Онлайн чтение книги Скажи мне все Tell Me Everything
Глава 9

Первый курс

Профессор Кларк стоял перед аудиторией – это была третья неделя учебы. Высокий, собранный, уверенный, спортивного сложения, в свои пятьдесят лет он выглядел на сорок. Рядом с ним стоял парень, которого я не знала, – судя по всему, он был на несколько лет старше нас. Плотный, коренастый, заметно ниже профессора Кларка.

Мой телефон, валявшийся у меня под ногами, завибрировал. Я окинула взглядом аудиторию. Никто не заметил.

– Это Хейл, – начал профессор Кларк. – Он будет ассистентом преподавателя у вашего курса в этом семестре. Он только что приступил к программе магистратуры, а до этого учился в Хоторне.

Профессор Кларк отечески похлопал Хейла по плечу. Тот сделал шаг вперед и широко улыбнулся нам.

– Привет, ребята, – сказал он тоном, подходившим скорее нашему соученику, чем ассистенту преподавателя.

Должно быть, ему было около двадцати пяти лет, но одет он был так, словно все еще учился в колледже. Рубашка его была неаккуратно заправлена в штаны и собиралась складками у пояса, обут он был в ортопедические сандалии. Факультет английского языка в Хоторне был широко известен, и отбор в магистратуру здесь был очень строгий. В год отбиралось не более пятидесяти студентов. Должно быть, Хейл был из их числа. Судя по виду, он не был подготовлен к ведению занятий самостоятельно.

Мой телефон снова завибрировал. Я раздраженно посмотрела на него и наклонилась, чтобы поднять и положить на колени.

Это было сообщение от Руби.

У нас еще одна проблема с Джеммой .

Я подняла взгляд. Профессор Кларк вышел из аудитории, а Хейл доставал из своей сумки книги, спрашивая нас, любим ли мы задания по чтению. Он не видел меня. Я сидела в заднем ряду, ближе к двери.

– Думаю, что после поэмы, которую вы прочли на прошлой неделе, сегодня следует продолжить работу с более простым материалом, – говорил Хейл. – Не то чтобы русская поэзия вообще была легкой…

Я оглянулась по сторонам. Несколько человек одобрительно что-то пробормотали.

Я набрала ответ на сообщение Руби:

Что теперь?

Телефон завибрировал опять. Я переключила его на беззвучный режим.

Руби: Она все время твердит о том, какой Грант милый. Тот парень из твоей общаги. Что ей ответить? Он хуже всех. И у нее есть парень!! Мне кажется, ей следовало хотя бы порвать с ним, прежде чем изменять ему!

Руби была права относительно Гранта. Он жил через несколько комнат от меня. Всякий раз, когда я проходила мимо него в коридоре, после того как Грант посещал душевую (что бывало редко, и старосте этажа приходилось напоминать ему о том, что нужно мыться), он подмигивал мне и спрашивал, как дела. До меня доходили слухи, что иногда Грант вместо мытья просто обтирается влажными салфетками для рук.

Я ответила: Она не станет изменять. Она одержима Лайамом. А Грант все равно уже ухлестывает за Беккой.

Руби: Ты действительно думаешь, что это ее остановит?

В словах Руби был резон. Несмотря на то что Джемма так и переписывалась с Лайамом, она флиртовала со всеми парнями нашего курса. Я гадала, как долго еще продлятся их отношения.

Был четверг, и это значило, что сразу после занятий мы поедем на машине Джона в «Уолмарт» за пару городков от кампуса. Еще до прибытия в Америку Халед сделал себе фальшивые водительские права и внимательно следил за тем, чтобы нам всегда хватало спиртного для вечеринок. Халед больше, чем кто-либо еще, обожал вечеринки, однако это не мешало ему быть одним из самых многообещающих студентов в программе подготовки к медвузу. Макс, похоже, был не против такого соперничества, и на контрольных и лабораторных работах они постоянно подзуживали друг друга. Халед вечно твердил: «Работать и веселиться надо в полную силу».

Экран моего телефона зажегся. Это снова была Руби: И все равно я буду напоминать ей о том, что у нее есть ПАРЕНЬ.

– Малин. – Теперь Хейл обращался непосредственно ко мне.

Я огляделась, сбитая с толку тем, что он уже знает мое имя.

Хейл улыбнулся мне, потом остальной аудитории.

– Ну да, я знаю все ваши имена. Я изучал страницы в «Фейсбуке» и с прошлой недели читал ваши личные дела в деканате. Знаю, звучит пугающе.

Послышалось несколько смешков.

– Малин? – Хейл посмотрел прямо на меня.

– Да, извините, – пробормотала я, засовывая телефон на самое дно своей сумки.

– Вам известны правила касательно телефонов. – Хейл, до этого стоявший, прислонясь к столу, выпрямился.

Другие студенты смотрели на меня; в их широко раскрытых глазах читалось облегчение от того, что это не их застукали за нарушением. Все переписывались во время занятий. Как правило, мы прикрывали друг друга, но сделать это, когда ты сидишь в дальнем углу аудитории, было сложно. Хейл достал из своей сумки книгу в твердой обложке и положил передо мной. Я уставилась на книгу – на обложке красовался сделанный сепией портрет молодого человека, смотрящего вдаль.

– Выберите что-нибудь, – сказал Хейл. От него пахло древесным дымом и дезодорантом «Олд спайс».

В аудитории наступила тишина. Я пролистнула несколько страниц, ведя глазами по списку названий стихотворений. Найдя то, которое искала, встала из-за стола и вышла на пустое пространство перед аудиторией. Откашлявшись, начала:

– «Что дружба? Легкий пыл похмелья, / Обиды вольный разговор». – Я оглянулась на Хейла. Он стоял, привалившись к дальней стене и скрестив руки на груди. Выражение его лица было ободряющим. – «Обмен тщеславия, безделья / Иль покровительства позор».

Я закончила читать и захлопнула книгу. За окном несколько ломких листьев слетели с огненно-рыжего дерева. В воздухе висел запах сидра и корицы, с каждым днем становилось холоднее, близилась зима. Когда наступает холод, все становится лучше. Горячий кофе, долгие пробежки, теплый душ…

– Стихотворение короткое, однако выбор отличный, – произнес Хейл, нарушив мои раздумья. – Подходящая тема для обсуждения на семинаре первого курса.

Он небрежной походкой скользнул между столами; ортопедические сандалии шаркали по полу, деревянные половицы поскрипывали под его весом.

– Можете садиться, – сказал мне Хейл, проходя мимо и встречаясь со мною взглядом.

Выйдя к белой доске, висящей на передней стене комнаты, он маркером вывел на ней надпись – аккуратными большими буквами: АЛЕКСАНДР ПУШКИН, «ДРУЖБА».

– Кто хочет разобрать стихотворение? – спросил Хейл. Одна из девушек с отчаянной готовностью вскинула руку, и он кивнул ей. – Приступайте, Шеннон.

Шеннон всегда поднимала руку первой. Я была рада, что она так любит отвечать – благодаря этому мне не нужно было самой говорить перед преподавателем и всей группой.

– Мне кажется, он пытается сказать, что дружба – это внешнее. – Шеннон помолчала. – И, похоже, относится к ней отрицательно и несерьезно.

– Почему несерьезно? – спросил Хейл.

– Ну… – Шеннон снова сделала паузу, глядя куда-то вправо. Она всегда так делала, когда размышляла вслух. – В самом начале стихотворения он ставит под вопрос саму идею дружбы. Сравнивает ее с похмельем – плохими последствиями замечательной ночной пирушки.

Послышалось несколько смешков, и Хейл спросил:

– Что-нибудь добавите?

– Э-э… да. Он утверждает, что дружба – это не так прекрасно, как кажется. Словно после того, как весело и буйно провел время, тебе осталась только головная боль. Тебе казалось, что все круто и замечательно, потому что ты был пьян, но на самом деле алкоголь исказил твое восприятие реальности. В тот момент казалось, что вокруг тебя отличные друзья, но на следующий день они оказались далеко не такими хорошими, так?

Шеннон со сконфуженным видом уселась на свое место.

– Вы считаете, будто Пушкин утверждает, что дружба похожа на похмелье, – ясно. Я понимаю сказанное вами, но что насчет остального стихотворения? Вы полагаете, что он вообще отказывается от идеи дружбы? Есть ли смысл обзаводиться друзьями?

Хейл обвел взглядом аудиторию, выискивая того, кто ответит ему. Кто-то в передних рядах произнес:

– Это пессимистическая точка зрения. Похоже, он был на кого-то обижен.

Отозвался другой голос, знакомый мне:

– Да, такое впечатление, что он считает дружбу фальшивой и бессмысленной.

Аманда. Должно быть, она перевелась в эту группу буквально в последний момент, пока еще была такая возможность. Мы встречались с ней взглядами, но она никак не показывала, что заметила мое присутствие.

– Как, по-твоему, это должно сильно угнетать? – спросил Хейл.

Аманда фыркнула, довольная тем, что сделала такое веское замечание.

Кто-то хихикнул, и в аудитории снова наступила тишина. Хейл посмотрел на меня и задержался, глядя мне в глаза. Я ощутила, как в мою кровь хлынул адреналин. Скрипнув зубами, я ответила Хейлу пристальным взглядом, желая, чтобы он первым отвел глаза.

– Малин, – произнес он и поощрительно улыбнулся мне. – А вы как думаете? Именно вы выбрали это стихотворение. Давайте выслушаем ваши мысли.

Мои мысли были таковы, что мне не хотелось бы высказывать их перед всей группой.

Спустя несколько долгих секунд, в течение которых все смотрели на меня, я начала:

– Он утверждает, что в большинстве случаев дружба бывает несерьезной и поверхностной. Однако верит, что настоящая дружба тоже бывает, пусть и редко, в особых обстоятельствах. И такое происходит тогда, когда тебе приходится разгребать трудности – иногда кто-нибудь приходит тебе на помощь. Если найдешь такого человека, ты должен быть верен ему, и он будет верен тебе в ответ. Именно это и есть настоящая дружба.

Шеннон вскочила со стула, с силой хлопнув ладонью по столу.

– Верно! – воскликнула она, как будто что-то щелкнуло у нее в голове. – Настоящий друг будет рядом с тобой в самые трудные времена, и именно так ты понимаешь, что он настоящий. А все остальные – ну, эти люди вроде как просто проходят по краешку твоей жизни, и в конце концов ты понимаешь, что они ничего не значат.

Хейл кивнул в знак согласия, обрадованный тем, что мы произвели такой глубокий анализ произведения.

– Держите эту мысль в голове, когда будете обживаться здесь, в Хоторне. Настоящий друг – это дар. Надеюсь, вы поймете, когда увидите такого друга.

Я подумала о Руби и о том, что она начала называть меня своей лучшей подругой. Никто и никогда не называл меня так прежде.

Посмотрела на свои часы. Я терпеть не могла оставаться в классе дольше положенного времени. Несколько студентов начали собирать тетради и закрывать ноутбуки, когда я краем глаза увидела вскинутую руку. Это был Эдисон. Конечно же, как всегда. У него была кошмарная привычка задавать длинные вопросы перед самым концом занятия, и из-за этого мы нередко сидели, ерзая от нетерпения, в течение пяти, а то и десяти лишних минут. Я подавила желание подойти к нему и силой заставить его опустить руку. Я ненавидела задержки. Мне нравилось, когда все шло по расписанию и имело четкое начало и конец.

– Эдисон? – спросил Хейл.

Раздался коллективный вздох, когда вся группа – по крайней мере вся ее женская часть – прожгла Эдисона яростным взглядом. Я заметила на лице Хейла странное выражение – как будто это его забавляло.

– Значит, – начал Эдисон, – это частая тема в русской поэзии? Обсуждали ли дружбу другие поэты, и, если обсуждали, разве это не шло вразрез с прежними, традиционными мотивами русской поэзии?

Когда занятие наконец-то завершилось – спустя целых десять минут после положенного времени, – нас разделили на группы по трое и велели на выходных обсудить дискуссионные вопросы. Работа в группе пугала меня.

Хейл назвал состав очередной учебной тройки: Малин, Шеннон, Аманда.

Аманда. Тьфу. До этого мне так хорошо удавалось избегать ее… Шеннон болтала что-то о встрече в библиотеке для обсуждения, и я согласилась; мне не терпелось покинуть аудиторию.

Я собрала свою сумку, засунув туда свои книги и ноутбук. Почувствовав, что кто-то стоит передо мной, подняла взгляд и увидела Хейла. На таком небольшом расстоянии я отметила, что у него мягкие черты лица и несколько тяжеловатое телосложение. Не толстый, но коренастый. Роста он был среднего; его волосы, разделенные на косой пробор, густо вились. Одет в зеленую клетчатую рубашку, рукава которой небрежно закатаны до середины предплечий.

– Какой курс собираетесь взять основным? – спросил меня Хейл, улыбаясь. Он что, всегда улыбается?

Я ответила не сразу, сделав паузу, чтобы застегнуть сумку. Чем молчаливее я была, тем неуютнее становилось людям, и в конце концов они оставляли меня в покое.

– Английский язык, – сказала я наконец, – для юридической подготовки.

– Вы хотите быть юристом?

– Да. – Тон мой был твердым, возможно, слегка раздраженным. Хейл поднял брови. В противостоянии либералов и жадных американских корпораций я выбирала последние. Я не хотела давать ему шанс спасти мою душу и склонить меня на другую сторону. Посмотрела в сторону коридора, давая понять, что мне пора идти.

– Ясно… – Хейл вздохнул. Я избегала встречаться с ним взглядом, сосредоточившись вместо этого на своей сумке. – Я читал ваше первое эссе о Толстом. Очень, очень хорошо. И сегодня вы отлично поработали. Вы читали Пушкина раньше?

Я покачала головой – нет.

– Ого! Вы провели великолепный разбор.

– Спасибо, – ответила я, переминаясь на месте и глядя в сторону двери. Я видела, что ему хочется поговорить еще, но мне нужно было по другим делам – допустим, встретиться с друзьями и нелегально доставить в общагу спиртное. – Мне нужно идти, – добавила я.

– Ладно, идите, – сказал Хейл. – Хорошего вам вечера.

Я наконец-то взглянула на него, поймав его взгляд. С такого близкого расстояния я различила, что глаза у него глубокого, ярко-синего цвета, и в них светилось понимание, которого я не желала и в котором не нуждалась.

Я вышла, оставив Хейла в аудитории. Он смотрел мне вслед, пытаясь вычислить меня, вероятно, гадая, поганый у меня характер или просто застенчивый. Обычно именно так думали люди – по крайней мере в старшей школе. Однако на самом деле это было бессмысленно. Я не собиралась давать ему какие бы то ни было ключи к разгадке, и это должно было притушить его любопытство. Вскоре он поймет, что гадать бесполезно, и забудет обо мне; именно этого я и хотела. Мне нравилось оставаться в тени, подальше от хвалебных слов со стороны преподавателей и профессоров. Мне было не по душе жить под ярким светом.

Распахнув двустворчатую дверь и выйдя на свежий осенний воздух, я вытащила из сумки телефон. Пять новых сообщений. Я уже знала об их количестве, потому что телефон вибрировал пять раз подряд, не давая забыть о том, что она ждет от меня ответа.

Руби: Знаешь, это плохой знак, когда натягиваешь джинсы, а они на тебе не сходятся. Больше никакой вредной еды и пива. Только крепкая выпивка, и не смешивать. Долбаная пицца.

Руби: В натуре валики, везде!

Потом, десять минут спустя:

Руби: БОЖЕ, М!!!

Руби: Ты почему не отвечаешь???

Руби: МНЕ НУЖНО КОЕ-ЧТО ТЕБЕ СКАЗАТЬ, ОТВЕТЬ!

* * *

Джон пригласил Руби на свидание. На настоящее свидание, а не просто на совместную прогулку – на ночную поездку в ресторан в Портленде. В Хоторне это считалось важным событием. Обычно студенты просто цепляли кого-нибудь на выходные, чтобы переспать разок – или не переспать, если решали выпендриться. Свидание означало, что они – настоящая пара. Первая настоящая пара на нашем курсе.

Войдя в «Уолмарт», мы с Руби отделились от остальных и свернули в бесконечный проход между полками с едой быстрого приготовления.

– Думаю, мы поедем в тайский ресторан, – сказала Руби, снимая с полки упаковку рамена. – Я соскучилась по «пьяной лапше». К тому же сейчас это лучший ресторан в Портленде.

Я забрала у нее рамен и добавила его к той куче покупок, которую уже держала в руках. Я уже начала отмечать странное отношение Руби к деньгам. К деньгам Джона, если говорить точнее. То, как озарялось ее лицо, когда он говорил о своем доме на Виньярде, хотя она никогда прежде там не бывала. То, как она проверяла ярлыки на его одежде, словно оценивая дизайнера и с облегчением обнаруживая, что Джон может позволить себе дорогие вещи.

– Это значит, что теперь он твой парень? – спросила я.

Руби пошла дальше по проходу, осматривая полки и чуть заметно улыбаясь.

– Полагаю, да.

– И ты уверена, что тебе это норм? Так рано с кем-нибудь связаться?

Руби засмеялась.

– Да, Малин. Это и означает «встречаться». Я ни с кем другим и не хотела связываться, так что да, мне совершенно норм.

В течение этих недель я внимательно присматривалась к Джону и Руби. К тому, как их притягивало друг к другу. Магниты. Я не знала, как это ощущается. Я никогда такого не испытывала. Я внимательно наблюдала за страстью, которую они питали друг к другу, за тем, как они держались за руки – с нежностью и готовностью защищать. Я гадала, будет ли и у меня когда-нибудь нечто подобное.

– Так ты влюбилась? – уточнила я.

Руби с любопытством посмотрела на меня. Я знала, что должна перестать спрашивать, но действительно не понимала, почему она хочет стать чьей-то девушкой, да еще и в самом начале семестра.

– Может быть, – сказала Руби. – К чему все эти вопросы?

– Да просто так. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Ну так я и счастлива, – ответила она, слегка напрягшись.

– Отлично, – я кивнула. – Остальное уже не важно.

Я смотрела, как она идет дальше, прижимая к груди пачки макарон для приготовления в микроволновке. Она и Джон выглядели хорошей парой. У них уже были свои шутки, их уже связывали некие чувства. Со мной Джон тоже был милым. Всякий раз, когда на вечеринке брал для Руби напитки, он спрашивал, не хочу ли и я чего-нибудь. Я была неким образом включена в их отношения, как довесок к Руби. Но не могла отделаться от странной неприязни, которую испытывала к Джону. Я знала, что это, должно быть, каким-то образом связано с Леви и что мне не следует обращать на это внимания. Джон – не Леви.

– О боже! – взвизгнула Руби в дальнем конце прохода, хватая с полки разноцветную упаковку. – Мармеладки с соком! Мое детство в коробке!

* * *

Мы ждали парней на парковке. Было лучше не лезть под руку Халеду, покупавшему спиртное по своему поддельному водительскому удостоверению. Мы с Руби примостились на заднем бампере машины Джона – «БМВ», некогда принадлежавшего его матери. И Джон, и Макс водили старые машины своих родителей – роскошные автомобили с немодной отделкой салона.

Я прикинула, что матери Джона и Макса были сестрами. Было похоже, что отца у Джона больше не было, и я предположила, что он умер, оставив семье много денег. Больше, чем было у семьи Макса. Джон никогда не говорил о своем отце, и я не собиралась выжимать из него подробности.

В отличие от нас, остальных, Макс время от времени проявлял ностальгию по дому. Он постоянно переписывался с родителями и младшей сестрой. Улыбался их сообщениям, а потом его лицо снова делалось замкнутым, а мысли где-то блуждали. Не исключено, что ему хотелось быть с ними, а не с нами. Этого я не понимала. Но, может быть, моя семья тоже была бы такой, будь Леви иным…

Телефон Руби зажужжал.

– Это Джемма, – пробормотала Руби, доставая его. – Проверяет, где мы.

Джемма терпеть не могла, когда ее бросали, но ее театральная группа на этой неделе готовила постановку, и она была по уши занята репетициями. Жаловалась на то, что ее вечно покидают одну, и Руби изо всех сил старалась, чтобы Джемма тоже чувствовала себя частью нашей компании. Она быстро набрала ответ. Поднялся ветер, холодок проник под мой свитер.

Мы молчали. Наша дружба достигла той точки, когда молчание уже не кажется неловким или неуютным – оно было почти успокаивающим, естественно и удобно вписываясь в ритм нашего общения.

Руби задрожала и стала растирать свои плечи, чтобы согреться.

– Кстати, – сказала она, вспомнив что-то, – а ты знаешь, что у Макса бывают приступы тревоги?

– В каком смысле? Ты имеешь в виду какую-то особенность? – спросила я.

Мы с Руби часто обсуждали других, оставаясь наедине. Мы разобрали личность каждого по косточкам, осмысляя, кто что сделал и почему. Халед терпеть не мог оставаться один. Ему всегда нужно было быть с кем-нибудь из нас, если не со всеми разом. Когда Макс и Джон уходили на футбольную тренировку, Халед писал Руби, Джемме или мне, чтобы узнать, где мы находимся. Даже если мы собирались на концерт церковного пения – такое развлечение считается типично женским, – Халед присоединялся к нам. Когда мы занимались в библиотеке, он усаживался в самой людной части зала, впитывая постоянный поток человеческого общения. Было похоже, что он боится одиночества – или тишины, возникающей в одиночестве. Я этого не понимала – я любила быть одна, одиночество приносило мне ясность мыслей и возможность отдохнуть душой.

– Ты знаешь, что мы вместе были на занятии по биологии? – спросила Руби, натягивая манжеты толстовки на кисти рук и соединяя их в плотную муфту. Потом прижала руки к груди.

Было забавно представить Руби – студентку отделения истории искусств – на биологии. Но так обстояли дела в Хоторне, колледже гуманитарных наук. Нам всем нужно было посещать самые разнообразные занятия.

Руби продолжила:

– Прошлым вечером мы задержались в лабе допоздна и в конце концов просто начали болтать о чем попало. Я сказала ему, как нервничаю перед футбольными матчами, когда все смотрят на меня, и все такое, и он сказал, что чувствует себя так же. Вот только у него случаются панические атаки. Сказал, что такое с ним бывает еще со средней школы.

– А он знает, почему так? – спросила я. Макс был молчаливым, но вот дерганым он мне никогда не казался. Я думала, что мы ему просто не нравимся. Но, опять же, мы с ним мало общались и никогда не разговаривали один на один.

– Я не хотела давить, – сказала Руби. – Но похоже, что-то случилось или поменялось, когда он был ребенком, потому что Макс сказал, что это было так, словно переключатель какой-то щелкнул. До того он был в порядке, был счастливым, а на следующий день – уже нет.

Я знала о таких переключателях. Несмотря на холод, царящий вокруг, я ощутила в горле горячий сырой воздух.

– Хреново, – произнесла я.

– Да, похоже, это ужасно, – согласилась Руби. – Помнишь, как мы недавно были на вечеринке с мужской футбольной командой?

Я помнила. Некоторые из них пытались приударить за мной, но безуспешно. Я не могла воспринимать их всерьез, таких вот пьяных и неуклюжих, с разъезжающимися в разные стороны глазами – именно в таком состоянии они пробовали подкатить ко мне. Пахнущая потными, разгоряченными телами вечеринка, пол под ногами мокрый от пролитого пива…

– Да, – сказала я.

– Ты помнишь, как Макс типа как исчез оттуда? – продолжила Руби. Я помнила и это тоже. Когда мы все собрались уходить, то не смогли найти его. Джон пожал плечами, предположив, что Макс пошел домой. «Наверное, ему стало скучно. Только скучным людям бывает скучно, верно, М?» – и он ткнул меня в плечо, словно мы были близкими друзьями.

Руби продолжила:

– Ну, похоже, он ушел так рано, потому что ему казалось, будто он не может дышать. И руки у него стали неметь. Поэтому он пошел пробежаться. До двух часов ночи.

Я никогда не испытывала тревожного расстройства или панической атаки. Отец однажды сказал мне, что у моей матери развилось тревожное расстройство после того несчастного случая, но я никогда не понимала, что это означает. Она все время была рассеянной, но, не считая этого, не вела себя беспокойно, ничего такого. В конце концов она записалась на терапию. Я помню термин «ПТСР»[6]ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство., произнесенный шепотом, за закрытыми дверями.

Я попыталась вспомнить ту вечеринку. Мы вшестером держались вместе примерно до одиннадцати часов. Народу было столько, что мы не смогли пробиться дальше вестибюля. Воспоминания были смутными; все вечеринки сливались в одну длинную череду сплошного пьянства. В памяти у меня вспыхнул образ уходящего Макса. На вечеринках ему, похоже, было всегда неуютно, будто он считал минуты до того, как можно будет уйти. Но в тот вечер Макс держался рядом с Руби и выглядел по-настоящему веселым. Они все время смеялись над чем-то. Наверное, над Джеммой, которая, как обычно, напилась в зюзю.

Руби была права – я действительно вспомнила, как он ушел без единого слова. Однако тут было что-то еще. Джон что-то сказал ему, так тихо, что не расслышала ни я, ни кто-либо другой. После этого, насколько я могла вспомнить, Макс исчез с вечеринки.

– Как ты думаешь, он проходит терапию с этим тревожным расстройством? – спросила я.

Руби помотала головой:

– Нет, нет, точно нет. – Она шмыгнула носом от холода. – И он просил меня не говорить никому.

В конце фразы голос ее дрогнул, придав словам просительную интонацию.

– Я поняла, – сказала я. И я действительно поняла. Я умею хранить тайны.

Парни выскочили из здания с озорными ухмылками на лицах и тяжелыми пакетами в руках.

– Успешно? – спросила Руби, когда они подошли ближе.

– А то! – отозвался Халед, укладывая несколько пакетов в багажник. Стеклянные бутылки позванивали одна о другую.

– Черт возьми, вы видали эту машину? – спросил Джон, убирая свои пакеты с пивом и глядя на выцветший зеленый седан, припаркованный рядом с нами. Бампер его висел криво, бока машины были покрыты вмятинами.

Мы все столпились вокруг Джона, и я осознала, о чем он говорит. Салон седана был наполнен упаковками от фастфуда, пластиковыми пакетами и прочим мусором. Бутылка из-под воды, стоящая на приборной панели, битком набита сигаретными окурками. Сидений не было видно, водительское кресло засыпано бумажками – похоже, старыми обертками от еды.

– Что за свинья! – фыркнул Джон, отходя назад и открывая багажник своего «БМВ».

– Как можно такое допустить? – спросил Халед. Лицо его выражало ужас. Я не была уверена, что в своей жизни ему доводилось видеть подобного рода бедность – если он вообще видел что-то, кроме богатства. Мы с Руби и Максом обошли машину.

– О нет, – сказала Руби, обращаясь к нам. Я проследила за ее взглядом, направленным на заднее сиденье машины. – Так грустно… Вы можете представить, что творится в доме у этого человека, если машина в таком вот виде?

– Люди сами выбирают, как им жить, Руби, – сказал Джон, закрывая багажник и направляясь к водительской дверце «БМВ».

Макс тихонько пробормотал, так, что его слышали только мы:

– Хорошо, что ты сделал правильный выбор и родился в богатой семейке.

Мы с Руби смотрели на него, и он заметил это; лицо его сделалось почти пристыженным. Руби откашлялась. Я знала, что она ненавидит неловкие моменты, ей кажется, будто она должна как-то прервать наступившее молчание. Я услышала за спиной шаги и, обернувшись, увидела мужчину, смотрящего на нас.

– Вам что-то нужно? – спросил он.

На вид ему было лет тридцать пять, длинные немытые волосы собраны в «хвост». Одежда его была потрепанной, я заметила у него в руках пакет с раменом – с тем же самым вкусом, который выбрала Руби. В другой руке мужчина держал стопку лотерейных билетов.

Мы все смотрели на него, пытаясь придумать, что сказать, и только Джон, не обращая на мужчину внимания, залез в машину. Я слышала, как он сказал Халеду:

– О, круто. Какой-то местный бомжара, живущий на пособие…

Я взглянула на лотерейные билеты и на выражение лица мужчины – оно не изменилось. Я была рада, что он не услышал слова Джона. Я не слышала, что ответил Халед, и гадала, по душе ли ему пришлось это замечание. Мне казалось, что он решает некую внутреннюю дилемму: как не поссориться с Джоном, но при этом не выглядеть богатеньким мерзавцем.

– Ой. – Руби вздрогнула. – Извините, мы сейчас уедем и не будем вам мешать.

Я понимала, что она пытается сделать вид, будто мы не глазели на машину этого человека, а просто собирались сесть в свой автомобиль. Однако любому было понятно, чем мы тут занимались. Макс придержал перед Руби дверь, пока она забиралась на заднее сиденье, я залезла с другой стороны.

Мужчина, глядя на нас, медленно, нерешительно шел к своей машине.

«БМВ» завелся, громко взревев двигателем. Прежде чем мы выехали со своего места, Джон рассмеялся.

– Черт, кто-нибудь, отведите этого пса к грумеру.

Я резко повернула голову, зная, что окно открыто. Я надеялась, что мужчина не услышал Джона, но, судя по тому, как он смотрел нам вслед, эта реплика не ускользнула от его слуха. Никто из нас не засмеялся над «шуткой» Джона. Будь Джемма здесь, она, наверное, смеялась бы. Руби избегала моего взгляда и смотрела в окно, пока мы не вернулись в кампус. Она что-то обдумывала, но я не могла понять, что именно.

* * *

Уже стемнело, когда мы добрались до кампуса и вышли со стоянки, отведенной для первокурсников. У нас никогда прежде не возникало сложностей с тем, чтобы доставить в общежитие пиво и различные крепкие напитки.

Охранник кампуса остановил нас в нескольких шагах от входа в общежитие. Разговор о пустяках, который мы вели по пути от машины, резко оборвался, и мы уставились в темноту.

– Эй, ребята! – окликнул нас охранник.

Мы не видели, как он подошел. Не было никаких предупреждающих сигналов – ни бело-синих вспышек маячка на его машине, ни покашливания, объявляющего о его присутствии. Я крепче сжала пальцы на ручках двух пакетов. В одном лежала упаковка на шесть банок пива, в другой – две бутылки джина в картонных коробках. Я отвела пакет с крепкой выпивкой чуть назад, надеясь, что мое бедро загородит его от охранника. Тот направился к нам, шаркая тяжелыми ботинками по асфальтовой дорожке.

– Черт! – чуть слышно выругался Халед.

Джон и Макс остановились и переглянулись. Я знала – они боятся, что их возьмут на заметку, напишут на них рапорт, и тогда их отстранят от игр до конца сезона. Так же, как и Руби. Я заметила, что Макс встал перед ней, словно заслоняя ее от охранника.

Мы разом застыли, когда тот подошел к нам.

– Вы первокурсники? – спросил он, уперев ладони в мощные бедра; над его туго затянутым форменным ремнем выпирала, точно тесто из формы, складка кожи.

– Да, сэр, – ответил Джон, наш неофициальный вожак.

Охранник кашлянул и что-то проворчал. В темноте я видела у него на поясе резиновую дубинку; не то чтобы он собирался пустить ее в ход или имел на то причины. Охранник указал на пластиковый пакет.

– Откройте, – велел он Джону с сильным мэнским акцентом.

Джон улыбнулся самой своей милой улыбкой, полной очарования, но пакет не открыл. Пиво в кампусе было разрешено, у него была упаковка на двенадцать банок. Даже если охранник увидит ее, проблем у нас не будет. Крепкие напитки были только у меня, Руби и Макса.

– Тут просто пиво. Хотите баночку? – спросил Джон; его шарм растекался медом в холодном вечернем воздухе.

– Веселишься, пацан, да? – осведомился офицер. Он выпятил грудь, подчеркивая, что охранник кампуса – важная персона.

Пока охранник копался в пакете, Джон бросил на Макса еще один предупреждающий взгляд. Офицер протянул пакет обратно, буркнув что-то в знак подтверждения. Потом внимательно посмотрел на Руби, прячущуюся за спиной Макса.

– Мисс, – сказал он и поманил ее к себе. Руби вышла вперед, взгляд ее был уверенным и настороженным.

Джон взирал на Руби с напряженным скептицизмом. Я знала, о чем он думает. Руби была не способна лгать, и все мы это знали. Она была слишком хорошей.

– Извините, если мы что-то нарушили, – произнесла Руби уважительно-вежливым тоном. – Мой папа был в городе и предложил нам поехать в магазин. Мы не собирались делать ничего плохого.

При упоминании о ее отце охранник прищурился, словно родительский надзор снижал его полномочия, и он знал об этом. Каким-то образом козырь, брошенный Руби, возымел действие, и офицер снова заворчал – на сей раз это означало, что он ничего не может сделать и принимает этот факт. Сладкие, словно сироп, слова Руби и ее широко распахнутые глаза сотворили некую наивную девичью магию. Охранник слегка улыбнулся ей и выпрямился.

– Не делайте глупостей, – посоветовал он, все еще глядя на Руби. – В этом семестре администрация намерена семь шкур драть за любое нарушение – и с нас, и с вас.

– Хорошо, – ответила она. – Спасибо, что предупредили нас. Мы очень за это благодарны.

Охранник что-то удовлетворенно буркнул напоследок и зашагал прочь по дорожке; его массивный силуэт скрылся в темноте.

Когда он уже не мог нас слышать, мы наконец-то выдохнули и засмеялись от облегчения, продолжив свой путь к общежитию.

– Вот какая у меня девушка! – провозгласил Джон, наклоняясь, чтобы поцеловать Руби в щеку.

Руби просияла. Она не знала, что на секунду он в ней усомнился, не видела тот критический взгляд, которым он окинул ее, когда она шагнула к охраннику.

Ее отвага изумила меня. Вот так противостоять представителю власти, так отважно лгать ему – это не было похоже на ту Руби, которую я знала. Я видела, как она счастлива от того, что избавила нас от неприятностей и проявила храбрость, впечатлившую Джона. Мне казалось, будто я увидела ее без всех покровов; я отстала, не в силах переварить ее явную готовность идти на жертвы ради других.

Руби распахнула дверь общежития и начала подниматься по лестнице. Халед следовал за ней по пятам. Я остановилась, чтобы поудобнее перехватить пакеты. Наверное, Джон решил, что я отстала достаточно далеко, потому что я увидела, как он повернулся к Максу и положил ему руку на плечо.

– Правильно сделал, что не полез со своими высокими моральными принципами; ты обязательно все слил бы.

Я не подняла взгляд, чтобы увидеть реакцию Макса. Помедлила у подножия лестницы, перекладывая тяжелые пакеты из руки в руку, чтобы сделать вид, будто я ничего не слышала. Краем глаза я заметила, что Макс смотрит на меня, гадая, донеслись ли до меня слова Джона.

– Ты не мог бы подержать дверь? – окликнула я, продолжая притворяться и по-прежнему не глядя на него.

Джон уже шел наверх, перешагивая через две ступеньки.

– Конечно, – негромко отозвался Макс.

Мы вместе поднимались по лестнице, храня обоюдное молчание. Я пыталась понять, почему он не возразил Джону. Быть может, так положено между родственниками – я не понимала эту часть отношений между кузенами.

Я решила, что замечание Джона вызвано страхом: испугом от того, что нас могли поймать; должно быть, у него разыгрались нервы. Когда люди испуганы, они ведут себя странно и говорят не менее странные вещи. А может быть, он был в тот день в плохом настроении. Может быть, получил низкий балл за контрольную и вымещал это на окружающих. Я убедила себя в том, что это единичный случай. Мне не нужно было вмешиваться. Моя задача – быть спокойной, доброжелательной Малин. Расслабиться, как сказал бы Халед. Получать хорошие оценки. Обзавестись друзьями. Быть обычной студенткой колледжа. Я не намеревалась сворачивать на другой путь.

* * *

На следующее утро я шла через квадратный двор между корпусами, оставляя на росистой траве следы кроссовок. Шеннон хотела, чтобы мы встретились перед выходными, дабы не проделывать мыслительную работу с похмелья. Мы с Амандой неохотно согласились. В любом случае этот план был хорош хотя бы тем, что Руби не узнает о моем общении с той, которая ее так ненавидит.

Голова у меня гудела. Вчера ночью мы засиделись допоздна, играя в «квотерс»[7]«Квотерс» – игра на выпивку. Игроки по очереди бросают на стол монетки, стараясь попасть ими в кружку с выпивкой. Проигравший должен выпить содержимое кружки., смеясь над нашей встречей с охранником и радуясь, что избежали неприятностей. К концу застолья даже Макс улыбнулся, когда Руби пошутила, что он был похож на оленя, застигнутого светом фар. Джемма была немного раздосадована – завидовала тому, что это не она выручила всех, применив свои театральные навыки. Она старалась скрывать то, что смотрит на Джона и Руби, но я заметила это. Весь вечер Руби держала Джона под руку и наливала ему пиво – до тех пор, пока мы не отправились спать.

Обогнув угол, я свернула на дорожку, ведущую к библиотеке, и тут меня кто-то окликнул издали. Я заметила Макса, который сидел под деревом, окутанным яркой желто-оранжевой листвой, и махал мне рукой. Подойдя поближе, я увидела, что на коленях у него лежит учебник, а в руке, затянутой в перчатку без пальцев, он держит термос с кофе, над которым курится ароматный пар.

– Что ты тут делаешь? – спросила я, клацая зубами. – На улице такой дубак!

– Я согрелся во время пробежки, – объяснил он. – К тому же тут тихо.

Я обвела взглядом пустой двор – никто еще не показался из общежитий, до начала занятий оставалось много времени. Макс продолжил:

– Я тут занимаюсь учебой. Не хочешь присоединиться?

– Э-э… нет. У меня сейчас по плану коллективная работа, – ответила я.

Это был первый раз, когда мы оказались наедине, и я не знала, что ему сказать. Оглянулась через плечо на библиотеку.

– Можешь идти, – произнес он с чуть насмешливой улыбкой. – Мы не обязаны поддерживать светский разговор.

Я поправила сумку, висящую на плече.

– Очень смешно. – Потом увидела фотоаппарат, выглядывающий из его сумки. – Снимаешь что-нибудь?

Макс опустил взгляд.

– Ну да. Для факультатива по искусству.

– Что-нибудь интересное?

Он отпил кофе, размышляя, хочет ли говорить мне об этом.

– Дом престарелых.

– То есть здание или…

Макс засмеялся.

– Людей в здании. Я снимаю портреты. Иногда пейзажи. Но моему профессору, похоже, больше нравятся пейзажи, так что, полагаю, именно ими я и буду заниматься.

– Так ты фотографируешь людей в доме престарелых?

– Да. Это началось с того, что им понадобился волонтер, который сделал бы снимки для их справочной доски. Что-то вроде перечня тех, кто там живет.

– Круто, – сказала я.

– Да. Очень грустно видеть тех, кто там обитает. Условия не то чтобы хорошие… Ты знаешь, что в Соединенных Штатах с престарелыми людьми обращаются достаточно плохо по сравнению с другими странами?

Я этого не знала.

– Нет, – ответила я.

– Это очень угнетает. Извини за негатив, вряд ли тебе нравится такой разговор…

– Нет, всё в порядке. Хорошо, что тебе до них есть дело. Наверняка ты им понравился.

Макс пожал плечами.

– Не знаю. Думаю, им просто хочется поговорить с кем-нибудь из внешнего мира.

Я не знала, что еще сказать. Взаимодействовать с людьми так утомительно… Потом раздался звонок.

– Мне нужно идти, – сказала я, поддергивая сумку повыше на плечо.

– Удачной коллективной работы, – пожелал он мне вслед, когда я снова направилась к дорожке; тон у него был озорной и чуть насмешливый.

Я оглянулась на Макса. Его худощавое тело казалось массивным в дутой куртке, а голова в шерстяной шапке, наоборот, выглядела маленькой. Я вспомнила свой разговор с Руби и задумалась, как у него сейчас с тревожным расстройством. Он выглядел спокойнее, чем когда-либо прежде с момента нашего с ним знакомства.

Было что-то притягательное в том, как он сидел тут в одиночестве. Это было мне знакомо – читать в тишине. В глубине души мне хотелось вернуться и сесть рядом с Максом, но я продолжила свой путь к библиотеке.

* * *

Я толкнула библиотечную дверь; ее металлическая оковка проскребла по полу. Библиотека казалась чужеродной в кампусе, ее архитектура ранних девяностых резко контрастировала с кирпичными учебными корпусами и каменными стенами. Вестибюль переходил в большую общую зону, где рядами выстроились рабочие и компьютерные столы. Я заметила Шеннон в дальнем углу у окна, на одном из диванов. Аманда сидела рядом с ней, подобрав ноги под себя; ее волосы были уложены в огромный узел на макушке.

– Привет, – сказала я, подходя. Потом уронила сумку на пол и опустилась на диван, соседний рядом с тем, который занимала Шеннон.

– Доброе утро, Малин, – пропела Шеннон радостно и бодро. Я ненавидела, когда люди по утрам говорили так громко.

– Милый свитер, – с улыбкой произнесла Аманда. Мой свитер был старым, серым и скучным, как эта библиотека.

– Спасибо, – отозвалась я. – Может быть, мы…

Аманда прервала меня, выставив ладонь прямо перед моим лицом.

– Прежде чем мы начнем, – заговорила она, растягивая слова и нарочно нагнетая атмосферу, – я хочу сказать, что вчера вечером слышала совершенно улетную штуку про нашего ассистента препода.

– Что? – спросила Шеннон.

– Ты знаешь, что он встречается с другой студенткой магистратуры? С той, которая всегда носит юбки-бохо, словно какая-нибудь хиппи…

– Да? – откликнулась Шеннон.

Я знала, о чем ведет речь Аманда. Прошлым вечером я видела Хейла в столовой с какой-то девушкой: они, держась за руки, продвигались к стойке с горячими блюдами.

– Судя по всему, – продолжила Аманда, – ее поймали, когда она крутила с профессором.

– Серьезно? – спросила Шеннон.

Вот почему я всегда ненавидела коллективную работу. Такая неэффективность раздражала и утомляла меня.

Аманда вела рассказ дальше:

– Ее застукали с одним из профессоров английского языка.

Конец предложения она буквально протараторила, словно была не в силах больше удерживать эти сведения внутри.

– Это очень плохо, – сказала Шеннон. – Просто ужасно плохо.

– Знаю. Я доделывала кое-какую работу в «Гринхаусе» вчера вечером и слышала, как другие профессора об этом говорили. И… – Аманда сделала паузу для пущего эффекта и понизила голос до шепота. – Этот профессор женат!

«Гринхаус» был одним из самых новых учебных корпусов; его строительство спонсировал какой-то богатый тип, давным-давно учившийся в Хоторне. В центре каждого этажа располагалась обширная рекреация с диванами и камином; там было куда уютнее, чем в библиотеке. Не было ничего необычного в том, что профессора и студенты сидели в одном помещении – предполагалось, что это создает приятную атмосферу для обсуждения научных вопросов.

– О-о, – выдохнула Шеннон, широко раскрыв глаза, – бедный Хейл!

– Ну да, ясное дело. Вот зачем она так с ним? Я имею в виду, он, конечно, ботан, но он милый. На мой вкус – слишком милый. Слишком… цельный. Я уверена, что встречаться с ним скучно.

– Так тебе нравятся тупые козлы? – поддразнила ее Шеннон. Аманда закатила глаза.

– Заткнись; ты же знаешь, что я имею в виду.

– Так ее выгонят? – спросила я, стараясь придать голосу заинтересованные интонации.

– Ну, я не знаю… Кому какое дело? Это просто дикий скандал. И к тому же я не думаю, что за такое выгоняют. По-моему, программа магистратуры – это не то, что просто колледж. В крайнем случае уволят этого профессора. Я имею в виду, трахать-то можно кого угодно, но только если от этого никто не страдает, – заявила Аманда.

Я оперлась лбом о ладонь. Несколько секунд мы все молчали.

– Знаешь, – сказала Аманда, глядя на меня, – похоже, ты нравишься Хейлу, Малин.

Я не ответила, но та не отставала.

– Что он вообще сказал тебе после того семинара?

Ей было завидно, что Хейл подошел не к ней. Я предпочла бы, чтобы он выбрал ее. Мне же лучше, если Хейл будет уделять внимание другим, тогда я смогу остаться незамеченной.

– Он хотел поговорить о том, какое у меня основное направление обучения, – ответила я.

– Ну-ну, – хмыкнула Аманда. – Точно тебе говорю, ты произвела на него впечатление. Наверное, ему нравятся тихони с прибабахом.

Я проигнорировала это откровенно хамское замечание насчет моего характера, хотя оно было не таким уж ошибочным.

Аманда продолжила:

– И теперь, когда он один… – Она подняла брови, глядя на меня с явным намеком.

Шеннон широко распахнула глаза.

– Но он ассистент нашего преподавателя!

– Можно подумать, это кому-то когда-то мешало, тоже мне… – сказала Аманда, все еще ожидая моей реакции. – И кроме того, он выпустился только в прошлом году. Не то чтобы это была такая уж страшная разница в возрасте.

– Но все равно, целых пять лет, – возразила Шеннон. Она смотрела на меня, оценивая, насколько я заинтересована. Обе они хотели, чтобы я подтвердила или опровергла их выдумку. Я позволила, чтобы пауза затянулась до полной неловкости, и оставила все эти инсинуации без ответа. Аманду это явно раздражало. Она уставилась вверх, словно ей в голову пришла еще более интересная мысль.

– А может, ты, как и все на нашем курсе, положила глаз на Джона Райта?

– Ты знаешь, что он встречается с Руби, верно? – спросила я, доставая из сумки книги и раскладывая их на столе. Потом раскрыла ноутбук, и экран ярко засиял в тусклом утреннем свете.

Аманда закатила глаза.

– Она его недостойна.

Как и в прошлый раз, во время встречи в столовой, я чувствовала, что она ждет от меня вопросов. Но я не стала их задавать. Мне было приятно злить ее тем, что мне все равно, и это вызывало у меня особое чувство близости с Руби. Шеннон переводила взгляд с меня на Аманду и обратно, словно кошка, следящая за солнечным зайчиком.

– Итак, – произнесла я, насладившись тем, насколько неловкой сделала эту ситуацию, – приступим?

Я взяла книгу, ожидая, что они последуют моему примеру, но обе они смотрели на меня, словно на сумасшедшую.

Я вздохнула. Коллективная работа в самом худшем ее проявлении.