Онлайн чтение книги Почти идеальные люди The Almost Nearly Perfect People: Behind the Myth of the Scandinavian Utopia
3 Джини

Мы возвращаемся на вечеринку в летнем доме моего приятеля. Наверное, самое удивительное в этой тусовке – разнообразие ее участников, куда более широкое, чем это принято у меня на родине. Я успел пообщаться не только с гинекологом, винным критиком, членом парламента, несколькими театральными деятелями (хозяин дома – певец) и несколькими учителями (без учителей не обходится никогда ), но и с ремесленниками, поварами, одним грузчиком и многими представителями бюджетного сектора, в том числе медсестрой, социальным работником и музейным администратором.

Здесь присутствует звезда датского телевидения, ведущая вечернего шоу: в данный момент она общается с кровельщиком. За моей спиной член парламента увлеченно обсуждает шансы Дании в каких-то гандбольных турнирах с человеком, который выращивает по соседству клубнику.

Похоже, датчане обладают редким умением запросто общаться друг с другом вне зависимости от возраста, социальной принадлежности или взглядов. Равенство дается им без труда. Однажды на дне рождения нашего знакомого его бабушка в возрасте за восемьдесят провела весь вечер, весело болтая с самым известным местным рэпером.

Этому сильно способствует то, что Дания в основном состоит из представителей среднего класса, или, как вас будут уверять датчане, является бесклассовым обществом. Создание такого общества равных возможностей (как материальных, так и гендерных) во многом определяло социально-экономическое развитие страны на протяжении последнего столетия. Есть одна стихотворная цитата, которую, как и строки Хольста про «То, что потеряно…», знает каждый датчанин. Она принадлежит Н.Ф.С. Грундтвигу: Og da har I rigdom vi drevet det vidt, nar fa har for meget og foerre for lidt (И мы решительным шагом пойдем к равенству, когда избыток есть лишь у немногих и где почти никто не бедствует).

Звучит как утопия, однако в общем и целом датчанам это удалось. По словам историка Тони Холла из книги «Скандинавия: враждуя с троллями», в основе народных университетов Хардтвига лежала задача «по мере возможности учить людей тому, что, вне зависимости от своего социального положения и рода занятий, они принадлежат к одной нации. В этом смысле у них общая мать, общая судьба и общая цель». В результате, как пишет журнал New Statesman , «уровень жизни 90 процентов населения [Дании] примерно одинаков». Это поразительное экономическое равенство лежит в основе успехов и жизненного счастья не только датчан, но и жителей Скандинавского региона в целом. Чтобы понять, почему это так, мы сделаем краткий экскурс в Северную Италию конца XIX века.

Итальянский ученый Коррадо Джини родился в 1884 году в семье богатых землевладельцев из Тревизо. Он был исключительно способным ученым и в 26 лет уже возглавлял кафедру статистики Университета Кальяри. Еще в начале своей карьеры сухой, властный и трудолюбивый Джини познакомился с Муссолини и после прихода дуче к власти стал руководителем Центрального Статистического Института. К концу жизни он получил всеобщее признание как величайший итальянский статистик, открывший новые направления в демографии, социологии и экономике.

Именно благодаря Джини мы имеем то, что многие считают главным научным подтверждением причины скандинавской исключительности, а также подсказку для ответа на извечный вопрос – как стать счастливым?

Это коэффициент Джини – статистический метод анализа распределения благосостояния страны, который был впервые представлен в 1921 году. Коэффициент Джини показывает, какую часть годового дохода населения следует перераспределить, чтобы достичь равного благосостояния всех членов общества. В наши дни он остается наиболее лаконичным способом одной цифрой показать неравенство внутри группы людей (мне говорили, что на самом деле это не совсем коэффициент, но я предлагаю оставить этот вопрос взъерошенным гражданам в очках и со следами мела на манжетах).

Коэффициент Джини каждой страны определяется степенью отклонения фактического распределения доходов ее населения от абсолютно равного (то есть когда все одинаково богаты/бедны). Последнее графически изображается диагональю под углом в 45 градусов. Отклонения от этой нулевой оси создают диаграмму так называемой кривой Лоренца, которая обозначает распределение доходов или благосостояния в виде изящной параболы бедности и богатства.

Пространство между кривой и диагональю описывается коэффициентом отношения, который обычно выражается частным. Чем ближе кривая Лоренца страны к идеальной линии всеобщего равенства, тем ближе к нулю значение коэффициента Джини и больше равенства в стране. Чем больше кривая отклоняется от диагонали, тем значение коэффициента ближе к единице и тем больше расслоения по имущественному признаку в данном обществе.

Возможно, вы по уважительным причинам не сможете составить мне компанию в этом увлекательном, познавательном и веселом путешествии по Скандинавии. (А зря! Впереди много всякого интересного про секс, насилие, алкоголь и нацистов.) Если вы хотите почерпнуть из этой книги только одно сокровенное знание, то оно, пожалуй, будет заключаться в следующем. Согласно мнению множества светочей антропологической, политической, социологической и экономической мысли, в том числе лауреата Нобелевской премии в области экономики Джозефа Стиглитца и писателя Фрэнсиса Фукуямы, а также глубокоуважаемой Организации Объединенных Наций, коэффициент Джини указывает не только на равенство в сообществе, но и на то, насколько счастливы и здоровы его члены.

Самое обсуждаемое и политически значимое исследование на тему равенства на основе коэффициента Джини было опубликовано эпидемиологами Ричардом Уилкинсоном и Кэйт Пиккетт в 2009 году. В своем труде, озаглавленном «Ватерпас: почему равенство лучше для всех», они используют статистические данные (в том числе данные ООН и Всемирного Банка) для сравнения двадцати трех богатейших стран мира. С их помощью ученые берутся доказать, почему общества с большей степенью равенства своих членов лучше тех, где царит неравенство.

Каждый график, приведенный Уилкинсоном и Пиккетт, служит подтверждением их тезиса: имущественное расслоение напрямую связано со всеми социальными проблемами, от которых страдают страны Запада – от ожирения до преступности, наркомании, психических расстройств и депрессий. Проблема не в абсолютных значениях бедности и богатства, а в разнице между низкими и высокими доходами. Иными словами, хотя понятие бедности в Великобритании сильно отличается от камбоджийского, тот факт, что посудомоечная машина есть у большего количества британцев, отнюдь не гарантирует, что преступность у них ниже, а сами они чувствуют себя более здоровыми или счастливыми. Как писала в рецензии на эту книгу The New York Times :

«США – самая богатая страна в мире, которая тратит на здравоохранение больше любой другой. Однако в Греции, где доходы населения примерно в два раза ниже американских, младенческая смертность случается реже, а средняя продолжительность жизни выше».

Графики и таблицы Уилкинсона и Пиккетт демонстрируют, что в странах с самой высокой степенью материального расслоения (США, Великобритании и, что интересно, Португалии), то есть там, где доходы 20 процентов самых обеспеченных в девять раз выше доходов 20 процентов наименее обеспеченных, наблюдается высокая концентрация социальных проблем. В странах, где доходы распределены более равномерно, общество не так сильно поражено разными видами социального зла.

Самый радикальный вывод состоит в том, что неравенство влечет за собой одинаковый стресс и для бедных, и для богатых. Чем меньше равенства в обществе, тем меньше удовлетворения приносит человеку его благосостояние. Стресс неравенства не только порождает зависть и заставляет желать «Ауди А8» ближнего своего. Он ведет к депрессиям, алкогольной и наркотической зависимости, чувству обреченности и физическим страданиям, а также к преждевременному старению. Эти факторы затрагивают все население в целом.

Коротко говоря, благосостояние каждого человека, богатого или бедного, зависит от благосостояния окружающих. Богатым среди бедных приходится непросто. Они больше склонны к показному потреблению (неслучайно в странах с сильным материальным расслоением корпорации активнее тратятся на рекламу) и чаще опасаются, что их лишат нажитого непосильным трудом.

Аргументы в пользу равенства звучат убедительно, но у него есть и критики, с доводами которых мы вскоре познакомимся. Пока же я вижу одно яркое противоречие: если эта теория экономического равенства справедлива, то самой счастливой страной мира должна быть страна с максимальным уровнем экономического равенства. Однако это не так. Хотя рейтинг стран по коэффициенту Джини ежегодно изменяется, лидирующую позицию в нем обычно занимает Швеция или вполне сравнимая со скандинавским миром Япония.

Дания, которую считают самой счастливой на свете многие ученые, организации и Опра Уинфри, занимает пятое или шестое место – самое низкое из всех скандинавских стран. Можно считать коэффициент Джини лучшим индикатором равенства доходов, а равенство доходов – главным фактором социальной утопии. Почему же тогда именно датчан, с их самыми высокими налогами, самыми скромными материальными ресурсами, самым слабым здоровьем, самой постыдной историей, ужасной поп-музыкой и самой слабой экономикой в скандинавском сообществе, регулярно называют самыми счастливыми людьми на планете? Почему не шведов, у которых и равенства побольше, и успехи намного очевиднее?

Я запутался и позвонил Ричарду Уилкинсону.

Профессор Уилкинсон вздохнул и сказал: «Что ж, возможно, мой ответ вас огорчит. Я не думаю, что стоит так сильно доверять этим международным показателям счастья. Например, для американца сказать, что он несчастлив, означает признать себя неудачником, а японец может едва ли не гордиться этим. Есть целый ряд системных проблем с субъективными показателями, связанными с неравенством, – например, с тем, как люди понимают слово «счастье» или как они видят себя. Я не хочу сказать, что эти опросы бессмысленны, но я бы не стал всерьез опираться на их результаты. А вот наши показатели объективны – смертность, ожирение и так далее».

Он прав, у исследований счастья есть очевидные недостатки. Счастье – субъективное понятие, оцифровать его непросто, к тому же, как верно заметил Уилкинсон, у разных людей разные представления о счастье. Понятие счастья у скандинавских народов может отличаться от представлений о нем боливийца или тутси.

Мне стало казаться, что все эти опросы ходят по кругу. Датчане отдают себе отчет, что мир считает их самыми счастливыми, и вполне возможно, это знание подсказывает им ответы на вопросы анкет. Но это так, мысли вслух.

Уилкинсон и другие эксперты в этой области, такие как эпидемиолог из Университетского Колледжа Лондона Майкл Мармот (один из ведущих в мире исследователей неравенства в сфере здравоохранения), считают, что значительно более точное представление о благополучии человека можно получить на основе анализа его здоровья. Это эффективнее, чем задавать вопросы, чувствует ли он себя счастливым, удовлетворенным и довольным.

К сожалению, показатели датчан в области здоровья выглядят удручающе. Согласно недавнему отчету Всемирного фонда исследования рака, они на первом месте по онкологическим заболеваниям (326 случаев на 100 000 человек по сравнению с 260 в Великобритании, которая находится на двенадцатом месте). Средняя продолжительность жизни датчан ниже, чем в остальных скандинавских странах, а количество потребляемого алкоголя на душу населения выше, причем по этому показателю они обошли даже знаменитых любителей поддать – финнов.

«Да, датская медицинская статистика выглядит плохо, и это многих озадачивает, – усмехнулся профессор Уилкинсон. – Считается, что это из-за курения. Но между этими соцопросами и фактическим здоровьем населения – огромная пропасть. Зачем заниматься примитивными расспросами про счастье, если у нас есть объективные показатели благополучия?»

Я не смог полностью убедить себя в том, что коэффициент Джини – альфа и омега. Меня не покидала мысль, что в обществе, достигшем высокого уровня материального равенства, счастье людей, возможно, определяется какими-то еще более важными факторами.

И я начал думать, что это за факторы.