Онлайн чтение книги Страна счастливых
* * *

Вечером того же дня они встретились за городской чертой у ворот коммунальной прачечной.

Это было серое здание в десять этажей. В бетоне сверкали огромные стекла и за стеклами были видны перебегающие с места на место люди.

Павел пропустил Киру вперед.

Они вошли под застекленный свод гардеробной, отыскали свободные ящики, достали оттуда прозодежду и, превратившись в рабочих, прошли в фабричный распределитель.

Молча заполнили они графу «горячий пар» и, следуя за стрелками-указателями, прошли коридорами в цех.

Войдя в большой зал, сплошь уставленный машинами, они встали против двух девушек.

– Кончай, - весело сказал Павел. - Сменяем!

Одна из девушек спросила:

– Ты уже работал в цехе горячего пара?

– Нет.

– В таком случае - смотри.

Она обратила внимание Павла на широкую ленту, по которой двигались белые одежды. Они шли сплошным потоком по застекленному транспортеру, мимо трубопроводов, из которых вырывались яростные клубы пара.

– Смотри сюда! - сказала девушка.

Она положила руки на регулятор.

– Если подача пара ослабевает, поверни рукоятку вправо. Если платье начнет сбиваться в кучу, переведи этот рычаг до надписи «свободный ход». Вот это все. Понятно?

– Вполне.

– До свиданья.

Девушки ушли. Павел остался с Кирой.

Так же быстро произошла смена и в других отделениях коммунальной прачечной.

Группа новых рабочих встала к приемникам.

Изо всех гостиниц, жилых помещений и коммунальных предприятий сюда тянулись трубы, по которым пневматически направлялось в коммунальную прачечную белье и другие изделия из полотна, бязи и коломянки.

Из приемника все поступающие предметы по транспортерам шли в дезинфекционные камеры, откуда посылались в горячий цех.

Влажный и горячий пар обволакивал бесформенные груды вещей, превращая их в мокрые, куски, и гнал в котлы мыльно-щелочных растворов. В следующем цехе белье проходило через камеры электросушки. Затем поступало в гладильное отделение, откуда, сложенное, сияющее белизной поднималось транспортерами в верхние этажи в отделения сортировки и уже по пневматическим трубам опять мчалось в гостиницы, в столовые, в буфеты, в лаборатории, в бани, в базисные склады, по абонементным номерам.

Павел с сосредоточенным видом стоял у машины, регулируя горячий пар. Белые потоки одежды катились под стеклом ровным приливом. Попадая в полосу пара, они внезапно теряли свои очертания, превращаясь в тяжелую набухшую лаву, которая медленно подплывала к всасывающим отверстиям и бесшумно проваливалась вниз.

– Ну? - услышал он голос Киры.

– Несложно и… неинтересно. Я думал, цех горячего пара не менее, чем машинное отделение.

– А мне все равно, - сказала Кира, - работа в сложных машинных отделениях мне кажется даже скучной.

– А я люблю машины! Работая в сердце предприятий, я ощущаю преклонение перед металлическими чудовищами. Мне кажется порой, что они ворочаются и, точно разумные существа, вздыхают, сердятся, торопятся…

– Атавизм! - засмеялась Кира. - В старину в честь машин даже молитвы писали. Я говорю о стихах… Ты - варвар. Да и потом: разве это, - она показала на транспортер, - не является машиной?

Павел засмеялся:

– Я люблю машину пыхтящую, многоколесную, опутанную приводами и залитую машинным маслом. Люблю сложное сердце. А это вены. Это жилы машинного организма. Когда я стою у дизелей и генераторов, мне кажется: это я даю живую жизнь предприятию и это я сотрясаю гулом стены, и от меня в разные стороны расходятся могучие щупальцы, которые ткут, режут, формуют, плющат, обтачивают тугую материю. Работа среди таких машин мне доставляет высшее наслаждение. Ты не испытывала этого?

Они разговаривали о преимуществах разной работы на разных предприятиях, попутно высказывая свои взгляды на все, из чего сплетена сложная человеческая жизнь.

– Нет лучшего - сказала Кира, - нет более интересного, чем работа в агрогородах… Я в прошлом году четыре раза работала в агрогородах. В этом году тоже два раза. Если я ночью узнаю о требовании на рабочую силу в агрогородах, то могу вскочить с постели и побежать к распределителю. А какое разочарование испытываешь, когда подходишь к заполненной доске.

– Вот как? - удивился Павел. - Я не понимаю такой наклонности. Я с удовольствием уступил бы тебе это счастье. Работа в агрогородах была для меня всегда менее привлекательна, чем работа в индустриальных кольцах.

– В таком случае ты напрасно отнимаешь удовольствие у меня и у других.

– Ты думаешь, у нас много любителей сельского хозяйства?

– Я первая!

– Атавизм?

– Представь себе, чти дед мой был коренным рабочим. Он тридцать лет проработал на ленинградской трикотажной фабрике «Красная заря». А я…

– Пейзанка…

– Смейся пожалуй! - пожала плечами Кира.

Она помолчала немного, потом переводя регуляторы и не поворачивая головы в сторону Павла, сказала:

– Работая однажды в лаборатории бионтизации¹⁴, я встретилась с одним полусумасшедшим… О, это был единственный в своем роде. Он мог без устали и отдыха говорить и дни и ночи напролет о различных сортах навоза, о породах свиней, о курах, утках, инкубаторах. Словом, все, что имело хотя бы отдаленное отношение к сельскому хозяйству, способно было влить в его жилы поэтический жар. Он мог без устали дискуссировать о коровьих хвостах, о породах свиней, о минеральных удобрениях. Он жил в особом мире, наполненном дыханием плодовых садов и полей, ревом скота и гулом сельскохозяйственных машин. Он не признавал искусства, он не мог просидеть в театре пяти минут; самую лучшую поэму он считал ниже прозаического мычания коровы. Я спорила с ним с утра до ночи. Я доказывала ему все убожество его жизни.

¹⁴Метод биологически-экспериментального воздействия внешних сил на растения. Бионтизация повышает жизнедеятельность растения, повышает его производительность в количественном и в качественном отношении. Для бионтизации пользуются ультрафиолетовыми лучами, радиоактивностью, теплом и холодом. Бионтизация увеличивает урожай на 60 процентов.

Первые опыты в этом направлении были начаты в СССР в 1928 г. Опыты с бионтизацией семян доказали, что этот метод не только дает возможность повысить урожай и одновременно улучшить его качество, но что особенности бинтизированных семян наследуются. Таким образом, является возможным производить новые сорта с повышенной способностью развития. В последние годы было поставлено много опытов для получения мутаций, т. е. новых признаков у растений.

– И все же не могла убедить его в этом?

– Ого! Хотела бы я видеть человека, который сумел бы доказать ему это… Да что там! Он, ты понимаешь, он сам пытался доказать нам односторонность нашего существования. По его мнению, мы, с нашим образом жизни, были самыми несчастными людьми на земле… Впрочем, я хотела рассказать тебе, как он обратил меня в сельскохозяйственную веру.

Она откинула упавшие на глаза волосы.

– Однажды после яростного спора на эту тему он схватил меня за руку и потащил за собой. Первое время я думала, что ему пришла в голову мысль утопить меня в молоке. Такой у него был решительный вид. Но впоследствии оказалось, что решение его было более жестоким… Три декады он не отпускал меня. Мы исколесили за это время весь юг СССР, побывали в десятках агрогородов, работали в садах, на огородах, в полях, на опытных станциях, на плантациях, возились с телятами, поросятами и цыплятами, пахали, сеяли, а во время антрактов мчались на самолетах, где обедали и делились сельскохозяйственными впечатлениями. Где-то, пуд Лугой, кажется, после двухнедельной работы в зоосовхозе, - он решил отпустить меня на все четыре стороны. Но я уже бредила инкубаторами и минеральными удобрениями. В сновидениях меня посещали цыплята, по ночам к моей подушке подходили все коровы и телята Республики и тепло дышали в мое лицо. Перед глазами качались тяжелые ветви осыпанные румяными плодами… Я не хотела вернуться в город и больше года путешествовала с этим чудаком из одного агрогорода в другой. Да и теперь я еще не совсем освободилась от влияния земли… О, это нужно испытать!

– Не понимаю, - сказал Павел, - я не испытывал удовольствия, когда работал в агрогороде. Правда, мне пришлось работать там раз два, не более, но…

Павел пожал плечами, как бы желая сказать, что удовольствие, полученное им, сомнительное.

– В таком случае - остается пожалеть тебя! - сказала Кира. - Ты, очевидно, являешься жертвой бессистемного ознакомления с нашим сельским хозяйством.

– Да я просто совсем незнаком с этой отраслью! - честно сознался Павел.

– Ах, так… Ну, в таком случае моя жалость к тебе становится бесконечной…

– Я уже плачу…

– Смейся, смейся!

Кира взглянула на Павла сияющими глазами и восторженно сказала:

– Если бы я была поэтом, если бы я умела хорошо говорить, я показала бы тебе такие потрясающие картины, что ты, ручаюсь, завтра же сбежал бы из Солнцеграда в какой-нибудь агрогород.

Павел улыбнулся.

– Человек почти никогда не знает о своем истинном призвании.

– Тебя интересует эта тема?

– После того, что ты уже сказала мне, я охотно познакомился бы с прелестями сельского хозяйства.

В это время фабричные репродукторы грянули марш. Цехи наполнились бодрой музыкой, которая радостными волнами покатилась над машинами.

– Разве уже прошло полчаса? - удивилась Кира.

– Очевидно… Тебе не мешает музыка?

– Она должна помочь мне… Тра-та-та тар-рам-там… Чудесный марш, неправда ли? Тира-рам, тай-рим-пом… Ну, так вот представь себе Республику нашу в час рассвета… В росах стоят густые сады. Тяжело качаются на полях зерновые злаки… реками льется молоко… Горы масла закрывают горизонты… Стада упитанного, тучного скота с сонным мычаньем поднимают теплые морды к небу. Нежная розовая заря пролились над бескрайными плантациями хлопка и риса. В мокрой зеленой листве горят апельсины. Трай-ра-рам! Прекрасный марш… Каучуконосные поля гваиюлы и хондриллы шелестят сухою листвой. Бамбуковые заросли шумят и радостно и тревожно… Рощи пробковых дубов тянутся к побледневшему небу могучими руками… Трай-ра-рай… Трай-ра-рай…

Вот заспанный дежурный в далеком Туркестане выходит на платформу… Паровозы вздохнули… Вагоны забормотали буферами, и состав за составом двинулись поезда с хлопком, с полусырьем каучука, с рисом, с фруктами, с мычащим скотом, с рыбой, с шелком в далекий путь.

И вот уже в Сибири, навстречу туркестанским составам, выползают маршруты с лесом, с хлебом, с машинами и с металлом… Товарные вокзалы открыты. Поезда мчатся друг другу навстречу.

Кавказские маршрутные эшелоны благоухают лавандой, камфарой, ванилью, померанцем, плодами и аптекой. От Сухума, Батума, из Сочи, из Анапы бегут вагон за вагоном. И в этих вагонах, слегка покачиваясь, плывут на север важные субтропические гости.

Северный Кавказ хлещет пшеницей. Точно через прорвавшуюся плотину, текут маршруты с тяжелым драгоценным зерном.

Сибирь и Ленинградская область открывают ворота, и в города катятся реки молока, с ревом устремляются бесчисленные эшелоны скота. Украина еле видна… Горы сахарной свеклы, горы хлопка, горы асклепиаса¹⁵ закрывают горизонты. Пирамиды сои высятся около пакгаузов.

¹⁵«Асклепиас корнути» - каучуконосное растение. Стебли его годны также и для бумажного производства. Из пушка этого растения делают искусственное волокно, из семян - технические масла. «Открыто» в 1928 г. молодым агрономом А.Б.Войновским. По распоряжению ВСНХ Украины в 1930 г. впервые асклепиасом засеяны тысячи гектаров земли в колхозах и совхозах.

Тяжелые пшеничные реки растекаются из Центрально-черноземной области во все концы СССР.

В Западном крае колышутся под ветром океаны льна. Пригородные земли опорожняются, и электрокары бегут, груженые до верху, огородными овощами…

– Должен тебе сказать, - перебил Павел Киру, - сельское хозяйство тебе не удается оформить поэтически. Все, что ты говорила здесь, меня не воодушевляет.

– О, варвар, - покачала Кира головой, - у тебя высушенное сердце и вместо крови течет тепловатая вода, настоянная на математических формулах. Я чувствую, что мне придется говорить с тобою языком сухим, как гербарий.

– М-м-м… По-моему, есть предметы, которые так далеки от поэзии, что даже самые замечательные поэты стали бы смешными, когда бы им вздумалось воспевать их.

– Вот как?… А что же, как не поэзия, - зерновые злаки в полярном кругу?

– Гм…

– Ну, конечно, если мы смотрим на поля пшеницы под Мурманском, как на обычное явление, тогда разговаривать нам не о чем. А знаешь ли ты, что еще в самом зародыше даже в первую далекую пятилетку, многие, как ты теперь, не верили в сельское хозяйство в полярном крае.

– Мало ли что…

– Нет, не «мало ли что». Если ты был на севере, ты должен знать, что летний период там настолько короток, что почти ни одно растение не может созреть там и дать плоды. Долгие годы пришлось затратить на то, чтобы добиться более краткого вегетационного периода для злаков, долгие годы работали ученые агрономы, пока не заставили ячмень и пшеницу вызревать в 60 дней. Разве это не поэзия? Разве это скучная проза? Там, где некогда лежала мертвая тундра, ныне качаются океаны зерновых злаков. Где картофель считался когда-то тропической неженкой, ныне табак и сахарная свекла возбуждают к себе такой же интерес, как у нас крапива. А работа с гибридами? Я три месяца работала в совхозах-гибридов. Я держала в своих руках плоды и овощи, которые никогда и не снились нашим предкам. Путем скрещиваний одних растений с другими мы создавали плоды и овощи величайших размеров, с необычайным вкусом. Я видела пшеницу, колосья которой были тяжелы и каждый колос весил около 100 граммов. Но это уже была не пшеница, а новое растение, которое породил коллективный ум.

Разве это не поэзия?

Мы ко многому уже привыкли. Мы не видели старого сельского хозяйства, поэтому мы многое не можем теперь оценить. Взять хотя бы обработку земли. Ты, конечно, видел, как в дни пахоты по полям скользят быстроходные земледробилки. Ты, может быть, бродил по вспаханному полю, похожему на мягкую перину, может быть, брал в руки землю, напоминающую пух? А ведь сколько ума и энергии было затрачено, чтобы добиться этого! Я видела в старых книгах машины, которые назывались тракторами и которые считались в старину последним достижением техники. Эти тракторы ползали по земле со скоростью черепахи, утрамбовывали и деформировали своей тяжестью земли, портили ее, отнимали живородящую силу, и все же люди гордились этими уродами. Все-таки это было лучше коня с сохою…

Ах, если бы старые люди взглянули на наши поля. Вот они-то, я уж за это ручаюсь, они безусловно почувствовали бы в этом поэзию. А новые, физические методы обработки почвы? Честное слово, ты даже не подозреваешь того, что сейчас делается на полях.

Я некоторое время жила в опытном совхозе… Если бы ты, Павел, видел, какие величайшие революции зреют в этом совхозе. Я могла бы рассказывать до утра о новшествах и все-таки не успела бы рассказать всего. Когда я работала там, мы производили опыты повышения плотности атмосферного электричества над полями.

– Гм…

– Тебе непонятно? Видишь ли, процесс ассимиляции и дыхания в растениях зависит от количества ионов в воздухе. С повышением числа ионов¹⁶, а следовательно и электропроводности атмосферы, жизненные процессы протекают более интенсивно.

¹⁶Заряженные частицы.

Это зависит от того, что скопление атмосферного электричества способствует повышенному усвоению растениями питательных веществ из воздуха. В этой области мы уже многого добились. Когда же задача будет разрешена окончательно… Знаешь ли ты, что будет тогда?

– Гм…

– Тогда тебе уже не придется никогда в жизни работать на заводах минеральных удобрений. Эти заводы мы закроем навсегда… Поэзия это или проза?… А пересадка?… Однако скажи мне сначала, сколько килограммов зерна, по твоему ученому мнению, требуется для обсеменения гектара земли?

– М-м… Кажется около 100 килограммов.

– Прекрасно. А знаешь ли ты, что в совхозах Северного Кавказа и во многих совхозах Центрально-черноземной области для этой цели идет всего лишь 5 килограммов.

– То есть…

– Вот видишь, ты уже заинтересовался. Ах, Павел, как тебе не стыдно! Ведь у нас теперь почти всюду пользуются методом грядовых культур, а ты об этом как будто и не слышал. Нет, ты обязательно должен посмотреть на работу пересадочных машин. Самых умных машин, я сказала бы.

– Это… действительно интересно!

– Еще бы! Ты посмотрел бы на эти неуклюжие махины, когда они подходят к рассадникам. Огромные и неповоротливые, они осторожно вползают на зелень, бережно опускают железные руки с тысячами пальцев, выдергивают из земли рассаду, едва достигшую 15 сантиметров, и ворча уползают на пахоту. Здесь, так же осторожно продвигаясь вперед, они опускают ростки в пашню и присыпают их землей. Умны - непостижимо. Можешь проверять их, можешь придираться к ним. Они спокойны. На каждом квадратном метре они оставляют ровно 10 ростков. Ни больше, ни меньше. На каждом гектаре 100.000 ростков. Изумительные машины!

– Я, кажется, начинаю чувствовать к ним симпатию,- сказал Павел, - и уж, во всяком случае, при первой встрече с ними попробую взять у них несколько уроков математики.

– Не бесполезно. Тем более, что у них своя точка зрения на математику.

– Вот как!

– Этой самой математике они сейчас обучают все зерновое хозяйство. Если раньше, года три-четыре назад, рекордным урожаем пшеницы считали урожай в 4.800 килограммов, то с применением пересадочных машин - рекордным урожаем называется такое арифметическое действие, когда на один гектар высевается 5 килограммов зерна, а во время уборки снимается 10.000 килограммов. Теперь прими во внимание, что опыты по сокращению вегетационного периода растений в течение уже ближайших лет позволят нам снимать не два урожая в лето, а три. Иначе говоря, один гектар будет давать 30.000 килограммов зерна. Человек тридцатых годов, собиравший с гектара советской земли не более 2.000 килограммов, почувствовал бы в этих цифрах подлинную поэзию.

– Пожалуй, наши поля со временем разрешат и топливный кризис.

– А что? Если взяться за дело как следует, то зерно, как топливо, может быть большим подспорьем в энергетическом хозяйстве… Но неужели ты впервые слышишь о пересадке?

– Представь себе, что это так. Во-первых, я никогда не интересовался сельским хозяйством, а во-вторых, когда я попал на работу в один из агрогородов, то ничего этого не видел.

– Ты работал…

– В районе северных черноземов.

– Ах, так… Ну, тогда для меня все понятно¹⁷. И я могу в таком случае открывать для тебя Америки через каждые пять минут.

¹⁷Северные черноземы в районе Тулы, Тамбова и Орла в описываемое нами время являются семеноводческим районом, дающим семена селекционных зерновых растений для всех районов СССР.

Между прочим, сельское хозяйство в это время «районировано» окончательно. Земли, пригодные только для льна, уже не засеваются пшеницей и рожью, а там, где выгоднее садить картофель, уже нельзя встретить ни одного колоса зерновых.

Так, в Московской и Ленинградской областях (в последней на высушенных болотах, главным образом) сельское хозяйство развивается, как кормовая база для разведения молочного скота. Наряду с луговым травосеянием и культурой подсолнечника (силосный норм) здесь также идет развитие и огородных культур.

На Западе, в Белоруссии, сельское хозяйство представляет собой обширные поля корнеплодов, которые являются кормовой базой для широко поставленного здесь свиноводства и беконной промышленности.

Правобережье Украины - область сахарной свеклы.

Об остальных районах мы уже вскользь говорили.

Необычайное благоустройство транспорта позволяет производить обмен продуктами бесперебойно, а это обстоятельство дает возможность пользоваться землей так, как мы мечтали о том в тридцатых годах.

Она откинула волосы назад и, повернув регулятор пара, сказала:

– Вот так же, как ты, я относилась к сельскому хозяйству до того момента, пока не узнала его. Но стоило мне посмотреть одним только глазом на наши поля, и я стала пейзанкой.

Она вдруг рассмеялась.

– Представь себе мое удивление, когда в совхозе лекарственных трав мне предложили заняться… Ну, чем бы ты думал? Тебе никогда не догадаться. Мне предложили удобрять… воздух.

– Что-о?

– Вот так же, как у тебя, очевидно, и у меня полезли глаза на лоб. Почему же, говорю, воздух? А это, говорят мне, участок с чрезвычайно редкими нежными растениями. Мы, говорят, должны их беречь, как свои мозги. Словом, мне вручили баллоны с углекислотой и заставили выпускать ее на гряды. Оказывается, это не так уж глупо, как мне показалось сразу. Дело в том, что углекислота, вылитая на гряды, повышает процент содержания углекислоты в низших слоях воздуха и тем самым придает большую интенсивность процессам усвоения растениями солнечной энергии.

– Позволь, к чему же это делать? Стоит только удобрить землю известью и - пожалуйста - получай углекислоту в любых количествах.

– Когда же растение получает углекислоту еще раз и в другой комбинации, так ты понимаешь, надеюсь, что от этого вторичного воздействия оно становится еще крепче на ноги.

– Скажи мне, - обратился к своей собеседнице Павел, - не рекомендовал ли тебе отец - я говорю о письме - обратить меня в сельскохозяйственную веру.

Кира вспыхнула до корней волос. Закусив губу, она склонилась над конвейером, внезапно заинтересовавшись процессом работы.

– Я угадал?

– Ты хочешь знать содержание письма? - смутилась Кира.

– Да!

– Может быть… со временем… я покажу тебе…

– Что я должен сделать для того…

– Замолчи пожалуйста! - крикнула Кира.

– Хорошо! - комически вздохнул Стельмах,-я не буду говорить о письме. Продолжай.

Кира молчала.

–Ну, что же, - пытался вызвать ее на разговор Павел, - с тех пор, значит, ты смотришь на жизнь глазами маньяка.

– Не совсем, - неохотно ответила Кира, - но я уже и не осуждаю его. После этого урока я начала смотреть совсем иначе на людей, чем когда-то смотрела. Его увлечение конечно ненормально для человека нашего времени, однако таких чудаков, как я убедилась впоследствии, можно встретите на каждом шагу. Для одного весь мир заключен в химические формулы, другой бредит математикой, третьи помешаны на искусстве, ну, а некоторые носятся где-то в межпланетном пространстве.

– Прекрасно, очень прекрасно! - сердито заметил Павел, - но если ты будешь невоздержана на язык, то я захвачу тебя в сферический гараж и сделаю звездопоклонницей.

– Что ж, может быть и твоя работа не менее интересна.

– Я думаю! - гордо сказал Павел.