Онлайн чтение книги След хищника
Глава 3

Я отвез Ченчи в его офис и оставил там наедине с телефоном вести мрачные переговоры с банком. Затем, переодевшись из шоферской формы в безликие брюки и свитер, я отправился сначала на автобусе, затем пешком к дому, где все еще могла продолжаться осада.

С виду здесь вроде бы ничего не изменилось. «Скорая» с тонированными стеклами все еще стояла у края тротуара на противоположной от дома стороне, карабинерские машины все так же парковались у тротуара как бог на душу положит, все те же карабинеры в фазаньих формах жались к ним, телефургон выбрасывал во все стороны провода и антенны, и комментатор по-прежнему говорил что-то в камеру.

Дневной свет лишал зрелище драматизма. Люди привыкли. Теперь сцена была не пугающей, а мирной, люди двигались шагом, а не короткими перебежками. Стадо зевак начало уставать.

Окна на третьем этаже были закрыты.

Я стоял в сторонке, засунув руки в карманы, взъерошенный, с местной газеткой под мышкой. Я надеялся, что у меня не слишком английский вид. Некоторые партнеры «Либерти Маркет» в гражданском выглядели совершенно сногсшибательно, но я всегда считал, что для меня малость ссутулиться и сделать праздный вид – лучший способ остаться незаметным.

Подождав немного и увидев, что ничего не происходит, я побрел прочь, разыскал телефон и набрал номер коммутатора в «Скорой».

– Энрико Пучинелли здесь? – спросил я.

– Подождите. – Послышался какой-то шепот, затем заговорил сам Пучинелли. Голос его звучал устало: – Эндрю? Ты?

– Да. Как дела?

– Все по-прежнему. В десять я на час оставляю пост.

Я посмотрел на часы. Девять тридцать восемь.

– Где ты перекусываешь? – спросил я.

– У Джино.

– О’кей, – ответил я и повесил трубку.

Я ждал его в ярко освещенном стеклянно-кафельном ресторанчике, в котором, насколько я знал, подавали макароны с милым выражением лица даже в три утра. В одиннадцать тут уже было полно посетителей, и я занял столик на двоих, заказав по порции феттучини, хотя сам есть и не хотел. Когда Пучинелли приехал, он с ужасом отпихнул от себя тарелку с остывшей едой и заказал яйца.

Он, как я и предполагал, пришел в гражданском. От усталости у него под глазами были синие круги, плечи поникли.

– Надеюсь, ты выспался, – саркастически сказал он.

Я слегка покачал головой, не говоря ни да, ни нет.

– Всю ночь у меня на шее сидели две важные шишки, – сказал он. – Они не могут пошевелить своими зажиревшими мозгами насчет самолета. Ведут переговоры с Римом. Кто-то в правительстве, видите ли, должен решать, но никто из правительства не желает пожертвовать ради этого сном. Ты бы, друг мой, спятил от всего этого. Треп, треп, треп, а толку – ни хрена.

Я сделал сочувственный вид и подумал, что чем дольше затянется осада, тем лучше для Алисии. Пусть продлится, пока ее не выпустят. Пусть ОН, в конце концов, станет реалистом.

– Что говорят похитители? – спросил я.

– Да все те же угрозы. Девушка погибнет, если они вместе с выкупом не уйдут в целости и сохранности.

– Ничего нового?

Он покачал головой. Принесли яйца вместе с булочками и кофе. Он неторопливо съел их.

– Младенец проорал полночи, – произнес он с набитым ртом. – Басовитый похититель все время твердит его мамаше, что если тот не заткнется, то он его придушит. Это действует ему на нервы. – Он поднял взгляд. – Ты всегда говорил, что они больше грозятся, чем делают. Надеюсь, ты прав.

Я тоже надеялся. Вопящий младенец и терпеливого мужчину до белого каления доведет.

– Они что, покормить его не могут? – спросил я.

– У него колики.

Пучинелли говорил со знанием дела, и я рассеянно подумал о его семье. Все наши дела в основном нашей личной жизни не касались, и лишь урывками, как сейчас, я видел за личиной полицейского обычного человека.

– У тебя есть дети? – спросил я.

Он коротко усмехнулся, блеснув глазами:

– Три сына, две дочки, еще один ребенок… на подходе. – Он замолчал. – А у тебя?

Я покачал головой.

– Пока нет. Я не женат.

– Твоя беда. И твое счастье.

Я рассмеялся. Он неодобрительно засопел, словно я обидел его жену.

– Девочки вырастают и становятся мамами, – сказал он. Пожал плечами. – Случается.

Да, подумал я, мудрость проявляется в самых неожиданных случаях. Он покончил с яйцами и принялся за кофе.

– Сигарету? – спросил он, вытягивая коробку из кармана рубашки. – Забыл. Ты же не куришь. – Он щелкнул зажигалкой и с глубоким облегчением закоренелого курильщика вдохнул полной грудью. Каждый отдыхает по-своему – мы с Ченчи находили то же самое в бренди.

– Похитители этой ночью говорили с кем-нибудь еще? – спросил я.

– В смысле?

– По рации.

Он резко поднял свое тонкое лицо, и семейный мужчина тут же исчез.

– Нет. Говорили друг с другом, с семейством заложников, с нами. Ты думаешь, у них была рация? Почему ты так думаешь?

– Мне интересно, не связывались ли они со своими дружками, которые удерживают Алисию.

Он сосредоточенно подумал и резко покачал головой.

– Эти двое время от времени говорили о том, что случилось, но так, как будто разговаривали друг с другом. Если они говорили по рации и не хотели, чтобы мы об этом узнали, то они очень умны. К тому же они должны были догадаться, что мы их уже подслушиваем и слышим каждое их слово. – Он еще немного подумал над этим и наконец еще решительнее покачал головой: – Нет, они не умники. Я всю ночь их слушал. Они злы, перепуганы и… – Он поискал понятное мне слово: – Это обычные люди.

– Средние?

– Да. Средние.

– Все равно, когда ты возьмешь их, ты их обыщешь? Вдруг у них есть рация?

– Ты лично хочешь знать?

– Да.

Он оценивающе посмотрел на меня.

– О чем ты умалчиваешь? – спросил он.

Я умалчивал о том, что Ченчи так горячо хотел сохранить в тайне, а Ченчи ведь платит мне. Я мог бы посоветовать ему откровенно поговорить с местными властями, но и только. Идти наперекор желаниям клиента – самая худшая вещь для бизнеса.

– Я просто интересуюсь, – невинно сказал я, – знают ли те, кто стережет Алисию, что тут творится.

– Подождем – узнаем, – сказал он. – Похитители не могут торчать в доме вечно. В конце концов выйдут.

Ченчи мрачно начал с большой картонной коробки, стоявшей на столе в его кабинете. На коробке были яркие наклейки с надписью белым по красному «ХРУПКОЕ СОДЕРЖИМОЕ». Но это «хрупкое содержимое» пережило бы любое обращение. Правда, лишь до той поры, пока не попало бы в руки к бандитам.

– Полтора миллиарда лир, – сказал он. – Банки устроили доставку из Милана. Привезли их прямо в офис под охраной.

– В этой коробке? – удивился я.

– Нет. Они хотели получить назад свои кейсы, а коробка просто оказалась под рукой. – Голос его звучал устало. – Остальное прибудет завтра. Они поняли меня и действовали быстро, но проценты, которые они потребовали, разорят меня.

Я молча кивнул в знак сочувствия, поскольку подходящих слов у меня не было. Затем я переоделся в свою шоферскую форму, отнес тяжелую коробку в машину, сунул ее в багажник и повез Ченчи домой.

На вилле мы обедали поздно, хотя из-за треволнений дня зачастую всего не съедали. Ченчи с отвращением отодвигал тарелку, а я иногда думал, что моя худоба – результат того, что я никогда не мог есть с удовольствием перед лицом горя. Мое предложение насчет того, чтобы я жил не в его семье, было встречено с негодованием. Он говорил, ему нужна компания, чтобы остаться в здравом рассудке. Я был рад общаться с ним побольше.

Однако этим вечером он понимал, что я не смогу быть при нем. Я отнес коробку с «хрупким содержимым» наверх, в свою комнату, задернул занавески и занялся долгим и нудным делом – я заснял каждую купюру, зажимая их под не дающим блика стеклом, по четыре снимка на каждую купюру. Даже с камерой на треноге, с длинной пленкой, тросиком и автоприводом эта работа всегда отнимала кучу времени. Я предпочитал не доверять ее банкам или полиции, но даже после большой практики я мог лишь мечтать о том, чтобы обрабатывать по полторы тысячи банкнот в час. Шуршание банкнот этих огромных выкупов преследовало меня даже во сне.

По традиции сотрудники «Либерти Маркет» отсылали непроявленные пленки со срочным курьером в свой лондонский офис, где в подвале стояло простое оборудование для проявки и печати. Номера банкнот затем набивали на компьютере, который располагал их по порядку номеров для купюр каждого достоинства, а затем распечатывали. Затем этот список, опять же с курьером, присылали оперативному советнику, который, после того как жертву освобождали, передавал его полиции, чтобы его распространили по всем банкам страны вместе с объявлением, что всякий, кто сообщит о купюре из выкупа, получит награду.

Эта система казалась нам наилучшей, в основном из-за того, что фотографирование не оставляет на банкнотах никаких следов. Банки могут отследить меченые банкноты, похитители тоже. У банков нет монополии в сканировании купюр на предмет обнаружения флюоресцентной метки. Нетрудно добыть и счетчики Гейгера для радиоактивных меток. Точечные проколы легко увидеть невооруженным глазом на свет, дополнительные линии и отметки каждый разглядит при увеличении. Банкам из-за нехватки времени приходилось обзаводиться оборудованием для быстрого обнаружения метки, что исключало применение невидимых чернил. Похитители, куда более осторожные да еще и пуганые, будут проверять все как одержимые.

Если похитители найдут метки на купюрах выкупа – это смертельно. Потому мы в «Либерти Маркет» ставили на купюры такие труднообнаруживаемые метки, что иногда и сами их теряли. А уж банки их тем более не могли отследить. Метки состояли из прозрачных микроточек, которые при рассмотрении под микроскопом давали расплывчатые черные буквы Л и М, но сквозь обычное увеличительное стекло они казались обыкновенными черными точками. Мы использовали их только на купюрах большого достоинства, да и то лишь ради подтверждения в том случае, когда возникали сомнения насчет сфотографированных номеров. Пока мы никому не говорили о существовании таких меток и надеялись, что нам удастся сохранить наш секрет.

К утру, валясь с ног от усталости, я снял едва ли половину – банки восприняли указание о мелких купюрах слишком уж буквально. Заперев деньги в одежном шкафу, я принял душ и подумал было о том, чтобы поспать, но после завтрака, как обычно, повез Ченчи в офис. Три ночи я как-нибудь продержусь без сна. Потом отключусь.

– Если похитители войдут с вами в контакт, – сказал я по пути, – можете сказать им, что вы не в состоянии сидеть за рулем. Скажите, что вам нужен ваш шофер. Скажите… м-м… что у вас слабое сердце или что-то в этом роде. По крайней мере у вас будет помощь на всякий случай.

Молчание было таким ощутимым, что я подумал было, что он не расслышал меня, но он в конце концов ответил:

– Значит, вы не знаете…

– Не знаю чего?

– Почему я держу шофера.

– Вы богатый человек, – сказал я.

– Нет. У меня нет водительских прав.

Я пару раз видел, как он ездил на джипе по дорожкам в своем имении, хотя, как мне помнилось, без особого пыла. Он немного помолчал.

– Я решил не получать прав, поскольку страдаю эпилепсией. Почти всю жизнь. Конечно, таблетками я почти полностью ее подавляю, но предпочитаю не водить машину по улицам.

– Простите, – сказал я.

– Забудьте. Я уже и сам забыл. Это мелкое неудобство. – Ченчи говорил так, словно эта тема надоела ему. Да, считать нерегулярную работу мозга всего лишь неудобством очень типично для него.

Когда мы доехали до пригородов Болоньи, он сказал:

– Я должен завтра в восемь утра приехать к тем телефонам у придорожного ресторанчика. Должен привезти в машине деньги. Должен дождаться его… чтобы получить указания. Он взбесится, когда увидит, что я при шофере.

– Объясните ему. Он будет знать, что вы всегда с шофером. Расскажите ему почему.

– Я не могу рисковать, – сказал он дрожащим голосом.

– Синьор Ченчи, ему нужны деньги. Заставьте его поверить, что вы не можете сами водить машину без риска. Ему меньше всего нужно, чтобы вы вместе с выкупом врезались в фонарный столб.

– Ладно… попытаюсь.

– И не забудьте потребовать у него доказательства, что Алисия жива и здорова.

– Да.

Я высадил его у офиса и поехал назад, на виллу Франчезе. Вымыл машину, поскольку шофер Ченчи всегда делал так, когда не был нужен утром. Я так часто мыл эту чертову машину, что знал ее до последнего дюйма, как родную. Однако нельзя было быть уверенным, что похитители не следят за нами. А эта роскошная вилла на холме прекрасно просматривалась через подзорную трубу за милю с любой стороны. И изменение рутинного распорядка дня стало бы предупреждением для бандитов. И потому, если я шофер, то я буду мыть машину.

Покончив с делом, я поднялся наверх и поспал пару часов. Затем снова занялся фотографированием, прервавшись только затем, чтобы привезти Ченчи в обычное время домой. Явившись в его офис, я обнаружил на его столе еще одну коробку. На сей раз, судя по надписям, она прошла таможню в Генуе.

– Отнести? – спросил я.

Он угрюмо кивнул.

– Здесь все. Пятьсот миллионов лир.

Мы ехали домой практически не разговаривая. Я провел вечер и ночь как и прежде – методически щелкая фотоаппаратом, пока не дошел до состояния зомби. К утру все было сделано, микроточки были нанесены на несколько пятидесятитысячных банкнот, но пометил я немногие – времени не хватало. Я сложил их, перетянув пачки резинками, в коробку с надписью «ХРУПКОЕ СОДЕРЖИМОЕ» и отволок ее на своем горбу в холл. Ченчи уже расхаживал взад-вперед по столовой, бледный от волнения.

– Вот и вы! – воскликнул он. – Я как раз собирался разбудить вас. Время уже близится. Семь часов.

– Вы завтракали?

– Мне кусок в горло не лезет. – Он посмотрел на часы. Я понял, что он на взводе уже несколько часов. – Давайте лучше поедем. А вдруг мы застрянем по дороге? А вдруг там какая-нибудь авария?

Он дышал часто и взволнованно, и я неуверенно спросил:

– Синьор Ченчи, простите, что я спрашиваю, но за всеми треволнениями сегодняшнего дня… вы таблетки свои не забыли?

Он непонимающе глянул на меня:

– Да. Да, конечно. Они всегда при мне.

– Извините.

Он отмахнулся:

– Поехали. Мы должны ехать.

Движение на дороге было обычным, никаких происшествий не было. Мы приехали к месту встречи на полчаса раньше, но Ченчи выскочил из машины, как только я заглушил мотор. От того места, где я припарковался, за двумя рядами машин мне был виден вход в ресторанчик. Он был похож на вход в улей, оттуда постоянно кто-то выходил. Или входил.

Ченчи на негнущихся ногах пошел ко входу и затерялся среди людей, а я, как и положено шоферу, надвинул фуражку на нос и развалился на сиденье. Если я не буду держать себя в руках, подумал я, то ведь так и уснуть можно…

Кто-то постучал по стеклу. Я открыл глаза, посмотрел по сторонам и увидел моложавого человека в белой рубашке с расстегнутым воротом и золотой цепью на шее. Он показывал мне, чтобы я открыл окно.

У этой машины, раздраженно подумал я, окна на электричестве работают. Я включил зажигание и нажал кнопку, слегка при этом приподнявшись.

– Кого вы ждете? – спросил он.

– Синьора Ченчи.

– Не графа Риети?

– Нет. Извините.

– А другого шофера вы тут не видели?

– Увы, нет.

У него в руке был свернутый в трубку журнал, перехваченный резинкой. У меня мелькнула в голове мысль – один из сотрудников «Либерти Маркет» был уверен, что нельзя доверять людям, у которых в руке свернутый журнал, поскольку в нем так удобно прятать нож… Однако эта мысль быстро улетучилась.

– Вы не итальянец? – спросил он.

– Нет. Я из Испании.

– О! – Он пошарил глазами, словно искал шофера графа Риети. Затем как бы между прочим сказал по-испански: – Далековато от дома вы забрались.

– Да, – ответил я.

– Откуда вы родом?

– Из Андалузии.

– В эту пору там жарко.

– Ага.

Я провел бог знает сколько школьных каникул в Андалузии у моего разведенного с матерью отца, наполовину испанца, у которого там был отель. Испанский – мой второй родной язык, который я знал на всех уровнях – от кухонного до светского, и каждый раз, когда я не хотел выглядеть англичанином, я становился испанцем.

– Ваш хозяин завтракает здесь? – спросил он.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Он сказал ждать, я и жду.

Он говорил по-испански с тяжеловатым акцентом, и его фразы были грамматически простыми, столь же тщательно построенными, как и мои итальянские.

Я зевнул.

Может, это и совпадение. Похитители обычно слишком пугливы, чтобы идти на прямой контакт, и всеми способами скрывают свое лицо. Этот человек мог быть тем, кем казался – добропорядочным гражданином с журналом в руке, который искал шофера графа Риети и у которого выдалась свободная минутка поболтать.

Может быть. Если нет, то я расскажу ему все, что ему захочется знать, если спросит.

– Вы всегда возите синьора… Ченчи? – мимоходом спросил он.

– Конечно, – сказал я, – работа хорошая. Хорошо платят. Он человек серьезный. Но сам, конечно, никогда за руль не садится.

– Почему?

Я пожал плечами.

– Не знаю. У него прав нет. Приходится кому-то все время его возить.

Я не был уверен, что он понял мои слова, хотя я говорил достаточно медленно, немного сонно. Я снова зевнул и подумал, что, так или иначе, бесконечно-то он трепаться не будет. Я запомню его лицо, так, на всякий случай, хотя вряд ли он…

Он повернулся, словно и он счел разговор законченным, и я увидел его круглую прилизанную голову в профиль. По спине поползли мурашки. Я уже видел его… Я видел его возле «Скорой», сквозь ее затемненные окна. Тогда он был обвешан фотоаппаратами, а на рукавах пиджака у него были золотые застежки. Я четко запомнил его. Он был тогда возле дома… и сейчас он был на месте встречи и задавал мне вопросы.

Это не совпадение.

Впервые я оказался в непосредственной близости от одного из членов этого скрытного братства, одного из врагов, с которыми я воевал через других людей и которые никогда не слышали о моем существовании. Я снова расслабился на сиденье, надвинул фуражку на глаза и подумал, что мои партнеры в Лондоне были бы чрезвычайно недовольны тем, что я нахожусь в этом месте в это время.

Если я его видел, то он меня тоже.

Это может не иметь значения, если он поверит в то, что я на самом деле шофер-испанец, уставший от ожидания. Если поверит, то он забудет меня. Но если нет, то я уже мог бы сидеть здесь с ножом в боку и спокойно остывать.

Снова провернув все в памяти, я вздрогнул. Я не ждал подобной встречи, и поначалу лишь привычка да инстинкт, усиленные настоящей усталостью, заставили меня отвечать ему так, как я отвечал. Меня жуть взяла от мысли, что судьба Алисии зависит от моего зевка.

Время шло. Пробило восемь. Я ждал, делая вид, что сплю. Больше никто не подходил к моему все еще открытому окну с расспросами.

Ченчи появился только после девяти, почти бегом, спотыкаясь, обливаясь потом. Я выскочил из машины, как только увидел его, вежливо открыл заднюю дверь и помог ему сесть, как и подобает шоферу.

– О господи, – сказал он, – я думал, что он вообще не позвонит… так долго…

– С Алисией все в порядке?

– Да… да…

– Куда теперь?

– Ох… – Он вздохнул, чтобы успокоиться, пока я садился за руль и заводил мотор. – Мы должны поехать в Мазару, в двенадцати километрах к югу. Там другой ресторан… еще один телефон. Через двадцать минут.

– Мгм… – протянул я. – В какую сторону отсюда?

– Умберто знает, – рассеянно ответил он. Это мало что мне объясняло, поскольку Умберто как раз и был настоящим его шофером, а он сейчас был в отпуске. Я вытащил дорожную карту из «бардачка» и разложил ее на пассажирском сиденье рядом с собой, безуспешно пытаясь отыскать эту самую Мазару, привычно выводя машину со стоянки. Дорога, по которой мы ехали, шла на восток. Я повернул на первом же большом повороте на юг, и как только мы оказались вне пределов видимости с шоссе, я съехал на обочину и остановился, чтобы разобраться с географией. После еще одного поворота, подумал я, будет указатель. Мы и вправду доехали до Мазары раньше установленного срока, так что было еще время перевести дух. Мазара оказалась всего-навсего перекрестком.

По дороге Ченчи сказал мне:

– Алисия читала из сегодняшней газеты… конечно, это была лишь запись на пленке, наверняка запись, поскольку, когда я заговорил с ней, она продолжала читать… но услышать ее голос…

– Вы уверены, что это была она?

– О да! Она начала, как обычно, с одного из воспоминаний своего детства, как и было предложено. Это была Алисия, моя дорогая, драгоценная девочка.

Хорошо, подумал я. Пока все хорошо.

– Он сказал, – Ченчи громко сглотнул, – сказал, что, если на сей раз в выкупе обнаружатся «жучки», он ее убьет. Или если будут метки на банкнотах. И если за нами «хвост»… если мы не сделаем все в точности, как он говорит… если хоть что-то… хоть что-то будет не так, он убьет ее.

Я кивнул. Я верил в то, что так и будет. Второй шанс – это отчасти чудо. Третьего нам не дадут.

– Вы обещаете, – спросил он, – что он ничего не найдет на банкнотах?

– Обещаю, – ответил я.

В Мазаре Ченчи бросился к телефону, но ему снова пришлось пережить мучительное ожидание. Я, как и прежде, сидел в машине, словно коленца моего хозяина были мне по фигу, и втихаря занимался изучением карты.

Ресторанчик здесь был маленьким: обычная забегаловка рядом с гаражом. Приходили и уходили люди, но их было немного. День под лучами солнца становился все жарче, и, как примерный шофер, я завел мотор и включил кондиционер.

Ченчи вернулся с пиджаком через руку и с благодарностью упал на сиденье в прохладном салоне.

– Кастелоро. Почему он так поступает?

– Обычная процедура, чтобы проверить, нет ли за нами «хвоста». Из-за последних событий он будет вдвойне осторожен. Наверняка нас будут пасти все утро.

– Я этого не вынесу, – сказал Ченчи.

Ничего, вынесет. Выдержал же шесть недель.

Я нашел дорогу на Кастелоро и поехал туда. Тридцать два километра, в основном по узкой, прямой, открытой сельской дороге. По обе стороны – поля. Любая машина, что станет нас преследовать, будет торчать как прыщ.

– Насчет вас он не беспокоится, – сказал Ченчи. – Я прямо сказал ему, что взял шофера, потому что страдаю эпилепсией и потому не могу водить машину. Он велел просто отдавать вам приказы, но ничего не объяснять.

– Хорошо, – сказал я и подумал, что если бы я был на ЕГО месте, то спросил бы у Алисии насчет эпилепсии и получил бы подтверждение.

В Кастелоро, маленьком старинном городке с мощенной брусчаткой центральной площадью, полной голубей, Ченчи нашел нужный телефон – он был в кафе, и на сей раз ждать ему не пришлось.

– Возвращаемся в Мазару, – устало сказал мне он.

Я развернулся и поехал назад тем же путем, что мы ехали сюда. Ченчи сказал:

– Он спросил меня, в чем я привез деньги. Я описал коробки.

– И что ОН сказал?

– Ничего. Просто велел следовать инструкциям. Иначе Алисию убьют. Он сказал, что убьет ее… страшно, – Ченчи поперхнулся и всхлипнул.

– Послушайте, – сказал я, – они не хотят ее убивать. Не сейчас, когда они так близки к цели. И что они имели в виду под этим «страшно»? Что-то… особенное?

Он опять всхлипнул.

– Нет.

– Они запугивают вас, – объяснил я. – Угрожают, чтобы вы не вмешивали в дело карабинеров, если вдруг даже сейчас вы позволили им следить за вами.

– Но я не позволял! – взвился он.

– Они должны убедиться. Похитители – очень нервная публика.

Раз они все еще угрожают, подумал я, то это дает надежду, поскольку свидетельствует о том, что они настроены на серьезную сделку. Они не из жестокости тупо гоняли нас – это была настоящая проверка.

На перекрестке в Мазаре нам снова пришлось долго ждать. Ченчи сидел в кафе – его было видно в окно – и дрожал над нетронутой чашкой кофе. Я вышел из машины, потянулся, немного прошелся туда-сюда, снова сел в машину и зевнул. Три машины заправлялись горючим, работник гаража скреб под мышками.

Солнце пылало высоко в голубом небе. Старушка в черном подъехала к перекрестку на велосипеде, повернула налево, уехала. Летняя пыль поднималась и оседала под колесами проезжающих фургонов. Я подумал о Лоренцо Травенти, который в прошлый раз привозил выкуп, а теперь лежал при смерти.

В кафе Ченчи вскочил на ноги и спустя некоторое время вернулся к машине. Состояние его было не лучше, чем прежде. Я открыл заднюю дверь и помог ему сесть в машину.

– Он говорит, – Ченчи глубоко вздохнул, – он говорит, что где-то у дороги между Мазарой и Кастелоро есть часовня. Говорит, мы уже дважды ее проезжали… но я не заметил…

Я кивнул:

– Я видел ее.

Я закрыл дверь и сел на свое место.

– Тогда хорошо, – сказал Ченчи. – Он велит положить коробку за часовней и уезжать.

– Хорошо, – с облегчением сказал я. – Дело сделано.

– Но Алисия… – застонал он. – Я спросил его, когда они освободят Алисию, а он не ответил, просто положил трубку…

Я завел мотор и снова поехал к Кастелоро.

– Потерпите, – утешал его я. – Им еще деньги надо пересчитать. Исследовать их на предмет меток. Может, после последнего случая им нужно оставить деньги немного полежать, чтобы понаблюдать, не следит ли кто за ними по сигналу. Они не отпустят Алисию, пока не удостоверятся в собственной безопасности, так что, боюсь, придется подождать. Запаситесь терпением.

Он тяжело вздохнул и застонал.

– Но они ведь отпустят ее… я же заплатил… они ведь отпустят ее?

Он отчаянно жаждал от меня утешения, и я грубовато ответил:

– Да. – Они отпустят ее, думал я, если будут удовлетворены выкупом, если не случится чего-нибудь непредвиденного, если они не психи и если Алисия не видела их лиц.

Милях в десяти от перекрестка, у кукурузного поля, стояла простая каменная придорожная часовенка – всего-то навсего стена высотой футов пять и шириной три, с выветренной статуей мадонны в фут вышиной в нише на фасаде, с поднятой в благословении рукой. Дожди смыли почти всю лазурь с ее плаща, вандалы отбили ей кончик носа, но у ее ног лежали засохшие веночки, а кто-то положил к ее стопам еще и конфеты.

Дорога, по которой мы ехали, казалась пустынной и тянулась прямо как стрела. Тут не было ни лесов, ни укрытий, ни препятствий. Нас наверняка было видно за много миль.

Ченчи стоял и смотрел, как я открываю багажник, вынимаю коробку и кладу ее позади часовенки. Коробка была достаточно вместительной – как раз для всего выкупа. Она стояла на пыльной земле, четырехугольная, коричневая, обыкновенная, перевязанная толстой бечевкой, чтобы было легче нести, весело расцвеченная красными наклейками. Почти миллион фунтов. Дом в Миконосе, коллекция табакерок, драгоценности его покойной жены, постоянный доход от оливковой плантации.

Ченчи несколько мгновений тупо смотрел на коробку, затем мы оба вернулись в машину. Я развернулся и поехал прочь.