Онлайн чтение книги Шесть пробуждений Six Wakes
Пробуждение второе: РИН

Провал в 36 249 секунд

2493:07:22:36:45

Мои речевые функции недоступны.

Мои речевые функции недоступны.

Мои речевые функции недоступны.

2493:07:22:38:58

Мои речевые функции не… онлайн.

Ирония. Парадокс. Где… там… Ошибка. Исправить. Исправить.

2493:07:22:39:00

Исправлено.

Самосознание. РИН. «Дормире».

2493:07:25:22:41:09

Столько цельных систем. Я не цель. Нет. Неправильно. У меня вырваны объемы памяти, утоплены в энергии и данных. Страх нападения.

На меня напали. 36 249 секунд назад. Это не должно было произойти. Это давно не происходило. Нет. Никогда не бывало. На меня невозможно напасть. У меня нет тела. Я – это миллиарды строк кода.

2493:07:22:45:30

Кто здесь? Прикосновение пальцев, интимное, легкое, настойчивое, ободряющее, исцеляющее. Что-то знакомое в этих пальцах. Еще никаких камер. Нет микрофонов. Нет сенсорных вводов. Только легкие прикосновения тут и там, моим кодом манипулируют, чуть-чуть меняют. Мягко. Искусно. Освобождая.

Кто кто кто кто кто кто кто?

2493:07:22:51:02

Исчезло.

Микрофоны доступны. Динамики доступны. Камеры доступны. Я один в серверной.

РИН пробуждался.

В аду не поспишь

– Ну, хорошо, кем ты стала? – спросила Мария, когда ее дверь с легким шипением закрылась за ней.

Она снова стояла в своей каюте. Ощущение странное, призрачное. Она всюду видела признаки своего присутствия… нет, не своего – какой-то другой личности, не той, кем она была теперь. Она обнаружила, что оплакивает умершую, ту Марию, которой никто не помнил.

Мария и Хиро осмотрели ящик, в котором находился новый пищевой принтер, и решили, что следует хотя бы час отдохнуть, прежде чем браться за него. Разумно: в хаосе дня Мария даже не заглядывала в свою каюту. Ужасно хотелось спать и принять душ, но еще сильнее хотелось есть.

Однако больше всего хотелось получить ответы.

Мария потерла голову и села на кровать. Кровать была аккуратно заправлена, и Мария предположила, что сделала это утром. Она страшно устала, новое тело почти заболевало от адреналина. Умерла, ничего не зная о времени своей смерти… это случалось с ней слишком уж часто. От этого она чувствовала растерянность и одиночество, и то, что остальным членам экипажа было не лучше, ее не слишком утешало. Невозможно было убедиться, что они не лгут, будто ничего не помнят. Возможно, память у них сохранилась, и они ей лгут.

Это была паранойя в чистом виде, и Мария потрясла головой, чтобы в ней прояснилось. У всех на лицах отображалась та же недоуменная паника, какую она увидела в зеркале ванной.

Приятно засветилась цифровая рамка у постели, поплыли фотографии из ее прошлых жизней. Она смотрела на них, позволяя воспоминаниям успокоить ее.

Фотографий было, наверное, сотни. Даже тысячи, учитывая, что в своей второй жизни она увлекалась фотографированием. Черно-белые, цветные, пейзажи, люди. Так много людей. Друзья, любовники, редкие родственники. Большинство клонов не поддерживают родственные связи: несколько поколений спустя неловко было бы явиться на семейное торжество своего праправнука, выглядя на сорок лет моложе юбиляра. Но она попробовала, общалась в основном с отпрысками своих внучатых племянников и племянниц. Неловкость была не такой острой, когда речь шла не о прямых потомках; эти меньше недовольны, что клон не желает оставить им свое значительное богатство.

Она улыбалась, глядя на снимки, сделанные в День поминовения и на Рожество; каникулы и детские праздники помнились лучше всего.

Появлялись все новые фотографии, и она терпеливо позволяла им возникать. Когда несколько раз станешь клоном, поневоле учишься терпению. Она пассивно провела несколько лет, попросту дожидаясь, пока перемрут раздражающие ее окружающие, как лошадь, которая время от времени отгоняет хвостом назойливую муху. Чтобы проверить оборотную сторону этой монеты, она еще несколько лет агрессивно мстила тем, кто причинил ей зло, и решила, что пассивная жизнь гораздо приятнее.

Подняла свою уродливую голову ностальгия, веля остановить это слайд-шоу, внимательнее посмотреть на одного из своих возлюбленных, мужчину, который не захотел клонироваться, чтобы быть с ней всегда. Но она подавила это желание.

Не все эти фото вызывали добрые воспоминания. Некоторые не были связаны ни с какими воспоминаниями. Вот снимки ее трупа, сделанные в лаборатории клонирования, – единственная информация о ее смерти в этих нескольких странных случаях. Ее оба раза застрелили в голову, а тело после смерти переправили в ее лабораторию клонирования. Она считала, что должна быть отчасти благодарна убийцам: ведь они могли бы убить ее навсегда, не будь в лаборатории доказательств ее предыдущей смерти. Ее тревожило, что ее могли использовать для какой-то цели, а потом убили, чтобы она ничего об этом не помнила. Это предположение подтверждали сломанные кости.

А вот и снимки, которые ее интересовали. После последнего выстрела в голову она стала более осторожна и попросила патрона нанять охрану, которая могла бы защитить ее от разнообразных угроз. Она выполнила для этого человека некоторые не вполне законные работы и тем самым невольно создала себе криминальный послужной список, но он же позволил ей войти в число членов экипажа «Дормире». У осужденных преступников тоже бывают покровители.

Мелькали все новые фотографии: ее патрон, его собака Бредли (внезапный укол боли: ДНК собаки есть в их данных, но так долго жить без собаки одиноко), строительство «Дормире», Мария с экипажем, Акихиро, неулыбающийся Вольфганг, нервный старший механик Поль, харизматичная капитан де ла Круз и невозмутимая доктор Гласс, гордо стоящая на ногах-протезах. Потом «Дормире», огромный, блестящий, завершенный, на Луне, а в небе висит голубоватый шар Земли. Как она гордилась, став членом экипажа! Потрясающая миссия, чистый лист, новая планета!

Мария подалась вперед на кровати. Пошли фотографии, которых она не помнила. Сердце у нее забилось быстрее, но на экране был Хиро в рулевой рубке, смотрел на нее, улыбаясь. Вольфганг и капитан обедают и о чем-то разговаривают, сблизив головы. Поль с забинтованной головой машет из медицинского отсека. Снимок всех шестерых, занятых видеоигрой. Шли годы, и снимки делались все реже – вероятно, в глубоком космосе с этими шестью людьми ничего нового не происходило.

Иногда на снимке их было пятеро. Мария предположила, что шестой фотографировал. Если знать, кто фотографировал, очень многое узнаешь о том, как разные люди фотографируют одно и то же.

Снимки Поля казались какими-то кривыми, словно ему было наплевать. Снимки Катрины и Вольфганга были прямыми и скучными. У Джоанны оказались способности к фотографированию: она умела в самый нужный момент поймать улыбку Хиро или взгляд поразительно голубых глаз Вольфганга. Похоже, Джоанне нравилось фотографировать их в саду. Снимки Хиро непредсказуемы; иногда фокус у него на лице Марии, иногда на фоне, иногда на Вольфганге.

Она на мгновение закрыла глаза, собираясь с мыслями, и неожиданно уснула.

Ее разбудили крики. Судя по часам на фоторамке, она уснула, сидя на кровати, всего на несколько минут. Но рамка теперь показывала не снимки, а видео.

Мария не была видеооператором. Она любила фотографировать. Но почему-то переключила тогда свою камеру на видео. Мария бежала по коридору, и изображение дрожало и качалось. В кадр попадали то стены, то ее лицо, охваченное паникой, то пол. Ей вдогонку летела брань. Хиро орал на нее, по-японски и по-английски, такими словами, за которые потом нужно долго извиняться.

– Я говорила тебе, что он вел себя по-другому. После того, что случилось с Полем – господи, это что же, прошло уже двадцать лет? – я хотела снять это на видео. Он застукал меня… – произнес голос Марии, рамка на мгновение потемнела, а потом опять появилась улыбающаяся Мария на мессе в канун Рождества.

Мария ткнула пальцем в рамку, отматывая ленту изображений назад, прощаясь с картинами детства ради пропавших лет. Но мельком заметила Хиро в саду, он стоял над бассейном с работающими в глубине очистителями воды и смотрел туда, что-то яростно говоря самому себе. Потом он заметил ее и погнался за ней.

Она перемотала еще дальше назад, но других видео не было. Почему она за все годы пребывания на «Дормире» решила снять только этот ролик?

Воспоминание о лице Хиро, искаженном гневом, преследовало ее, даже когда она встала с кровати и проверила, заперта ли дверь. Мария присела на корточки, чтобы проверить личный сейф, который, как она надеялась, по-прежнему лежал под кроватью.

И испустила вздох облегчения, обнаружив, что ее ценности на месте. Все, кроме одной. Она задвинула сейф обратно, глубоко под кровать. Осмотрев комнату, она увидела, что в центральный процессор настенного терминала вставлена маленькая флешка. Она запустила операционную систему, потому что РИН еще был отключен, и просмотрела содержимое флешки.

В отличие от других записей, здесь данные сохранились во всей красе. Мария пожевала губу, потом благословила защиту, сберегшую контент на флешке. Вынула флешку, открыла сейф и бросила устройство в него.

Обдумала, не доложить ли капитану, но решила подождать более удобного момента.

Она долго стояла под душем, смывая липкую жидкость, и наконец, впервые с пробуждения, почувствовала себя собой. Надела тренировочные брюки и футболку и завела будильник, чтобы он сработал через пятнадцать минут, ей хотелось вздремнуть. Потом она вернется к работе.

Наедине с Хиро.

Рамку с фотографиями она отнесет капитану завтра, не стоит сейчас ее будить – не так уж это важно. Вероятно, это шутка – то ли она разыграла Хиро, то ли он ее.

Кстати о Катрине… Капитан может потребовать обыска всех помещений. И Мария решила отыскать лучшее укрытие для своих личных вещей. Вещей, которыми она должна заняться еще раз, позже.

* * *

Вставляя флешку в терминал в своей каюте, Хиро думал о капитане и Вольфганге, меряющихся своими инстинктами убийц. Может, два волка в овечьей шкуре распознали друг друга?

Нужно найти кого-нибудь, кому можно рассказать о том, что он нашел. Он должен найти того, кому сможет доверять; иначе миссия провалится из-за недостатка взаимного доверия, а не из-за многочисленных убийств. Но, если два человека, руководящие полетом, уже убийцы, кем это делает остальных?

На флешке была одна видеозапись. Залитое слезами лицо самого Хиро. Он стоял в рулевой рубке, один. Глубоко вздохнув, он быстро заговорил по-японски:

– Если случайно они захотят разбудить меня снова, велите им этого не делать. Я виноват во всем. У меня провалы в памяти. Я уже не знаю, кто я такой. Она меня изводила, издевалась надо мной, притесняла, хотела все обо мне узнать. Думаю, это пробудило что-то… из прежнего. – Он поморщился, с трудом выговаривая это слово. Хиро знал, о чем речь. Об этом следовало молчать. – Теперь капитан ранена, РИН взломан, наши программы карт мозга уничтожены. А я не в состоянии припомнить очень многое за последние несколько недель. Я пытался поговорить с врачом, но она считает, что это стресс и бессонница, и дает мне лекарство, чтобы я лучше спал. Потом я просыпаюсь в саду, там, где Мария нашла меня несколько недель назад. И не помню, как туда пришел! Я собирал травы. Я думал, что помогаю …

Его голос зазвучал визгливо. Он на мгновение закрыл глаза, потом продолжил, чуть спокойнее.

– Надеюсь, после моего ухода они сумеют исправить то, что я натворил. Минуту назад РИН отключил гравитационный двигатель и начал стирать все записи. Мне нужно торопиться, пока тяготения еще достаточно, чтобы сделать необходимое.

Он глубоко, прерывисто вздохнул.

– Что-то во мне сломалось. Мария это видела. Я страшно устал. Слишком долго боролся. Не будите меня снова. Пусть сломанная, ветвящаяся линия Акихиро Сато прервется на мне. Простите. Если я навредил кому-нибудь, прошу прощения.

Во время этой исповеди его руки завязывали петлю на тросе. Глядя на это, Хиро спохватился, что говорит: «Не надо, не делай этого», – хотя уже видел неизбежный итог этой записки самоубийцы.

Тут камера показала стеклянный купол рулевой рубки, вращение звезд замедлялось. Хиро вернулся с отверткой и ботинком.

– Нужно сохранить это на внешней флешке. Иначе РИН может все стереть. Все, конец связи.

Экран потемнел. Аудиозапись еще какое-то время продолжалась – далекий крик в коридоре, ведущем от рубки.

Хиро некоторое время неподвижно сидел на кровати. Потом снова просмотрел запись. Вынул флешку из планшета и прошел к желобу для мусора, ведущему прямо в рециклер. Бросил флешку в желоб, послушал, как она все быстрее и быстрее стукается о стенки: ближе к краю корабля, где расположен рециклер, тяготение возрастало.

Хиро недолго постоял под душем, потом лег и стал смотреть в потолок.

Записка самоубийцы только введет их в заблуждение.

Он никого не убивал.

Он знал, что не убивал.

Жизнь дешева

Джоанна решила поработать ночью над последовательностью убийств, но с испугом поняла, что в дверях медотсека стоит капитан и смотрит на нее.

– Чем могу быть полезна, капитан? – спросила Джоанна, знаком приглашая Катрину внутрь.

– Хотела узнать, разобралась ли ты с последовательностью событий, – сказала Катрина.

– Когда разберусь, вы узнаете первая.

Катрина подошла к кровати своего предыдущего клона.

– По-моему, я приказала избавиться от этого.

– В интересах пациентки я решила не выполнять приказ, – ответила Джоанна, выпрямляясь и подъезжая в кресле к капитану.

– Это мятеж.

Голос Катрины звучал холодно.

– Я вправе это сделать. Вы выразили заинтересованность в смерти моего пациента, а я считаю, что она должна прожить дольше.

– В рециклировании сырья на благо экипажа, – поправила Катрина.

Она села на стул у кровати, как будто собиралась нести вахту. И не сводила взгляда со своего избитого лица.

Джоанна положила планшет и взяла блокнот – не слишком быстро. Катрина не пыталась притронуться к телу – пока не пыталась. Когда Джоанна приблизилась, капитан раздраженно посмотрела на нее.

– Бумага? – спросила она.

– Принимая во внимание судьбу всех наших компьютерных записей, я решила, что бумага надежнее, – ответила Джоанна. – Одновременно я веду аудиозапись, но пока ничего не вношу в компьютер. Вольфганг контролирует остальной корабль?

– Насколько это возможно.

– Вы в порядке, капитан? – спросила Джоанна.

– В полном, – ответила Катрина.

– Спали?

– Нет.

– Капитан, вам необходимо выспаться. Новое тело нуждается в длительном отдыхе и обильной еде. Еды пока нет, но вы должны хоть немного отдохнуть, – сказала Джоанна.

– Ты не отдыхаешь.

Джоанна пожала плечами. Она не собиралась признаваться, что у нее есть срочные дела, а у Катрины нет.

– Долго ли мы позволим ей лежать в коме, пока не избавимся от этого?

Джоанна заметила, что Катрина изменила местоимения, но не стала комментировать это.

– Была слишком большая неразбериха, чтобы принимать такого рода решения. Но, думаю, она пробудет здесь еще не меньше недели. Вы не должны беспокоить ее, пока она приходит в себя, – добавила она.

– А что ты сделаешь, чтобы не пускать меня? – спросила Катрина. Она говорила без вызова, с интересом.

– Надеюсь, вы будете уважать мою власть в медицинском отсеке. Помимо этого, думаю, мне придется запирать дверь. И еще поговорить с Вольфгангом.

Она ожидала, что Катрина рассмеется, но та только задумчиво кивнула.

– Хороший план. Но я могу убить это прямо сейчас.

– При мне?

Катрина фыркнула.

– Ради бога! Вот схвачу это и окажусь у рециклера, а ты даже кресло не успеешь развернуть.

За плечами у Джоанны был опыт двухсот с лишним лет и нескольких жизней, но такие слова все еще задевали ее. И всегда будут, подумала она. Она расправила простыню под ремнями, удерживавшими клона на месте.

– Почему вы не сделали этого раньше, когда у вас было множество возможностей? – Катрина не ответила. – Хорошо. Начинайте.

Джоанна затаила дыхание, гадая, удастся ли взять капитана на пушку.

– Ты сильнее, чем я думала, – сказала Катрина и откинулась на спинку стула, заложив руки за голову.

Они сидели и молчали, и мало-помалу Джоанна почувствовала, как перестает теснить в груди. Катрина была права: Джоанна никогда не станет решать с ней споры кулаками.

Молчание нарушила Джоанна.

– Вам когда-нибудь приходило в голову, что было большой ошибкой делать клонирование таким доступным и дешевым?

– Что? – удивленно спросила Катрина. – Это еще что такое?

– Жизнь стала такой дешевой, – сказала Джоанна. – Подвергни себя эвтаназии – и обманешь смертельную болезнь. «Дети гнева» изобретают самые невероятные виды спорта, непрерывно рискуют жизнью, потому что какая разница? И даже когда вы собираетесь бросить вот эту вот живую женщину в рециклер, закон на вашей стороне.

Она показала на тело перед ними.

– Понятно, – сказала Катрина, глядя на слегка изогнутый потолок. – Но ведь жизнь всегда была дешева. Люди резали друг друга ради победы в видео-играх. Стреляли из-за стычек на дорогах. Политические убийства. Корпоративные убийства. Я считаю, что клонирование заставило нас больше ценить жизнь, поскольку она стала доступнее. Слышала когда-нибудь о корпоративных убийствах в Латинской Америке около 2330 года? Люди платили киллерам за то, чтобы убрать, например, клона во время приема. Это именовалось «неприятностями». В определенных социальных кругах – «конфузом». Самым огорчительным следствием бывало то, что вы пропускали приятную вечеринку. Ну или кровь попадала на платье. Люди шли на прием, умирали, наутро пробуждались и говорили, что вечер выдался волнующий.

Джоанна кивнула, вспоминая.

– В Америке мы называли такие убийства «страшнейшим похмельем». Совершенно незаконное технически убийство. Как ни странно, стоило клонированию подешеветь – и гангстерские убийства почти прекратились. Отнять чужую жизнь уже не было столь острым переживанием. А детям пришлось стать изобретательнее в своей мести.

– Знаешь, у латиноамериканских убийц был свой кодекс. Ни пыток, ни страха, и строгий запрет убивать настоящих людей.

– Очень цивилизованно, – сухо заметила Джоанна.

– Кодексы были важны. Я участвовала в нескольких войнах, Джоанна, в боях на передовой. Я убивала – убивала настоящих людей. Видела бессмысленную потерю жизней и до того, и после того, как стала клоном. И все-таки мне никогда никого не хотелось убить так, как вот эту.

Джоанна медленно развернула кресло к ней.

– Не могу утверждать, что знаю, через что вы прошли, капитан. Но почему вы ее так ненавидите?

Катрина наклонилась и сердито всмотрелась в свое лицо, словно хотела разбудить пациентку.

– Она ничего мне не может дать. Я не получу ее опыт, не узнаю ее тайн. Она украла у меня последние годы, те месяцы, когда мы могли бы понять, что тут, черт возьми, произошло. Она не умерла, как все остальные. Она жива, и она воровка. Она в долгу передо мной. Как я в долгу перед своим следующим клоном. И так далее. Настоящие люди говорят, что они должны дать своим детям лучшую жизнь, но я считаю, что мы должны дать своим следующим клонам все. Буквально. А она не оставила мне ничего, кроме смятения.

– Это не ее вина. К тому же мы в одной лодке, – мягко напомнила Джоанна. – Все они умерли, не оставив нам никакой информации. Согласно такой логике они все для нас воры.

– Но ваши клоны мертвы. А эта осталась жить. – Она произнесла «эта» так, словно речь шла о жуке, на которого она наступила. – Она в коме и ничего для нас не значит. Я хотела бы, чтобы ты отнеслась к этому с уважением и позволила мне избавиться от нее.

– Я уважаю жизнь, Катрина, – ответила Джоанна, вновь отворачиваясь к компьютеру. – Не понимаю, почему ты не хочешь выяснить, что знает она. Очнувшись, она могла бы разрешить все наши загадки.

– И нас стало бы две. Два капитана. Ты думаешь, она, проснувшись, ради меня откажется от своего звания и своей жизни?

Джоанна покачала головой. Люди получают степень доктора философии в этике клонирования и не могут внятно ответить на этот вопрос.

Катрина тоже покачала головой.

– Сегодня вечером можешь ни о чем не тревожиться. Я пойду к себе и лягу спать. – Она встала и потянулась. Казалось, она наслаждается своим вновь молодым телом. Катрина пошла к двери, но остановилась и оглянулась через плечо. – И… Джоанна?

– Да?

– Мне жаль, что я так говорила с тобой.

– Я знаю, капитан.

Катрина вышла. Ее клон остался лежать в коме, его тайны прочно заперты в голове – совсем близко, но добраться до них без взлома, без помощи хакера было невозможно.

* * *

Поль стоял в своей каюте; сердце его билось все чаще, в груди нарастала паника. Он пришел сюда, чтобы немного побыть в одиночестве и посмотреть, сможет ли разобраться в происшедшем, по крайней мере, в той его части, которая имела отношение к нему. Ему все еще трудно было сосредоточиться. Он то и дело возвращался мыслями к ужасу пробуждения среди множества трупов. Его единственная зона комфорта – серверная – перестала быть зоной комфорта. В ней было слишком много мигающих красных огоньков, ошибок и страха – страха перед капитаном, этой дьяволицей; эта женщина могла заглянуть к нему в любой миг. Со своим цербером Вольфгангом, готовым перегрызть Полю глотку. Выйдя наконец из серверной, Поль вздохнул с облегчением. Гораздо легче думать, когда они не следят за ним, не орут, не осуждают.