Онлайн чтение книги Тайна Золотой Долины
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПЛОХО, КОГДА НЕ ЗНАЕШЬ БОТАНИКИ… ДУБЛЕНАЯ КОЖА ДЕЙСТВУЕТ. ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О РАБОЧЕМ КЛАССЕ. НЕВИДИМЫЙ ПОЯВИЛСЯ. РАСКАЯНИЕ

Забота о еде отнимала теперь у нас все время. Мы уже не мыли золото, а только слонялись по лесу, чтобы изловить дичь, искали грибы и старые ягоды, но, кроме подснежников, в лесу ничего еще не было.

– Ты не помнишь, Дубленая Кожа, – спросил я, – подснежники относятся к съедобным или несъедобным растениям?

Но Димка знал ботанику не лучше меня. Этот предмет почему-то нам не нравился. Учительница ботаники на первом же уроке принялась рассказывать про какой-то вороний глаз, бородавчатый бересклет и еще про копытень, которых мы никогда не видывали.

Одна девочка подняла руку:

– Елена Николаевна, а этого копытеня есть можно?

– Смотри, не вздумай! – сказал на весь класс Димка. – Сразу в овечку превратишься.

Он намекнул на Иванушку из сказки, который напился из бараньего копытца и стал барашком. Все этот намек поняли и засмеялись. Одна учительница, видно, ничего не поняла. Она рассердилась и удалила Димку из класса, а заодно и меня, потому что я очень громко хохотал.

– Раз такое дело, – решил Димка, – не будем учить ботанику.

Так мы и сделали, дураки. А теперь как бы нам пригодилось знание ботаники! Очень бы пригодилось. Понадеялись вот на профессора Жвачкина, а он подвел.

Чем бы кончилась наша экспедиция, не знаю… Выручил Димка Кожедубов. Недаром я назначил его своим заместителем.

Димка предложил организовать рыбную ловлю в большом масштабе, чтобы насолить и навялить рыбы на весь сезон.

Большое Ухо опять отправился с Муркой в лес, а мы стали срезать на берегу в зарослях прямые ивовые прутья. Дубленая Кожа срубил несколько толстых черемуховых веток, согнул их кольцами и начал оплетать эти кольца прутьями ивы. У него получился конусообразный рыболовный снаряд – морда[33]Ужасно неприличное слово! Но не назовешь же эту морду «лицом», как бы ни хотелось этого Павлу Матвеевичу. – В. М. . Весь секрет тут состоял в том, что рыба в этот снаряд войти может, а выйти – нет.

Я помог Димке сплести еще две морды, и мы поставили их на колья в реку.

– А теперь попробуем изготовить еще кое-что!

Димка достал из багажа рыбацкие принадлежности, смастерил несколько поводков с крючками и привязал их к обыкновенной сухой палке метра в полтора длиной. К одному концу палки прикрепил длинный и прочный шнур, а бечевку покороче привязал к другому концу. Получилась забавная снасть, какой я еще не встречал.

Но самое интересное началось, когда Дубленая Кожа опустил свою палку в воду: она поплыла против течения! Поплыла и стала забирать все дальше и дальше к середине реки.

Я ждал, когда шнур дрогнет, чтобы не пропустить момент подсечки.

– Ты смотри не на шнур, а на палку, – объяснил мне Димка.

И я стал смотреть на палку.

Вдруг она подпрыгнула одним концом и заплясала.

– Одна есть!

– Тащи! – закричал я. – Чего же не тащишь?

Но Димка не захотел вытаскивать снасть из-за одной рыбы. Он подождал, когда клюнет еще, и только потом стал выбирать шнур.

На крючках оказались четыре рыбы: один голавль и три хариуса.

– Уже почти уха, – обрадовался я.

– Подожди, то ли еще будет! – пообещал Димка.

И верно, за короткое время он натаскал с полведра хорошей рыбы.

Я живо разжег костер, поставил котелок, и мы стали чистить рыбу для ухи. И вдруг к нам подбежал радостный Левка, таща в руках здоровенную живую птицу.

– Кого ты поймал, Левка?

– Не я поймал – моя универсальная собака отличилась!

Это был глухарь. Оказывается, Мурка подкралась к нему, схватила за шею и притащила хозяину.

– Сейчас я эту глухую тетерю освежую, а из шкуры сделаю чучело.

– Зачем нам чучело, если у нас есть Федор Большое Ухо? – рассмеялся Димка. – Вот ты – настоящее чучело. Разве глухаря обдирают? Его надо ощипать, а потом опалить…

– Что ты мне говоришь! – шумел Левка. – Я сам читал наставление насчет свежевания туш. Там сказано черным по белому: все надо обдирать, ни в коем случае не палить.

Димка все-таки сделал по-своему. Сначала он обварил глухаря кипятком, потом вырвал пух и, взяв птицу за шею и ноги, стал поворачивать над костром, чтобы опалить мелкий пушок.

– А потрошить буду я, – не отставал Левка.

– Попробуй!

Левка взял глухаря, отрубил ему голову и стал совать палец в горло.

– Сейчас вытащу сычуг, – рассуждал Большое Ухо, как будто собираясь показывать фокус…

– Эх ты, сычуг! – выхватил птицу Дубленая Кожа. – Сычуг бывает только у жвачных животных…

Он ловко выпотрошил глухаря, внутренности отдал собаке. Чистую, вымытую в реке тушку немного посолил и повесил на веревочке к потолку хижины.

Вот что значит уметь все делать! Мы с Левкой привыкли есть, что поднесет нам мама на тарелке, а Димка, оказывается, всегда помогал матери на кухне и научился готовить не хуже любого повара.

Хороший все-таки Димка, и не Федору Большому Уху бы надо быть интендантом! Димка и уху-то приготовил такую, какой я в жизни не едал. Сначала отварил в воде мелкую рыбу, потом все это процедил, и получился жирный бульон. В кипящий бульон бросил рыбу покрупнее: образовалась двойная уха, очень вкусная и питательная. Так что мы даже без хлеба очень хорошо наелись.

После обеда пошли посмотреть, не попалось ли что в морды. Одна была пустая, зато в двух других билось столько рыбы, что я боялся, как бы наши снаряды не разлетелись вдребезги.

Мы с Димкой возились с богатым уловом, а Левка тоже не зевал. Он взял у нас маленького голавлика, насадил его на жерлицу и забросил в речку. Скоро на приманку клюнула рыба, да такая большая, что Левка испугался, как бы не утащила его в воду.

– Помогите! – крикнул Большое Ухо.

Мы кинулись на помощь и выволокли на берег здоровенную щуку. Левка, как коршун, бросился к ней.

Теперь надо было весь улов завялить или засолить. Изобретательный Димка быстро нашел выход. Он сделал щель в крыше хижины и развесил несколько связок выпотрошенной и подсоленной рыбы. Потом разложил посреди избушки костер из сырых дров, захлопнул наглухо дверь:

– Завтра будем есть собственные изделия холодного копчения.

Остальную, более мелкую рыбу Димка тоже подсолил и развесил на лесках снаружи хижины.

– Это будет вяленая рыба. Чем плохо?

– Где ты научился?

– Чему?

– Ну вот рыбу вялить, и глухаря потрошить, и разные снаряды делать?

Оказалось, Димкин отец – рабочий, столяр и умеет делать все…

Сын рабочего тоже не ударил в грязь лицом.

Недаром у нас так много говорят про рабочий класс! Рабочий класс все умеет, всего добьется. И даже на необитаемом острове не растеряется.

Как-то у меня еще до войны был такой разговор с папой.

– Ты кто? – спросил я его.

– Служащий.

– А почему не рабочий?

– Меня сами рабочие выдвинули. Пришлось служить…

– А кому ты служишь?

– Рабочему классу.

– Ну, если так, то еще ничего. Смотри только, служи как следует!

Служил папа хорошо, его даже орденом наградили, а все не то: служащий, а не рабочий!

Теперь я понял, почему Димка каждую вещь на глазок проверяет: старается подражать во всем отцу-столяру[34]Вы спросите: при чем тут рабочий класс? Уж если рассказываешь о том, как рыбу вялили и коптили, так и рассказывай, не морочь голову Но ведь и Гоголь так делал. В «Мертвых душах» он писал, как Чичиков разъезжает по разным помещикам, а потом вдруг начал расписывать тройку и про Чичикова забыл. Я спросил Павла Матвеевича, почему Гоголь так пишет? А он объяснил, что Гоголь сделал лирическое отступление. У меня насчет рабочего класса, может, тоже лирическое отступление получилось. – В. М. .

И все-таки Левка не доверил Димке щуку.

– Я из нее балык сделаю, – сказал Большое Ухо. – Такой балычок, что пальчики оближете.

Он сам выпотрошил свою добычу, вымыл и поволок на опушку, решив сделать коптильный завод. Найдя небольшой обрыв и выкопав в нем нишу глубиной в метр или полтора, как советовал Ф. Куницын – автор книги о ловле и хранении рыбы, Большое Ухо проделал вверху отверстие. Получилась печка с трубой. Левка для пробы развел огонь, присыпал его сырыми сосновыми ветками, а вход в печку забил хвоей и землей. Из трубы сразу повалил густой дым, и Левка крикнул:

– Пошла работа! Приходите через час щучий балык есть.

Мы с Димкой ушли снова вытряхивать рыбу из морд, а Левка остался на коптильном заводе с Муркой, которая не отходила от него теперь ни на шаг.

Рыбы в морды набилось невероятное множество, и Димка высказал предположение, что начался ход. Пожалуй, он был прав, потому что я тоже читал, будто рыба ранней весной становится совсем дурной и начинает метать икру.

– Жаль, здесь не водится кета, – сказал Дубленая Кожа. – Можно бы насолить вагон красной икры. Потому что икра для нас, золотоискателей, – продукт!

Неожиданно прибежал Левка, и мы уже по его встревоженному лицу поняли: что-то произошло.

– Ребята! – зашептал он, хотя вокруг нас никого не было. – Тут кто-то ходит…

Оказывается, Левка сидел около своего коптильного завода и думал, нельзя ли вместо щуки поймать такого же большого осетра. Вдруг Мурка заворчала и уставилась на березовые кусты. Левка тоже стал смотреть на них, но ничего не увидел. Мурка опять начала ворчать, и тогда Левка заметил, как из березняка поднялась чья-то голова и опять исчезла. Он взял кусты под наблюдение и окончательно убедился, что в них скрывается человек.

– Мне что-то жутко стало, – сказал Левка. – Наверно, это тот старичок, который сам прячется, а от него никуда не спрячешься. Вот, думаю, как пальнет сейчас из кустов… Я и убежал за вами, посоветоваться. Ловить его или…

– …или сделать вид, что пошел за дровами, – ухмыльнулся Димка.

Левка уже давно не выпучивал глаз, а тут опять начал выпучивать.

– Ладно, – говорю, – Левка, подожди шуметь. Посмотрим, что за тип прячется там у тебя в кустах.

– Только знаешь что, Молокоед, – предложил Левка, – зайдем не с этой стороны, а из лесу. Тогда он не увидит нас, а мы его будем видеть.

Мы сделали большой круг и вышли к коптильному заводу из чащи леса, И что, вы думаете, мы обнаружили? Около Левкиной печки копошился маленький сгорбленный человек и все время озирался вокруг. Он почему-то копался в кучке земли, которую выбросил из ниши Левка, рассматривал ее, подносил горстями к глазам, потом бросал и опять начинал копаться. Под Димкиной ногой хрустнул сучок, маленький человечек так и вздрогнул весь: выпрямился и впился глазами в нашу сторону. Мы заметили, что все лицо его было покрыто седым грязным волосом, а на шею свисают длинные лохмы вроде гривы.

– Поп! – прошептал Димка.

«Нет, не поп, – подумал я. – Попы не надевают коротких пиджаков со светлыми пуговицами и не носят штанов».

А странный человек, словно почуяв, что за ним наблюдают, вдруг вскинул на плечо небольшой мешок и побежал, спотыкаясь, к тем кустам, из которых следил за Левкой.

– Ты оставайся здесь, Большое Ухо, – скомандовал я, – а мы с Дубленой Кожей пойдем за ним.

Где бежит эта обезьяна, мы хорошо видели по движению верхушек молодых березок. Маленький человек выскочил совсем недалеко от нас из березняка и, оглянувшись по сторонам, пошел вдоль леса вверх по течению реки. Мы шли по пригорку и старались не выпускать его из виду. И вдруг старичка не стало. Там, где он скрылся, не было ни кустов, ни оврагов, ни ямы, а он исчез.

– Вот так штука! – воскликнул Димка. – В Золотой Долине, оказывается, есть лешие.

С нашего пригорка мы обнаружить больше ничего не могли, а выйти на открытое место боялись, так как не хотели выдавать свое присутствие человеку, который сам прячется, а всех видит. Я начертил план и отметил, где исчез человек.

Мы обломали для заметки несколько веток на приземистой елке, из-под которой наблюдали за старичком, и решили прийти на следующий день, вооружившись на всякий случай топором.

По пути к хижине повернули к высохшему потоку. Мне хотелось посмотреть следы. Уж не старичок ли оставил отпечатки на глине?

Но нет, его следы были значительно меньше, и ходил он не в галошах, а в сапогах с подковами. Одно только совпадало: старик шел к коптильному заводу тоже под деревьями, почти след в след с Белотеловым.

Левка нас уже ждал. В трубу на проволоке была опущена щука, и она уже коптилась. Теперь Левке не терпелось показать продукцию коптильного завода.

– Внимание, господа! – закричал он нам навстречу. – Приготовьте ножи, вилки и тарелки. Сейчас начнется дегустация[35]Дегустация – это когда пробуют что-нибудь новое. При дегустации надо только пробовать, но не объедаться и не опиваться, иначе ничего не определишь. – В. М. балыка коптильных заводов Льва Гомзина.

Из трубы коптильного завода все еще валил дым. Закрываясь от него рукавом, Левка подошел к трубе, потянул вверх проволочку, и в тот же миг что-то тяжелое шлепнулось в печь, а из трубы вылетел целый столб искр. Левка растерянно держал на проволоке здоровенную щучью голову – все, что осталось от балыка. Сам балык обрушился в огонь.

Левка быстро начал выбрасывать из топки угли, надеясь хоть что-нибудь спасти. Но вместе с углями из печки полетели ошметки разварившегося щучьего мяса, прилипшего к дровам и углям и вымазанного в золе до такой степени, что дегустацию лучше всего было отложить.

– Господа! – ехидно провозгласил Димка. – Оближите пальчики и расходитесь по домам. Дегустация окончилась!

Мне даже жалко стало Левку. Он для чего-то копался в углях, шмыгал носом, пыхтел, вытирал рукавом глаза, слезившиеся от едкого дыма, и наконец произнес:

– А правда, была большая щука? Как я ее под жабры взял, она подо мной и заплясала, как жеребец. Чего смеетесь? Ей-богу, как жеребец! На конном дворе в «Главмыле» был такой же норовистый.

– Пошли, наездник, ужинать, – сказал Димка. – Я думаю, Молокоед, у нас найдется сегодня, чем покормить хозяина коптильных заводов.

Ужин получился и в самом деле шикарный. На первое была уха из хариусов, на второе – глухарь, на третье – довольно сладкий кофе. Не было, правда, хлеба, но едят же без хлеба алеуты, китайцы и многие другие народы! Да и вообще, если послушать врачей, хлеб есть вредно.

Наевшись, мы растянулись на еловых ветках и невольно подумали о том, что сейчас делается у нас дома.

– Теперь уже и искать перестали, – проговорил Димка. – Об одном, наверно, плачут, что трупов наших не нашли.

Я представил себе маму, – как она лежит на кровати, уткнув лицо в подушку, и как вздрагивают от рыданий ее плечи, – и впервые понял, в какое горе ее поверг. Ведь для нее-то я уже мертвый! Меня охватило раскаяние. Вся затея с походом в Золотую Долину показалась глупой и преступной.

– Свиньи мы, вот что! – произнес я. – Сбежали, а матери теперь страдают.

– Ну и пусть, – не унывал Левка. – Теперь все страдают. Вон у Мироновых, когда Митю на фронте убили, так его мама знаешь как страдала? Водой отливали.

– Ну что ты врешь! – возмутился Димка. – Начнешь рассказывать о печальном, а у тебя все на смешное переходит.

– А что тут смешного? – удивился Левка. – Водой отливали, а ему смешно. Посмотрел бы я, как ты смеялся, если б на тебя два ведра холодной воды вылили.

– Эх, Федя! – возмутился Димка. – Я сам видел, как им похоронную принесли. Варвара Митрофановна, когда прочитала письмо, долго в окно смотрела, потом повернулась и говорит своему Ваньке: «Ну вот, Ваня, остались мы с тобой теперь одни-одинешеньки». И сколько я у них сидел, она все Ваньку по голове гладила: вот и гладит, и гладит, а сама смотрит куда-то далеко-далеко, даже страшно мне стало.

– А после этого, – сказал я, – она пианино продала, буфет, шубу с собольим воротником – все хорошее, что у нее было, то и продала. А деньги в райком партии отнесла и просила купить на них танк и назвать его «Дмитрий Миронов». «Хочу, – оказала, – чтобы мой Митя и мертвый с врагом сражался».

– Да, правда, – подтвердил Димка. – Моей маме Миронова сама в очереди говорила: «Вот если бы мой Ванька был побольше, я бы его на фронт отвезла и сама бы в танк посадила и сказала: „Гони, Ваня! Дави их, чтобы ни один из этих гадов живой от нас не ушел“. Вот она как сказала, а ты говоришь – водой отливали.

– Может, и так, – согласился Левка. – Я разве спорю…

Но лучше бы уж он спорил! Его слова все-таки отвлекали меня от тяжелых мыслей о доме. А теперь мне было совсем не по себе.

Хотелось поскорее успокоить маму, дать ей как-то знать, что я вовсе не утонул, а жив и думаю о ней.

Мой взгляд нечаянно упал на клетку с голубем, и я сказал:

– Пожалуй, пора выпустить голубя.

– Но мы же еще ничего не нашли, – возразил Димка.

– Как ты не поймешь, Дубленая Кожа, такой простой вещи, – удивился я, – надо же дать знать Мишке Фриденсону, что мы живы и что Никита Сычев должен ждать моего сигнала.

Димка как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Понял, должно быть, зачем я выпускаю голубя раньше времени. Как и я, видно, был не прочь дать знак о себе родителям.

Я написал Мишке письмо, через несколько минут голубь сделал прощальный круг над Золотой Долиной и помчался к своему хозяину.