Онлайн чтение книги Смертельные враги
Глава VIII. По следам

Еще раз дерзкая весна попыталась атаковать ведьму-зиму, дохнула теплом, брызнула светлым весенним дождем на покрытые снегами поля и дремлющие леса.

Но зима не сдавалась: собрав свои последние силы, она призвала к себе на помощь бури и навстречу весне послала черные тучи, разразившиеся метелями. Весна опять спряталась в свое убежище на теплом юге, а зима осталась торжествовать победу и как будто торопилась похоронить жизнь, укутывал землю белым саваном.

Этот снег был так глубок, что передвижение на лошадях оказалось чрезвычайно затруднительным, и уходивший к северу остаток погубленного Яллой и Миннеагой племени сиу мог продвигаться в день всего лишь на тридцать или сорок миль, а канадская граница была еще так далека…

Шестеро охотников, пустившихся преследовать сиу, упорно шли по пятам, отставая всего на несколько часов пути и притом никогда не сбиваясь с дороги.

Правда, находить следы, оставляемые беглецами, было не особенно трудно: в одном месте лежал труп павшего от бескормицы и утомления мустанга, в другом — валялся домашний хлам, выброшенный из-за невозможности увезти его. Здесь в свежем снегу пролегала дорога, выбитая копытами лошадей сиу, а там преследователи натыкались на еще теплую золу костров, у которых беглецы провели ночь.

Но когда не было никаких следов, когда, казалось, беглецы могли свернуть в сторону и пути их и преследователей грозили навсегда разойтись, вперед выступал Джон Максим и вел своих спутников, не колеблясь, не задумываясь, приводя их к такому месту, где они сейчас же открывали близость индейцев.

Это граничило с чудом, это казалось сверхъестественным и не поддавалось никакому объяснению. Когда Джордж Девандейл, заинтересовавшись феноменом, допрашивал по этому поводу Джона, он получал один ответ:

— Я весь нахожусь во власти одной идеи, одного стремления, и это — месть Миннеаге! Я не могу думать ни о чем другом. Я и во сне думаю об окончательной встрече с Миннеагой, о сведении последнего счета. Я или она. Она или я. Для нас двоих места на земле мало…

И вот, сам не знаю как именно, но я всегда знаю, я чувствую, куда нам надо идти. Не спрашивайте, не допытывайтесь больше! Я ничего больше не знаю сам!

Оставалось удовлетвориться объяснением, что Джон Максим обладал каким-то особым, своеобразным даром ясновидения; но едва ли этот дар был даром Небес, потому что речь шла о кровавой мести, о доведении до конца дела истребления расы сиу, а не о заповеданном Небом деле примирения и прощения…

В общем, путь преследователей был столь же трудным и полным лишений, как и путь преследуемых, и много раз охотники останавливались только потому, что окончательно выбивались из сил и буквально не могли больше двинуться без риска погибнуть.

Но все терпели и переносили монотонность скитаний по следам сиу, не ропща, за исключением маньяка-англичанина, который с каждым днем становился все более и более невыносимым.

Не видя нигде бизонов, он поминутно высказывал грубое недовольство действиями Сэнди Гука, раздражался, записывал в своей записной книжке штрафы, угрожал Сэнди Гуку привлечением к судебной ответственности с возложением на бывшего бандита всех судебных издержек.

В то же время каждое утро и каждый вечер в определенное время лорд требовал, не обращая никакого внимания на обстоятельства, чтобы Сэнди Гук давал ему урок бокса.

Они дрались и при разгулявшейся метели, под облипавшими их тела хлопьями мокрого снега, и под проливным весенним дождем. Они дрались и при свете костра, и когда весеннее солнце заливало радостными лучами снеговые равнины.

Они махали кулаками и тогда, когда отряд преследователей почти вплотную подходил к убегающим индейцам, и тогда, когда все следы сиу терялись и охотниками овладевала смутная тревога, боязнь разминуться с врагами или попасть в ловушку.

Лорд Уилмор не желал отказываться от своих диких привычек ни тогда, когда случайно под пули охотников подворачивалась какая-нибудь дичь, позволявшая всем насытиться, ни тогда, когда из-за истощения припасов преследователи оказывались в невыносимом, отчаянном положении людей, осужденных на голодную смерть.

Все это действовало на нервы, раздражало, сводило с ума. На что был долготерпелив Сэнди Гук, получавший за каждый урок, то есть за каждую потасовку, известную сумму из бездонных карманов Уилмора, но в конце концов и его терпение истощилось: он сделался угрюмым, обращался с лордом Бог знает как грубо и вызывающе, даже грозил как-нибудь разделаться с ним.

Джорджу Девандейлу, самому образованному человеку из всей компании, приходилось употреблять все свои усилия, чтобы помешать катастрофе. Он терпеливо пытался объяснить, что англичанин явно сошел с ума и абсолютно невменяем.

— Он сошел с ума, говорите вы, мистер Девандейл? — сердито отзывался Сэнди Гук. — Хорошо! Если только был у него ум когда-нибудь, в чем я теперь сильно сомневаюсь! Но почему же он не колотится головой об стенку, а все норовит мне мою собственную голову своими кулаками расколотить?! Хорошее помешательство, нечего сказать!

И кроме того, ведь он действительно теперь сделался обузой для всех нас. Ему хочется драться, а мы ради этого иной раз дичь пропускаем. Мне хочется поспать, отдохнуть, а он лезет, кулаками сучит!

Может, вы скажете, что ведь он мне платит?

Да будь они прокляты, его гинеи, хотя они и вычеканены из чистого полновесного золота! Из-за него мы можем попасть в беду, из которой не выкрутишься! Не будь его, возможно, мы уже могли бы предпринять что-нибудь по отношению к Миннеаге, а из-за него того и гляди упустим охотницу за скальпами. Нет, я посмотрю, погляжу, да и пущу ко всем чертям этого титулованного боксера!

Что ему нужно, дьяволу этому?

Ну, мы, грубые, необразованные, полудикие люди, ведем полоумную жизнь, слоняясь по пустыням среди тысячи опасностей. Это наше ремесло, это наш кусок хлеба. Мы ведь тоже своего рода «последние сиу», как и они, осужденные на скорое вымирание, потому что мир перерождается, и скоро нам места на белом свете не будет, ведь мы просто немыслимы в иной обстановке! Но он-то, он — наследственный пэр Англии, обладатель колоссального состояния, образованный человек! Что его тянет сюда? Что его заставляет лезть туда, куда его голова не пролезает?!

Лорд Уилмор замечал изменение настроения Сэнди Гука, но находил очень остроумное объяснение, как нельзя более соответствующее его мании.

— Вы, Сэнди, — твердил он высокомерно, — вы начинаете развращаться! На вас повлияла близость этих разбойников больших дорог, этих бесчестных людей, с которыми вы теперь столь сблизились вопреки моим предостережениям. Берегитесь, Сэнди! Дружба с этими недостойными людьми доведет вас до виселицы! И я считаю, что наиболее вредным влиянием на вас пользуется этот мистер Девандейл, этот, несомненно, бежавший из какой-нибудь тюрьмы каторжник!

— Не вздумайте в лицо Девандейлу сказать что-либо подобное, милорд! — возражал бандит.

— Это почему?

— Потому что мистер Девандейл, во-первых, сам офицер американской армии, а во-вторых, он — сын знаменитого солдата, имя которого отмечено историей Дальнего Запада!

— Сын разбойника, отец — жулик! Я презираю их обоих!

— Ладно, ладно! Можете презирать, но опасайтесь высказывать ваше презрение, а то поплатитесь шкурой!

Но уговоры Сэнди Гука только подливали масла в огонь, и было ясно, что дело близится к катастрофе.

Очень может быть, что она и разразилась бы на третий или на четвертый день пути, но тут наступили события, отвлекшие общее внимание от чудачеств полоумного потомка наследственных законодателей Англии.

Первым из этих событий была необычная встреча, о которой стоит рассказать несколько подробнее.

Было это ранним утром.

Еще с вечера около лагеря охотников бродили в большом количестве голодные волки, словно поджидавшие момента, чтобы напасть на людей и сожрать их. Поэтому путники были вынуждены принять исключительные меры предосторожности, выставить двойную стражу и спать с оружием в руках, чтобы быть готовыми в любой момент дать отпор четвероногим хищникам.

Около рассвета стоявший на страже Джон Максим разбудил своих товарищей, сказав, что слышит какие-то странные звуки, словно гул голосов и лай собак.

В мгновение ока все были на ногах и с ружьями в руках принялись всматриваться в предрассветную мглу.

— Я слышу лай многочисленных собак! — вымолвил вполголоса Джордж Девандейл. — Но что это может означать, я решительно отказываюсь понять!

— Потому что вы, мистер Девандейл, никогда не бывали в этих близких к Канаде областях, — хладнокровно отозвался агент — Слышали ли вы когда-нибудь, что канадцы зимой вместо упряжных лошадей применяют собак, которые могут отлично тащить по глубокому снегу легкие санки?

— Так вы думаете, что здесь поблизости кто-то едет на санях с собачьей упряжкой?

— Не только думаю, но уверен в этом! И еще уверен, что за этим «кем-то» гонятся по пятам другие люди…

— Тоже на собаках?

— Нет! Его преследуют всадники! А так как голоса слышатся с той стороны, где находятся преследуемые нами сиу…

— То остается предположить, что нам предстоит столкнуться с отрядом сиу?

— Что-то очень на то похоже! На всякий случай нам надо держаться наготове!

Четверть часа спустя из ближайшего перелеска вылетели низкие сани, которые с поразительной быстротой тащила добрая дюжина великолепных канадских собак. Наши охотники могли при первых лучах рассвета ясно видеть, что в санях находился только один пассажир, весь закутанный в меха, и сидел он на каком-то черном продолговатом ящике.

Поминутно оглядываясь, длинным бичом он подгонял и без того выбивавшихся из сил собак.

— Индейцы! — прошептал Джон. — Они пронесутся мимо нас в какой-нибудь сотне шагов. Их — пять человек. Это отряд разведчиков Миннеаги, и нам представляется случай покончить с ними…

Еще пять, еще десять минут. Сани вихрем пронеслись мимо поросшей кустами полянки, служившей убежищем охотникам, и тогда появились гнавшиеся за санями индейцы.

— Стреляйте! — скомандовал Джон.

Пять выстрелов последовало почти одновременно. Трое передних всадников свалились с коней в снег. Двое отставших повернули мустангов и вихрем понеслись назад. Но опять загремели выстрелы. Один из всадников вскинул руки и упал навзничь, конь другого взвился на дыбы и сбросил всадника со своей спины, потом сам упал, пораженный насмерть. А сброшенный индеец мгновенно вскочил и бросился бежать в лес, как стрела.

Преследовать его оказалось немыслимым, потому что он бежал по чрезвычайно пересеченной местности, где мустанги на каждом шагу проваливались бы по брюхо в рыхлом снегу, перебираясь через рытвины и овраги.

— Оставим его в покое, — сказал Джон, опуская еще дымящийся карабин. — Ему едва ли удастся спасти свою шкуру, ибо главный отряд далеко, найти здесь поблизости коня беглец не сможет, а оставшись одиноким в лесу, он осужден на гибель!

— А что же мы будем делать?

— Пойдем по следам путешественника на санях, которого мы избавили от удовольствия быть оскальпированным. Я жестоко ошибусь, если он сейчас не подвергается другой опасности: я видел, как за его санями погналась стая волков, которые, по-видимому, уже раньше гнались за ним, предчувствуя добычу. Слышите? Он отстреливается!

Но раньше чем охотники успели тронуться на помощь к неизвестному страннику, он показался на равнине, несясь на этот раз к полянке, занятой охотниками.

Целая стая четвероногих врагов гналась за ним, заскакивая вперед испуганных, обезумевших от страха собак.

— Он сбросил на землю свой груз, чтобы легче было удирать! — заметил Джон, видя, как с саней свалился черный ящик, сейчас же окруженный волками. — Должно быть, там находится кое-что съедобное, иначе волки не задержались бы около ящика!

— Помогите! Меня съедят волки! — охрипшим голосом кричал пришелец, в то же время с поразительной ловкостью отстреливаясь от хищников.

Разумеется, ему не пришлось вторично взывать о помощи, потому что охотники дружным залпом смели самых смелых волков, потом принялись стрелять без перерыва, почти без промаха.

— Уф! — пробормотал спасенный, останавливая сани на полянке. — Благодарю вас, джентльмены, от своего имени и от имени погруженной в глубокий траур семьи блаженной памяти мистера Иеремии Смитсона, да упокоит Господь душу его в лоне Своем!

— Что такое? — изумленно вымолвил Джон. — О каком это Смитсоне вы болтаете? Какое нам дело до него? Наконец, какое отношение имеем мы к этому Смитсону и его «погруженной в скорбь семье»?

— Очень большое! Вы, надеюсь, не откажете мне в помощи, чтобы исполнить священный долг относительно бренного праха мистера Смитсона?

— Какой долг? Какой прах?

— Иначе, — продолжал, не смущаясь, чудак, — проклятые волки слопают мои пятьсот долларов, заслуженных верой и правдой!

— Да объяснитесь же! Что это за черный ящик сбросили вы с саней? Есть там что-нибудь съедобное?

— Разумеется, очень даже съедобное! — загримасничал чудак, тыча пальцем в ту сторону, где валялся в снегу ящик, все еще окруженный волками. — Если бы там, внутри, не было ничего съедобного, разве волки старались бы так?.. Но поспешите, джентльмены! Иначе волки растащат все по кусочкам!

Охотники помчались к месту, где лежал ящик, и десятком метких выстрелов разогнали зверей, суетившихся около ящика, не без затаенной надежды, что спасенный путник может поделиться с ними своими припасами.

Тем временем и он подъехал сюда же на своих санях.

— Ну, откупоривайте же! Показывайте, что у вас есть там! — сказал ему агент. — Может быть, поделитесь с нами? Наши припасы совершенно на исходе!

— С удовольствием! Но только вы едва ли будете довольны этим! — отозвался проезжий.

— Почему? Мы не очень прихотливы…

— Но все же… Видите ли, если сказать по правде, в этом ящике лежит сам мистер Иеремия Смитсон!

— Что? — выпучил глаза Джон. — Вы врете!

— Ну вот еще! С какой стати мне врать? Нет, в самом деле это ведь не просто ящик, а настоящий гроб. Я, видите ли, занимаюсь транспортировкой покойников. Тут, милях в полутораста, есть медный рудник… Ну, на руднике — рудокопы… Где рудокопы, там всегда разные истории, и очень многие умирают скоропостижно, получив удар ножа в брюхо или пулю в лоб. Мистер Иеремия был очень неосторожен, постоянно натыкался на чужие ножи, и пять дней назад сделал так неловко, что отдал свою грешную душу Богу, а свое тело — нашей транспортной конторе, завещав перевезти прах в его родной город. Ну, я и взял на себя обязанность исполнить последнюю волю этого добродетельного гражданина и примерного семьянина, который был так склонен к семейной жизни, что уже одиннадцать раз судился за многоженство…

— Тьфу! — сплюнул Джон. — Так это гроб?

— Самый настоящий!

— А в гробу тело Смитсона?

— Точно так!

— И у вас нет никакой провизии?

— Ни крошки! Но, джентльмены, неподалеку отсюда я наткнулся на медвежьи следы и знаю место, где находится медвежье логово. Если вы пообещаете поделиться со мной добычей, я охотно покажу вам это место!

— Ладно! А ваш… груз?

— Бренные останки мистера Смитсона? Я возьму их с собой, иначе волки сожрут-таки мои пятьсот долларов!

— О каких пятистах долларах вы все твердите?

— Ах, Боже мой! Да разве я не сказал, что я взялся доставить тело почтенного многоженца одной из его жен? За это я должен получить ровно пятьсот долларов. Путевые издержки — за мой счет. И, уверяю вас, хотя уважаемые рудокопы и выбиваются из сил, чтобы доставить мне как можно больше клиентов, пыряют друг друга ножами, подстреливают, подкалывают, вешают друг друга, — мое ремесло отнюдь не оказывается таким выгодным, как можно было бы предположить! Мешает, видите ли, конкуренция, сбившая цены до позорного! В прошлом году я получал за покойничка семьсот долларов, в позапрошлом — тысячу, а раньше — тысячу двести! Это были очень хорошие покойники, уверяю вас! Но что же значит покойник, за которого платят вам только пятьсот долларов? Это, извините, дрянь, а не покойник!

А конкуренция так велика, что я предвижу: в будущем году придется таскать эти ящики за триста, может быть, даже за двести долларов.

Но нет! Дудки! Меня не надуешь!

Я уже сколотил порядочный капиталец и смогу заняться на тех же медных рудниках чем-нибудь другим, предоставив моим конкурентам возить гробы полоумных и пьяниц за какую угодно цену, хоть даром, с перспективой попасть под пулю индейцев или угодить в пасти волков, как это чуть было не случилось со мной сегодня на ваших глазах.

— Будет вам болтать! — оборвал его разглагольствования Джон. — Вы лучше в самом деле покажите, где вы видели медвежью берлогу!

И маленький отряд бодро тронулся в путь на поиски крупной дичины, причем впереди ехал в своих санях с собачьей упряжкой странный перевозчик трупов рудокопов, на черном гробу, служившем ему сиденьем.

— Ох, не нравится мне этот наш новый знакомец! — пробормотал Сэнди Гук, бросая мрачный взор на «гробовщика». — Жулик это, надо полагать, первой степени.

— Не нравится он и мне, — спокойно отозвался Джордж Девандейл. — Но ведь мы с ним разделаемся, как только покончим с медведями.

— Ну, едва ли! Я физиономист, знаете ли! И поверьте мне, у этого малого есть что-то общее с моим полоумным лордом Уилмором. И это общее — мертвая хватка.

— Что такое? — изумился офицер, не поняв выражения.

— Да, да, мертвая хватка! Вот прилип ко мне Уилмор, никак я от него не отделаюсь. А этот проходимец прилипнет к вам, к Уилмору, и от него тоже не отделаешься.

— Ну, со мной этот номер не пройдет! — засмеялся Девандейл.

— Словом, пакость выйдет! — закончил разговор бывший бандит.

«Гробовщик» не обманул охотников: через некоторое время он привел их к месту, где масса следов указывала на близость медвежьей берлоги. Еще некоторое время потребовалось на розыски самого убежища медведей, и вот загремели выстрелы: охотники наткнулись на целую медвежью семью, состоявшую из двух взрослых особей и трех подростков. Последние, конечно, не могли оказаться опасными для вооруженных людей. Но с двумя взрослыми медведями шутить не приходилось.

Завидев людей и отлично понимая, что всей семье грозит опасность, огромный самец самоотверженно полез на охотников, тогда как самка прикрыла собственным телом своих детенышей.

Медведь двигался с такой быстротой, что несколько пущенных в него пуль не причинили ему почти никакого вреда, пролетев мимо или, в лучшем случае, только зацепив его.

Уже в полудесятке шагов от столпившихся охотников медведь получил серьезную рану, которая задержала его стремительный бег, но не остановила его.

На его пути стоял Джордж Девандейл. Молодой офицер выстрелил почти в упор в гиганта, но не имел времени, чтобы снова зарядить свое ружье. Оба траппера и Джон тоже были беззащитны, потому что их ружья были разряжены.

Оставался один лорд Уилмор, который спокойнейшим образом держался в стороне на своем мустанге, созерцая сцену схватки. Его ружье висело у него за плечами.

— Стреляйте! — закричал ему, отскакивая в сторону, Девандейл.

— Я стреляю только в бизонов! — пожав плечами, ответил маньяк.

— Вы с ума сошли?! — завопил Сэнди Гук. — Стреляйте! Медведь растерзает офицера!

— И не подумаю вмешиваться в эти грязные дела! — с олимпийским спокойствием ответил лорд.

Но медведю не удалось принести вреда Девандейлу: Джон Максим успел выхватить свой револьвер и выпустить шесть пуль, одну за другой, буквально опаляя выстрелами шерсть медведя. Гигант тяжело рухнул на землю.

Через две секунды была решена участь и медведицы, по-прежнему загораживавшей своих детенышей собственным телом.

Потом охотники принялись свежевать туши медведей, выбирая лакомые куски.

Когда эта работа была окончена, участники охоты на медведей принялись за обсуждение всех перипетий происшествия.

— Однако, — сказал угрюмо Джордж Девандейл, — ваш ученик, Сэнди Гук, держался возмутительно!

— Будь он неладен! — сердито мотнул головой бывший бандит. — Я положительно отрекаюсь от какой бы то ни было солидарности с ним! Я тоже взбешен! Подумать только! Человек, умеющий стрелять не хуже любого траппера, спокойнейшим образом смотрит на то, как его товарищи подвергаются смертельной опасности, и не желает пошевельнуть пальцем. Это, по моему мнению, гнусность, которой имени нет!

— Да постойте!

— Эх, надоело мне это все хуже горькой редьки. Я сейчас ему все выложу!

И он решительным шагом направился к стоявшему в стороне лорду Уилмору.