Онлайн чтение книги Сестра Керри Sister Carrie
39. Свет и тени. На разных путях

Теперь в Герствуде еще больше окрепла уверенность, что поиски работы нужно начинать когда угодно, только не сегодня, — и это было единственным последствием принятого им решения. А в душе Керри все эти тридцать дней происходила непрерывная борьба. Необходимость приобрести себе приличное платье (уж не говоря о желании купить кое-какие украшения) становилась все острее, а между тем было ясно, что, сколько ни работай, она ничего не сможет потратить на себя. Потребность быть одетой прилично постепенно вытеснила ту жалость, которую она почувствовала к Герствуду, когда он просил поддержать его. Он не повторял этой просьбы, а желание становилось все настойчивее, и Керри все больше досадовала, что Герствуд ей мешает.

Когда Герствуд дошел до последних десяти долларов, он решил оставить их себе, чтобы не зависеть от Керри в мелких расходах — на трамвай, на бритье и тому подобное. Поэтому, еще имея на руках эту небольшую сумму, он заявил, что у него больше ничего нет.

— У меня в кармане пусто, — сказал он однажды. — Я сегодня уплатил за уголь, и теперь у меня осталось десять или пятнадцать центов.

— У меня в кошельке есть немного денег.

Герствуд взял их и отправился за банкой томатов. Керри смутно сознавала, что это было началом нового порядка. Герствуд взял из кошелька пятнадцать центов — ровно столько, сколько ему было нужно на покупку. С тех пор так и повелось, что он стал покупать всякого рода мелочи.

Как-то утром Керри вдруг вспомнила, что вернется домой лишь к самому обеду.

— У нас вышла вся мука, — обратилась она к Герствуду. — Ты бы сходил в лавку. Мяса тоже нет. Может, возьмем печенки и свиной грудинки?

— Ничего не имею против, — отозвался Герствуд.

— Тогда возьми полфунта или даже три четверти фунта того и другого, — распорядилась она.

— Хватит и полфунта, — отозвался Герствуд.

Керри открыла кошелек, достала оттуда полдоллара и положила на стол. Герствуд сделал вид, будто не замечает денег.

Вскоре он отправился в лавку и купил муку, продававшуюся в кульках по три с половиной фунта, а также печенку и свиную грудинку. Все эти покупки он положил на кухонный стол вместе со сдачей. Керри заметила, что счет сходится в точности, и у нее сердце сжалось при мысли, что в конце концов этот человек ничего от нее не требует, кроме еды. И она подумала, что, быть может, слишком строго судит его. Пороков у Герствуда не было никаких. Может быть, он еще найдет себе работу.

Но в тот же вечер, когда Керри входила в здание театра, мимо нее прошла одна из артисток кордебалета, нарядно одетая, с букетиком фиалок на груди и, очевидно, в прекрасном расположении духа. Она ласково улыбнулась Керри, показав красивые, ровные зубы. Керри ответила ей такою же улыбкой, невольно подумав при этом:

«Она может позволить себе хорошо одеваться. И я могла бы быть такой же нарядной, если бы тратила все деньги на себя. А сейчас у меня нет даже приличного бантика к блузке».

Выставив вперед ногу, Керри задумчиво поглядела на свою обувь.

«Будь что будет, но в субботу я непременно куплю себе туфли!» — решила она.

С ней подружилась одна из самых хорошеньких и милых девушек в труппе, которая почувствовала, что от Керри можно не ждать каверз. Это была веселая маленькая Манон, не признававшая суровых требований общества в вопросах морали, зато обладавшая отзывчивым сердцем и всегда готовая помочь другому.

Кордебалету почти не разрешалось переговариваться, но все же девушкам иногда удавалось обменяться несколькими фразами.

— Жарко сегодня, правда? — сказала маленькая актриса, обращаясь к Керри.

Она была в розовом трико, с золотым шлемом на голове. В руке она держала сверкающий щит.

— Да, жарко, — ответила Керри, радуясь тому, что хоть кто-нибудь захотел поболтать с нею.

— Я прямо вся изжарилась, — продолжала девушка.

Керри взглянула на ее очаровательное личико с большими голубыми глазами и заметила, что на лбу у девушки выступили мелкие капли пота.

— Мне никогда еще не приходилось так маршировать, как в этой оперетте! — сказала девушка в золотом шлеме.

— А вы и раньше играли? — спросила Керри, удивленная тем, что у этой крохотной особы уже есть кое-какой сценический опыт.

— Очень много! А вы?

— Нет, я впервые.

— Вот как? А мне казалось, что я вас уже видела однажды, когда ставили «Друга королевы».

— Нет, — покачала головой Керри.

Их разговор был прерван громом оркестра и шипением магния, зажженного за боковыми кулисами. Кордебалет должен был быстро построиться для нового выхода. Другого случая поговорить им в этот день не представилось, но в следующий вечер, одеваясь для сцены, маленькая девушка снова очутилась возле Керри.

— Я слышала, что наша труппа через месяц выезжает в турне, — сообщила она.

— Неужели? — испугалась Керри.

— Да. А вы поедете?

— Не знаю. Вероятно, поеду, если меня возьмут.

— О, конечно, возьмут! А я вот не поеду. Во время турне больше платить не будут, а в дороге все уходит на жизнь. Я никогда не уезжаю из Нью-Йорка: тут для меня вполне достаточно театров.

— И вы всегда находите другое место?

— Разумеется! А в этом месяце как раз открывается новый театр на Бродвее. Как только наша труппа уедет, я постараюсь устроиться там.

Керри с интересом слушала ее. Очевидно, не так уж трудно получить место в театре. Может быть, она тоже устроится где-нибудь, когда труппа уедет из города.

— Скажите, платят везде более или менее одинаково? — спросила она.

— Да, — ответила маленькая девушка. — Иногда немного больше. У нас тут, между прочим, платят неважно.

— Я получаю двенадцать, — сказала Керри.

— Да что вы? — изумилась та. — Я получаю пятнадцать. А вы, я замечаю, стараетесь куда больше моего! На вашем месте я бы этого не потерпела. Вам платят меньше, пользуясь вашей неопытностью. Вы тоже должны были бы получать пятнадцать.

— Но мне не дают, — сказала Керри.

— Уверяю вас, что вы получите больше в другом месте, если только захотите, — продолжала маленькая девушка, которой Керри очень нравилась. — Вы прекрасно справляетесь с делом, и режиссер это знает.

Надо сказать правду: Керри, сама того не сознавая, держала себя на сцене с достоинством и грацией, выделявшими ее среди других. Этим она была обязана естественности своих движений и полному отсутствию самомнения.

— И вы думаете, что в театре на Бродвее я могла бы зарабатывать больше? — спросила она.

— Безусловно! — ответила ее новая приятельница. — Вот мы вместе пойдем и узнаем. А говорить уж буду я!

Керри слушала ее, исполненная благодарности.

Этот маленький воин рампы очень нравился ей. Девушка в золотом шлеме и воинском облачении казалась такой опытной, такой уверенной в себе!

«Если бы я тоже могла так находить работу, мне нечего было бы беспокоиться за будущее», — размышляла Керри.

Зато по утрам, когда на нее обрушивались всякие хозяйственные обязанности, а Герствуд, по обыкновению, сидел и всем своим видом заставлял ее думать, какое он тяжкое бремя, Керри горько сетовала на судьбу. Правда, благодаря расчетливости Герствуда прокормиться им было нетрудно и, пожалуй, могло бы хватить и на квартиру. Но сверх того не оставалось ни цента. И когда Керри купила себе туфли и еще кое-какие необходимые мелочи, проблема квартирной платы весьма осложнилась.

За неделю до рокового дня Керри вдруг сообразила, что их средства на исходе.

— Мне кажется, у меня не хватит денег, чтобы внести плату за квартиру! — воскликнула она во время завтрака, заглядывая в сумочку.

— Сколько у тебя есть? — спросил Герствуд.

— У меня осталось двадцать два доллара, но надо еще всю неделю покупать продукты. А если я истрачу на это деньги, которые получу в субботу, то ничего не останется на следующую неделю. Скажи, пожалуйста, Джордж, этот друг твой, Дрэйк, не скоро еще откроет отель?

— Нет, думаю, скоро, — ответил Герствуд. — По крайней мере, он уверял меня в этом.

Через некоторое время он добавил:

— Ничего, не тревожься! Лавочник, наверное, согласится обождать. Мы столько времени покупаем у него, что на неделю или две он не откажет нам в кредите.

— Ты думаешь, он согласится ждать?

— Я в этом уверен.

В тот же день, зайдя в лавку за фунтом кофе, Герствуд сказал, глядя прямо в глаза лавочнику:

— Вы бы не согласились, мистер Эслодж, рассчитываться за все сразу в конце недели?

— Пожалуйста, пожалуйста, мистер Уилер! — ответил тот. — Отчего же нет?

Герствуд, даже в тяжелые времена продолжавший держаться с известным тактом, больше ничего не добавил. Все оказалось так просто. Он захватил свою покупку и отправился домой.

Началось отчаянное метание человека, очутившегося в тупике.

Квартирная плата была внесена, и на очереди был расчет с лавочником. Герствуд уплатил ему из своих десяти долларов, а в конце недели получил деньги от Керри. В следующий раз он отложил расчет с лавочником и таким образом сохранил свои десять долларов, а Эслодж получил в четверг или пятницу по субботнему счету.

Эти неурядицы заставили Керри искать каких-нибудь новых впечатлений. Герствуд, очевидно, не понимал, что у нее могут быть еще и иные потребности. Он мысленно распределял ее заработок так, чтобы его хватило на все насущные расходы, но, видимо, и не собирался вносить что-либо сам.

«И он еще говорит мне: „Не тревожься!“ — размышляла Керри. — Если бы он хоть немного тревожился, он не сидел бы тут целыми днями, дожидаясь моего возвращения! Он нашел бы себе какую-нибудь работу. Не может быть, чтобы мужчина за семь месяцев не сумел, при желании, подыскать себе какое-то занятие!»

Вид Герствуда, всегда неряшливо одетого и хмурого, побуждал Керри искать развлечений вне дома. Два раза в неделю в театре бывали утренники, и тогда Герствуду приходилось довольствоваться холодной закуской, которую он сам себе готовил. Были еще два дня, когда репетиции начинались в десять утра и кончались в час. А помимо того, Керри стала навещать некоторых подруг из кордебалета, в том числе голубоглазого маленького воина в золотом шлеме. Это вносило разнообразие в ее скучную, тоскливую жизнь в уединенной квартире, где сидел и бездельничал ее угрюмый муж.

Голубоглазого воина звали Лола Осборн. У нее была комната на Девятнадцатой улице, близ Четвертой авеню, в районе, теперь сплошь застроенном конторскими зданиями. Окна комнатки выходили во двор, где росло несколько тенистых деревьев.

— Разве ваша семья живет не в Нью-Йорке? — спросила однажды Керри свою подругу.

— Да, но я не могу ужиться с родителями, — ответила та. — Они хотят, чтобы я делала то, что им нравится… А вы постоянно живете здесь?

— Да.

— С вашей семьей?

Керри было стыдно сказать, что она замужем. Она столько раз жаловалась Лоле на то, что очень мало получает, и так часто делилась с подругой своими тревогами за будущее, что теперь ей было неприятно говорить о муже.

— Нет, я живу у родственников, — солгала она.

Мисс Осборн считала само собой разумеющимся, что Керри тоже вольна распоряжаться своим временем по собственному усмотрению. Она постоянно зазывала ее к себе, предлагала маленькие совместные прогулки, и в конце концов Керри перестала вовремя приходить домой. Герствуд заметил это, но его положение не позволяло ему ссориться с ней. Несколько раз Керри возвращалась домой так поздно, что, едва успев приготовить что-нибудь на скорую руку, тотчас же мчалась в театр.

— Разве во второй половине дня у тебя тоже бывают репетиции? — осведомился как-то Герствуд. При этом он постарался скрыть свою горечь и сомнения, побудившие его задать этот вопрос.

— Нет, но я подыскиваю себе другое место, — ответила Керри.

Так оно в действительности и было, но все-таки это лишь с большой натяжкой могло сойти за объяснение. Мисс Осборн побывала с Керри у режиссера, собиравшегося ставить на Бродвее новую оперетту, а когда от него подруги вернулись в комнату Лолы, было только три часа дня.

Вопросы Герствуда Керри поняла как покушение на ее личную свободу. Она совсем упускала из виду, что уж и так пользовалась большой свободой. Но человек всегда дорожит последними своими достижениями и бдительно охраняет то, что ему удалось завоевать.

Герствуд прекрасно понимал создавшееся положение. Он был для этого достаточно умен. В то же время в нем сохранилась еще известная доля порядочности, не позволявшая ему открыто протестовать. Находясь в состоянии необъяснимой апатии, Герствуд все глубже и глубже погружался в какое-то оцепенение и спокойно взирал на то, как Керри постепенно уходит из его жизни, — точно так же он добровольно выпускал из рук все возможности вновь выбраться на поверхность. Все же он не мог удержаться от мягких, бесполезных и надоедливых замечаний, которые с каждым днем все более и более расширяли пропасть, образовавшуюся между ним и Керри.

Однажды, глядя из-за кулис на ярко освещенную сцену, где кордебалет, сверкая бутафорией, занимался упражнениями, главный режиссер спросил балетмейстера:

— Кто эта девушка, четвертая справа? Вот та, что поворачивается сейчас к нам лицом?

— Ее зовут мисс Маденда, — ответил балетмейстер.

— Хорошенькая, — сказал главный режиссер. — Почему бы вам не поставить ее во главе цепи?

— Хорошо, поставлю, — согласился тот.

— Да, непременно так и сделайте! Она несравненно лучше той, которая сейчас ведет цепь.

— Отлично, я так и сделаю.

На следующий день Керри вызвали из ряда. Похоже было, что ее ждет выговор.

— Сегодня вы поведете колонну, — сказал ей балетмейстер.

— Слушаю, сэр, — ответила Керри.

— Постарайтесь вложить побольше жизни в ваши движения, — добавил он. — Побольше огня.

— Слушаю, сэр.

Керри была изумлена. Она подумала было, что девушка, возглавлявшая кордебалет, внезапно заболела, но, убедившись, что та стоит тут же, в ряду, и с явной враждебностью глядит на нее, все поняла: эта честь предоставлена ей за «заслуги». Керри умела красиво склонить голову набок и при этом изящно держала руки, так что они не висели у нее плетьми. И теперь, оказавшись во главе колонны, она постаралась очень эффектно использовать свое уменье.

— Эта девчонка знает, как держаться на сцене! — заметил в другой раз режиссер.

У него даже мелькнула мысль побеседовать с ней лично. Если бы он не придерживался неизменного правила не заводить никаких дел с артистками кордебалета, он уже давно заговорил бы с ней.

— Поставьте ее во главе белой колонны! — снова посоветовал он балетмейстеру.

Белая колонна состояла из двадцати с лишним девушек в белоснежных, с голубой каймой, фланелевых костюмах, отделанных серебром. На девушке, возглавлявшей колонну, был роскошный костюм тех же цветов, но в отличие от остальных на ней были эполеты и серебряный поясок, а сбоку болталась коротенькая шпага. Керри снабдили всеми этими доспехами, и несколько дней спустя она появилась в них на сцене, гордясь своими лаврами.

Но приятнее всего было то, что ей повысили жалованье с двенадцати до восемнадцати долларов.

Герствуд так и не узнал об этой перемене.

«Не стану отдавать ему все деньги! — решила Керри. — Достаточно и того, что я плачу за все. Мне нужно купить столько вещей!»

Следует заметить, что за второй месяц службы в театре Керри накупила немало всевозможных вещей, нисколько не считаясь с тем, какие это будет иметь последствия. Пусть себе Герствуд изворачивается, как знает, с квартирной платой, пусть ищет кредита в соседних лавках. Ей необходимо больше следить за собой!

Первым ее шагом была покупка блузки, и при этом она убедилась, как мало можно приобрести на то, что у нее остается, и как много — если тратить весь заработок на себя. Керри совсем забывала о том, что, живя одна, она все равно вынуждена была бы платить за стол и квартиру и не могла бы тратить все восемнадцать долларов на наряды.

А однажды Керри остановила свой выбор на платье, которое не только съело всю прибавку к жалованью, но и заставило ее взять из неприкосновенных двенадцати долларов. Она понимала, что заходит слишком далеко, но женская любовь к нарядам одержала верх.

На следующий день Герствуд сказал:

— Мы должны лавочнику пять долларов сорок центов.

— Неужели так много? — слегка нахмурившись, произнесла Керри.

Она взялась за кошелек, чтобы оставить Герствуду денег.

— У меня всего только восемь долларов двадцать центов.

— И за молоко мы задолжали шестьдесят центов, — напомнил Герствуд.

— Да ведь и за уголь еще не уплачено, — добавила Керри.

Герствуд ничего не сказал. Он видел, что она покупает много вещей в ущерб хозяйству и рада всякой возможности уйти из дому и прийти попозже. Все это, чувствовал он, не кончится добром.

И вдруг Керри выпалила:

— Право, не знаю, как и быть. Я не могу платить за все. Я слишком мало для этого зарабатываю.

Это было уже прямым вызовом, и Герствуду пришлось поднять перчатку. Но он старался сохранять спокойствие.

— Я вовсе не хочу, чтобы ты платила за все, — сказал он. — Я только прошу немного помочь мне до тех пор, пока я не найду работы.

— Ну конечно, как будто я слышу это в первый раз! — ответила Керри. — Ты пойми, что моего заработка не может хватить на все. Просто не знаю, как быть дальше.

— Но ведь я старался найти работу! — воскликнул Герствуд. — Что же ты прикажешь мне еще делать?

— Ты, видно, мало старался, — стояла на своем Керри. — Я вот нашла!

— А я тебе говорю, что сделал все от меня зависящее! — ответил он, рассерженный ее словами. — И незачем тебе попрекать меня своими успехами! Я только просил немного поддержать меня, пока я не подыщу работу. Я еще не вышел в тираж! Я еще стану на ноги.

Он пытался говорить с достоинством, но голос его слегка дрожал. Гнев Керри мгновенно утих. Ей стало стыдно.

— Вот, возьми, — сказала она и высыпала на стол содержимое кошелька. — Здесь не хватит на все, но если можно обождать до субботы, — то я уплачу и остальное.

— Можешь это оставить себе, — грустно сказал Герствуд, отодвигая часть денег. — Я хочу только уплатить лавочнику.

Керри спрятала деньги и рано принялась за стряпню, — ей хотелось, чтобы обед поспел вовремя. Она чувствовала себя виноватой после этой маленькой вспышки.

Вскоре, однако, каждый из них снова задумался о своем.

«Керри зарабатывает больше, чем она мне говорит, — размышлял Герствуд. — Она хочет уверить меня, будто получает только двенадцать долларов, но разве на эти деньги можно накупить столько вещей? Впрочем, мне все равно. Пусть делает со своими деньгами, что ей угодно. Вот я подыщу какое-нибудь занятие, и тогда пусть проваливает ко всем чертям!»

Сейчас его мысли были вызваны гневом, но это могло предопределить отношение Герствуда к Керри в будущем.

«Ну и пусть сердится, — думала Керри. — Надо напоминать, чтобы он искал работу. Я не могу его содержать, это несправедливо».

Как раз тогда Керри и познакомилась с несколькими молодыми друзьями мисс Осборн. Эти молодые люди однажды заехали к Лоле и пригласили ее покататься в экипаже. В это время у нее была Керри.

— Поедем с нами! — предложила Лола подруге.

— Нет, не могу.

— Да полно, Керри, поедем! Ну, скажи, пожалуйста, чем ты так занята? — настаивала та.

— К пяти часам мне необходимо быть дома, — ответила Керри.

— А зачем?

— К обеду.

— О, не беспокойся, нас угостят обедом, — возразила Лола.

— Нет, нет, я не могу! — противилась Керри. — Я не поеду.

— Ну, пожалуйста, Керри! Это такие славные мальчики! Вот увидишь, мы вовремя доставим тебя домой. Ведь мы только прокатимся по Сентрал-парку.

Керри подумала и, наконец, сдалась.

— Но помни, Лола, — сказала она, — в половине пятого я должна быть дома.

Эта фраза вошла в одно ухо мисс Осборн и вышла в другое.

После знакомства с Друэ и Герствудом Керри с оттенком цинизма относилась к молодым людям вообще и особенно к таким, которые казались ей ветреными и беспечными. Она чувствовала себя значительно старше их. Их комплименты казались ей пошлыми и глупыми.

И все же она была молода душой и телом, а юность тянется к юности.

— Не беспокойтесь, мисс Маденда, — почтительно заметил один из молодых людей, — мы вернемся вовремя. Неужели вы можете предполагать, что мы задержим вас насильно?

— Кто вас знает! — улыбнулась Керри в ответ.

Они отправились на прогулку в коляске: Керри разглядывала нарядно одетую публику, прогуливавшуюся в парке, и слушала глупые комплименты и незамысловатые остроты, которые в некоторых кружках сходили за юмор. Она упивалась видом этой вереницы экипажей, тянувшихся от ворот у Пятьдесят девятой улицы, мимо Музея изящных искусств до ворот на углу Сто десятой улицы и Седьмой авеню. Она вновь подпала под чары окружавшей ее роскоши — элегантных костюмов, пышной упряжи, породистых лошадей — всего этого изящества и красоты. Снова сознание собственной бедности мучительно кольнуло ее, но Керри постаралась забыть об этом — хотя бы настолько, чтобы не думать о Герствуде.

А тот ждал и ждал. Часы пробили четыре, пять, наконец, шесть. Уже темнело, когда он поднялся с качалки.

— Как видно, она сегодня не собирается приходить домой! — угрюмо произнес он.

«Да, так всегда бывает, — мелькнуло у него в уме. — Она идет в гору, и для меня в ее жизни уже нет места!»

Керри же спохватилась, что опаздывает, когда на часах уже было четверть шестого. Экипаж в это время находился далеко, на Седьмой авеню, близ набережной реки Харлем.

— Который час? — спросила она. — Мне нужно домой.

— Четверть шестого, — ответил один из ее спутников, взглянув на изящные часы без крышки.

— О боже! — воскликнула Керри.

Но она тотчас откинулась на подушки экипажа и, вздохнув, добавила:

— Что ж, упущенного не воротишь! Теперь уже поздно.

— Ну, конечно, поздно! — поддержал ее один из юнцов, мысленно рисовавший себе интимный обед и оживленную беседу, которая могла привести к новой встрече после театра.

Керри чрезвычайно понравилась ему.

— Давайте поедем в «Дельмонико» и подкрепимся немного! — предложил он. — Что ты скажешь на это, Орин?

— Идет! — весело отозвался тот.

Керри подумала о Герствуде. До сих пор она ни разу еще не пропускала обеда без уважительной причины.

Экипаж повернул назад, и лишь в четверть седьмого компания села обедать. Снова повторилось все то, что было в свое время в ресторане «Шерри», и на Керри нахлынули тяжелые думы. Она вспомнила миссис Вэнс, которая так и не показывалась после оказанного ей Герствудом приема, подумала об Эмсе, образ которого особенно ярко запечатлелся в ее памяти. Ему нравились более интересные книги, чем те, что она читала, более интересные люди, чем те, с кем она встречалась. Его идеалы находили отзвук в ее сердце.

«Хорошо быть выдающейся актрисой!» — вспомнила она высказанную им мысль.

А какая актриса она?..

— О чем вы задумались, мисс Маденда? — спросил один из ее спутников. — Хотите, я угадаю?

— О нет, и не пытайтесь! — отозвалась Керри.

Она принялась за еду. Ей удалось несколько забыться и разделить общее веселье. Но когда, после обеда молодые люди завели речь о том, чтобы снова встретиться после спектакля, Керри покачала головой.

— Нет, — твердо заявила она, — я не могу. У меня уже назначена встреча после театра.

— О, полно, мисс Маденда! — умоляющим голосом произнес молодой человек.

— Нет, нет, не могу! Вы были очень милы ко мне, но я прошу меня извинить.

Молодой человек был в отчаянии.

— Не падай духом, старина! — шепнул ему товарищ. — Попытаемся после спектакля: авось она передумает.