Онлайн чтение книги Медвежатник The Burglar
Глава 9

Когда Харбин вошел в парикмахерскую, один из мастеров вскочил со своего парикмахерского кресла и призывно махнул рукой. Харбин уселся в кресло с проволочной спинкой. Он откинулся назад, прикрыл глаза и увидел особняк в ночи и машину, припаркованную на широкой чистой улице к северу от особняка, полицейский автомобиль и аквамариновые глаза юного копа.

Теперь он должен обдумать все, прямо с этого места. Он принялся обдумывать, очень медленно, внимательно оглядывая каждый предмет, словно перед тем, как купить его. Он должен был проверить свои собственные действия в их соответствии с действиями юного копа, все, что они делали одновременно, и то, что делалось в той голове, которая смотрела на мир аквамариновыми глазами.

Итак, молодой полисмен решил вернуться и еще раз осмотреть припаркованный автомобиль. Может, аквамариновые глаза увидели сигнал фонарика, скользнувший по газону за минуту до того, как появился Харбин. Может, было еще что-то. Но, так или иначе, юный коп решил, что старый коп ему только помеха, и потому надо вернуться одному.

И тогда этот блондин, которого в той ситуации уже никак нельзя было считать полицейским, вернулся один и оставил полицейскую машину в незаметном месте. Он следил за припаркованным «шевроле». Он видел, как они вышли из дома с добычей. И он последовал за ними, не включая фар.

Да, не включая фар, этот молодой блондин проследовал за «шевроле» до самой Берлоги. Он видел, как они вошли в Берлогу со своей добычей. В этом можно быть уверенным. И еще в одном можно быть уверенным: коп вернулся в полицейский участок и не доложил о том, что случилось той ночью.

Итак, аквамариновые глаза видели богатый особняк, символ большого достатка, они решили, что оттуда взяли серьезную добычу, и они спокойно ждали, когда появятся сообщения об этом. Когда пришло сообщение, когда дежурный сержант занес его в свою книгу и стало фактом, что награбленное оценивается в сотню тысяч долларов в изумрудах, блондин обратил свои глаза, свое тело и свой разум на эту сотню тысяч долларов.

Теперь Харбину все было совершенно ясно, и он мог воссоздать скрытую часть развернувшейся вокруг него истории. Он видел мужчину, который напряженно обдумывает, как поточнее сыграть свою пьесу. Это человек особого сорта. Человек, который был верен лишь самому себе и своим желаниям. А желал он заполучить изумруды. Этот человек понял, что изумруды остались в обшарпанном домишке в Кенсингтоне и единственный способ вытащить их оттуда и прибрать к рукам — использовать еще одно лицо. Женщину по имени Делла.

Этот человек вошел в контакт с Деллой. Они, должно быть, по очереди следили за Берлогой, за теми, кто выходит из нее, и возвращается обратно, и снова выходит. Должно быть, они решили осуществить встречное движение. Делла увидела, как он входит в ресторан, и это было как раз то, что надо, как раз та обстановка, которая была им нужна. Если бы вариант не сработал, они бы попробовали что-нибудь еще. Но вариант сработал. Вариант сработал просто прекрасно. Вариант прекрасно работал до сих пор, но теперь все было кончено.

Парикмахер смочил ему волосы, потом подстриг. После этого вымыл шампунем и помассировал голову. Затем вернулся к лицу, нанес на него розовый крем и принялся работать толстыми пальцами. Он закончил массаж процедурой с кварцевой лампой.

Сложенное полотенце скрыло свет от глаз Харбина. Под этим полотенцем он мог видеть Берлогу, он мог видеть их лица — трех человек из его организации, в которой должно быть четыре. Он страшно торопился вернуться в Берлогу.

Парикмахер снял с его лица полотенце и нажал кнопку, после чего электропривод поднял кресло в сидячее положение. Харбин слез с кресла и увидел Деллу, стоящую у двери.

Они покинули парикмахерскую и пошли обратно к машине. Покинули пределы Ланкастера и выехали на дорогу, ведущую к холму. Делла включила радио и послушала немного легкой оперной музыки. Не глядя на Харбина, она болтала с ним, а один раз даже обернулась и позволила своим пальцам коснуться волос на его затылке. Она слегка дернула его за волосы.

Он повернул голову и подумал, возможно ли вызвать ее на откровенность. Он думал о ее поцелуях. За всю жизнь его целовало немало женщин, и он испытал на себе достаточно разнообразных поцелуев, чтобы оценить меру их подлинности. Ее поцелуи были подлинными. Если бы они не были подлинными, он сразу почувствовал бы это. Очевидно, что Делла испытывала к нему серьезное влечение, и оно выходило за пределы обычного страстного желания. Это было нечто, что нельзя было сбросить, словно надетую на время маску.

Итак, женщина за рулем испытывала к Харбину подлинное чувство, которое превращало все это дело в потрясающий парадокс. Делла тянулась к нему — и готова была предать его.

Но и Харбин, даже зная теперь о ее целях, зная, что она познакомилась с ним, чтобы добыть изумруды, чувствовал магнетическую тягу к этой женщине. Он знал, что желает Деллу больше, чем когда-либо что-либо хотел.

Это была серьезная проблема. Проблема, которую он должен каким-то образом решать. Потому что Делла и ее приятель нацелились на изумруды, нацелились на Берлогу. А Берлога — это организация. Берлога — это Доомер, Бэйлок, Глэдден.

И вдруг, именно в этот миг, его пронзила дрожь, словно лезвие ножа отрезало все остальное. То была любовь к Глэдден.

Он не знал того, что его глаза потускнели и взгляд потяжелел от чувства вины. Чувство вины било молотом. Каждый сосуд в его теле стал подобен туго натянутой проволоке. Глэдден нуждалась в нем, а он оставил Глэдден. Он был здесь, он находился почти что на стороне тех, кто представлял угрозу для Глэдден. Четыре дня он провел с ними вдали от Глэдден. Глэдден нуждается в нем, и, если он не будет с нею, это может быть началом ее конца.

Женщина, которая сидит рядом с ним... От нее надо срочно избавиться.

Он посмотрел на холмы и на лес по ту сторону холмов. Эти мрачные холмы шли влево и вправо от шоссе, и он сказал:

— Давай опробуем новый сценарий.

Она посмотрела на него:

— Где?

— Сверни на какую-нибудь лесную дорогу.

Она медленно кивнула:

— Хорошо, мы найдем тихое местечко. Вокруг будет множество деревьев. Словно занавес.

Они съехали на одну из грунтовых дорог, проследовали по ней вдоль холма, поднялись наверх, объехали холм и съехали с другой его стороны, углубляясь в лес, где дорога превращалась в сеть тонких тропинок.

Харбин огляделся по сторонам и увидел густую высокую траву и немного фиолетового мерцания в ее зелени.

Он почувствовал, что машина замедлила ход, и сказал:

— Нет, продолжай ехать.

— Здесь чудесно.

— Поезжай дальше.

— Обними меня.

— Подожди, — сказал он.

— Я не могу.

— Пожалуйста, подожди.

Вокруг них стояли густые деревья, которые у своих вершин, казалось, становились еще гуще. Здесь было очень темно, потому что плотная зелень скрывала солнце.

Он знал, что теперь она не скажет ничего, пока он чего-нибудь не скажет, и сохранял молчание. А они углублялись в лес все дальше и дальше. Еще час, еще один час. Машина шла очень медленно, потому что они ехали по земле, покрытой кочками.

Он чувствовал напряженную тишину леса, и он чувствовал близость Деллы. И на мгновение, которое заставило его задохнуться, он чувствовал, что уходит от того, что он собирался исполнить в этом лесу.

Это мгновение осталось позади.

Он сказал:

— Отлично. Прямо здесь.

Она остановила машину. Выключила радио.

— Выключи фары, — сказал он.

Она погасила фары. Он открыл дверь со своей стороны и вышел из машины. Лунный свет пробивался сквозь листву деревьев.

Делла тоже вышла из машины, огибая ее, чтобы подойти к нему. Ее тело двигалось ему навстречу в лунном свете. И когда она подошла, он взял ее за руки, отвел от машины, от дорожки. Он слышал звук ее дыхания, когда вел Деллу в гущу деревьев.

Он вел Деллу на звук плещущей воды. Неожиданно они ее увидели — среди камней, которые сверкали, словно кристаллы в темноте. Он опустился на землю, ощутил гладкую поверхность речного берега, ощутил, как Делла подходит к нему. Он ощутил приближение ее губ.

И отвернул от них лицо.

— Нет, — сказал он. Он сказал это нежно, почти заботливо, и тем не менее он знал, что у произнесенного слова была сила копья, входящего в нее.

Он ждал. Ему хотелось посмотреть на нее, ему хотелось видеть произведенное впечатление. Но это было лишь началом того, что он собрался с ней сделать.

А мысленно он говорил с Глэдден. Он сказал ей, что собирается исполнить то, что должен исполнить.

Делла несколько секунд хранила молчание и ждала. Наконец она сказала:

— Что тебя беспокоит?

— Ничего.

— Не похоже, чтобы ты был со мной.

— Нет.

— Ты плывешь по течению, — сказала она. — Я вижу, как ты плывешь по течению.

Она встала, повернувшись к нему спиной, но он знал, что происходит с ее лицом. Он мог почти что видеть, что происходит у нее внутри. Видеть волнение, пронзительный шок, агонию, которую она хотела скрыть от его глаз. Она пыталась повернуться, но не могла, потому что в конце концов это бы прорвалось и вышло наружу, взрываясь и шипя. Тело не слушалось Деллы, оно не желало показать ему ее лицо, и она сказала:

— Черт бы тебя побрал, ты — грязный сукин сын.

Он взглянул на нее только на мгновение, затем перевел глаза на ручей.

— Почему? — взорвалась она. — Почему? Почему?

Он пожал плечами.

— Ты скажешь мне почему, — всхлипнула она, ее голос звучал надтреснуто. — Лучше тебе сказать мне почему.

Именно так он все и планировал, и это сработало. Есть люди, которые имеют что-то против других людей и совершают убийства. Но результат убийства, раньше или позже, всегда бывает плохим. Нет ничего более тупого и нелепого, чем убийство, и есть нечто значительно более эффективное, нежели убийство. Это — самое ужасное из всего, что он мог ей сделать. Это — самое ужасное из всего, что любой мужчина может причинить любой женщине. Он отвергал ее, не объясняя своего отказа, наблюдая за ее барахтаньем и дрожью, за кипением ее рассудка, пытающегося постигнуть причины, тогда как причины эти превосходили ее понимание.

Он встал.

— Полагаю, это все.

— Ты не можешь так поступить, — сказала она. — Как ты можешь? Как ты мог сделать это? Это не по-людски. Так поступил бы дьявол. В конце концов, объясни причину, дай мне знать почему...

— Почему? — Он сделал руками легкий жест. — Пойди и спроси у деревьев. Они знают об этом столько же, сколько и я.

— Я в это не верю.

— Сожалею.

— Ты не сожалеешь. Если бы ты сожалел, ты бы сказал мне. Ты бы объяснил, что происходит у тебя в голове. Что у тебя за мысли? Что у тебя за чувства?

— Не знаю. — Он сказал это так, словно она спрашивала у него, который час. И потом добавил, уже отворачиваясь от нее: — Я не знаю об этом ничего, кроме того, что больше не хочу быть рядом с тобой ни минуты. Я хочу уйти.

И он пошел прочь. И пока он шел, круто поднимаясь и удаляясь от ручья, углубляясь в лес, он ничего не слышал позади — ничего, кроме звука воды, струящейся по камням.

И, увидев автомобиль, он пересек залитую лунным светом тропинку перед ним и направился вверх по холму, чтобы забраться достаточно высоко, увидеть главное шоссе и двинуться по направлению к нему.

Примерно часом позже, уже на шоссе, его подобрал грузовик и доставил прямо в Ланкастер. Он влез в такси и поехал на железнодорожную станцию, где купил билет до Филадельфии.