Онлайн чтение книги Смертельные враги
Глава IV. Лицом к лицу

Опасения опытного правительственного агента, пережившего на своем долгом веку несчетное множество схваток с краснокожими и знавшего все повадки индейцев, оправдались на деле: многочисленный отряд отборных стрелков подплыл к островку и остановился на некотором расстоянии от него, причем другой, еще более многочисленный отряд удерживал плот при помощи протянутых от него к 6epeгy крепких канатов.

Правда, бурное течение Волчьей реки швыряло плот из стороны в сторону, словно щепку, правда, канаты трещали и по временам волны набрасывались на плот, грозя смыть сидевших на нем людей, но утлое суденышко держалось, не поддавалось, и индейские стрелки методически, не торопясь, делали свое дело: они очищали остров от диких зверей, толпившихся перед входом в пещеру.

В сущности, это было настоящей бойней, потому что индейцы стреляли с очень небольшого расстояния, почти наверняка, явно не подвергаясь ни малейшей опасности: как ни свиреп гигантский североамериканский медведь, страшный гризли, как ни неукротим ягуар, как ни коварен и смел его соперник — кугуар, но при данных обстоятельствах четвероногие хищники были совершенно бессильны перед хищниками двуногими. Два или три ягуара, видя своих врагов на столь близком расстоянии, метались по берегу в бессильной ярости, оглашая воздух ревом, но не решались спуститься в воду: сказывалась кошачья натура.

Огромный медведь, в неуклюжее тело которого впилось с полдесятка пуль из «винчестеров» краснокожих, рассвирепел и полез-таки к плоту, но, едва оторвавшись от берега, был подхвачен бурным течением и унесен в стремнину, как щепка.

Несколько раз его тело мелькнуло среди кипящих волн у порогов, и там, где оно всплывало, на камнях оставались клочья шерсти, а вода окрашивалась в розовый цвет. И затем все было кончено для косолапого гиганта…

А на островке разыгрывались последние картины звериной трагедии: под методически посылаемыми с плота пулями краснокожих падали одно за другим отрезанные разливом от материка животные.

В первые моменты, когда убитых было еще мало, а беспощадный царь-голод диктовал свои законы обезумевшим животным, оставшиеся в живых ягуары и кугуары набрасывались на раненых и разрывали их в клочья, а койоты помогали им доканчивать пиршество, растаскивая даже кости убитых зверей.

Но мало-помалу голод был утолен, здесь и там валялись окровавленные трупы, на которые уже никто не обращал ни малейшего внимания, и тогда среди зверья началась паника.

Первыми поддались панике койоты.

Слыша грохот выстрелов, видя десятки трупов своих сородичей, понимая, что спасения нет, они наконец не выдержали и, словно по сигналу, стали бросаться в бурные воды потока.

Одного волка за другим поглощала бушующая бездна, одно темное тело за другим исчезало среди белых кипящих волн. Но некоторых течение благополучно проносило сквозь каменную гряду и увлекало на простор. Там. оправившись, волки выбивались из сил, стараясь добраться до берега. Иным это удавалось. Другие плыли все дальше и дальше и исчезали в туманной дали.

Примеру койотов последовала пара ягуаров, но они были осторожнее: выждали, когда мимо островка проплывало какое-то почти лишенное сучьев бревно, и перемахнули с берега на дерево. Ствол закачался, чуть не перевернулся под тяжестью двух грузных тел огромных кошек, но удержался на плаву и поплыл по течению.

Впрочем, спастись ягуарам не удалось: доплыв до порогов, ствол перевернулся, сбросил с себя пассажиров, и бездна поглотила их, чтобы затем вынести их истерзанные тела за много сотен ярдов ниже по течению.

Прошло часа полтора, не больше, индейцы могли ступить с плота на землю островка, не подвергаясь ни малейшей опасности со стороны зверей.

Теперь, собственно, начался второй акт трагедии — осада беглецов, укрывшихся в «последнем убежище атапасков».

Главную преграду для индейцев представляла огненная баррикада. Но краснокожие отлично понимали, что запасов топлива у беглецов не может хватить надолго, и терпеливо ждали, когда огонь костров погаснет.

Час проходил за часом, а из пещеры по-прежнему неслись тучи огнистых искр и тянулся целый поток удушливого дыма.

Тогда краснокожие решили залить вход в пещеру, для чего притащили десятки сшитых из кож ведер и целые бурдюки с водой.

По очереди молодые воины пробегали мимо входа в пещеру и швыряли туда бурдюки, которые, лопнув при падении, заливали пол пещеры целыми потоками воды.

Разумеется, защитники пещеры, в свою очередь, не зевали, и пещера посылала в ряды индейцев пули, которые далеко не всегда напрасно сверлили воздух, а сплошь и рядом поражали нападающих.

Но работа своеобразных пожарных все же достигала мало-помалу своей цели: весь коридор был буквально залит водой, и огненной баррикады больше не существовало. Да, кстати, к этому времени были сожжены почти все мумии атапасков, и нечем было поддерживать огонь с прежней силой.

Именно в это время на остров переправился издали руководивший осадой старый индеец в живописном костюме вождя племени Воронов, прославленных воинов прерий Дальнего Запада. Переправили на плоту и его красавца-коня.

Не доезжая до пещеры, он крикнул во всю силу своих могучих легких:

— Я являюсь парламентером! Готовы ли мои белые братья выслушать мой голос?

Защитники пещеры прекратили стрельбу.

Джон, прислушавшись, крикнул в ответ парламентеру:

— Сначала назови свое имя, тогда будем говорить!

— Неужели же индейский агент забыл мой голос? — насмешливо отозвался парламентер. — А я думал, что Джон Максим узнает своего старого друга, Красное Облако!

— Старый шакал! — раздраженно отозвался Джон, нервно сжимая рукоятку револьвера. — Я узнаю тебя!

— Я пришел мирно говорить с моими белыми братьями! — продолжал индеец, сидя на коне перед входом в пещеру.

— Ладно, ладно! Знаем, как вы привыкли «говорить»! Пожалуйста, поменьше церемоний! Что хочешь ты предложить нам?

— В пещере темно и сыро. И мои белые братья, вероятно, проголодались…

— А тебя это огорчает?

— Я просил бы моих белых братьев, таких знаменитых охотников, не прятаться в тени, а выйти наружу!

— Подожди немного! Наш туалет несколько не в порядке! Мы послали рубашки к прачке; когда она принесет их из стирки, мы, разумеется, выйдем, чтобы показаться нашим краснокожим братьям!

— Джон должен понимать, что сопротивление бесполезно и что самое лучшее будет сдаться!

— Сейчас, сейчас! Вот только не знаю, куда девать сотню-другую зарядов, оставшихся в нашем распоряжении! Хочу как можно больше пуль всадить в тупые башки краснокожих, чтобы помочь им отправиться в луга Великого Маниту!

— Так вы отказываетесь сдаться?

— Отказываемся! Хочешь нас взять, так пожалуй сам в пещеру!

— Хорошо! Мой белый брат хочет быть вытащенным из пещеры, как кролик из норы?

— Ладно, ладно! У меня зубы еще не болят, не заговаривай. Лучше убирайся, а то я по ошибке пришибу тебя, хотя ты и прикидываешься парламентером!

Красное Облако отъехал от входа в пещеру и подал знак молодым воинам. В мгновение ока целая фаланга индейцев ринулась в пещеру, и там завязалась кровавая свалка.

Два раза безуспешно штурмовали индейцы вход в пещеру: белые отбивали их выстрелами.

Но на третий раз краснокожим удалось-таки прорваться внутрь, и тогда наступила развязка, которая была неизбежна: на каждого из четырех белых набросилось по полдесятка индейцев. Их осыпали ударами, и они один за другим падали на землю.

Последним был взят обладавший геркулесовой силой агент.

Связав пленных по рукам и ногам, индейцы вытащили их наружу.

— Живы ли бледнолицые? ~ осведомился не принимавший участия в свалке вождь.

— Мы щадили их жизнь, о вождь! — отозвался кто-то из индейцев.

— Да. Такова воля нашего сашема, и если вы убили хоть одного из них, Миннеага не простит вам этого!

Один из молодых воинов, получивший в схватке серьезную рану в грудь, отозвался гневно:

— Из-за каприза Миннеаги мы потеряли много людей! Племя сиу, ныне принявшее имя «сожженных лесов», тает день ото дня, и это — по вине Миннеаги, которая ради своих личных целей посылает нас на верную гибель!

— Замолчи, трус! — крикнул ему вождь.

— Я не трус! — мрачно отозвался молодой воин. — Смотри! Все полученные мною раны — в грудь! Последняя — около сердца! Я умираю от руки врага, но убила меня твоя дочь, Красное Облако. Пойди, передай ей, что Перо Цапли сдержал свое слово и… И умер!

С этими словами раненый завернул свое побледневшее лицо полой плаща и тихо прилег на земле. Он не хотел, чтобы другие видели, как его могучее тело корчится в предсмертных судорогах.

— Участь воина умирать на поле битвы! — философски заметил, отъезжая в сторону, старый вождь. — Но, — добавил он про себя, — Миннеага действительно совершает ряд безумств. В теле этой женщины сидит душа тигрицы. Она в жертву собственной мести приносит все. Она готова пожертвовать даже остатками своего племени, лишь бы добиться цели.

— А что ей нужно?

— Взять непременно живым индейского агента и доставить его в становище Большой Ноги!

— Таков был ее приказ, и он выполнен, но какой ценой?

— Шестеро убитых, двадцать раненых.

— Однако что же с пленными?

И Красное Облако снова подъехал к тому месту, где на земле лежали взятые в плен бледнолицые.

Некоторые молодые воины были уже заняты тем, что обмывали и перевязывали раны пленных. Раны оказались совершенно несерьезными и не могли внушать ни малейших опасений за жизнь бледнолицых. В этом Красное Облако убедился с первого же взгляда.

— Миннеага будет довольна, — вымолвил он равнодушно. — Вопрос только, что из всего этого выйдет? Между нами и янки сейчас нет войны. Их вождь, генерал Форсайт, до сих пор явно избегает открытого столкновения. Но что он предпримет, когда узнает, что мы взяли в плен четырех знаменитых охотников, в том числе одного офицера?.. Не знаю, не знаю…

— Пора в путь! — прервал он свои наблюдения над беспомощно лежавшими на земле ранеными.

Джон Максим, услышав эти слова, отозвался:

— Куда это ты, старый индейский шакал, хочешь утащить нас?

— В лагерь Большой Ноги!

— Зачем?

— Там вас ждет ваша старая знакомая, Миннеага.

— Дьявол в образе человека? Чего ей нужно от нас? Разве мы ведем войну с сиу?

— Наше племя зовется теперь иначе!

— Все равно, как зовется стая кровожадных красных собак! Разве «сожженные леса» вырыли топор войны и вступили на тропу сражений? Что же ты молчишь, индеец?

— Потому что я не привык болтать, как болтают пьяные бабы, — презрительно ответил Красное Облако. — Ты в плену, тебя и твоих товарищей доставят в наш лагерь. Вот все, что я могу тебе сказать. Остальное узнаешь не от меня!

— От кого же?

— От сахема «сожженных лесов» — от самой Миннеаги!

— Ладно! Тащите нас к «самой Миннеаге». Я постараюсь плюнуть ей в ее лживые глаза.

— Смотри, бледнолицый, как бы раньше Миннеага не приказала своим воинам выжечь тебе раскаленным железом твои собственные глаза!

— Не боюсь этого! — гневно ответил агент. — Не посмеет!

Красное Облако отдал было приказ очистить островок, но потом почему-то раздумал и расположился на островке на ночлег. Однако ни он сам, ни кто-либо из его воинов не решился теперь, с наступлением ночи, проникнуть в «последнее убежище атапасков», в пещеру, где у стены стояло еще полтора или два десятка чудом уцелевших от истребления мумий исчезнувшего с лица земли племени.

Развели костры, изжарили на их огне огромные куски мяса пары гризли, убитых стрельбой с плота, притащили откуда-то бочонок с виски и принялись пировать.

Пленные не были забыты: их угостили тем же медвежьим мясом, но не дали ни глотка виски. После пиршества индейцы заснули, но в течение всей ночи дюжина молодых воинов сторожила каждое движение бледнолицых, чтобы не допустить их побега.

Лежа на ледяной земле, Джон беспокойно ворочался всем телом и бормотал:

— Миннеага! Узнаю твою руку, змееныш! Должно быть, пришло время свести последний кровавый счет! Твоя мать скальпировала своего первого мужа, моего бравого командира, полковника Девандейла. За это я убил твою мать и взял ее скальп.

Подросши, ты принялась искать меня, чтобы отомстить мне за гибель Яллы. И я искал тебя, чтобы уничтожить, как опасного кровожадного зверя.

Тебе повезло: в Скалистых горах ты чуть не убила меня, и, во всяком случае, тебе удалось заживо скальпировать меня. Но одно тебе не удалось: я в безопасном месте хранил скальп твоей матери. Ты не получила его!

Теперь из этого скальпа я сделал парик, который и прикрывает мою изуродованную тобой голову. У тебя мой скальп, у меня скальп Яллы.

Ясно, чего ты хочешь: отобрать у меня эту реликвию. Так же, как и я не успокоюсь до тех пор, покуда не отниму у тебя твой трофей, мои волосы.

Подожди же, Миннеага! Великая борьба между красными и белыми явно идет к концу. Белые заселили уже всю Америку. Там, где еще недавно шатались ваши орды, там теперь гордо высятся богатые города, эти крепости современного человечества. Ваша участь решена: за пятьдесят лет, на моей памяти, истреблены десятки, может быть, сотни тысяч твоих собратьев, Миннеага! Если осталась десятая часть былых индейцев, то этого много! И они ждут своего рокового часа! Ваша раса осуждена на исчезновение, и напрасно ты убедила глупца, носящего титул главного вождя «сожженных лесов» и имя Большой Ноги — попытаться увести остатки твоего племени на север, в Канаду: судьба не дозволит тебе привести в исполнение этот план!

Смотри сама, неукротимая Миннеага! Большая Нога заболел в пути. Вы вынуждены были перезимовать тут, так близко от границы. А наши войска уже стягиваются сюда, и не сегодня, так завтра вы, краснокожие, будете окружены со всех сторон, вы попадете в кольцо из штыков.

— Что ты ворчишь, дядя Джон? — шепотом осведомился лежавший рядом с агентом траппер Джордж. — Ты как будто разговариваешь не то с самим собой, не то с духами… Или ты видишь призраки?

— Да, вижу, — угрюмо усмехнувшись, отозвался охотник.

— Ну?! — удивился и даже как будто несколько испугался суеверный молодой траппер. — Какие призраки? Уж не «последняя ли из атапасков» показалась тебе, Джон?

— Нет! Я о ней перестал думать, — ответил агент. — Какое мне дело до этой девочки, которую растерзали дикие звери? Нет, Джордж! Я говорю о других призраках, обступивших меня со всех сторон.

— О каких это?

— О призраках кровавого прошлого! О погибших в той беспощадной борьбе, которая идет на нашей земле столько десятилетий! Ты ведь еще молод и многого не знаешь, а я, брат, все это пережил сам!

В 1854 году, собственно говоря, началась трагедия, которая заканчивается теперь, почти сорок лет спустя. Тогда в первый раз сиу поднялись против белых.

И, о Господи, что творилось тогда!

Буквально десятки тысяч воинов выставили они в поле, и правительству Соединенных Штатов пришлось напрягать все силы, чтобы справиться с ними. Сколько ферм было ими разорено! Сколько караванов переселенцев было истреблено! Какие потоки крови были пролиты, и какие горы трупов наворочены!

Второе великое восстание началось в 1863 году, когда над Штатами проносилась буря борьбы за освобождение негров, и самое существование Штатов как великого государства было поставлено на карту. И длилось это восстание почти четыре года, и опять были пролиты потоки крови бледнолицых и краснокожих. И опять творились ужасы, имени которым нету!

В 1876 году — опять кровавые бойни! Тогда мы дрались с великим вождем сиу, Сидящим Бизоном.

— Помню! Я ведь принимал участие в делах тех дней рядом с тобой, дядя Джон!

— Ладно! Ты не перебивай, а лучше слушай!

И вот теперь, четырнадцать лет спустя, мы опять встречаемся лицом к лицу с краснокожими. Но это последний бой! Это последний кровавый счет, сводимый между нами и ними! Больше некому уже поднимать знамя восстания! Больше некому защищать индейские могилы!

И знаешь, Джордж, что мне думается сейчас? Мне думается, что за индейцами придет наша очередь.

— То есть чья это, дядя Джон? Янки, что ли?

— Нет, не всех янки, конечно! Но той расы янки, которая выдержала всю тяжесть этой непрерывной борьбы на своих плечах. Расы воинов, расы охотников, степных и лесных бродяг. Уже и теперь на востоке нашему брату положительно делать нечего: там вся земля уже поделена на клочки, везде и всюду поставлены загородки, везде и всюду торчат фабрики и заводы, а от дичи не осталось и следа. Зато на каждом шагу там торчит какой-нибудь констебль или шериф, и везде и всюду висят объявления, возвещающие то или иное воспрещение. Словом, там нашему брату, вольному охотнику, нечего делать, хоть умирай с голоду!

А ведь, Джордж, и там когда-то именно мы, охотники, пионеры, дрались с коренными обитателями страны, вот с этими самыми краснокожими. И именно мы справились с ними, выгнали их, очистили, так сказать, от них колоссальную территорию. И кто же пользуется плодами наших битв? Купец, фермер, техник. А мы, пионеры? С нами поступают точно так же, как мы поступали с краснокожими: нас гонят оттуда. Нас выживают в пустыню.

Так стоило ли, по существу, проливать потоки крови, чтобы добиться такого результата?..

— Ты философствуешь, дядя Джон! А я ведь человек темный, и не знаю, что сказать тебе. Да, признаться, все это и не интересует меня. Мне гораздо интереснее было бы узнать, что теперь будет с нами.

— Ничего хорошего, голубчик! Раз мы попались в лапы краснокожих, то чего же хорошего можно ожидать? По всей вероятности, эта самая Миннеага, которая бредит кровавыми грезами невозвратного прошлого, постарается представить своим приверженцам интересное и поучительное для них зрелище: привязав нас к столбу пыток, прикажет молодежи упражняться в изобретении самых страшных мучений.

— Неужто она дойдет до такой низости, дядя Джон?! Ведь не те времена! Сам Сидящий Бизон за последние годы перестал проделывать подобные зверства.

— Ну, не очень-то. Сидящий Бизон до последнего издыхания оставался чистокровным дикарем и не щадил никого из пленных.

— Дядя Джон! Может быть, Сэнди Гук спасся!

— Может быть. Но что же из этого?

— Если он спасся, он приведет к нам на выручку отряд солдат генерала Форсайта!

— Может быть. Но это, братец, не так-то легко! Ведь покуда Сэнди Гук, если ему только удалось выплыть, доберется до лагеря янки, покуда они придут сюда, может пройти несколько дней.

— Почему несколько дней?

— А потому! Разве тут, в лесах, легко совершать переходы? Весна только улыбнулась, кажется, и отлетела назад, на юг. Вспомни, как были теплы последние ночи, и какой собачий холод стоит сегодня. Я ничуть не удивлюсь, если к утру опять повалит снег, а по свежевыпавшему снегу кавалерии двигаться не так легко. Разумеется, я и сам молю Бога, чтобы Сэнди Гук привел к нам на помощь отряд янки, но, по правде, надежд на это у меня маловато.

— А на что же ты еще надеешься, дядя Джон?

— На что? Трудно сказать!.. Прежде всего на то, что нас не перебили на месте, хотя мы-то ведь не очень церемонились с краснокожими и уложили полдесятка их. Вон там лежат их трупы.

Надо полагать, когда в становище индейцев узнают о том, как дорого досталась этому отряду победа над нами, крику и вою будет предостаточно… Но не в этом суть дела.

Я говорю: нас не пришибли на месте. Одно это уже добрый знак. Кроме того, я подслушал карканье Красного Облака. Почтеннейший родитель Миннеага явно недоволен распоряжением дочки о нападении на нас.

И я глубоко уверен, что Красное Облако далеко не одинок в неодобрительном отношении к затеям Миннеага и Большой Ступни, или Кривой Нога, или как там еще кличут старого индейского мула, подбитого Миннеагой на переселение в Канаду!

Дело-то, видишь, мой друг, в том, что и среди самих индейцев уже растет мысль о полной бесполезности вооруженной борьбы и безнадежности идеи отстаивания во что бы то ни стало прав на независимое существование — прав жить так, как жили когда-то предки нынешних индейцев. Правительство наше в индейских резервациях строит школы и больницы, проводит дороги, каналы, посылает инструкторов обучать краснокожих заниматься земледелием, помогает им обрабатывать землю — словом, хоть и не в очень широких размеpax, но все же облегчает им возможность отказаться от сделавшейся немыслимой кочевой охотничьей жизни и перейти к мирной жизни земледельцев. Положим, переход такой очень уж труден. Но назвать его абсолютно невозможным нельзя. И вот среди краснокожих существует и крепнет, и развивается уже стремление к мирному соглашению с янки, к слиянию с ними. Я слышал, уже в университетах есть краснокожие студенты. Уже появляются индейцы — пасторы, учителя, инженеры, врачи, адвокаты. Было ли возможно что-либо подобное еще двадцать лет назад? Да ни в коем случае! В те дни индеец был возможен и понятен только в образе воина с винтовкой за плечами, с томагавком в руках. Это мы с тобой, шляясь по степям и лесам, проглядели эту эволюцию, дружище! Отстали от века!

Звучный храп утомленного речью Джона Максима траппера была ответом агенту.

— Ты спишь, Джордж? — окликнул собеседника Джон.

И, не дождавшись ответа, проворчал:

— Дорого бы я дал тому, кто мог бы мне сказать, что же сталось с Сэнди Гуком.