поражение, возьмется за оружие одновременно с нами. Вожди просят, чтобы Нана Сахиб снова стал во главе, и мы не сомневаемся, что последний потомок Аурангзеба с радостью воспользуется случаем отплатить за поражение.

Граф Де-Монморен, настоящее имя нашего друга Сердара, уже выехал, чтобы занять свой пост, но прибудет в Пондишери не ранее, чем через двадцать дней.

Раджи, несмотря на приказ вице-короля явиться к нему, попытаются выиграть время, чтобы подготовить восстание к приезду французского губернатора. Вот краткое обращение ко всем людям Индии:

«Во имя божественной Триады, соединяющейся в Брахме, бессмертном Творце всего. Во имя Мухаммеда, его божественного пророка, ибо Аллах в Брахме, как Брахма в Аллахе, вселенная знает только одного единого Бога, Истинного Бога!

Мы, Три и Семь, говорящие от имени Духов Вод!

Мы, Нана Сахиб, принц Пенджаба и Бенгалии!

И мы, раджи Майсура и Траванкора, соединились для защиты Саптасиндху (Индии), страны семи рек.

Приказываем всем индийцам, без различия происхождений и вероисповеданий, забыть свои ссоры и взяться за оружие для защиты земли своих предков.

Да будет исполнено это немедленно!

Народы Севера и Юга, вперед за веру и отечество!»

Слова эти, трогательные в своей простоте, возбудили волнение в собрании, и пятьсот человек крикнули в один голос:

– Вперед за веру и отечество!

– Вернувшись в свои провинции, – продолжал оратор, – вы обязаны подготовить народ к этому великому делу. Вы соберете субедаров округа и объявите им нашу волю.

Что касается нас, Трех и Семи, а также верховного вождя браматмы, то мы остаемся в Биджапуре, который будет центром действия. Сюда вы будете доставлять нам все сведения.

Нужно сообщить вам еще одно важное решение, принятое нами. Джон Лоренс, предупрежденный уже три раза, не прекратил свои гнусные зверства и даже удвоил свою жестокость. Мера нашего терпения переполнилась. Наказание этого человека, занимающего почти королевское положение, докажет всем, что никто не может избежать правосудия. Я сказал, – закончил администратор Декана, – и да хранят нас «Духи вод»!

– Брат Хамед, – начал тогда браматма, – вот поручение, которое мы хотим тебе доверить. Ты отправишься в Велур, у подножия гор Малабарского берега. Там сын нашего Анандраена, присутствующего здесь, проведет тебя в Нухурмур, где скрывается Нана Сахиб. Ты сообщишь принцу о нашем желании видеть его во главе нового восстания. Затем ты доставишь его вместе с товарищами сюда, стараясь действовать так, чтобы англичане не захватили вас врасплох. Ты должен будешь избегать проторенных тропинок, прятаться днем, а ночью идти через джунгли по бесконечным болотам и через непроходимые леса. Но, так как ты хорошо знаком со страной, мы уверены, что ты успешно выполнишь поручение и доставишь нам Нану Сахиба целым и невредимым. Когда ты вернешься, мы посвятим тебя в первую степень.

– Я согласен, браматма! – отвечал падиал. – Я исполню дело, которое вы мне доверяете, и думаю, что исполню с успехом. Прежде, до смерти отца, я двадцать лет ходил взад и вперед по джунглям, сдирая кору коричных деревьев и отыскивая следы. Мне знакомы все уголки в этих краях.

Негодяй был вне себя от радости. Нана Сахиб, которого никто не мог отыскать, будет в его руках. Теперь он мог увеличить свои требования к англичанам ввиду важности услуги, которую он мог им оказать.

В каждом округе находится сборщик налогов, известный под названием серестадара. Это самый высокий пост, которого может достигнуть индиец, и многие хотят занять его, так как он дает возможность быстро обогатиться. На него назначаются люди самой высокой касты, что еще больше увеличивает их значение в глазах местных жителей.

Дислад-Хамед согласился быть шпионом с тем условием, что ему дадут место сборщика после разгрома восстания. Когда он настаивал на выполнении своих требований, ему отвечали, что пока нет вакантного места. На самом же деле его обманывали. Ни один из чиновников провинции не соглашался брать к себе на службу человека низшей касты, к которой принадлежал падиал.

Негодяй, которого погубило его чрезмерное честолюбие, вынужден был по-прежнему играть свою гнусную роль. Он так опозорил себя, что достаточно было одного слова полицейского, чтобы сограждане тут же убили бы его.

«Ладно! Я возьму теперь свое, – закончил он свои размышления, – на этот раз они должны будут дать мне место, и не в каком-нибудь округе, а в самом Биджапуре».

Голос браматмы вывел его из задумчивости, неприятно оборвав все его сладкие мечтания о власти и богатстве.

ГЛАВА III

Предатель. – Приговорен к трем пыткам. – Кинжал правосудия. – Браматма. – Смерть разоблачителя. – Комитет трех и Совет семи. – Дворец Омра. – Свидание у Башни мертвых. – Обморок.

Только что выбрали делегацию из пяти членов, с Анандраеном во главе, чтобы отправиться в Пондишери для встречи нового губернатора.

Делегация для вида должна передать ему приветствие от трех провинций Декана, но на деле предупредить его о решениях, принятых обществом. Передав делегатам необходимые инструкции, браматма снова обратился к присутствующим:

– Братья, прежде чем расстаться, я должен исполнить еще одну неприятную обязанность… Мы получили достоверное известие, могу сказать – доказательство, что среди нас есть предатель.

– Назовите его! Назовите! – перебили его сразу множество джемедаров. – Мы тут же казним его!..

Падиал побледнел, и смущение, овладевшее им, выдало бы его с головой, если бы взгляды всех присутствующих не были устремлены на вождя в ожидании, что он сейчас произнесет имя изменника.

– К счастью, он не принадлежит к джемедарам, – продолжал браматма, – одновременно мы получили перечень всех его злодеяний. Это простой субедар, но человек, который знает его имя и имеет письменные доказательства его измены, просит за них 250 тысяч франков. Несмотря на то, что Совет семи имеет полное право распоряжаться средствами общества, мы сочли нужным спросить вашего мнения прежде, чем согласиться на выплату такой большой суммы. Это предложение нам сделал один из европейских полицейских в Калькутте, которому случайно попалась записная книжка начальника полиции. Там он нашел имя предателя и число жертв, казненных по его доносам; на сегодня оно превышает полторы тысячи человек!

Ропот пробежал по собравшимся. Со всех сторон раздались крики: «Месть! Месть! Смерть клятвопреступнику! Да погибнет он! Устроим ему три пытки: водой, железом и огнем!..»

– Хорошо, – продолжал браматма, – через несколько минут мы узнаем имя негодяя, решившегося изменить своим братьям, отечеству и богам…

При этих словах Дислад-Хамед, чувствуя, что теряет сознание, прислонился к одной из колонн, за которой он прятался… Но тут же понял, что может привлечь к себе внимание, и, сделав усилие, закричал вместе со всеми: «Месть! Месть!» А затем, чтобы придать себе беспечный вид, сел на корточки, как и все присутствующие.

Браматма продолжал:

– Англичанин этот принадлежит к членам личной охраны вице-короля и был послан в Биджапур, чтобы выяснить настроения местного населения и подготовить, если возможно, приветственную манифестацию по случаю приезда сюда сэра Лоренса. Совершенно случайно он встретился с одним из членов верховного Совета. Сейчас он находится в белатти-бенгалу (караван-сарай для иностранных путешественников), где и ждет нас. Нам достаточно привести его сюда, соблюдая необходимые предосторожности, и мы узнаем, кого должны наказать… Кто бы ни был он, предатель умрет после трех пыток, а тело его будет брошено без погребения в джунгли на съедение нечистым животным!

Эти слова, сказанные суровым голосом, произвели на присутствующих сильное впечатление. Чтобы понять весь ужас этого приговора, надо знать, что индийцы смотрят на такой приговор, как на самое страшное, что может постигнуть человека на земле. Согласно их религиозным верованиям, для всякого человека, лишенного погребения, навсегда закрываются врата сварги (рая). Он попадает в число вампиров и вынужден до скончания веков блуждать в пустынных местах и питаться мертвечиной.

Отголоски этих индо-азиатских традиций наши предки принесли в Германию и Галлию, где в средние века отказ в погребении сопровождал каждый смертный приговор, несмотря на то, что смысл этого наказания, имевший такое важное значение в древности, потерялся в христианской идее искупления.

Дислад-Хамед чувствовал, что он погиб. Он находился у самого края возвышения, на котором заседал Совет семи, почти касаясь одного из его членов, который с самого начала смотрел на него из-под маски с неприятным упорством.

Он отвернулся, стараясь уклониться от этого пристального взгляда, и вдруг услышал легкий, едва уловимый шепот:

– Ни слова, ни жеста, чтобы не возбудить подозрение, иначе ты пропал.

Это предупреждение, вместо успокоения, произвело прямо противоположное действие. Видя, что среди собравшихся есть человек, – быть может, член Совета, пугавший его своим взглядом, – который знал его тайну, падиал так испугался, что, не думая об опасности, вскочил на ноги, собираясь бежать. Но чья-то рука моментально опустилась на его плечо и заставила сесть на корточки. Он не противился.

Индиец, заставивший его сесть, принадлежал к числу факиров. Вековые предрассудки Индии позволяли этим людям жить вне всяких религиозных и гражданских законов. Долгие годы поста, многие упражнения по умерщвлению плоти поставили их на такую степень святости, что, какую бы человеческую слабость они ни проявили, она не оскверняла их. Они могут совершить даже преступление и не отвечают за него перед людьми. Нельзя выражать и малейшего осуждения их поведению.

Брахманы и раджи старались всеми силами укоренить эту мысль среди людей, потому что сделали этих факиров исполнителями своей воли, своих капризов, своей мести, заставляя исполнять все, что не могли делать сами из страха потери престижа. Они всегда держали у себя на жалованье нескольких факиров, как европейские сеньоры и князья в прежние времена держали при себе «брави» и «кондотьеров»[69] Браво (итал.; мн. ч. – брави) – наемный убийца в Италии XVII – XVIII веков. Кондотьер – предводитель наемного военного отряда в Италии XIV–XVI веков.. Но так как в Индии все таинственно, то факиры, овладевшие оккультными науками, показывали перед народом необыкновенные фокусы, пользуясь силой гипноза, доведенной до совершенства продолжительными упражнениями.

Кроме факиров, исполнявших приговоры Комитета трех, каждый из семи и браматма имели собственного, служившего лично им факира. Тот, который усадил падиала, звался Утами. Он служил одному из семи и по едва заметному знаку своего хозяина вовремя пришел на помощь негодяю, который едва не выдал себя.

Что же заставило это таинственное лицо отложить справедливое возмездие, которое должно было совершиться? Это мы узнаем из дальнейших событий.

Эпизод, едва не сделавшийся роковым для падиала, длился всего несколько секунд и потому не был никем замечен.

В ту минуту, когда браматма называл четырех человек, которые должны были отправиться в белатти-бенгалу и принести англичанина в паланкине, Дислад-Хамед вновь услышал таинственный шепот:

– Спокойней, падиал, я спасу тебя.

Ночной сторож вновь содрогнулся, но на этот раз сдержал себя. Он решил, что незнакомец пришел ему на помощь, чтобы защитить после разоблачения, которое произведет сообщение англичанина. Вооружившись мужеством, в надежде, что таинственный союзник будет рядом в критический момент, он продолжал слушать говорящего.

– Сегодня вечером, – продолжал голос, – между одиннадцатью и двенадцатью часами у подножия Башни мертвых ты узнаешь, что я хочу от тебя.

Голос этот, как ни странно, исходил, казалось, не из человеческой гортани… Он был глух и доносился откуда-то издалека, как пение, которое доносится ветром, или как звуки, подымающиеся из долины в сумерки, но происхождение которых вы не можете определить точно.

Заинтригованный этим, падиал оглянулся… Член Совета семи, упорный взгляд которого так тревожил его, говорил с браматмой на каком-то непонятном языке. Значит, это был не он.

Тогда падиал обернулся в другую сторону и, к большому удивлению, увидел, что его сосед, факир Утами, куда-то исчез. Присмотревшись к окружающим, падиал убедился, что факира нигде нет. Очевидно, Утами вышел из зала. Дислад-Хамед был так взволнован, что не заметил, как факир по знаку, данному членом Совета, осторожно проскользнул к проходу незадолго до ухода четырех человек, посланных за англичанином.

В эту минуту снова, как отдаленное эхо, послышался тот же странный, глухой голос:

– Не бойся ничего, ты спасен! До вечера… Не вздумай не прийти на встречу, которую я назначил. Месть моя будет ужасна!

Не успели прозвучать эти слова, как четыре человека, посланные за англичанином, опрометью вбежали в зал. Один из них держал в руке окровавленный кинжал. Тревога охватила всех присутствующих, но никто не осмеливался говорить раньше верховного вождя.

– Что с вами?.. Что случилось?.. Где англичанин?.. – поспешно спросил браматма.

– Когда мы подошли к белатти-бенгалу, – начал один, – мы услышали громкий крик… Мы бросились в комнату, занятую англичанином, и увидели, что какой-то человек выпрыгнул в окно и скрылся среди соседних развалин. Мы подошли к англичанину. Кровь ручьем текла из раны в груди. Он был мертв. Мы вынули кинжал из раны, и каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем ятаган правосудия «Духов вод».

– Ты говоришь правду? – спросил браматма.

– Вот он.

Верховный вождь осмотрел оружие, на одной стороне были выгравированы священные слова: «во имя славного, могущественного и справедливого», а на другой кабалистический знак тайного трибунала.

Это был действительно кинжал правосудия «Духов вод».

Браматма понял, что здесь какая-то загадка, которую не следует выяснять при всем собрании, и он тут же воскликнул, показывая кинжал всем.

– Братья! Трибунал трех вынес свой приговор. Нам остается признать неопровержимым доказательство невиновности нашего брата, которого хотел несправедливо обвинить английский шпион, чтобы внести раздоры в наше общество. К счастью, мы не успели совершить непоправимого. Воздадим же благодарность предусмотрительности Трех и прославим Шиву, давшему им свою бессмертную мудрость.

Объяснение браматмы было принято всеми с благоговейным почтением, и никому не пришло в голову сомневаться в нем. Падиал же в первый момент понял только одно: враг его умер и не сможет донести на него.

От радости он был равнодушен ко всему, что происходило вокруг, и не заметил, как факир Утами занял свое место и обменялся знаком с членом Совета семи, игравшим, очевидно, первую роль во всем этом таинственном происшествии.

Немного успокоившись во время речи браматмы, падиал оглянулся и увидел факира, неподвижно стоящего у колонны и перебирающего четки из янтаря и красного дерева. Удивление его еще больше увеличилось, когда он увидел, как этот странный человек поднял на него глаза и медленно поднес палец к губам, как бы призывая к осторожности.

Это движение и все, что падиал перед этим видел и слышал, сразу объяснили ему, чья рука нанесла удар кинжалом правосудия. Но в то время, как общее положение дела выяснилось, мысли его все больше и больше путались.

После многих случаев измены обществу он никак не мог поверить, что один из членов этого общества не остановился перед преступлением, чтобы спасти его. Даже браматма, торжественно обещавший наказать предателя, в последнюю минуту примкнул к его неизвестным защитникам.

Охваченный беспокойством от невозможности найти логическое объяснение, он не заметил, что собрание закончилось.

– Идите, – сказал браматма джемедарам на прощание, – идите и несите священный огонь в провинции, и пусть ни один человек, который в силах держать ружье, не откажется поднять его, когда мы призовем!

– Вперед за веру и отечество! Смерть англичанам! – отвечали ему.

– Да поможет тебе Шива, брат Хамед, – сказал ему верховный вождь. – Отправляйся к Малабарскому берегу и передай принцу решение собрания. Пусть будет осторожным. Все погибнет, если англичане схватят его… Салам! Да разрушат добрые духи все препятствия на твоем пути!

Это краткое напутствие и тон, которым браматма произнес его, так удивили его, что он еле-еле пролепетал несколько слов о своей преданности.

Два человека, которые привели его сюда, уже находились радом, и Дислад машинально последовал за ними. Его мучили противоречия. Неужели браматма ничего не знал, и его внезапное вмешательство явилось только следствием того, что он увидел кинжал правосудия, который открыл ему участие тайного трибунала в этом таинственном деле?..

Не первый раз уже это ужасное судилище, перед которым все преклонялись, действовало против своего номинального вождя, но ему никогда не приходилось объяснять перед собранием этого противоречия между волей Совета и волей браматмы.

Но удивительней всего было то, что по крайней мере один из членов этого трибунала знал имя изменника и спас его от заслуженного наказания. И, более того, он подтвердил через браматму данное ему вначале, когда его недостойное поведение еще не было известно, ответственное поручение.

Дислад-Хамед прекрасно понимал, что эти непонятные поступки не могли быть игрой случая. Он слишком хорошо знал утонченность способов, которыми «Духи вод» подготовляли иногда свою месть, а потому не мог быть спокоен, пока находился в их власти.

Колеблясь весь вечер между страхом и надеждой и не допуская даже мысли, что ему могут вернуть свободу, негодяй ждал каждую минуту, что под ним разверзнется пропасть, ибо измена – такое преступление, которого тайное общество не прощает никогда.

В то время, когда проводники вели его через огромный зал собрания, они нечаянно приблизились к окну. И, хотя они тотчас оттолкнули его от окна, он успел заглянуть в него.

Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть Башню мертвых, черный силуэт которой виднелся в нескольких шагах оттуда. Развалины Биджапура были так хорошо ему знакомы, что он сразу сориентировался и с удивлением прошептал:

– Дворец Омра!

Итак, свет и тени, замеченные им с минарета, а следовательно, и вековая легенда о душах предков, посещающих дворец, объяснялись естественным образом. «Духи вод» нашли способ управлять подъемными мостами, закрывавшими верхние этажи, и с незапамятных времен устраивали там свои торжественные собрания.

Тем временем они подошли к двери, за которую он не имел права переступить с открытым лицом. Проводники надели на него маску из алоэ и, убедившись, что он ничего не видит, повели дальше.

Далее все произошло так же, как и раньше. Падиал вошел в паланкин, а через несколько минут вышел из него и после целого ряда поворотов, бесполезных на этот раз, проводники оставили его около большой пагоды Биджапура, откуда все трое ушли два часа назад.

В ту же минуту сын Дислад-Хамеда возвестил селению, что было пять часов утра и что жители могут спать спокойно.

Служба ночного сторожа закончилась. Через полчаса должно было взойти солнце.

Только теперь падиал почувствовал себя свободным!.. После стольких часов тревог и душевных пыток реакция была так сильна, что кровь прилила ему к голове, ноги подкосились, и он упал без сознания у подножия индийского фикуса, в тени которого часто отдыхал в часы дневного зноя.

ГЛАВА IV

Общество «Духов вод». – Факиры-фанатики. – Тайный трибунал и браматма. – Оживленный спор. – Смертельное оскорбление. – Факир Утсара. – Убийство. – Бегство в развалины. – Спрятавшиеся в колодце. – Спасены!

После ухода всех джемедаров, в большом зале дворца Омра остались только семь человек в масках и с ними браматма.

Никакое еще тайное общество не организовывалось на таких странных началах. Основанное семь или восемь веков тому назад, во время нашествия мусульман, для защиты индийцев, оно внушало ужас захватчикам и значительно сокращало власть могольских князей, разделивших между собой всю страну.

Никогда еще факиры, которых общество воспитывало для выполнения своих решений, не отказывались от данных им приказов. Вооруженные кинжалом правосудия, они убивали приговоренных набобов в то время, когда те, окруженные стражей, сидели на тронах, а затем улыбались среди самых ужасных пыток, которые не могли вырвать у них ни слова признания.

Общество это имело своего руководителя, браматму, известного всем, действующего при дневном свете и грозящего раджам даже в их дворцах, а между тем ни один из князей не смел тронуть его. Он находился под покровительством Трибунала трех, приговоры которого наводили страх на всех, ибо не было такой власти в мире, которая могла бы помешать их исполнению.

Комитет трех управлял самим обществом и администрацией одной из пяти провинций. Второе место после него занимал Совет четырех, заведовавший администрацией других провинций.

Затем следовали джемедары, или посвященные первой степени, субедары, или посвященные второй степени, и, наконец, серкары, простые члены-единомышленники. Все это были индусы-немусульмане, которые, начиная уже с шестнадцати лет, спешили получить листок лотоса, знак принадлежности к обществу.

Чтобы уничтожить это общество, мусульманские набобы пытались первое время убивать вождя, и многие браматмы поплатились жизнью за свои смелые выступления.

Но скоро князья были вынуждены прекратить попытки такого рода, ибо за всякого убитого браматму Комитет трех немедленно приговаривал к смерти раджу, отдавшего приказание убить его, и в течение десяти дней кинжал правосудия совершал свое дело…

Тогда набобы пытались уничтожить таинственный трибунал, но все попытки разбивались о чудесную организацию общества.

Добраться до Комитета трех было невозможно, ибо не только сам браматма не знал их, но даже великий Совет семи, состоящий из «Трех» и «Четырех», сам не знал, кто были эти три члена. Каждый месяц «Трое» бросали жребий, кто из «Четырех» должен занять место в тайном трибунале, а выходивший член трибунала заменял собой управляющего перед этим провинцией.

Выборы делались за месяц вперед, чтобы дать обоим членам время подготовиться к перемене занятий. «Три», как и «Семь», заседали всегда в масках на всех торжественных собраниях, вне которых они не встречались, а потому никакие доносы были невозможны при такой организации.

Браматма был, так сказать, конституционный монарх, лишенный самодержавной власти. Он исполнял роль посредника между тайным Комитетом трех и членами общества всех категорий: посвященными первых двух степеней и единомышленниками. Он также передавал царствующим правителям и их сановникам три предостережения, предшествующих окончательному приговору.

Не может быть никакого сомнения, что кротость, с какой управляли мусульманские князья своими подданными индийцами, была следствием страха перед обществом, которое до сих пор еще представляет единственную силу, обуздывающую произвол английских чиновников, губернаторов, вице-короля.

Три члена тайного трибунала никогда не расставались. В каждой провинции они имели собственную резиденцию, куда допускались по заранее установленному паролю только посвященные первой степени и где в определенное время, но только раз в год, назначались общие собрания членов общества.

Все отношения и переписка между Комитетом трех и браматмой, жившим в Биджапуре, происходили при помощи факиров, которые, как мы увидим дальше, совершали чудеса смелости и ловкости. Утами, Варуна и Рама, служившие исключительно тайному трибуналу, пользовались в этом отношении большой известностью.

Все в этой организации было предусмотрено так, чтобы не было никакой возможности добраться до тайного Комитета трех, в котором заключалась вся сила общества.

Несмотря на многочисленные неудачи своих предшественников, сэр Джон Лоренс не побоялся, однако, вступить в борьбу. Он хорошо знал, что в этой схватке его жизнь ставится на карту, но желание захватить Нану Сахиба и уничтожить общество «Духов вод» было сильнее. Его прибытие в Биджапур показывало, что он хочет взять ведение этого дела в свои руки и что он, по-видимому, уверен в своем успехе.

Однако прошедшие на наших глазах события показали, что тайному трибуналу известны планы вице-короля и начальника полиции, а также измена Дислад-Хамеда.

Только одно обстоятельство не было выяснено на собрании, и мы разделяем недоумение ночного сторожа Биджапура в том, что тайный Комитет трех не остановился в последнюю минуту перед убийством, чтобы спасти человека, готовившегося предать общество. Не следует ли сделать вывод из этого, что настоящее имя изменника стало известно лишь в тот момент, когда вмешательство Комитета оказалось почему-то необходимым, и свою месть он отложил, чтобы сделать ее еще более ужасной? Или он руководствовался совсем другими, несравненно более важными мотивами?.. Мы скоро узнаем это, ибо семь человек в масках, оставшихся вместе с браматмой в зале после ухода джемедаров, не замедлят заняться рассмотрением этого вопроса.

Когда последний джемедар покинул зал дворца Омра, факиры, состоящие в распоряжении «Семи» и браматмы, встали на страже внутри и снаружи единственной двери, чтобы ничто не помешало тайному совещанию.

Движение и шум толпы сменились тишиной и благоговейным молчанием. Сидящие неподвижно вокруг стола, покрытые белой кисеей, эти «Семь» в тусклом свете лампы казались смутными призраками, которыми народное воображение населяло дворец Омра.

Арджуна[70] Арджуна («утренняя заря», «дневной свет», «белый», «серебристый») – эпитет бога Индры, а также (в эпосе «Махабхарата») имя третьего из Пандавов, по легенде – сына Индры. В эпосе Арджуна обрисован как идеальный воин, благородный, великодушный и смелый. Именно к Арджуне Кришна обращается с проповедью, составившей содержание самого знаменитого этического текста древней Индии – «Бхагавадгиты». Неоднократно повторяется в «Махабхарате» утверждение, что Кришна и его друг Арджуна в прежнем бытии были воплощением Нараяны. – так звали браматму – взволнованно ходил перед «Семью», и чувствовалось невольно, что между вождем общества и семью членами верховного Совета существовало разногласие, готовое каждую минуту вырваться наружу. Случай с падиалом неминуемо должен был вызвать это.

Не зная важных событий, о которых Комитет трех узнал только к концу совещания и которые были главной причиной его вынужденного вмешательства, браматма решил протестовать против той роли, которую ему пришлось играть сегодня вечером. С другой стороны, тайный трибунал не терпел посягательства на свой престиж и не хотел никому объяснять свое поведение, которое никто не смел контролировать. Кроме этого, агрессивный вид браматмы и его неоднократные попытки присвоить себе права верховного Совета заставляли трибунал дать ему строгий урок, напоминающий, что он переходит границы дозволенного. Уже одно его присутствие в зале, когда «Семь» не приглашали его остаться, было нарушением этикета. Он никогда и ни в каком случае не имел права присутствовать на совещаниях, и тот факт, что «Семь» остались в зале, указывал на необходимость ему удалиться вместе с джемедарами. Упорное стремление его остаться служило доказательством его желания вступить в борьбу с верховным трибуналом.

Арджуна предполагал, что его спросят о причине того, что он остался. Это облегчало начало спора, ибо ему было известно, что говорить в присутствии «Трех» без их разрешения запрещено. Но Арджуна ошибался. Члены верховного Совета на его вызов отвечали полным молчанием.

Однако он задумал опасную игру и после нескольких минут колебания решился первым нарушить молчание. Подойдя к столу, он сделал, по принятому обычаю, три поклона и сказал:

– Высокие и могущественные владыки, простите, что я прерываю течение ваших мудрых мыслей, но время бежит так быстро, скоро наступит день, и обязанности, лежащие на мне, заставят меня покинуть вас.

– Без сомнения, сын мой, – сказал древний из «Трех», – у тебя есть какая-нибудь важная причина, раз ты осмелился попирать самую священную свою обязанность – повиноваться правилам. Все же мы слушаем тебя, уверенные, что должны будем простить тебе это нарушение… Но почему твой голос дрожит, когда ты говоришь?

Председательское место «Семи» принадлежало по праву тому, кто был раньше всех избран в члены тайного трибунала. Вот почему его называли «древнейший из Трех». Он носил также титул «Адитья» или «сына Адити», то есть сына земли. Второй получал название «Двиты», то есть второго, а последний назывался «Пайя», или младший сын.

Каждый член трибунала по очереди проходил все три степени. «Пайя» передавал приказы, декреты и инструкции браматме и факирам. «Двита» управлял пятой провинцией, а именно Биджапуром, и руководил администрацией остальных «Четырех». «Адитья» председательствовал в Трибунале трех и Совете семи, когда они собирались.

– Да! – продолжал «древнейший из Трех», – мы хотим знать причину твоей тревоги.

– Я буду говорить, о Адитья, – отвечал Арджуна, – с твоего разрешения я открою сердце свое перед «Тремя» и «Семью» и объясню причину моей печали.

– Пусть истина без страха выйдет из твоей души. Если твои слова верны, ты не останешься недовольным.

– Возведенный вами в достоинство браматмы, чтобы передавать вашу волю народам и владыкам, я всегда старался исполнить ваши предписания во славу общества и для торжества правосудия, и вы всегда выражали мне одобрение. Почему же, о высокие и могущественные мужи, я сегодня потерял ваше доверие?.. Вот почему я нарушил установленный порядок и не стал ждать, пока вы позовете меня.

– Объясни лучше, о Арджуна, никто из нас не понял твоей мысли.

– Не по вашему ли приказанию, о светила истины, осквернился я прикосновением к нечистому белатти, иностранцу, который предложил открыть нам измену одного из наших?

– Ты говоришь правду.

– Когда я передал вам о цене, которую требовал он, не вы ли решили, что предложение это должно быть принято и виновный будет наказан в присутствии всех джемедаров?

– Совершенно верно, Арджуна!

– Почему же, о Адитья, скрыли вы от меня ваши настоящие намерения? Почему же, если разоблачение было ложным, вы допустили, чтобы я обвинил одного из наших, и наказали клеветника, не предупредив меня?

– Ты произнес слова, полные горечи, о Арджуна, забыв при этом, что решение «Трех» не подлежит обсуждению… Нас Трое, а не четверо, нас Семь, а не восемь, Арджуна, и помни, если ты дорожишь жизнью, что есть тайны, которые убивают. Та, о которой ты говоришь, принадлежит к числу убивающих… Достаточно и того, что ты ее заметил! Браматма не голова, это – рука, которая повинуется, не сознавая того, что делает, как дождь не сознает, почему он падает, гром – почему он гремит, ветер – почему он волнует море… В своей гордости ты дошел мало-помалу до того, что вообразил себя настоящим вождем общества «Духов вод», тогда как ты – старший слуга его… Я скажу больше – раб его! Благодари Шиву, что он разрешил тебе спросить «древнейшего из Трех» и остаться живым! Я сказал все. Убирайся теперь! Вон отсюда, собака!

Затем с мрачным видом, думая, что его понимают одни только товарищи, прибавил:

– Еще один браматма нуждается в покое!

Браматмы, если и отстранялись от должности, то отдыхали только в могиле. Они знали слишком много тайн общества, чтобы им позволяли вернуться к частной жизни. Последние слова Адитьи были подобны удару кнута, и браматма страшно побледнел. Несмотря на это, он три раза поклонился тому, кто нанес смертельное оскорбление его самолюбию, и вышел, бросив на Адитью украдкой ненавидящий взгляд, который ясно показывал, что теперь браматма не остановится перед самой жестокой местью.-

Опустив за собой тяжелую кашемировую портьеру, закрывавшую вход в зал заседаний, он еле слышно прошептал про себя:

– О! Я докажу тебе, что гром иногда сам выбирает, чью голову ему поразить.

И с горящим от волнения лицом он бросился вон из дворца Омра. Повернув к развалинам, он заметил факира Утсару.

– Это ты, Утсара? – окликнул он его.

– Да, господин! – отвечал факир.

Факир этот служил Арджуне и был безгранично ему предан. Под влиянием только что полученного им смертельного оскорбления, браматма решил открыть ему план мести.

– Утсара, – спросил он, – могу ли я рассчитывать на твою преданность?

– До самой смерти, господин, – отвечал факир.

– И даже, если бы я захотел отомстить врагу, который вот уже давно осыпает меня оскорблениями и унижает меня?

– Скажи только слово, господин, и завтра же этого человека не будет.

– Кто бы он ни был?

– Будь это даже сам «древнейший из Трех», – отвечал Утсара.

Он произнес фразу так тихо, что ее трудно было расслышать. Однако браматма вздрогнул.

– Тише! – сказал он. – Есть имена, которые нельзя произносить… Если тебя слышали, то мы не увидим восхода солнца.

– Знаю, господин!.. Каждый куст вокруг дворца…

Он не закончил фразы и, схватив кинжал, бросился в чащу кустов, росших рядом.

Пронзительный крик огласил воздух… Послышалось падение тела на землю, и в ту же минуту Арджуна услышал, как Утсара говорит ему вполголоса:

– Скорее за мной! Негодяй успел крикнуть… через десять-двадцать минут сюда сбегутся все.

Браматма поспешно повиновался. Утсара с телом своей жертвы, которое он взвалил на спину, бежал впереди.

Он делал множество поворотов, стараясь запутать следы, и с необыкновенной быстротой находил дорогу среди развалин, где спутник его не мог бы пройти и днем.

Вдруг Арджуна услышал всплеск от падающего в воду тела. Утсара, не замедляя шага, бросил труп, от которого надо было во что бы то ни стало освободиться, в один из многочисленных колодцев древнего Биджапура.

– А теперь, – сказал он, ускоряя бег, – слышите, они бегут по нашим следам.

Крик факира, а тот, кого Утсара поразил кинжалом, тоже был факиром, поднял тревогу среди его товарищей, и все они бросились по следам беглецов.

Прислушавшись, факир и браматма поняли по раздающимся восклицаниям, что они окружены со всех сторон.

– Круг сужается, – сказал Утсара, – через три минуты они будут здесь… Надо спрятаться…

– Куда?

– О! – отвечал факир, ударяя себя по лбу, – как это я не подумал раньше!.. Еще одно усилие, и мы, быть может, добежим…

Они молча продолжали бежать по направлению к мавзолею Адил-Шаха. Не пробежав и пятидесяти шагов, Утсара остановился.

– Скорее! – сказал он своему господину, – садитесь мне на плечи, крепко держитесь за шею руками… и не мешайте мне…

Спрашивать было некогда, преследователи приближались… Браматма повиновался. Одаренный геркулесовой силой, Утсара вскочил на край колодца и, придерживаясь за выступы стенок, исчез среди ползучих растений и лиан, росших в изобилии из расщелин камней. Пропустив беглецов, растения плотно соединились над их головами, скрывая от взглядов. Факир остановился, упершись головой в стену, чтобы ни малейший шум не выдал их убежища.

Он нашел широкий каменный выступ, которые устраивают в колодцах на определенном расстоянии друг от друга для облегчения работ. Браматма сидел у него на плечах, крепко держась за растения.

В ту же минуту послышались шаги и голоса преследователей, но тревога, сжимавшая сердца беглецов, продолжалась недолго. Преследователи пробежали дальше к мавзолею Адил-Шаха, огромному зданию, занимавшему около мили в окружности и имевшему так много подвалов и подземных ходов, что браматме и спутнику его легко было бы скрыться там от всяких преследований.

– Они думают, что мы в мавзолее набоба, господин, – сказал Утсара. – Воспользуемся тем, что еще темно, и уйдем отсюда… Скоро будет поздно…

– Ты думаешь, нас отыщут здесь?

– Факиры решат, что это ложная тревога, поднятая каким-нибудь английским шпионом: ведь мне удалось скрыть труп. Но днем следы крови и отсутствие одного из товарищей откроет им истину, и тогда они обыщут все колодцы… Нам тогда не убежать… Но не об этой опасности я хотел сказать…

– Что же случилось еще?

– Мы находимся над убежищем гремучих змей. Они любят заброшенные колодцы.

– Гремучие! – воскликнул Арджуна, вздрогнув всем телом, – один укус этих тварей – и верная смерть… Что, если они нападут на нас?

– Пока ночь, мы ничем не рискуем. Эти твари не видят в темноте, но при первых лучах солнца они нападут на нас, а никто не знает, сколько их здесь.

В эту минуту, как бы подтверждая слова факира, под ногами беглецов послышался концерт из пронзительных свистов.

– Скорее! – крикнул Утсара. – Ужасные твари проснулись от звука наших голосов… Идите первым, я поддержу вас…

– Тише! – приказал ему Арджуна, выглядывая из колодца. – Слышишь шаги… факиры возвращаются…

– Наклонитесь, трава скроет вас, – отвечал шепотом Утсара.

– Нет, напротив, следуй за мной, – сказал ему браматма, выскакивая из колодца. – Нам нечего больше бояться.

Факир подумал, что его господин, испуганный змеями, сам не знает, что делает. Удивление его возросло, когда он вылез из колодца и увидел, что тот совершенно спокойно направился к мавзолею великого властителя, высокий купол которого уже заблестел в первых лучах солнца.

Их преследователи возвращались назад, отказавшись от дальнейших поисков. И несчастный Утсара, не понимая ловкого маневра своего господина, приготовился уже пожертвовать жизнью. Но теперь, когда труп исчез и следы их были потеряны, нечего было бояться… Кто посмел бы обвинить верховного вождя в убийстве факира, служившего обществу? Это было то логичное рассуждение, которое сделал Арджуна, и дальнейшее подтвердило его правоту. Заметив своего начальника, высокочтимого браматму, факиры попадали ниц перед ним и три раза коснулись лбами земли.

– В чем дело, друзья мои, – спросил Арджуна, – что случилось? Я возвращался домой после заседания верховного Совета, когда услышал крики и увидел, что все бросились к развалинам… Кого вы преследовали?

Факиры рассказали ему, что услышали крик о помощи, когда были на страже дворца Омра, но, несмотря на самые тщательные поиски ничего не нашли и решили, что это была шутка кого-нибудь из товарищей.

– Наверное, Утами сыграл с нами такую шутку, – сказал Варуна, – одного его нет между нами… Теперь он боится показаться нам.

Арджуна вздрогнул при этих словах. Утсара убил Утами, доверенного факира «древнейшего из Трех». Глава тайного судилища перевернет вверх дном и небо, и землю, чтобы найти убийцу и отомстить ему.

– Спешите домой, – приказал факирам браматма, желая прекратить неприятный разговор. – Вы знаете, что вице-король Индии приезжает сегодня во дворец Омра, а вы не должны попадаться на глаза ни одному англичанину.

Факиры снова преклонились перед своим начальником и направились в сторону таинственного здания.

Дойдя до седьмой стороны семиугольника, они подали условный сигнал. Одна из гранитных плит в стене повернулась, и над рвом тотчас опустился подъемный мост, по которому ввесь отряд двинулся к отверстию, ведущему к верхним этажам.

Браматма удалился довольный собой. За ним следовал Утсара, еще не пришедший в себя от удивления. Верховный вождь общества «Духов вод» был бы далеко не так спокоен знай он только, что факир Варуна, уходя, заметил, что несколько маленьких капель крови осквернили непорочную белизну его кашемировой туники.