Онлайн чтение книги Шестнадцать зажженных свечей
Глава шестая

Эфирное Создание

Был вечер, мокрый (дожди все шли и шли), пахнущий молодой листвой, загадочным, таинственный, полный ожидания, — теперь для Кости Пчелкина все вечера были такими.

Костя возвращался из школы каратэ. Со спортивной сумкой через плечо он медленно брел под аркой.

«Неужели их опять не будет?..»

Вот и старая липа. Жаркая волна с головой накрыла Костю: под деревом стояла Лена, а рядом с ней — долговязый Жгут.

Костя замедлил шаг, не зная, что делать. «Заговорить первому?» И у него вырвалось само собой:

— Лена, здравствуй…

— Здравствуй! — Она подошла к нему.

Жгут стоял у ствола липы и угрюмо наблюдал за ними.

— Костя… Ты прости меня… За тогда. Дура я.

«Я тебя прощаю, прощаю!» Он неожиданно для себя спросил:

— А где ваш Муха?

— Он на каких-то сборах, — сказала Лена, — Ведь ему скоро в армию.

И наступило молчание.

«Пойдем в кино! Пойдем на танцы! Пойдем, куда хочешь!» — промолчал Костя.

— А у Жгута неприятности, — сказала Лена.

— Какие? — Костя посмотрел на Жгута.

Тот, казалось, безучастно все стоял под липой, и вид у него был унылый.

— Вернее, у Эфирного Создания. Ну, у матери Жгута. — Лена сердито хмыкнула. — Вчера над ней товарищеский суд был.

«Значит, — понял Костя, вспомнив объявление на щите, — гражданка Савохина и есть Эфирное Создание».

— За что же ее судили? — спросил Костя.

— За веселую жизнь, — сказала Лена.

— Это как? — удивился Костя.

— Очень просто! Она живет весело, и за это ее грозят выслать из Москвы. А Жгута — в какой-нибудь интернат. Вчера сделали последнее предупреждение. Эти пенсионеры такие. Они в суд свое решение передадут, в настоящий. Делать-то им нечего. Вот и бесятся от скуки. И чем Эфирному Созданию помочь?

Жгут приблизился, внимательно посмотрел на Костю, сказал:

— Ленка считает, что ты умный…

— Конечно, умный! — весело подтвердила Лена.

— Книги читаешь… — Жгут волновался. — И родители у тебя образованные. Ведь так?

— Так… — ответил Костя, не понимая, издевается над ним Жгут или говорит серьезно.

— Пойдем к нам, а? — В голосе Жгута прозвучала робость.

— Зачем? — удивился Костя.

— Может, ей что посоветуешь… — Жгут помедлил. — Или повлияешь?

— Сейчас надо идти? — спросил Костя.

— Конечно, сейчас, — сказала Лена.

— Я только дома предупрежу! — сорвался Костя. — Ждите меня здесь!

Он влетел на кухню, где все уже было готово для ужина и родители сидели за столом, бросил сумку на пол, сказал задохнувшись (лифта долго, как ему показалось, не было, и пришлось подниматься по лестнице):

— Я не хочу есть, и мне срочно нужно уйти! — Он уже бежал по коридорчику к входной двери. — Не беспокойтесь! Все в норме!

— Костя! Вернись сейчас же! — крикнула Лариса Петровна.

— Пусть, — Виталий Захарович был подчеркнуто спокоен.

…Жгут жил через подъезд, на третьем этаже. Дверь была обшарпанная, без номера, сломанный звонок висел на проволочке.

Жгут погремел ключами в замочной скважине, заскрипели ржавые петли.

— Проходите, — сказал он, и все трое оказались в маленькой передней.

пел в глубине квартиры женский голос.

— Все ясно, — удрученно сказал Жгут. — Пока меня не было, успела в магазин сбегать.

Пение прекратилось.

— Славик, это ты?

— Я, мама, я. — Голос у Жгута был растерянный.

«Значит, по-настоящему Жгута зовут Славой», — подумал Костя.

Из комнаты в переднюю впорхнула очень полная, молодая еще женщина, миловидная, ярко накрашенная, в оранжевом платье с глубоким вырезом. Женщина приветливо заулыбалась, часто-часто посыпала словами:

— Смотрите! Целая компания! Проходи, Леночка! А это что за красавчик новенький? Давай знакомиться! — Женщина протянула Косте руку — Ольга Пахомовна!

Костя смущенно пожал женщине руку, сказал:

— Константин… Пчелкин.

— Пчелка! — засмеялась Ольга Пахомовна и, схватив Лену за руку, устремилась в комнату.

— Пошли, — вздохнул Жгут.

В комнате царил беспорядок: разбросанные вещи, незастеленная тахта; в складках одеяла спал жирный рыжий кот, свернувшись уютным клубком.

На столе была наполовину пустая четвертинка водки, рюмка, коробка шоколадных конфет, открытая, но нетронутая, в тарелке лежала колбаса, нарезанная толстыми кусками.

— Угощайтесь! — предложила Ольга Пахомовна. — Сейчас!

Она подмигнула Косте и ринулась к буфету. На столе появились три рюмки.

— Мама, — тихо сказал Жгут. — Ты же обещала…

Тень пробежала по лицу Ольги Пахомовны.

— Обещала, сынок… Чего же делать? Слабая я женщина. Душа просит. Не робей, никто нас не разлучит. — Она вдруг сорвалась с места, заключила сына в объятия. — Только через мой труп!

Жгут высвободился из материнских рук. Ольга Пахомовна неожиданно залилась слезами.

— Чего они от меня хотят? — сквозь всхлипывания пробормотала она, погрозила кому-то кулаком, быстро налила в свою рюмку водку, судорожно выпила одним глотком.

— Мама…

— Все, все, сынок!.. — Ольга Пахомовна улыбнулась сквозь слезы. — Что же вы стоите? Садитесь, сладкие вы мои!

Лена первая, за ней Костя и Жгут сели за стол.

— Так… А теперь все вместе! — Ольга Пахомовна стала разливать остатки водки по рюмкам, и Костя увидел, что рука ее дрожит.

— Я не пью водку, — с испугом сказал он.

Ольга Пахомовна хмуро, даже ненавистно посмотрела на Костю.

— Ты меня, ангелочек, не осуждай.

— Я не осуждаю… — тихо сказал Костя.

— Небось, с папочкой и мамочкой живешь?

— Да.

— А мы с моим Славкой вдвоем, — ожесточенно сказала Ольга Пахомовна.

— Тетя Оля! — Лена легко коснулась плеча женщины. — Зачем вы? Опять…

— А затем! — сказала Ольга Пахомовна. — Больно много судей на меня развелось. Ну и что, если пью? На свои кровные гуляю. День работаю, день гуляю! Чего мне остается? Раз жизнь наперекосяк пошла.

— Мама! — с отчаянием произнес Жгут.

— Что мама? Что мама? — Ольга Пахомовна посмотрела на сына и неожиданно беззаботно рассмеялась. — Ничего, не хуже, чем другие, живем. Вон какого орла вырастила! — Она ласково провела по голове Жгута нетвердой рукой, потом взглянула на Лену и Костю. — Вы молодые? И живите на всю катушку, пока молодость не прошла… «Хороши весной в саду цветочки!»— пронзительно пропела Ольга Пахомовна и, сорвавшись с места, сделала несколько танцевальных движений по комнате. — Я в ваши годы… Да и потом… Все меня Эфирным Созданием звали. На танцах равной мне не было. Не веришь? — Она подлетела к Косте.

— Почему не верю? — смутился тот.

— Вижу я: не веришь! — воспаленно возразила Ольга Пахомовна. — Я сейчас тебе покажу!

— Мама, не надо, пожалуйста!.. — умоляюще сказал Жгут.

— А ты помолчи!

Ольга Пахомовна подбежала к радиоле, которая стояла в углу на стуле, включила ее, поставив пластинку. Похрипела иголка, и сквозь шорохи и время грянула полька.

— Не ту хотела! — возбужденно сказала Ольга Пахомовна. — Ладно! И полечка сойдет.

Эфирное Создание стала лихо отплясывать польку, громко пристукивая каблуками, и Костя увидел, что действительно получается все у нее пластично, красиво, только движения полных рук, вспархивающих над головой, были смешными.

Начали стучать в потолок.

— Ага! — закричала Ольга Пахомовна. — Таракан из спячки вышел! Под нами один хмырь пенсионный живет, — говорила она Косте, продолжая отбивать дробь каблуками. — Мы со Славкой его Тараканом зовем. Все доносы пишет в разные конторы. У-у! Тараканище! — погрозила она полу и, подлетев к радиоле, пустила ее на полную мощность.

Теперь стучали в стену с ковриком.

— Так, — злорадно сказала Ольга Пахомовна. — Квашня включилась. Там у нас Квашня живет, она же мадам Пельзицкая. «Ах, я пани! Я из Кракова!»

Полька кончилась, некоторое время скрежетала пластинка, потом сработал стоп-механизм, громко щелкнув. В потолок и стену продолжали стучать.

Ольга Пахомовна неверной походкой пошла к радиоле, но возле серванта вдруг остановилась, повернулась к Косте:

— Ты, наверно, любишь книжки читать?

— Люблю… — растерянно сказал мальчик.

— Тогда… забирай! — Ольга Пахомовна открыла деревянную створку серванта, на пол полетели книги. Костя успел прочесть названия: «Королева Марго», «Три мушкетера», «Воскресение». — Мой охламон все равно не читает. Зачем добру так валяться? Бери, бери!

И в это время громко застучали во входную дверь.

— Жоржик! — радостно закричала Ольга Пахомовна. — Его стук!

Она ринулась к зеркалу, стала поправлять прическу.

Жгут с хмурым лицом пошел открывать дверь.

Скоро он вернулся, а за ним развинченной походкой в комнату вошел мужчина неопределенного возраста в клетчатом костюме. У пришельца были продолговатое бледное лицо, длинный хищный нос с горбинкой, глубокие глазницы, такие глубокие, что тень скрывала глаза. Движения мужчины были гибкими, плавными, и Костя подумал, что клетчатый незнакомец похож на удава.

— Жоржик! Миленький! — заворковала Эфирное Создание, направляясь к гостю танцующим шагом.

Жоржик протянул Жгуту сверток, сказал ровным, бесцветным голосом:

— Пузырь — в холодильник, отбивные — на сковородку… — Он скользнул взглядом по Лене и Косте. — Остальные — кыш!

— Пошли, — сказала Лена, взяв Костю за руку. — Нам тут больше делать нечего.

Костя и опомниться не успел, как они оказались во дворе.

— Постоим под липой, — тихо предложила Лена.

Все, что происходило, Костя воспринимал как сон: она с ним! Рядом. Если решиться, можно тронуть ее рукой.

— Гад полосатый! — вдруг со злостью сказала Лена.

— Кто?..

— Да этот, новый хахаль Эфирного Создания. Придет и всех гонит. Вот до него был дядя Петя, «сантехник первого класса». — Лена коротко хохотнула. — Он так сам себя называл. Напьется и проспит весь вечер на диване. Только похрапывает под музыку!

Костя изумленно молчал.

Они стояли под старой липой. Был поздний вечер, и, похоже, опять собирался дождь.

— И почему все так? — снова заговорила Лена. — Ведь Эфирное Создание хорошая, добрая, веселая, И Жгута любит. А он ее, по-моему, еще больше. Только Жгут… — Лена вдруг оборвала себя.

— Что? — спросил Костя.

— Поклянись, что никому ни слова.

— Клянусь.

— Понимаешь… Жгут ворует. Иногда…

— Ворует? — ахнул Костя.

— Да… — Лена говорила шепотом. — Это редко бывает. Он для матери.

— Для матери? Это как? Зачем?

— Ну… Ей иногда позарез надо опохмелиться. Иначе, говорит, умереть можно…

— Лена, — перебил Костя, — значит, вы там, у Эфирного Создания, пьете?

— Кто сейчас не пьет? — сказала девочка. — Вопрос в том, как пить. Мы — по капельке, для веселья. Лично я пью так. Ты слушай. Вот ей надо опохмелиться, а денег на вино нет. Тогда Жгут и ворует. Один раз с подоконника на первом этаже аквариум с рыбками спер. — Лена посмеялась. — И загнал Глоту.

— Кому?!

— А! Барыге одному. Глот — перекупщик краденого. Я с ним, правда, незнакома. Ребята рассказывали. Да ты что на меня так смотришь? Жгут воровал раза два или три, когда Эфирному Созданию совсем плохо становилось.

— А она знает… — Костя запнулся, — …что Жгут ворует?

— Да ты что?! — всплеснула руками Лена. — Жгут говорит, кореша выручают. То есть мы. Хорошо, ни разу не попался Жгут. А то… Точно пристроили бы его куда-нибудь в интернат или даже в колонию.

— Просто я не знаю, что и подумать, — сказал ошеломленный Костя.

— Да успокойся ты! Это бывает с Эфирным Созданием очень редко. А так она просто замечательная. И какая компанейская!

— Ты у них часто бываешь?

— Бываю. Мы все бываем. — Лена помолчала. — Ведь негде собираться, особенно осенью. А Эфирное Создание всем рада. Магнитофон крутим, песни поем. Знаешь, как Муха на гитаре играет!

— Муха! Все Муха!.. — вырвалось у Кости.

— Ты что, Пчелка? — Лена засмеялась. — Во. Правильно Эфирное Создание придумала, мы тебя будем звать Пчелкой.

В листве зашумел дождь.

— Дождь! — радостно вскрикнула Лена. — Я люблю от дождя под этой липой прятаться. И вообще это мое любимое дерево.

— Почему?

— Так. — Лена погладила темную кору ствола. — Сколько живу, помню эту липу. Она все обо мне знает.

Костя подумал, что и он не представляет своей жизни без старого дерева. То есть он всегда видел липу, всю жизнь, и, если бы внезапно она исчезла, это стало бы потерей чего-то очень важного: неожиданно из твоего бытия исчезает друг.

И тут вспыхнула молния, на мгновение осветив двор, и из вечерней темноты проступили дома; листья над головой в этот короткий миг показались белыми. Победно раскатился гром.

Лена зажала уши, прошептала:

— Я боюсь грозы… Мама рассказывала: ее отца, моего деда, в деревне громом убило.

— Убить может только молнией, — сказал Костя.

— Громом! — Лена схватила Костю за руку. — Бежим! Проводишь меня до подъезда.

И они побежали под потоками дождя.

«Только папа, только он может помочь Эфирному Созданию», — думал Костя, поднимаясь в лифте, и Томительное ощущение счастья оглушило его.

«Лена, Лена, Лена…» — твердил он про себя.

Наскоро поужинав, не ощутив вкуса еды, он сказал:

— Папа, мне надо с тобой поговорить!

— Так… — Лариса Петровна загремела в мойке посудой. — От меня уже секреты.

— Лара, ведь бывают мужские разговоры, — улыбнулся Виталий Захарович.

Отец и сын удалились в лоджию. Монотонно шумел дождь. Гроза ушла, но в отдалении еще вспыхивали зарницы.

Костя все без утайки поведал Виталию Захаровичу.

— Понимаешь, папа, — сказал он, — я просто не знал, что так могут жить люди.

— Как именно? — спросил отец.

— Бедно, неряшливо… Не знаю. Вроде бы весело, музыка. А на самом деле… И пахнет в квартире… кисло. Папа! А зачем люди пьют? Вот так, как Эфирное Создание?

— Видишь ли… — Виталий Захарович внимательно смотрел на Костю. — Пить, особенно систематически, — удел слабых людей. Жизнь — бесценный дар, и топить ее в вине… Надо осознать главное. Может быть, это покажется тебе странным, но жизнь коротка, вот в чем дело.

— Коротка? — перебил Костя. И подумал с удивлением: «Странно! То же самое говорил Владимир Георгиевич».

— Да, да! Коротка, Только в твоем возрасте кажется, что она беспредельна. Жизнь трагически коротка по сравнению с теми возможностями, которые даны человеку. Любимое дело, искусство, путешествия, любовь.

— Любовь?

— Да, и любовь. А вино, эти проклятые бутылки — первый враг неограниченным возможностям человека, которые даны ему на земле.

— Мне жалко Эфирное Создание, — сказал Костя. — Она веселая и, по-моему, добрая.

— Вообще-то, насколько я помню, да, — неожиданно сказал отец.

— Ты ее знаешь? — ахнул Костя. — Почему же не сказал сразу?

— Не хотел тебя перебивать. — Виталий Захарович задумался. — Когда она была совсем молодая, я дружил с Борисом, ее мужем. Ну… теперь бывшим мужем.

— С отцом Жгута? — перебил мальчик.

— Славы… Все непросто в жизни, Костик. Отличный был парень Борис. Но… Разлюбил. Вернее, полюбил другую…

— Я не понимаю, папа! — пылко перебил Костя. — Раз любишь, разлюбить невозможно!

Отец взъерошил сыну волосы.

— Папа! — Костя с надеждой смотрел на отца. — Ведь Николай Силантьевич такой классный психиатр! Ты сам рассказывал.

— Я поговорю с ним, — пообещал Виталий Захарович. — Но тут как основное условие необходимо согласие Эфирного Создания. — Он усмехнулся. — А ведь точно: была она именно Эфирным Созданием… Тоненькая, стройная. Не ходила, а, казалось, летала по воздуху. И всегда радостная улыбка на лице…