Онлайн чтение книги Страна туманов
Глава IV В КОТОРОЙ ОПИСЫВАЮТСЯ СТРАННЫЕ ЗАНЯТИЯ В ХАММЕРСМИТЕ

Появившаяся в печати статья за подписью Соавторы. вызвала всеобщий интерес и споры. Ее сопровождало краткое редакционное примечание, которое вполне отражало сомнения рядового читателя и как бы говорило: О таких явлениях следует писать, и они могут кому-то показаться правдоподобными, но мы-то знаем, что это ерунда.

Мелоун получил множество писем, как за, так и против: факт, говоривший, что этот вопрос занимал многих. Предыдущие публикации не вызвали такого всплеска эмоций: ну, рявкнула парочка узколобых католиков или непримиримых евангелистов — теперь же его почтовый ящик ломился от писем. Большинство авторов высмеивало саму мысль о существований духов, часть из них была от писателей, которые не то что о спиритизме, а даже о правильной орфографии имели весьма смутные понятия. Самим спиритуалистам тоже не все в статье понравилось: Мелоун как журналист не смог отказать себе в удовольствии посмаковать смешные стороны собрания, хотя ничего и не приврал.

Однажды утром на неделе, последовавшей за публикацией, в крошечном рабочем кабинете Мелоуна появился внушительных объемов человек. О его приходе Мелоуна известил курьер редакции, положив на край стола визитную карточку, гласившую: Джеймс Болсоувер, торговец, Хай-стрит, Хаммерсмит. Это был не кто иной, как радушный председатель последнего воскресного собрания. Он укоризненно грозил пальцем, глядя на Мелоуна, но его добродушное лицо расплывалось в улыбке.

— Вот видите, — сказал он, — все вышло, как я предупреждал: вас тоже потянуло на фарс.

— Вы полагаете, что я исказил картину?

— Нет. На мой взгляд, вы с молодой леди сделали все, что смогли. Просто как новичков вас многое озадачивает. Но, если подумать, разве удивительно, что умные люди, покинувшие этот мир, изыскивают способы установить с нами контакт?

— Они иногда говорят такие глупости!

— Умирают всякие, а не только те, что семи пядей во лбу. На том свете не умнеют. Кроме того, как знать, какие слова нужнее всего? Вчера миссис Деббс принимала одного священника. У него умерла дочь, и отец прямо помешался от горя. Миссис Деббс передала ему, что дочь счастлива и была бы еще счастливей, если бы не его страдания. Меня это не убеждает, — покачал головой священник. — Такое всякий скажет. Нет, это не моя дочь. И вдруг та попросила его: Умоляю, не надевай воротничок католического священника вместе с цветной рубашкой. Это она, — сказал он и расплакался. — Дочь всегда отчитывала меня за эти воротнички. Жизнь состоит из мелочей, мистер Мелоун, обычных, незначительных, но дорогих нам мелочей. Мелоун недоверчиво покачал головой:

— Каждый может заметить несоответствие между обычной рубашкой и деталью одежды священника.

Мистер Болсоувер рассмеялся:

— Вы крепкий орешек. Говорю не в осуждение — сам таким был. Однако я по делу. Вы человек занятой, я — тоже, поэтому перейдем сразу к главному. Во-первых, всем разумным спиритуалистам понравилась ваша статья. Мистер Алджернон Мейли написал мне, что она принесет несомненную пользу. А если уж он так думает, то нам и Бог велел.

— Мейли? Тот, что адвокат?

— Я бы скорее назвал его религиозным реформатором. Таким он останется в истории.

— А во-вторых?

— Если хотите, мы могли бы познакомить вас с нашим делом подробнее. Вас и молодую леди. Не для рекламы, упаси Бог, а для вашей же пользы, хотя и реклама не помешает. Мы проводим сеансы телекинеза у меня дома без профессионального медиума, и если хотите…

— Очень хочу.

— Тогда приходите оба. У нас практически не бывает людей со стороны. Никаких наблюдателей. Не хотим, чтобы нас сбивали с толку, оскорбляли подозрениями и расставляли ловушки. Всем этим злопыхателям кажется, что у других людей нет нервов. Но вам в здравом смысле не откажешь. А ничего другого и не требуется.

— А то, что я не разделяю вашей веры? Это не помешает? — Ни в малейшей степени. Будьте только доброжелательны и ни во что не вмешивайтесь. Духи не любят агрессивных людей — так же, как и мы, грешные. С ними надо держаться ровно и дружелюбно, как в хорошем обществе. — Обещаю.

— Они, бывает, ведут себя весьма странно, — сказал мистер Болсоувер, — и шутки с ними могут закончиться очень плохо. Духам не дозволено вредить людям, но не забывайте, что нам, людям, свойственно делать как раз недозволенное, и духи в этом отношении весьма походят на людей. Вы, может быть, еще не забыли, как на одном из сеансов у братьев Давенпорт корреспонденту из Таймс. бубном отрезало голову. Все это, разумеется, прискорбно, но это было, и тут уж ничего не поделаешь. Однако ничего подобного духи не позволяли себе в отношении друзей. Известен и другой назидательный случай. На спиритический сеанс явился ростовщик. Одна из его жертв, доведенных им когда-то до самоубийства, вселилась в медиума, и тот схватил ростовщика за горло, так что он едва не расстался с жизнью. Но мне пора, мистер Мелоун. Сеансы у нас проводятся раз в неделю — уже четыре года как и без единого перерыва. По вторникам, в восемь вечера. Заранее дайте нам знать о своем приходе, и я пришлю мистера Мейли проводить вас. Он может лучше чем я ответить на все ваши вопросы. Итак, до вторника! Всего доброго, — и мистер Болсоувер, ступая, как слон, вышел из комнаты. Пережитой опыт произвел на Мелоуна и Энид гораздо большее впечатление, чем они в этом признавались, но, будучи разумными людьми, они сошлись на том, что надо сначала попытаться объяснить феномен с научной точки зрения, а уж потом допускать вмешательство сверхъестественных сил. Оба преклонялись перед могучим интеллектом Челленджера и испытали на себе сильное влияние его идей. Однако Мелоун в одном из споров все же сказал, что мнение умного человека, ничего не знающего о спиритизме, значит для него меньше, чем мнение рядового человека средних способностей, присутствовавшего на сеансе.

Обычно споры разгорались между Мелоуном и Мервином, редактором газеты Доун, публиковавшей материалы об оккультизме — от тайных знаний розенкрейцеров до удивительных открытий ученых, изучавших пирамиды, или тех, кто доказывал семитское происхождение светловолосых англосаксов. Энергичный коротышка Мервин обладал необычайно острым умом и мог бы достичь на своем поприще головокружительной карьеры, не сделай он своим кумиром истину. Мервин с удовольствием делился с Мелоуном обширными познаниями, найдя в последнем благодарного слушателя, и потому официантам из Литературного клуба стоило немалого труда заставить их покинуть угловой столик, за которым они обычно обедали. Поглядывая из окна на длинную изогнутую линию набережной и на величественную реку с множеством мостов, эти двое неспешно пили кофе и покуривали, обсуждая со всех сторон удивительное явление, открывшее Мелоуну глаза на многое, о чем он ранее не задумывался.

На этот раз слова Мервина вызвали у журналиста сильное раздражение, можно сказать, даже приступ гнева, ибо приятель вздумал давать ему советы. Мелоун отличался ирландским упрямством, и предостережения Мервина показались ему оскорбительным посягательством на его свободу. — Итак, вы собираетесь присутствовать на домашних сеансах Болсоувера? О них много говорят, хотя мало кому удалось их посетить. Вы, надо признать, удостоились особой чести. Явный знак расположения. — Болсоувер считает, что я объективно описал собрание. — Ваша статья — не блеск, но на фоне той скучищи и бессмыслицы, которыми пестрят газеты, она выделяется: в ней есть такт и чувство меры. Мелоун пренебрежительно отмахнулся.

— Сеансы, подобные тем, что проводит Болсоувер, нельзя отнести к .высокому. спиритизму. Я бы сравнил их с грубым фундаментом, несомненно необходимым — на нем зиждется здание, — но, поселившись в доме, о нем тут же забывают. Интереснее иметь дело с более тонкими надстройками. Конечно, если доверять жаждущей сенсации желтой прессе, то вершиной сверхъестественного будут именно физические проявления, вроде призраков или домов с привидениями. Физические проявления, ясно, нельзя игнорировать; они даже приносят пользу, привлекая внимание исследователей и побуждая идти в познании дальше. Но лично я, увидев их однажды, не сдвинусь с места, чтобы взглянуть еще раз. А вот чтобы вступить в контакт с более высокими сферами, обойду полсвета.

— Понимаю вас и тоже вижу разницу. Но я-то не верю ни в физические, ни в психические проявления так называемых сверхъестественных сил. — Знаю. Кстати, Святой Павел был величайшим экстрасенсом. Он говорит об этом настолько откровенно, что даже безграмотные переводчики не сумели скрыть истинного значения его слов, хотя весьма преуспели в иносказаниях. — Вы не могли бы процитировать его слова?

— Я неплохо знаю Новый Завет, но не наизусть. Это там, где он говорит, что дар человеческого языка присущ всем непосвященным, но дар ангельского, духовного языка дается лишь избранным. Говоря другими словами, опытный спиритуалист не станет интересоваться объектами чувственного восприятия.

— Посмотрю это место.

— Найдете его в Послании к Коринфянам. У религиозного братства того времени был, видимо, высокий уровень интеллекта, если послания Павла зачитывались на службах и должным образом воспринимались. — Разве это не общепризнано?

— И послания Павла — один из конкретных примеров. Однако я уклонился в сторону. Мой совет — не относитесь к кружку Болсоувера слишком серьезно. Это честные люди, но мелко плавают. Постоянные поиски физических подтверждений существования сверхъестественных сил похожи на болезнь. Мне знакомы такие люди, в большинстве своем женщины, которые бегают с сеанса на сеанс и всюду видят одно и то же — иногда это подлинное чудо, а иногда и обман. Разве станешь после таких сеансов лучше? Они ничего не дают душе. Нет, если уж стоишь на первой ступеньке, не теряй времени зря, сделай усилие и поднимайся выше.

— Понимаю вас. Но я-то стою на твердой почве.

— Твердой! — вскричал Мервин. — Боже, какая наивность! Однако мне пора ехать в типографию — сегодня вечером выходит моя газета. У нас небольшой тираж — всего десять тысяч, не то что у вас, плутократов утренней прессы, и я практически один делаю номер.

— Но вы хотели меня от чего-то предостеречь?

— Да, действительно, — худое энергичное лицо Мервина посерьезнело. — Если у вас есть твердые религиозные убеждения или укоренившиеся предрассудки, из-за которых вы можете, изучив феномен, разнести его в пух и прах, не лезьте в это дело вовсе — опасно.

— Что вы имеете в виду?

— Они терпимы к честным сомнениям, непредвзятой критике, но если им вредят, они становятся опасны.

— Кто это они?

— Кто? Не знаю, как их назвать. Духи, психические сущности или астральные существа. Как хотите. Неважно, кто они — великодушные или злые, несут возмездие или воздают за добро. Главное — они существуют. — Что за чушь, Мервин!

— Не будьте так самоуверенны, Мелоун.

— Ерунда! Вновь оживилась средневековая чертовщина. Как может такой разумный человек, как вы, верить в эту галиматью!

Мервин улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, но глаза его, пытливо смотревшие из-под густых светлых бровей, оставались серьезными. — Не исключено, что вы измените свое мнение. Этот феномен обладает весьма странными свойствами. Хочу как друг предостеречь вас. — Я весь внимание.

Ободренный словами журналиста, Мервин приступил к рассказу. Он знал нескольких людей, которые легкомысленно отнеслись к потусторонним силам, вели двойную игру и серьезно поплатились за это. Среди них были судьи, которые выносили несправедливые приговоры, основываясь на предвзятом мнении; журналисты, писавшие, сенсации ради, лживые материалы, бросавшие тень на спиритическое движение; или их коллеги, бравшие интервью у медиумов с заведомой целью их высмеять, просто любопытствующие, которые при первом знакомстве с явлением пугались и отшатывались, осудив его, хотя в глубине души понимали, что столкнулись с чем-то серьезным. — Уверяю вас, — ответствовал Мелоун, — подобным образом можно объяснить любой трагический случай. Предположим, мистер Джонс назвал Рафаэля мазилой и вскоре после этого умер от грудной жабы. Следовательно, критиковать Рафаэля опасно? Если следовать вашей логике… — Думайте, как хотите.

— А вот другой пример. Возьмем Моргейта. Он материалист и, значит, убежденный противник спиритизма. Но он преуспевает, вот и профессорское звание недавно получил.

— Честный враг — совсем другое дело. Никому не запрещается иметь другие убеждения.

— А что вы скажете о Моргане, который разоблачил нескольких медиумов? — Они были мошенниками, и он только сослужил добрую службу движению. — А Фальконер? Он смешал спиритизм с грязью.

— Ах, Фальконер! А знаете ли вы что-нибудь о его частной жизни? Нет? Уверяю вас, он получил по заслугам. И не знает за что. Но когда-нибудь эти джентльмены, сопоставив факты, возможно, что-то поймут. Правда, будет уже поздно.

И Мервин рассказал страшную историю о человеке, употребившем свой незаурядный талант на то, чтобы пригвоздить спиритизм к позорному столбу, хотя и не сомневался в честности исповедующих его людей. Он поступил так из корыстных соображений. Конец этой истории был настолько страшен, что Мелоун взорвался.

— Прекратите, Мервин, — выкрикнул он с негодованием. — Я напишу то, что думаю, — меня ничем не собьешь. И не пытайтесь запугать, ни вы, ни ваши духи — никто не заставит меня изменить свое мнение. — Никто вас и не заставлял…

— А как прикажете вас понимать? То, что вы говорите — суеверие чистой воды. Будь это правдой, вас всех надо было бы привлечь к суду. — Привлекали, и не раз. Но мы здесь ни при чем. Однако, Мелоун, я только предупредил, а там — дело ваше. Поступайте, как считаете нужным. Всего доброго! Всегда можете застать меня в Доуне. Звоните. Существует один безошибочный прием, позволяющий со стопроцентной точностью выяснить, есть ли в интересующем вас человеке ирландская кровь. Поставьте его перед вращающейся дверью, с одной стороны которой написано к себе, а с другой — от себя. Англичанин — существо разумное — поступит, как ему подсказывают. Ирландец же, в котором чувство независимости всегда берет верх над здравым смыслом, обязательно сделает наоборот. То же самое случилось и с Мелоуном. Предостережение, сделанное Мервином из самых лучших побуждений, пробудило в журналисте дух противоречия. Поэтому, когда он заехал за Энид, чтобы вместе с ней отправиться на сеанс к Болсоуверу, зародившаяся было в нем симпатия к спиритуалистам заметно поубавилась. Провожая молодых людей, Челленджер весь изошелся в насмешках, его лицо приняло выражение, появлявшееся у него в особенно озорном настроении — борода торчала вперед, глаза были полузакрыты, а брови топорщились. — Дорогая Энид, обязательно прихвати с собой сумочку: попадется приличный экземпляр эктоплазмы, не забудь про отца. У меня всегда наготове микроскоп, химические реактивы и все остальное. А вдруг повезет, и ты сумеешь прихватить с собой небольшое привидение. Буду рад любому пустячку. Громовой хохот профессора сопровождал парочку до самого лифта. То, что мистер Болсоувер называл магазинчиком, оказалось старомодной бакалейной лавкой, расположенной в многолюдном районе Хаммерсмита. Башенные часы ближайшей церквушки как раз пробили три четверти, когда такси подъехало к лавке. В ней еще толпился народ, и потому Энид и Мелоун не вошли внутрь, а стали прогуливаться взад-вперед по улице. Тут подкатило другое такси, из которого выбрался крупный мужчина в твидовом костюме с неровно подстриженной бородой. Взглянув на часы, он тоже стал мерить шагами тротуар. Заметив молодых людей, подошел к ним.

— Позвольте узнать, не вы ли тот журналист, что собрался посетить наш сеанс… Ага, я так и подумал. Вы мудро поступили, не войдя в лавку: похоже, у старины Болсоувера выдался тяжелый денек. Пошли ему сил Господь, он стоит того.

— А вы, полагаю, мистер Алджернон Мейли?

— Да. Я тот джентльмен, чья доверчивость вызывает сильное беспокойство у некоторых моих друзей, о чем они частенько мне говорят. — После этих слов он оглушительно расхохотался, и смех его был так заразителен, что молодые люди присоединились к нему. Беспокойство за мистера Мейли действительно казалось смешным, учитывая его атлетическое, несмотря на некоторую рыхлость, сложение, а также могучий бас и мужественное, хотя и несколько простоватое лицо.

— Наши противники клеймят нас как могут, — сказал он. — Интересно, как поступите вы.

— Не станем притворяться, — произнесла Энид. — Пока мы не ваши единомышленники.

— Ничего. Здесь требуется время. Но дело стоит того. Я и сам не сразу уверовал. Нельзя осуждать людей за их сомнения, зато за огульное отрицание — можно. Теперь я, как видите, стою горой за спиритизм, потому что знаю — в нем истина. Между верой и знанием — большая разница. Читая лекции, я никогда не стремлюсь сразу убедить слушателей. Не верю в стремительные обращения: они поверхностны и неубедительны. Я пытаюсь только предельно ясно рассказать о сути дела. При этом говорю обо всем правдиво, особо останавливаясь на том, почему мы считаем, что тут кроется истина. На этом моя миссия заканчивается. Люди могут принять мое сообщение к сведению или сразу отвергнуть. Мудрее всего поступит тот, кто будет сам исследовать указанные мною тропы. Никогда не давлю на слушателей и не вербую сторонников. В конце концов это их дело, а не мое.

— Разумно, — отозвалась Энид, которую подкупила искренность нового знакомого. Теперь они стояли у ярко освещенной витрины лавки Болсоувера и могли хорошо рассмотреть друг друга. У мистера Мейли оказался высокий лоб, внимательные серые глаза, взгляд задумчивый и пытливый, за рыжеватой бородкой угадывался волевой подбородок. Основательный человек, ничего не скажешь, и совсем не похож на фанатика. Не таким представляла его себе девушка. В последнее время имя Мейли, упорно отстаивавшего свои убеждения, частенько мелькало в газетах, и, услышав его, отец всякий раз презрительно фыркал.

— Интересно, — обратилась Энид к Мелоуну, — что случилось бы, окажись мистер Мейли в запертой комнате один на один с отцом?

Мелоун засмеялся:

— Похоже на школьный вопрос: что будет, если всесокрушающая сила натолкнется на неодолимое препятствие?

— Вы дочь профессора Челленджера? — полюбопытствовал Мейли. — Он знаменитость в научном мире. Как далеко могла бы шагнуть наука, осознай она свою ограниченность!

— Не понимаю вас.

— Наш материализм питается научными достижениями. Наука создает нам комфортабельное существование — то, что нам, в сущности, не очень-то и нужно. В остальных отношениях она вообще стала сущим проклятием, создавая ложное впечатление, что способствует прогрессу. На самом же деле мы непрерывно откатываемся назад.

— Позволю себе не согласиться, мистер Мейли, — вступил в разговор Мелоун, не в силах более терпеть категоричность его суждений. — А телеграф? Радиосигналы SOS, спасшие множество жизней? Разве они не благодеяние для человечества?

— Не спорю, случаются и удачи. Сам не могу обойтись без настольной лампы, а ведь она тоже продукт научного прогресса. Как я уже говорил, наука принесла нам комфорт и относительную безопасность. — В таком случае, зачем заниматься ее уничижением?

— Он скрывает от нас истинные ценности и самое цель жизни. Ведь не для того же нас поместили на эту планету, чтобы мы мчались на машинах со скоростью пятьдесят миль в час, перелетали через Атлантический океан и переговаривались между собой по телеграфу или радио? Все это не главное в жизни и место ему на периферии нашего сознания. Ученые же нарочито концентрируют внимание людей на этих материальных победах, заставляя нас забыть нашу основную задачу.

— Не совсем понимаю вас.

— Согласитесь, что цель путешествия важнее скорости. Точно так же важен не способ, каким вы передаете сообщение, а его содержание. Так называемый .прогресс. может в любой момент обернуться страшным бедствием, ибо мы забыли, что единственно возможный прогресс — преуспевать в том, для чего Бог послал нас в этот мир.

— А для чего?

— Подготовиться к будущей жизни. Нужно постоянно тренировать разум и дух, ведь то и другое находится у нас в полном запустении. С годами мы должны становиться лучше, добрее, великодушнее, отзывчивее, терпимее. Земля — это своеобразная фабрика душ, но сейчас она выпускает брак. Однако что это я? — он снова залился своим заразительным смехом. — Кажется, начинаю читать лекции прямо на улице. Вот она, привычка. Как утверждает мой сын, нужно только нажать третью пуговицу на моем жилете, и я тут же начинаю вещать. Но вот идет ваш избавитель, старина Болсоувер. Почтенный лавочник, заметив их через окно, поторопился выйти навстречу, на ходу развязывая фартук.

— Добрый вечер! Прошу заходить — нечего стоять на холоде. Да и время подошло. Не стоит заставлять ждать. Мой девиз, да и наших гостей тоже — точность во всем. Мои помощники закроют лавку. Пожалуйте сюда, только не споткнитесь о мешки с сахаром.

Они пробрались между ящиками с сухофруктами, головками сыра и, протиснувшись наконец между двумя огромными бочками — причем особенно трудно пришлось тучному бакалейщику, — оказались перед дверью, ведущей в жилую часть дома. Поднявшись по узкой лестнице, Болсоувер отворил еще одну дверь, и они вошли в просторную комнату, где уже собралось несколько человек, сидевших вокруг стола.

Среди них была и миссис Болсоувер — такая же дородная, жизнерадостная и добродушная, как и ее муж. Три их дочери были очень похожи на своих симпатичных родителей. Там же сидела пожилая дама, видимо, родственница хозяев и еще две довольно невзрачные женщины, которых представили как спиритуалисток и добрых соседей. Единственный мужчина — седовласый крепыш приятной наружности, с насмешливыми живыми глазами — сидел в углу за фисгармонией.

— Мистер Смайли, наш музыкант, — представил его Болсоувер. — Не знаю, что бы мы без него делали. Вы ведь слышали про необходимость предварительного настроя. Мистер Мейли может многое об этом рассказать. Дорогие дамы, нет нужды представлять вам мистера Мейли, нашего доброго друга. А это мисс Челленджер и мистер Мелоун, журналисты. Семейство Болсоувер просияло навстречу вошедшим радостными улыбками. Но тут, окинув их суровым взглядом, поднялась пожилая дама. — Добро пожаловать, молодые люди, — отчеканила она. — Вам здесь рады и рассчитывают на ответное уважение. Но знайте — мы глубоко чтим тех, кто снисходит к нам с сияющих высот, и не хотим, чтобы над ними глумились. — Уверяю вас, мы здесь с самыми честными намерениями. — Мы уже научены горьким опытом. Этот случай с Мэдоу — вы помните, мистер Болсоувер? — никак не забудется.

— Успокойтесь, миссис Селдон. Больше такого не повторится. Нас всех потрясла эта история, — обратился мистер Болсоувер к гостям. — Мэдоу пришел сюда как гость и, когда выключили свет, стал тыкать пальцем в соседей. Те же, ничего не подозревая, решили, что это действия потусторонних сил. Позже он издевался над ними в газете, хотя единственным мошенником был он сам.

Мелоуна шокировал этот рассказ:

— Уверяю вас, мы на такое не способны.

Пожилая дама опустилась на стул, продолжая бросать подозрительные взгляды на нашу парочку. Болсоувер засуетился, подготавливая все необходимое.

— Проходите сюда, мистер Мейли. Вы, мистер Мелоун, садитесь между моей женой и дочерью. А вам куда угодно, молодая леди? Энид вся напряглась от волнения:

— Я хотела бы сесть рядом с мистером Мелоуном.

Болсоувер хмыкнул и подмигнул жене:

— Конечно, мы понимаем.

Все расселись по местам. Мистер Болсоувер выключил электрический свет, оставив гореть одну свечу в центре стола. Вот сцена, достойная кисти Рембрандта, — отметил про себя Мелоун. Все утопало во мраке; желтый мерцающий свет тускло освещал только лица сидевших у стола — мужественную, грубоватую физиономию Болсоувера и всего его добропорядочного семейства; умное лицо миссис Селдон; внимательные глаза и рыжую бородку Мейли; усталые, потертые лица женщин из Спиритуалистического общества и, наконец, тонкий благородный профиль сидевшей рядом девушки. Казалось, весь необъятный мир вдруг сузился до размеров этого кружка, всецело сосредоточенного на одной цели.

На столе лежали разные предметы, изношенность которых говорила о долгой и верной службе. Среди них были видавшие виды рупор, бубен, музыкальная шкатулка и всякие прочие мелочи.

— Никогда не знаешь, что понадобится, — сказал Болсоувер, указывая на них. — Если нужная вещь будет отсутствовать, Уи Ван просто с ума сойдет… Здесь такое может начаться!

— Она с характером, — подтвердила миссис Болсоувер.

— А что ты хочешь, дорогая? — сказала суровая дама. — К скольким ей вот так приходится приходить! Я частенько задаю себе вопрос, почему она вообще к нам является?

— Уи Ван — наш гид, маленькая девочка, — объяснил Болсоувер. — Вы услышите ее голос.

— Надеюсь, она сумеет прийти, — сказала Энид.

— Она ни разу не подводила, кроме того случая, когда этот негодяй Мэдоу отодвинул рупор, и тот оказался вне круга.

— А кто у вас медиум? — спросил Мелоун.

— Сами не знаем. Все стараются понемногу. Думаю, и я помогаю. И, конечно, женушка.

— Мы работаем на семейном подряде, — вступила та в разговор, и все рассмеялись.

— Разве не всегда бывает один, главный, медиум?

— Обычно, но не всегда, — раздался уверенный бас мистера Мейли. — Это доказал Кроуфорд на сеансах у Голлера, когда, взвесив участников до и после сеанса, установил, что каждый потерял за это время от полуфунта до двух, а медиум, мисс Кэтлин, примерно десять или двенадцать. Здесь же мы имеем дело с регулярными сеансами… Сколько вы уже этим занимаетесь, мистер Болсоувер?

— Полных четыре года.

— За это время каждый участник успевает развить в себе достаточную медиумическую силу, и поэтому все выкладываются равномерно, а не черпают силу только из одного источника.

— Простите, что черпают?

— Животный магнетизм, эктоплазму — словом, энергию. Это, пожалуй, самое подходящее слово. Христос тоже употреблял его. Много энергии потерял я. По-гречески это звучит дина-мис, что переводчики неправильно переводят как сила. Мы узнали бы много интересного, если бы Новый Завет перевел человек, не только хорошо знающий греческий, но и преуспевший в изучении оккультных наук. Кое-что в этом направлении сделал добрейший Эллис Пауэлл. Его смерть была большой потерей для человечества.

— Да уж, — почтительно поддакнул Болсоувер. — И еще, мистер Мелоун, хочу обратить ваше внимание на следующие вещи. Видите белые пятна на рупоре и бубне? Это фосфоресцирующая краска, она наносится на предметы, чтобы легче следить в темноте за их передвижениями. А это наш обеденный стол из прочного английского дуба. Можете осмотреть его. Хотя то, что вы увидите, никак от стола не зависит. А теперь, мистер Смайли, тушим свет, а вас попросим сыграть Утес вечности.

В темноте раздалась музыка, и собравшиеся запели. Их пение отличалось мелодичностью, у девушек был отменный слух и приятные голоса. Гимн звучал торжественно и величаво, трогая до глубины души, и вскоре смысл слов как бы отступил, оставив одну только музыку.

Руки певцов, согласно правилам, лежали на столе, запрещалось также скрещивать ноги. Мелоун, слегка касаясь руки Энид, ощущал, как она дрожит, — нервы девушки напряглись до предела. Болсоувер своим добродушным голосом разрядил обстановку.

— Все в порядке, — сказал он. — Сегодня отличные условия. В воздухе уже ощущается холодок. Призываю вас помолиться вместе со мной. Простая, идущая от сердца молитва торжественно зазвучала в темноте — почти полной, если не считать слабого блеска догорающей свечи. — Отец наш небесный, — раздалось во тьме. — Непостижимый для нас и Вездесущий, сделай так, чтобы Зло не коснулось нас сегодня вечером, и мы вступили в связь, пусть только на время, с теми, кто пребывает на более высокой ступени бытия. Ведь Ты — отец всем нам. Позволь на краткий миг пережить радость братского общения и узнать больше о вечной жизни, ожидающей нас. Это поможет Твоим детям прожить достойно отпущенное им время в этом бренном мире.

В заключение Болсоувер вместе с остальными членами кружка прочитал Отче наш. Затем воцарилось выжидательное молчание. Снаружи доносился уличный шум, иногда скрип автомобильных тормозов.

В комнате же никто не нарушал тишины. Энид и Мелоун, держась настороже, напряженно вглядывались в темноту.

— Ничего не поделаешь, — произнес наконец Болсоувер. — Это требовательная публика. Нужно еще музыки. С ее помощью они настраиваются на нужную волну. Сыграйте нам еще, мистер Смайли.

Фисгармония вступила вновь. Музыка еще не смолкла, когда одна из женщин вскрикнула:

— Довольно! Тише! Они здесь!

Все замерли, но ничего не произошло.

— Вот! Вот! Я ощущаю присутствие Уи Ван. Она в комнате. Поверьте мне. Вновь тишина, и наконец вот оно, чудо, — впрочем, чудо только для гостей, для постоянных членов кружка — вполне рядовое событие. — Добрый вечер! — зазвенел нежный голосок. Раздались ответные приветствия, дружелюбный смех. Все заговорили разом: Добрый вечер, Уи Ван! — Вот и ты! — Я знала, что ты придешь! — Умница, девочка! — Желаю всем доброго вечера! — повторил голосок. — Уи Ван рада видеть Папочку, и Мамочку, и всех остальных. О, какой великан с бородой! Мейли! Мистер Мейли, я ведь уже видела вас. Мейли — великан, а я малышка. Рада вас видеть, мистер Великан!

Энид и Мелоун сидели как громом пораженные. Но общение между невидимым существом и остальными членами кружка проходило так непринужденно, что напряжение быстро спало. Голосок был очень высокий и тонкий — такой фальцет взрослому не доступен. Нежный голос девочки. Да, именно так. Но среди присутствующих не было никакой девочки, разве только она пробралась в комнату, когда потушили свет? Что ж, возможно. Однако голос шел из центра стола. Как ребенок попал туда?

— Успокойтесь, мистер, — проговорил голосок, как бы отвечая на мысли Мелоуна. — Папочка сильный. Он поднял Уи Ван и поставил на стол. А вот сейчас я покажу вам такое, чего Папочке не сделать.

— Смотрите, рупор поднялся в воздух, — вскричал Болсоувер. Фосфоресцирующее пятно бесшумно взмыло вверх. Теперь оно покачивалось над головами людей.

— Поднимись выше и постучи по потолку, — попросил Болсоувер. Пятно послушно поплыло выше, и все услышали металлическое постукивание. Затем снова послышался голосок:

— Какой умный Папочка! Взял удочку и забросил рупор к потолку. Но как ему удается говорить таким голосом? Что вы думаете, молодая леди? А это вам подарок от Уи Ван.

Что-то мягкое упало на колени Энид. Девушка ощупала подарок. — Это цветок — хризантема. Спасибо, Уи Ван.

— Дар небес? — спросил Мейли.

— Нет, мистер Мейли. Она стояла в вазе на фисгармонии. Поговорите с нашей девочкой, мисс Челленджер. Связь не должна прерваться. — Кто ты, Уи Ван? — спросила Энид, не сводя глаз со светящегося пятна над своей головой.

— Маленькая темнокожая девочка. Мне восемь лет.

— Что ты говоришь, милочка? — вмешалась мать семейства, урезонивая девочку своим глубоким грудным голосом. — Тебе было восемь, когда мы познакомились, а ведь с тех пор прошло много лет.

— Это для вас много. Для меня — миг. Пока я работаю на вас, мне всегда будет восемь лет. Когда же кончу, сразу вырасту. У нас здесь другое время. Мне все время восемь лет.

— Обычно они взрослеют точно так же, как мы на земле, — сказал Мейли. — Но если им поручают работу, которую должен исполнять непременно ребенок, они не взрослеют до ее завершения. Что-то вроде задержанного развития. — Вот-вот. Именно задержанного развития, — гордо подтвердил голосок. — Этот великан всегда учит маленькую девочку изысканным английским выражениям.

Все засмеялись. Общение было удивительно легким и искренним. Мелоун расслышал шепот Энид.

— Ущипните меня, Эдуард, а то мне кажется, что я сплю. — Меня тоже нужно ущипнуть.

— А песенку ты споешь, Уи Ван? — спросил Болсоувер.

— А то как же! Уи Ван споет для вас. — Она начала петь какую-то простенькую песенку, но вдруг, слабо пискнув, замолкла, тут же раздался стук упавшего на стол рупора.

— Ушла энергия, — констатировал Мейли. — Думаю, пение поможет. Смайли, сыграйте Дивный Свет, укажи нам путь!

Вновь зазвучало чарующее пение. Оно еще не прекратилось, как чудеса возобновились, но опять только для гостей, для всех остальных это было, видимо, делом привычным.

Хотя светящееся пятно свидетельствовало, что рупор по-прежнему лежит на столе, два голоса, мужской и женский, подхватили мелодию. Последние звуки смолкли, и в комнате вновь воцарилось напряженное, молчаливое ожидание.

Его прервал низкий мужской голос. Говорил образованный англичанин: ни его интонацию, ни саму манеру выражаться Болсоувер никогда бы не смог воспроизвести.

— Добрый вечер, друзья. Сегодня неплохая энергия.

— Добрый вечер, Люк! Добрый вечер! — послышалось со всех сторон. — Это наш покровитель, — объяснил Болсоувер. — Высокий дух из шестой сферы. Советы его всегда поучительны.

— Вам я, может быть, и кажусь высоким, но бесконечно мал для направляющих меня! Не своей мудростью делюсь я с вами. Не заблуждайтесь. Я только передатчик.

— Он всегда держится скромно, — сказал Болсоувер. — Никакого хвастовства. Это только подчеркивает его величие.

— Вижу среди вас двух новых людей. Добрый вечер, мисс. Вы, полагаю, ничего не знаете о собственной энергии и вашем предназначении. Ничего, скоро узнаете. Добрый вечер, сэр. Вы находитесь в преддверии величайшего открытия. Может быть, хотите задать мне вопрос? Я вижу, вы делаете записи. Мелоун действительно пытался как мог стенографировать в темноте происходящее.

— Так о чем же мне рассказать вам?

— О любви и браке, — предложила миссис Болсоувер, кокетливо подталкивая локтем мужа.

— Хорошо, постараюсь кое-что объяснить. Но долго говорить не смогу: к вам здесь установилась целая очередь. Комната кишит духами, жаждущими пообщаться с вами. Прежде всего хочу, чтобы вы поняли: для каждого мужчины есть только одна женщина, а для каждой женщины — только один мужчина. Встретившись, они больше не расстаются и, став одним целым, парят в вечности. Все предыдущие союзы случайны и бессмысленны. Раньше или позже каждый находит свою половину. Не обязательно на земле, возможно, в следующей сфере, где мужчины и женщины общаются между собой точно так же, как и на земле. Главное — у каждого мужчины и каждой женщины есть тот родной человек, с которым они обязательно воссоединятся. В будущей жизни сохраняется лишь пятая часть земных браков. Все остальные — случайны. Настоящий брак — союз душ. Плотское общение — всего лишь материальный символ любви, ровным счетом ничего не значащий, смешной и даже вредный, если отсутствует то главное, что он символизирует. Моя мысль ясна? — Предельно ясна, — отозвался Мейли.

— У многих на земле не те спутники жизни. У некоторых их нет вообще, и это даже лучше. Но со временем каждый обретет супруга. Будьте в этом уверены. А возможно, с вами останется и ваш прежний спутник. — Хвала Богу! Слава Всевышнему! — прокричал другой голос. — Вы ошибаетесь, миссис Мелдер. К этому Он не имеет ни малейшего отношения. Все решает любовь, истинная любовь, только она соединяет. Он живет своей жизнью. Вы — своей. Может, даже на разных планетах. Но однажды вы встретитесь, и к вам вернется ваша юность.

— Когда вы употребляете слово любовь, подразумеваете ли вы сексуальный союз?

— Вот куда нас занесло, — пробормотала миссис Болсоувер. — Дети здесь не родятся. Такое бывает только не земле. Об этом говорил и великий Учитель: В воскресении ни женятся, ни выходят замуж…. Конечно, нет! У нас вершатся союзы душ — чистые, глубокие, блаженные, когда сливаются полностью помыслы и чувства, но сохраняется индивидуальность. На земле с этим высоким супружеством может сравниться разве что первая пылкая страсть, когда влюбленные даже не помышляют о физической близости, настолько возвышенно их чувство. Позже они приходят к плотскому выражению любви, но сердца их знают, что тот нежный союз душ был во сто крат прекраснее. Итак, я ответил вам. Какие будут еще вопросы? — А если женщина любит одновременно двух мужчин? — спросил Мелоун. — Такое редко встречается. Обычно она сердцем чувствует, кого на самом деле предпочитает. В противном случае эта двойственность означает, что женщина еще не встретила свою настоящую любовь, ее будущий возлюбленный обитает в высшей сфере. Конечно, если она… Голос оборвался, и рупор упал на стол.

— Поем Ангелы витают над нами, — выкрикнул Болсоувер. — А ну-ка, Смайли, вдарьте по этой старой фисгармонии. Энергия почти на нуле. Музыка отгремела, и в глубокой тишине раздался полный отчаяния голос. Никогда Энид не слышала ничего более печального. Разве что стук падающих на крышку гроба комьев земли. Вначале послышалось несвязное бормотание. Потом слова молитвы, видимо, на латыни, потому что два раза говорящий употребил слово Domine и один раз peccavimus. Чувство бесконечной тоски и одиночества разлилось в комнате.

— Господи, что же это такое? — воскликнул Мелоун.

Все озадаченно молчали.

— Какой-нибудь горемыка из низших сфер, — предположил Болсоувер. — Обычно советуют не иметь с ними дела. А мне бы так хотелось помочь ему. — Правильно, Болсоувер, — одобрил Мейли. — Действуйте не мешкая. — Чем мы можем помочь тебе, друг?

Молчание.

— Он сам не знает. Наверное, не понимает, что с ним происходит. Где Люк? Он скажет, что делать.

— Что случилось, друзья? — послышался приятный голос наставника. — Здесь какой-то бедняга. Хотелось бы помочь ему.

— Ах, да. Он недавно пришел из вашего мира, — сказал Люк сочувственно. — И, конечно, растерян. Ничего не понимает. Он из тех, что попадают к нам с полученным в церкви твердым представлением о том, что должны здесь увидеть. Но у нас все иначе, и новички теряют голову. Первое время они совершенно беспомощны, потом некоторые привыкают, приспосабливаются и начинают жить как все. Другие же упорствуют в своих заблуждениях, не могут свыкнуться и продолжают блуждать неприкаянными, как этот человек. В прошлой жизни он был религиозным фанатиком — ограниченным и упрямым. Зерно невежества, посеянное на земле, взошло здесь скорбью. — Что его так тяготит?

— Он не знает, что мертв. Блуждает как в тумане. Все кажется ему страшным сном. После его смерти прошли годы, ему же они кажутся вечностью. — Почему вы не объясните ему ситуацию, не подскажете, что делать? — Мы не можем. Мы…

Рупор упал.

— Смайли, скорее музыку. Нужно прибавить энергии.

— Высшим духам нельзя общаться с теми, кто привязан к земле, — объяснил Мейли. — У них разные энергетические зоны. Мы ближе к этим несчастным и скорее можем им помочь.

— Правильно! Именно вы — почти выкрикнул Люк. — Поговорите с ним, мистер Мейли. Вам знакомы такие, как он.

— Друг, позволь сказать тебе несколько слов, — громко и отчетливо произнес Мейли. — Бормотание прекратилось, и у всех появилось ощущение, что несчастный замер, прислушиваясь. — Нам очень жаль тебя. Знай, ты умер. Ты видишь нас и не можешь уразуметь, почему мы не видим тебя. Но ты на том свете, в потустороннем мире. Ты ожидал другого, потому и не догадался, где находишься. Ты думал, что тебя встретят иначе. Но там все оказалось не так. Ты должен понять, что все — благо, что Бог — добро и что тебя ожидает блаженство в том случае, если ты возвысишься духом, будешь молиться о помощи и думать не только о своем печальном положении, но и о тех страдальцах, которые так же скитаются, объятые мраком. Несколько минут тишины, и вновь голос Люка.

— Он услышал вас и благодарит. Прозрение постепенно приходит к нему. Со временем он обретет и большее знание. Он спрашивает, может ли прийти еще.

— Конечно! Конечно! — возопил Болсоувер. — У нас уже есть несколько подопечных, которые раз от разу становятся все более сведущими. Да благословит тебя Бог, дружище! Приходи, когда хочешь.

Лепет прекратился, а к присутствующим пришло сладостное чувство покоя и умиротворения. Тут раздался тоненький голосок Уи Ван: — Осталось еще много энергии. Тут Красное Облако. Если Папочка пожелает, он может что-нибудь показать.

— Красное Облако — индеец и тоже наш гид. Незаменим, когда нужно продемонстрировать какое-нибудь физическое действие. Ты здесь, Красное Облако?

Три громких стука, словно били молотком по дереву, раздались в тишине.

— Добрый вечер, Красное Облако!

Новый гость заговорил отрывистыми фразами, медленно и с трудом выговаривая слова.

— Здравствуй, вождь! Как здоровье скво? Детишек? Никак в вигваме новые лица?

— Они здесь в поисках истины, Красное Облако. Покажи им, что ты умеешь делать.

— Попробую. Подождите минутку. Буду стараться.

Вновь тягостное ожидание, а затем новые чудеса.

Во мраке появилось смутное мерцание, что-то вроде струйки светящегося дыма. Сначала она вилась от одной стены к другой, а затем закрутилась в центре комнаты. Постепенно струйка как бы сгущалась, превратившись наконец в яркий кружок размером с сигнальный фонарь. Он не отбрасывал света и потому особенно резко выделялся в темноте. Кружок подплыл к самому лицу Энид, и Мелоун мог его хорошо рассмотреть.

— Но его держит чья-то рука! — воскликнул он с вновь вспыхнувшим подозрением.

— Конечно. Это материализованная рука, — сказал Мейли. — Я тоже ясно вижу ее.

— Хотите, чтобы она коснулась вас, мистер Мелоун?

— Да, если можно.

Свет погас, и почти тут же Мелоун ощутил чье-то прикосновение. Он подставил свою ладонь и отчетливо почувствовал, как на нее легли три пальца — теплые, гладкие, средней величины. Мелоун сжал руку, и пальцы как бы растаяли в ней.

— Она исчезла, — задыхаясь от волнения, проговорил журналист. — Что поделаешь! У Красного Облака бывают такие промашки. Но его световые эффекты великолепны.

Тут же, как бы в подтверждение этих слов, началась еще более поразительная игра света. По комнате медленно поползли разной величины облачка и заплясали крошечные искорки, похожие на светлячков. Тогда же молодых людей обдал ледяной порыв ветра. Нельзя было приписать его обману чувств: у Энид даже сдуло на лоб прядь волос.

— Вы, наверное, ощутили порыв ветра? — спросил Мейли. — Некоторые из огоньков могут сойти за языки пламени. После этого Троица уже не покажется вам таким уж невозможным феноменом.

Бубен взмыл вверх; по светящемуся пятну было видно, как он описывал круги под потолком. Затем бубен опустился ниже и поочередно коснулся голов всех присутствующих. И, как бы успокоившись, с мелодичным звоном водворился на место.

— Почему бубен? Почему используется один только бубен? — спросил Мелоун.

— Удобен и компактен, — объяснил Мейли. — И всегда укажет звоном, где находится. А что вы еще можете предложить? Разве только музыкальную шкатулку.

— Наша шкатулка проделывает иногда удивительные вещи, — похвасталась миссис Болсоувер. — Ей ничего не стоит взмыть под самый потолок. А ведь она тяжеловата.

— Девять фунтов, — уточнил Болсоувер. — Однако, судя по всему, наше время подошло к концу. Не думаю, что мы сегодня еще что-нибудь высидим. Сеанс прошел неплохо, можно сказать, на хорошем среднем уровне. Перед тем как включить свет, надо немного обождать. Ну, что скажете, мистер Мелоун? Если вас обуревают сомнения, выкладывайте сразу. А то есть у вас, журналистов, одна неприятная черта: сначала ни гугу, только улыбки и рукопожатия, а потом дома вы расслабляетесь, еще раз прокручиваете все в голове и пишете, что мы жулики.

Кровь застучала в висках у Мелоуна, он провел рукой по пылающему лбу. — Не знаю, что и думать, — признался журналист, — но вечер произвел на меня сильное впечатление. Можно сказать, потряс. Кое-что я читал, но увидеть самому — совсем другое дело. Однако больше всего меня убеждают ваша искренность и душевное здоровье. В этом невозможно усомниться. — Неплохо. Вы делаете успехи, — сказал Болсоувер.

— Я пытаюсь понять, какие вопросы могут возникнуть у моих читателей, не присутствовавших на сеансе. Нужно постараться заранее ответить на них. Во-первых, все происходило как-то необычно, по-домашнему, что ли. О духах принято думать несколько иначе.

— Теории следует основывать на фактах, — сказал Мейли. — До сих пор человечество подгоняло факты к уже готовым теориям. Надо учитывать, что сегодня мы имели дело — это ни в коем случае не бросает тень на наших добрых хозяев — с невысокими духами, имеющими вполне определенные функции. Их нельзя назвать типичными обитателями потустороннего мира, как нельзя назвать портового грузчика типичным англичанином.

— А Люк? — возразил Болсоувер.

— Он, конечно, находится на более высокой ступени. Вы его слышали и можете сами судить. Еще вопросы, мистер Мелоун?

— Если можно. Почему все вершится в темноте? Это может вызвать определенные подозрения. Почему спиритизм так тяготеет к мраку? — Не всегда, а только в случае работы с предметами. Тогда полная темнота действительно необходима. Это связано с причинами химического порядка. Фотограф ведь тоже проявляет пленку в темной комнате. В основе фотографирования лежит перенос на светочувствительную пленку тончайшей материальной субстанции с человеческого тела; затем в темной комнате она проявляется и закрепляется. Нечто подобное происходит и здесь. Теперь понятнее?

— Пожалуй, да. Но все равно жаль. Здесь самое уязвимое место. — Иногда кое-что получается и на свету, — сказал Болсоувер. — Может, Уи Ван еще не ушла? Обождите минутку. Где у нас спички? — Он зажег свечу, после долгого сидения в темноте все отчаянно заморгали. — Сейчас посмотрим.

Среди прочих предметов, которыми забавлялись неведомые силы, было деревянное блюдо. Болсоувер пристально смотрел на него; остальные стали глядеть туда же. Все уже поднялись, но с места не двигались. До блюда было около трех футов.

— Уи Ван, ну, пожалуйста, — попросила миссис Болсоувер. Мелоун не верил своим глазам. Блюдо зашевелилось. Оно дрожало, затем, мелко застучало по столу, как крышка на кипящем чайнике. — Подними его, Уи Ван! — просили все, радостно аплодируя. При свете ярко горевшей свечи было отчетливо видно, как блюдо поднялось и стояло, пошатываясь, на ребре, как бы пытаясь удержать равновесие.

— Наклони его три раза, Уи Ван.

Блюдо три раза наклонилось, потом упало и больше не двигалось. — Рад, что вы видели это своими глазами. Самая простая и убедительная форма телекинеза.

— В это невозможно поверить! — воскликнула Энид.

— Совершенно согласен, — отозвался Мелоун. — Мои представления о возможном значительно расширились, и вы, мистер Болсоувер, способствовали этому.

— Рад слышать, мистер Мелоун.

— Но мне все-таки непонятно, что за силы стоят за увиденным нами. Что же касается самого явления, то теперь у меня нет ни малейшего сомнения в его существовании. Я знаю, что оно есть. Желаю вам всем спокойной ночи. Ни мисс Челленджер, ни я никогда на забудем этот вечер, проведенный под крышей вашего дома.

Когда молодые люди вышли на улицу и вдохнули свежий морозный воздух, им показалось, что они попали в другой мир. Здесь сновали такси, отвозившие праздных людей в места развлечений, в театры и кино. К ним подошел Мейли, как и они, поджидавший кэб.

— Могу представить себе ваши чувства. Глядя на этих суетливых самодовольных людей, вы поражаетесь, как мало знают они об истинном многообразии жизни. Вам хочется остановить их, рассказать, образумить. Однако в ответ они назовут вас обманщиками или безумцами. Смешно, не правда ли?

— Мои мысли в полном смятении.

— Завтра все придет в норму. Любопытно, как мимолетны такие впечатления. Еще станете убеждать себя, что вам все приснилось. Ну что ж, прощайте. Если я вам понадоблюсь, всегда к вашим услугам. Всю дорогу домой друзья — язык не поворачивается назвать их влюбленными — промолчали. Выйдя из кэба, Мелоун проводил девушку до дверей квартиры, но войти не посмел. Он чувствовал, что сейчас не смог бы вынести насмешек Челленджера, обычно только забавлявших его. Вроде тех, что услышал краем уха.

— А, Энид… Так где ж привиденьице? Вытряхивай его прямо на пол, дай-ка взглянуть.

Вечерние приключения завершились, как и начались, громовым хохотом профессора, который сопровождал Мелоуна до самого лифта.