Онлайн чтение книги Тайна Золотой Долины
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. «ТЫ ОБО МНЕ ЕЩЕ УСЛЫШИШЬ…» ПРОВОДЫ У ЗАСТАВЫ. «МАРШ АРГОНАВТОВ». МУДРОСТЬ СНЕЖНОЙ ТРОПЫ. ВПЕРЕД, НА СЕВЕР!

И вот наступило, наконец, знаменитое утро нашего похода. Писатели, вроде Фенимора Купера и Майна Рида, на моем месте обязательно начали бы расписывать, какое было солнышко, да какие облака, да откуда дул ветер, и как серебрилась морозная пыль, но все это – зря! Мы с Димкой всегда пропускаем такие описания, потому что, кроме беллетристики, в них ничего нет.

Но если б даже я и захотел пуститься в описания, все равно ничего не вышло бы: солнышко в это утро не показывалось, ветер не дул, никакая пыль не серебрилась, было очень пасмурно, а вместо снега на мостовой лежала мокрая грязь.

Все у нас уже было готово к экспедиции, и мне оставалось только забрать из шифоньера свое белье и одежду, увязать их в наволочку. Потом я снял со стены портрет Джека Лондона и вынул его из рамки. На белой полоске под портретом моей рукой было написано:

Я вложил дорогой для меня портрет в книгу Эверест-Казбекова «Ориентирование на незнакомой местности», спрятал туда же 15 рублей, которые взял из стола у мамы, и мог теперь ехать хоть на край света.

Чтобы мама обо мне не беспокоилась и не подумала чего-нибудь плохого, я оставил ей на столе записку:

«Дорогая мама! Не хочу причинять тебе больше огорчений, поэтому уезжаю. Куда – не спрашивай. Позже напишу свой адрес, а пока – это тайна, которую не могу выдать даже тебе.

Не думай обо мне ничего плохого. Все, что я сейчас делаю, очень хорошо и даже благородно. Ты обо мне еще услышишь!

Я у тебя взял в столе деньги, но скоро верну столько же и даже больше.

Любящий тебя сын Вася».

Мы погрузили все снаряжение на Колесницу, увязали тросом [18]Не знаю, каким тросом пользовался Мейлмут Кид в рассказе «На сороковой миле». Я взял трос, на котором мама сушила белье. Он удобен еще тем, что из него можно сделать лассо. – В. М. и поехали. Чтобы нас не увидели знакомые, сразу свернули на тихую Почтовую улицу. Никто из знакомых не встретился, и мы благополучно выбрались к городской заставе. Вдруг из проезда, который вел к нашей бывшей школе, выкатилась большая толпа ребятишек. Они все подпрыгивали, как индейцы, размахивали руками, а увидев нас, побежали навстречу и закричали:

– Едут! Поехали!

– Кто разболтал? – сердито обратился я к своим бледнолицым братьям и остановил Золотую Колесницу Счастья.

Дубленая Кожа и Большое Ухо клялись, что никому о нашей экспедиции не говорили. Левка, вращая глазами, собрался в знак своей невиновности тут же съесть горсть земли, но я только махнул рукой.

– Не надо, Левка, еще живот заболит, – и мрачная улыбка появилась на моем обветренном лице.

Все ребята оказались из нашего шестого класса и из пятого «В», где учился Левка. Они окружили нас, стали жать руки и желать счастливого пути. Некоторые столпились у Золотой Колесницы и начали залезать под полог, чтобы осмотреть и ощупать каждую вещь из нашего снаряжения.

– Сыч, ты разболтал? – спросил я Никитку Сычева.

– Они и сами догадывались, что вы что-то затеваете… Я только сказал… когда вы поедете.

– Ты только сказал!..

С презрением я отвернулся от Никитки. Но тут подошли Тимка Горшков и Мишка Фриденсон. Оказывается, все ребята из шестого «А» и пятого «В» сговорились встать на Тропу и идти следом за нами, как только мы найдем золото.

– Ты понимаешь, Васька, – бубнил Горшок, держа меня за рукав, – понимаешь, мы все хотим помогать Красной Армии и покупать для нее танки и самолеты. А матери мешают! Но мы все-таки уйдем, как только вы наткнетесь на золото. Попомни меня, Васька, – уйдем, и все!

А Мишка Фриденсон подал мне ящик с кожаной ручкой:

– На, держи! Тут знаешь что? Голубь.

– Еще чего? Зачем он нам?

– Ты сначала послушай, Молокоед! – затараторил Мишка. – Это же – почтовый голубь. Я его четыре месяца тренировал специально для Красной Армии. Сначала до Шайтанки возил, потом до Кадыка, а потом до Огорчеевки – и отовсюду он домой прилетал. Замечательный голубь! Хотел я его генералу Рокоссовскому послать на Волоколамское направление, ну да ладно, – бери. Как золото найдешь, пиши записку, посылай с голубем. В тот же день мы ее получим и притопаем всем классом, куда укажешь.

Оказывается, Мишка здорово башковитый! И как не додумался до этого Джек Лондон со своими золотоискателями? Возили бы с собой ящики с голубями и посылали с ними заявки на золотоносные участки в Доусон. И не надо бы тогда гнать что есть духу через Великую Снежную Пустыню и бросать около каждой хижины подохших собак.

– Спасибо, Мишка! – сказал я, и на моих суровых, никогда не плакавших глазах блеснули скупые мужские слезы. – Ты – настоящий друг!.. Поверь, не пройдет и одной луны, как голубь принесет тебе хорошие вести.

Хотел я отметить наш отъезд митингом и выступлением перед ребятами с пламенной речью, но вовремя вспомнил, что ни у Джека Лондона, ни у Брет-Гарта о митингах ничего не говорится.

Я только снял шапку, помахал ею и закричал:

– До свидания, ребята! Нам пора идти по Тропе, а вы пока гуляйте. Немного еще потерпите. Все будет хорошо, если будете держать язык за зубами. Пусть это будет наша тайна.

Все принялись кричать, махать шапками, и я подумал, что так, наверно, не провожали в путь ни одного золотоискателя в Доусоне.

– Вперед, аргонавты! – скомандовал я, и Дубленая Кожа, плюнув на ладони, взялся за ручки Золотой Колесницы Счастья. Его грубо высеченное лицо с нависшим лбом, массивным подбородком и немигающими светло-голубыми глазами говорило о том, что этот человек знает только один закон – Закон Силы [19]Это слова не мои, а Джека Лондона. Оговариваюсь, потому что за чужие слова некоторых писателей приглашают в нарсуд. Лучше оговориться. А то доказывай потом, что ты не писатель. – В. М. . Все невольно любовались тем, как легко и свободно Дубленая Кожа толкал тележку.

– Вперед, аргонавты, – опять крикнул я.

– Вперед, миронавты! [20]Аргонавты – это люди, которые отправлялись в дальний путь из Древней Греции за каким-то золотым руном. А что такое «миронавты» – этого не знает даже Левка Гомзин. Ему – лишь бы в рифму. – В. М. – закричал Левка, явно подражая во всем любимому командиру.

– Вперед, к золотым берегам! – складно добавил Димка, и я сразу понял, что он добавил эти слова неспроста: у нас получалась песня. Мне стало очень весело, и я запел:

Димка подхватил и сразу сочинил конец куплета:

Не успели мы пропеть эти слова, как у меня уже был готов бодрый припев:

Оттого, что ради рифмы я вместо «в земле» сказал «в земли», нам стало весело, и мы, все трое, громко заорали:

– Во мгле, – пропел Левка, —

Тут Димка подмигнул и закончил припев по-своему:

Мы мотнули Димке головами в знак согласия с его поправкой, еще раз гаркнули припев:

Под песенку было очень легко и весело идти, и мы, не переставая, орали, чтобы шагать в такт, громко топали ногами и разбрызгивали вокруг себя жидкую грязь.

Перед нами бежала лохматая собака по прозвищу Мурка. Она очень напоминала тех отчаянных дворняг, которые с обрывком веревки на шее, вырвавшись от собачников, носятся по улицам. Но Левка утверждал, что Мурка – одна из самых универсальных острогорских собак.

Скоро шоссе кончилось, и грязная, развороченная грузовиками дорога пошла по широкой лесной просеке. Мы вытащили Золотую Колесницу Счастья из глубокой колеи и поехали стороной под самыми соснами. Там еще лежал снег, и наша Мурка, обрадовавшись раздолью, носилась, как стрела, по лесу, валялась в снегу и, высунув красный язык, снова летела к нам, ища глазами нашего одобрения.

– Вот увидишь, Молокоед, – важно говорил Димка, – из этого пса выйдет толк. Поверь мне, я-то уж знаю собак…

– Да откуда ты их знаешь? – возмутился Левка. Он еще не понял, что мы уже золотоискатели, а Димка говорит на том языке, на каком разговаривают все парни от Калифорнии до Аляски.

– Знаю собак… – продолжал ворчать Левка, – Ты Горшкову Пальму и то боишься. Она тебе навстречу хвостом виляет, приветствует, а ты бежишь от нее сломя голову… Пальма удивится, уши навострит и думает, что ты вор, вот и начинает лаять. Пальма знает, хороший человек от собаки не побежит.

– Так что, я, по-твоему, плохой, да? – Димка шагнул к Левке, пригнув длинную шею. Только не шипит, а то совсем, как гусак…

– Я не говорю: «по-моему, плохой»… Это Пальма так думает…

– А ты как думаешь?

– А я думаю, ты просто трус!

– Я – трус?

– Ты – трус!

– И ты так думаешь?

– Думаю.

– А хочешь дам?

– Не дашь!

– А вот и дам!

– А вот и не дашь… Как натравлю сейчас на тебя Мурку, узнаешь у меня универсальную собаку. Мурка, возьми его! Куси! Куси!

Собака в самом деле принялась рычать на Димку, а он испугался и сразу начал от нее пятиться.

– Что, слабо стало? – хохотал Левка.

– Ничего не слабо! Просто марать руки о тебя неохота.

– То-то… Чистоплюй…

Я уж подумал, что Димка сейчас спросит: «Кто? Я – чистоплюй?», и опять, начнется у них сказка про белого бычка, но тут дорога повернула, справа от нас открылась на пригорке хорошая полянка, и я скомандовал:

– Разговорчики! Сворачивай направо! Привал!

– Давайте вот к тому пню! – обрадовался Левка. – На нем и посидеть можно и поесть.

Мы с Димкой смерили Левку презрительным взглядом, но вступать с ним в разговор сочли недостойным мужчин. Что разговаривать с глупым чечако! Ему и не снилось никогда, что золотоискатели не сидят на пнях. Они должны нарубить еловых веток, бросить их в снег, а потом располагаться, как кому заблагорассудится. На еловых ветках, а не на пнях!

Вот почему мы, поставили Золотую Колесницу Счастья под большую елку и нарубили веток. Левка сразу схватил охапку и потащил ее в сторону, где было посуше. Но мы спокойно, не говоря ни слова, перенесли ветки обратно и положили их на сохранившийся островочек снега.

Я развел костер и поставил на огонь сковороду. Когда она достаточно раскалилась, я бросил на нее сало и нарезал тонкими ломтиками оленину[21]Это к слову, потому что так писал Джек Лондон. Сала у нас, конечно, не было, а был маргарин. А оленина была просто конина. – В. М. . Потом взял кусочек мяса и кинул его Мурке: все настоящие золотоискатели, прежде чем съесть самим, думали о том, как накормить собак.

– Может, мы и кофе вскипятим? – спросил Левка. – Я сбегаю за водой.

Ну, что с ним делать, с этим Федей! Когда он поймет обычаи Снежной Тропы? Я кивнул Димке, и он сразу все понял: набрал полный котелок снегу и поставил на костер. Димка все-таки кое-чему научился у Джека Лондона: он знал, что золотоискатели еще с конца прошлого века набирают в котелок снег, а не презренную воду, которой пробавляются изнеженные чечако вроде Левки Гомзина.

Мы с аппетитом съели оленину, изжаренную в сале, затем я попросил Димку найти несколько кусочков льда. Он содрал их со ствола елки и бросил в кипящий кофе, чтобы осела гуща. Так всегда делал Ситка Чарли, а он, по словам Джека Лондона, владел в совершенстве мудростью Снежной Тропы.

– Давно не пивал кофе с леденцами, – начал хихикать по поводу льда Левка, но мы смотрели на него суровыми глазами, в которых мрачно горел отблеск костра, и Большое Ухо уткнулся в свою кружку.

– А теперь давайте сушить мокасины! – предложил я и начал разуваться. Левка опять захихикал и, вскинув ноги выше головы, пытался стянуть скользкие ботинки.

– Вот так мокасины! – пыхтел он. – Димка, ну, помоги же мне снять мокасины!

Растянувшись на еловых ветках, Левка, корчился и извивался от хохота. А нам с Димкой ничего не оставалось, как только презрительно пожимать плечами.

У костра мы впервые поняли мудрость Снежной Тропы. Обувь, носки, брюки до самых колен – все было мокрое и грязное. Кожа на ногах покраснела, сморщилась, и они стали совсем как гусиные лапы.

Только мы окружили жаркий костер – от нас поднялся такой густой пар, что мы потеряли в нем друг друга. И все же, просушившись, согревшись и почувствовав на ногах теплые носки и мокасины, мы преисполнились решимости достичь Золотой Долины.

– Вперед, на Север! – скомандовал я, и трое смелых и отважных зашагали дальше, оглашая лес «Маршем аргонавтов».

Так теперь мы называли песенку, которую сочинили на пути из города.