Онлайн чтение книги Тайна Вильгельма Шторица
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Мира пропала!

Когда в доме раздался этот крик, то его значение было даже как будто не сразу понятно. Как — пропала? Не может быть. Куда она могла пропасть? Это было невероятно.

За полчаса перед тем Марк и госпожа Родерих находились в спальне Миры, и она преспокойно лежала на постели, уже одетая по-дорожному. Дышала она очень ровно и как будто дремала. Марк только что покормил ее и сам пошел вниз обедать. После обеда доктор и он отправились наверх, чтобы взять Миру и перенести в карету.

На постели ее не оказалось. В комнате не было никого.

— Мира! — закричал Марк, бросаясь к дому и хватаясь за раму. Но окно было заперто. Если Миру похитили, то не через окно.

Прибежала госпожа Родерих, прибежал капитан Гаралан. По всему дому только и было слышно:

— Мира!.. Мира!..

Она не откликалась. Это было понятно, она не могла откликнуться, этого от нее никто и не ждал. Но куда же она скрылась из комнаты? Как она могла незаметно встать с кровати, перейти через комнату матери и сойти вниз?

Я в это время укладывал в карету разные мелкие вещи. Услышав крик, я вбежал в дом.

Доктор и мой брат бегали взад и вперед и кричали как сумасшедшие.

— Что такое с Мирой? — спросил я Марка.

— Что вы кричите?

Доктор с трудом ответил мне:

— Мира… пропала!..

Госпоже Родерих сделалось дурно, пришлось уложить ее в постель. Капитан Гаралан подбежал ко мне с искаженным лицом и дикими глазами и закричал:

— Это опять он!

Я принялся размышлять. Мнение капитана Гаралана казалось мне не особенно основательным. Что Вильгельм Шториц мог пробраться в дом, это было вполне допустимо. Он мог воспользоваться некоторой суматохой, поднявшейся перед отъездом, и проскользнуть через дверь благодаря своей невидимости. Но тогда, стало быть, он или его лакей все время наблюдали за домом и подстерегали удобный момент?

Пробраться в дом, допустим, он мог, но как он мог устроить похищение Миры? Я все время не отходил от тех дверей галереи, возле которых стояла карета. Я бы непременно должен был увидеть Миру. Шториц — невидимка, я не мог его видеть. Но как же Мира?

Я сошел в галерею и позвал лакея. Ворота из сада на бульвар Текели заперли за замок, я вынул ключ и спрятал в карман. Осмотрели весь дом, все подвалы, все погреба, башню, террасу. Обыскали сад.

Никого не нашли.

Я вернулся к Марку. Бедняжка плакал навзрыд горькими слезами.

Я находил, что нужно сейчас же дать знать начальнику полиции.

— Пойдемте со мной, — предложил я капитану Гаралану, — я сейчас иду в ратушу.

Карета все еще стояла у подъезда. Мы сели в нее и помчались на площадь Курца.

Штепарк сидел у себя в кабинете. Я изложил ему дело. Хоть он и привык ничему не удивляться, но наше известие его поразило.

— Мадемуазель Родерих пропала! — вскричал он.

— Да, и при каких странных обстоятельствах, — отвечал я. — Сама ли она убежала, похитил ли ее кто-нибудь, но только ее нет. Это факт.

— Тут опять не обошлось без Шторица, пробормотал Штепарк.

Значит, начальник полиции полагал то же самое, что и капитан Гаралан. Подумав немного, он прибавил:

— По всей вероятности, это и есть та самая «штука», которую он похвалялся сделать, когда беседовал со своим лакеем. Вы помните?

Господин Штепарк был прав. Шториц действительно как бы сам предупредил нас о своем намерении, а мы, безумцы, отнеслись к этому легко и не приняли никаких мер, чтобы защититься.

— Не отправиться ли мне к вам в дом, господа? — сказал Штепарк. — Не пойти ли нам сейчас же?

— Пойдемте, пойдемте, — сказал я.

— Я к вашим услугам. Только вот распоряжусь.

Штепарк позвал чиновника и велел ему отправить к дому Родерихов наряд полицейских и оставить его там на всю ночь. После того он долго о чем-то говорил вполголоса со своим помощником. Наконец мы все трое сели в карету и поехали. Осмотрели весь дом, и опять безуспешно. Но тут Штепарк сделал одно интересное наблюдение, когда вошел в спальню Миры.

— Господин Видаль, — сказал он, — не чувствуете ли вы здесь того странного запаха, который мы с вами однажды уже слышали?

Действительно, в комнате чем-то слегка попахивало. Я вспомнил и воскликнул:

— Пахнет той самой жидкостью, которая была налита в пузырьке, разбившемся в лаборатории у Шторица.

— Совершенно верно, господин Видаль, и это обстоятельство наводит на разные предположения. Если это та самая жидкость, от которой человек становится невидимым, то Шториц мог влить ее в рот мадемуазель Родерих. Мира сделалась тоже невидимкой, и он ее похитил незаметно для вас.

Мы были поражены. Да, вероятно, это именно так и произошло. Когда мы обыскивали лабораторию, Шториц был, вероятно, там и нарочно разбил пузырек с жидкостью, чтобы она не попала в наши руки. Запах от нее был тогда совершенно такой же, какой чувствовался теперь в комнате Миры.

Вильгельм Шториц, воспользовавшись суматохой перед отъездом, проник в дом и похитил Миру Родерих.

Что это была за новость для нас! Я ухаживал за Марком, доктор Родерих — за женой.

С каким нетерпением дожидались мы наступления дня!

А на что нам был день? Вильгельма Шторица все равно и днем нельзя было видеть. Он умел окружать себя непроницаемым мраком.

Штепарк пробыл с нами до рассвета и ушел к себе в управление. На прощание он мне сказал:

— Видаль, не теряйте бодрости. Или я сильно ошибаюсь, или ваши горести подходят к концу.

Это было странно слышать при существующих обстоятельствах, так что я ничего не ответил Штепарку и только посмотрел на него довольно тупо. Я был так измучен и физически и морально, что даже слышал плохо и еще хуже соображал. Из меня в тот момент ничего нельзя было вытянуть.

В восемь часов мы получили извещение от губернатора, что все меры для розыска Миры Родерих приняты. Все мы на это только улыбнулись с самым горьким недоверием. Что мог поделать тут губернатор?

На следующий день с утра весть о пропаже Миры разнеслась по всему городу и вызвала неописуемое волнение.

В девять часов пришел поручик Армгард и предоставил себя в полное распоряжение своего товарища. Но, Боже мой, для чего? Зачем?

Однако капитан Гаралан посмотрел на это иначе. Он не счел предложение поручика Армгарда излишним и с благодарностью его принял. Надев саблю, он сказал товарищу:

— Идем.

Оба офицера направились к дверям. У меня вдруг явилось непреодолимое желание пойти с ними. Я предложил это и Марку. Должно быть, он меня не понял, потому что ничего не ответил.

Когда я вышел, офицеры уже шли по набережной. Редкие прохожие с ужасом поглядывали на наш дом. Не из него ли вышла вся буря, разразившаяся над городом?

Когда я догнал Армгарда и Гаралана, капитан поглядел на меня довольно бессознательно, почти не узнавая.

— Вы с нами, господин Видаль? — спросил меня Армгард.

— Да. А куда вы идете?

Поручик пожал плечами. Он не знал. Должно быть, куда глаза глядят. Навстречу случаю. Но разве случай не самый надежный проводник?

Пройдя несколько шагов, капитан Гаралан спросил отрывисто:

— Который час?

— Четверть десятого, — ответил его товарищ, вынув из кармана часы.

Мы опять пошли.

Шли неуверенно и молчали. Перейдя Мадьярскую площадь и выйдя на улицу Милоша, мы обошли вокруг всей Михайловской площади под ее сводами. Временами капитан Гаралан останавливался как вкопанный и опять спрашивал, который час. «Двадцать пять минут десятого, половина десятого, без четверти десять», — последовательно отвечал ему товарищ. Получив ответ, капитан снова шел дальше.

Повернув налево, мы прошли мимо собора. Подумав немного, капитан Гаралан направился по улице Бигар.

Аристократический квартал Рача казался точно вымершим. Редко попадались торопливые прохожие. Почти во всех особняках окна были закрыты, точно в дни общего траура.

С конца улицы перед нами открылся весь бульвар Текели. Он был совершенно пустынен. После пожара дома Шторица публика стала его избегать.

Куда теперь направится капитан Гаралан? Вверх ли, по направлению к замку, или вниз, к набережной Батьяни, к Дунаю?

Он остановился опять как бы в нерешительности. С его губ слетел обычный вопрос:

— Который час, Армгард?

— Без десяти десять, — отвечал поручик.

— Пора, — сказал капитан и быстро пошел по бульвару.

Мы дошли до решетки дома Шторица, но Гаралан даже не остановился, а обогнул дом и зашел сзади к забору сада. Забор был высотой около двух с половиной метров.

— Помогите! — сказал капитан, указывая на верх забора.

Я сразу понял все. Я понял цель несчастного брата Миры.

Десять часов — ведь это сам Шториц назначил. Мы с Штепарком подслушали тогда его разговор с лакеем.

Я сам сообщил об этом капитану Гаралану, и он запомнил. Да, в этот именно час злодей собирался открыть тайник у себя во дворе и достать из него свое опасное снадобье. Дастся ли нам застигнуть его за работой? Вероятность была очень небольшая. Но все-таки представлялся удобный случай, которого ни под каким видом не следовало упускать.

Помогая друг другу, мы перелезли через забор и соскочили с него в глухую темную аллею с часто насаженными деревьями. Тут никакой Шториц не мог нас увидеть.

— Стойте тут, — сказал капитан, а сам пошел вдоль забора к дому и скрылся у нас из виду.

С минуту мы постояли на месте, но любопытство взяло верх, и мы пошли тоже. За деревьями нас совсем не было видно. Мы шли, пригибаясь к земле под ветвями, стараясь ступать совершенно без всякого шума.

Так мы приблизились к дому. Нас от него отделяла открытая лужайка, шириной метров двадцать. Мы легли на землю и жадно вглядывались, затаив дыхание.

От дома оставались только одни закопченные стены. Крутом на земле валялись камни, кирпичи, обуглившиеся балки, покоробившееся железо, груды пепла, изломанная мебель. Мы смотрели на весь этот разгром и думали: как жаль, что вместе с домом не сгорел и сам немец со своей проклятой тайной!

Мы с поручиком окинули взглядом всю площадку и вздрогнули. В тридцати шагах от нас, тоже прячась за деревьями, стоял капитан Гаралан, устремив глаза на ближайший угол дома. Он стоял в напряженной позе человека, готовящегося сделать прыжок, и сильно напоминал льва или тигра, подстерегающего добычу.

Мы стали глядеть в ту сторону, куда глядел он, и скоро поняли, на что он смотрит. Происходило странное явление. Обломки шевелились, хотя никого около них не было. Кто-то невидимый осторожно, тихо, чтобы не обратить внимания, передвигал их, переносил, перекладывал, и все это делалось обдуманно и методично.

Мы смотрели вытаращенными от страха глазами. Нас ослепила догадка. Тут были Вильгельм Шториц и его лакей. Работали невидимки, но работа была видна.

Вдруг послышался бешеный крик. Со своего места мы увидели, как капитан Гаралан одним прыжком бросился к обломкам и натолкнулся на какое-то невидимое препятствие. Мы видели, что он то двигается вперед, то отступает, наклоняется, выпрямляется, вообще делает такие движения, как будто борется врукопашную с невидимым врагом.

— Ко мне! — крикнул капитан Гаралан. — Я его держу!

Я и поручик Армгард бросились к нему.

— Я держу этого негодяя, я его схватил! — повторял капитан Гаралан. — Ко мне, Видаль! Ко мне, Армгард!

Вдруг я почувствовал толчок от невидимой руки и почувствовал у себя на лице чье-то горячее дыхание.

Да, это рукопашная схватка. Схватка с невидимым врагом! Кто бы он ни был, Шториц или кто другой, но мы его не выпустим и заставим сказать, куда он девал Миру.

Выходило опять совсем так, как я говорил Штепарку. Шториц мог делаться невидимкой, но материальность его при этом сохранялась. Он не делался призраком. Он тут, мы его схватили, держим, и, конечно, удержим, несмотря ни на что.

Я держу его за одну руку, Армгард за другую.

— Мира? Где Мира? — лихорадочно задавал вопросы пленнику капитан Гаралан.

Ответа нет. Негодяй вырывается, борется. Он оказывается очень сильным. Если он вырвется, то сейчас же убежит, скроется, и мы никогда больше его не увидим.

— Скажешь ли ты, где Мира? — повторяет капитан Гаралан вне себя от ярости.

Наконец раздается ответ:

— Никогда!.. Никогда!..

Голос запыхавшийся, но узнать его все-таки можно. Это голос Вильгельма Шторица.

Борьба может затянуться. Нас трое против одного. Как ни силен наш противник, все-таки он долго сопротивляться не может. Вдруг поручик Армгард получил сильный толчок и упал в траву. В ту же минуту я почувствовал, что меня кто-то схватил за ногу и опрокинул. Я невольно выпустил руку, которую держал. Капитан Гаралан получил удар прямо в лицо. Он пошатнулся, взмахнул руками…

— Вырвался!.. Вырвался! — закричал он.

Поручик лежал на траве почти без сознания. Я бросился на помощь Гаралану. Напрасно. Мы ловили пустое место. Шториц убежал.

Но вот из-за деревьев на площадку вышли люди. Много людей. Другие перелезают со стороны решетки; третьи перелезают через забор; четвертые выходят из развалин сгоревшего дома. Их много, их сотни. Они подходят стеной, держась локоть к локтю. Подходят тремя рядами. Первый ряд одет в местную полицейскую форму. Второй и третий в форму граничар. В один миг они образуют кольцо, которое постепенно сжимается.

Тут мне становится понятен оптимизм Штепарка. Узнав о планах Шторица от самого Шторица, он принял надлежащие меры, и сделал это с изумительным мастерством. Когда мы входили в сад, мы не видели ни одного человека из собранных им сотен — до того ловко он сумел всех их спрятать.

Круг, в центре которого мы стоим, все сжимается и сжимается. Нет, Шториц, шалишь, теперь ты не уйдешь, попался.

Негодяй это понимает. Возле нас раздается крик бешенства. Поручик Армгард пришел в себя и попытался подняться. Вдруг у него быстро вынимают саблю из ножен. Ею размахивает невидимая рука. Рука Шторица. Он не помнит себя от злости. Спастись он не может, зато по крайней мере может убить капитана Гаралана.

Тот также обнажает саблю. Начинается дуэль обыкновенного человека с невидимкой. Сабли скрестились…

Все это произошло так быстро, что никто из нас не успел вмешаться.

Вильгельм Шториц, очевидно, умеет пользоваться саблей. Капитан Гаралан нападает на него, сам даже не прикрываясь. Он слегка задет в плечо, но его сабля проникает далеко вперед. Слышен крик боли… Трава на лужайке приминается.

Она примялась не ветром. На нее упало тело Шторица, пронзенное саблей, насквозь прошедшей через грудь и спину. Льется кровь, и невидимое тело, по мере того, как из него уходит жизнь, принимает видимую форму и обрисовывается вполне ясно среди предсмертных конвульсий.

Капитан Гаралан бросается к Шторицу и кричит:

— Мира где! Говори, где Мира?

Но перед ним лежит только труп с искаженным лицом, с широко раскрытыми глазами, в которых еще не погасла угроза. Теперь всем ясно, что это труп Вильгельма Шторица.