Онлайн чтение книги Сын города The City's Son
Глава 9

С неба сочится ночь. Дыхание люков превращается в пар. Город шевелится и рисует тьмой. Настало время Натриевых танцовщиц.

Я стою на прогалине между домами-башнями, на пешеходном асфальтовом островке, возле железнодорожного моста, вдали от дороги. Уличные фонари прокалывают асфальт в четырех точках – по одной на каждую сторону света. Пара подростков стоят на мосту, курят и старательно меня игнорируют, пока в воздухе лениво угасает тепло.

Медленно – сначала медленно – внутри фонарей занимается свет; первые шаги танцовщиц за стеклом едва отдаются свечением: всего несколько крошечных вспышек, когда они ударяют пятками. Изящная рука внутри одной из колб извивается и манит, искры слетают с пальцев.

Хрустнув суставами, я потягиваюсь и глубоко вдыхаю.

Теперь все четыре сестры, пробудившись, прижимаются к стеклу, посылая огненные поцелуи, кокетливо притворяясь запертыми в клетках, играя беспомощность. Мое сердце начинает колотиться.

Танец становится порывистей, огни ярко мерцают. Моя тень пускается в пляс, и я начинаю зажигать вместе с ней, двигая руками и ногами в такт свету, танцуя под визуальную музыку.

Мелькание вспышек гипнотизирует; я чувствую себя пьяным, разгоряченным светом, но идеально держу равновесие.

Темза! Как же хорошо…

Девушки на мосту бросают сигареты, одна из них смеется, пока другая бормочет что-то про «обдолбанного бродягу».

Они уходят, не замечая, как гаснут одна за другой лампы.

Электра, первая, дерзка, как всегда: плавно скользит вниз по затененному фонарю, пока ее ноги не опаляют асфальт. Гладкая кожа идеально чиста. Флуоресцентная пыль в крови ослепляет. Стекловолоконные волосы развеваются в магнитном бризе, почувствовать который я могу лишь мечтать. Я оглядываюсь по сторонам; теперь свои колбы покинули все сестры: они окружают меня, покачиваясь в такт свету и беззвучно смеясь.

Электра начинает хлопать, остальные подхватывают ритм: высекая свет, ладонь ударяет о ладонь в сложном синкопировании вспыхивания и затухания. Как только сестры приноравливаются, Электра останавливается и приосанивается, протягивая мне руку в официальном приглашении.

Я беру ее, и мы начинаем танцевать.

Каждая вспышка света – новый образ галлюцинации: движение, стук крови в моей голове.

Вспышка. Вспышка. Вспышка.

Электра следит за моим пульсом тонкими пальчиками, владеет моим дыханием. Моя рука скользит по ее бедру.

Вспышка-вспышка-вспышка…

Она опаляет волоски на моей коже. Шея запрокидывается назад, девушка смеется, и зубы ее вспыхивают. Секунду спустя я чувствую их жар на мочке уха. Она танцует, она блестит, она живая; я танцую с ней, и я тоже живой.

В конце концов мне приходится остановиться, задыхаясь и смеясь, и она замедляется, охлаждаясь настолько, чтобы поцеловать меня в шею.

Жар ее губ находится в доле градуса от боли.

Добро пожаловать, Сын Улиц.

Остальные продолжают веселиться.

Одна перебирает спектритар, добавляя музыке оттенков цвета, пока две оставшиеся сестры смеются и танцуют, ловко пародируя старомодные стили.

Я сажусь, находя гравий приятно прохладным по сравнению с жаркой Электрой.

Она поворачивается и обходит вокруг меня, потом останавливается и открывает рот:

– Что такое?

Я читаю слова по сигналам – пульсирующему свету, исходящему от ее миндалин.

– А что такое? – переспрашиваю я, преувеличенно артикулируя, чтобы девушка смогла прочитать по губам.

– Ты напряжен.

– Почему ты так считаешь?

– Я могла бы утопить крысу в токсичных отходах – партнер для танца из нее получился бы лучше.

Мои щеки вспыхивают:

– Не думал, что было настолько плохо.

Она негодующе пожимает плечами:

– Ты был неуклюжим и медлительным, не попадал в ритм даже больше, чем обычно. Разумом ты находился где-то еще – по крайней мере, я на это надеюсь, потому что либо так, либо ты… – Она запинается, нащупывая слово, и, в конце концов, подбирает характеристику на своем родном языке: что-то вроде «ярко потухший в размышлениях».

– Слабоумный, – фыркнув, перевожу я. – Спасибо.

Электра садится рядом со мной. На мгновение замирает, и ее свет почти гаснет, тогда девушка обвивает меня рукой, поглаживая плечо обжигающими подушечками пальцев. Она тянет меня, чтобы я посмотрел ей в лицо.

– Можешь поговорить со мной, Филиус.

Я вздыхаю:

– Я сбежал от Гаттергласса.

Она уже начала было говорить какую-то банальность, но мои слова заставляют ее призадуматься.

– Расскажи, – сигналит она.

И я рассказываю, а она читает мои губы, не слыша ничего, кроме тишины. Едва шевелясь, Электра перестает светиться и становится почти невидимой; она качает головой, когда я заканчиваю.

– До меня доходили слухи, но я не думала, что за ними стоит что-то реальное. Но если Глас верит… – Ее слова затеняются удивлением. – Значит, она действительно возвращается?

– И Гаттергласс хочет расчистить ей дорогу. Хочет, чтобы я выступил против Выси, – я раздраженно смеюсь. – Бросила мне задачу, словно улыбающийся лисенок – кусочек объедков, найденный за мусорным баком.

Электра усмехается.

– Глас хочет собрать армию, – говорю я, – как в былые времена, до Ее ухода. Говорит, если мы будем дожидаться Королевы Улиц, станет слишком поздно.

Электра начинает отвечать, но отвлекается на блики света – не мягкие янтарные, как у нее, а яркобелые, словно вспышки магния.

Они исходят от ее лампы.

Лицо девушки искажает гримаса.

– Белый! – рычит она тусклым оранжевым.

Ее сестры тоже заметили и толпятся вокруг фонаря Электры. Стеклянный силуэт залез по столбу, пока мы разговаривали. Он излучает бледный белый свет, бросая на танцовщиц испуганные взгляды, обвивая самого себя руками, пытаясь протиснуться внутрь колбы.

Натриевые сестры вспыхивают ярко-желтым, демонстрируя свой цвет. Они плюются, как петарды, мигая на своем языке, слишком быстро, чтобы я смог разобрать. Мне удается поймать несколько фраз: грязные ругательства в адрес родителей и «вольтах его налево». Белый извивается и дрожит неровным светом. Вероятно, он не понимает и половины оскорблений, изливаемых на него.

Именно Электра, всегда самая смелая, бросает первый камень. Ее пальцы хватают его, сплетая магнитное поле, которое поднимает камень, заставляя кружиться в воздухе, быстрее и быстрее, а потом выстреливает прямо в стекло.

– Лек, нет!. – кричу я, но она не смотрит на меня – и не может услышать.

Остальные следуют ее примеру, камни свистят, как пули. На фонарном столбе остаются вмятины; стекло разбивается. Белый отчаянно крутится, пытаясь защитить свою нить накала. Я понимаю, что он не может не бесить их: чем быстрее он двигается, уворачиваясь от камней, тем ярче разгорается, тем насыщенней делается его цвет, тем злее становятся Натриевые танцовщицы…

…и тем быстрее летят камни.

Я изумляюсь: почему Белый это терпит? Почему не убегает? Быстрый взгляд на небо – ах, вот что: тяжелые грозовые облака разбухают над оранжевым свечением города.

Я принимаю решение.

Хватая копье, лавирую между сестрами и взбираюсь на столб, размахивая оружием, как флагштоком, пытаясь привлечь их внимание.

– Остановитесь! Собирается дождь – дождь, понимаете? Он здесь один. Это не нападение, он просто ищет укрытие.

Они не слушают меня, но магнитная траектория слегка сдвигается, и обстрел немного сбавляет обороты: им приходится вилять, обходя меня, чтобы найти свою цель. Свист, сопровождающий их полет, не может заглушить испуганного гудения Белого за моей спиной.

Меня обсыпают осколки стекла. Крошечные порезы тут же заживают.

В конце концов я чувствую, что жар позади меня затухает – Белый сползает вниз по задней части фонарного столба. Секунду он корчится на асфальте, корона белого света укорачивается, когда Натриевые танцовщицы надвигаются на него. Потом бедняга устремляется прочь, обнимая себя, взблескивая едва заметной вспышкой боли.

Ветер приносит легкую влажность. Мой желудок сжимается. Я знаю, что произойдет, если Белого застигнет ливень…

…и они тоже.

Пощечина Электры обжигает щеку. Она тоже взобралась на фонарный столб. Ее сестры стоят внизу, демонстративно уставившись в другом направлении.

– Ты что творишь?

– Собирается дождь! – кричу я на девушку, моя кожа горит. – Он просто искал приют.

– Он нарушил границы. У них есть, где приютиться.

– На десятке улиц в центре города, в пяти милях отсюда. Ему ни за что не успеть вовремя!

Электра смотрит на меня. Глаза ее светятся ровным ясным янтарем.

– Знаешь, – мигает она, – если я когда-либо преступлю границу земли Белых, побивание камнями будет меньшим, что меня ждет.

Лек смотрит вниз, на сестер:

– Они хотят, чтобы я прогнала тебя, но я рассветила им про Гласа и Высь. Они поняли, что ты расстроен. Они ничуть не в восторге, но ты можешь остаться, – до тех пор, пока снова не встанешь на нашем пути.

Мой желудок горит почти так же отчаянно, как и лицо. Как она посмела просить за меня? Я хочу накричать на нее, но капли дождя целуют мой лоб. Тревожная вспышка озаряет лицо Электры.

– Отдыхай. Выздоравливай, – поспешно мигает она, прижимая горячие пальцы к моей груди. – Поперемигиваемся, когда выйдет луна.

Она исчезает в нити накаливания своей лампы, и та загорается после секундной задержки. Раздается звон, и осколки стекла, выбитого камнями, начинают подниматься с земли, плывя в электромагнитном поле девушки. Сверкая, ловя ее свет. Стекло закрывает нить. Мгновение она горит жарче: ярким и невыносимо белым, почти тем же оттенком, что и презираемый ею Белый. Я отворачиваюсь.

Когда оглядываюсь назад, осколки лампового стекла срастаются вместе, а свет Электры снова становится янтарным.

Я мягко спрыгиваю на землю. Сестры Электры укрылись в своих собственных приютах. Меня пробирает дрожь, и я прячу руки в карманы.

«Ты можешь остаться», – сказала она. Как, твою ж реку, благородно с ее стороны!

Значит, я скрываюсь? Это читалось в тоне Электры – в оттенке ее слов. Может ли быть, чтобы я и правда скрывался? Бред какой – я не прячусь. Просто пришел сюда потанцевать, расслабиться, прочистить мозги и подготовиться к…

К чему? Я прячусь. Я боюсь. Осознание сгибает меня, будто каждый кровеносный сосуд моего тела внезапно наполняется гравием. Высь слишком, слишком силен для меня. Из всех призраков, с которыми я сражался: Балковых Пауков, мелких городских чудовищ, – никто не вызывал у меня таких ощущений.

На пустыре вспыхнуло слабое свечение – может быть, Белый.

Порывистый ветер треплет штанины моих джинсов. Я сажусь, скрестив ноги, между фонарными столбами. Дождь усиливается.

Белый боролся за жизнь. Извиваясь и дергаясь, пытался прошмыгнуть между каплями, чувствуя покалывание в магниевых костях, вытягивающихся к воде, словно спеша вступить с нею в реакцию и сгореть. Запредельная скорость сделала Белого искрящимся, его свет отражался от бетонных стен, оставляя призрачное послесвечение. Трава под ногами намокла, и, пока он бежал, пытаясь найти укрытие, его сотрясали всполохи боли.

Обнаружив кусок черного брезента, скомканный в углу надворной постройки, он набросил его на себя, но струйка воды, сбежавшая по складке, заставила Белого закричать. Он вскочил и снова побежал, свет струился сквозь предательские дырки в брезенте. Струйки водорода взвивались, где дождь пробивал накидку.

От внезапной перемены ветра лужа зарябила, плеснув водяным завитком Белому на ногу. Несчастный вспыхнул от боли, и металл в его лодыжке вступил в реакцию: нога исчезла во вспышке света и газа, а сам Белый неловко повалился на забор из колючей проволоки, забившись в агонии на мокром асфальте. Мир вокруг него был ярко освещен безопасным, сухим светом окон, вот только возможности попасть туда не было.

Бетонный зубец, зацепив край брезента, сдернул его с Белого, и тот остался лежать, неспособный даже ползти. Он вздрогнул, колено царапнуло бетоном. Занялась искра, и его залило пламя от вспыхнувшего водородного облака. На краткое мгновение жар облегчил его боль, а потом опалил.

В сознании Белого поддерживала только впивающаяся иголочками боль. Он думал о доме, недоумевая, как оказался настолько далеко от ярких газово-белых шаров на фонарных столбах у рынка на Карнаби-стрит. Его сородичи были сейчас там, и дождь безопасно отскакивал от их колб. Только один шар стоял темен и пуст – тот, в котором должен был бы сидеть он.

Что-то промелькнуло над ним: тонкая, темная тень, и Белый поднял глаза. От забора к нему по воздуху устремился моток колючей проволоки, закручиваясь и извиваясь, как змея, подрагивая по всей длине и погромыхивая колючками.

– Нет, – мигнул Белый. Даже в агонии его охватил страх. – Нет, убирайся. Я не твой. Я не придам тебе сил.

Но безглазое существо продолжало надвигаться, и в мерцающем свете своих слов Белый увидел усики, скользящие над землей, ощупывающие его лицо, обжигая капельками влаги, висевшими на них.

– Пожалуйста, – тусклой вспышкой прошептал Белый, – пожалуйста, только не я. Я могу много чего тебе рассказать – над твоим хозяином нависла угроза. Ребенок Улиц собирает армию против него, против Выси. Я видел его – спрятался и читал прямо по его губам…

Но существо продолжало любовно обматываться вокруг, все плотнее и плотнее. Металлические колючки жадно сжали голову Белого, ища лазейку внутрь, словно могли напрямую извлечь из него информацию, которой тот пытался торговаться.

По Белому начали расползаться трещины, и он ярко завопил, когда шипы пронзили стеклянный череп, впуская внутрь воду.