Онлайн чтение книги Инициация The Croning
1

Миновало раскаленное лето, за углом уже поджидала осень. Дни все еще были сухими и жаркими, но вечерами становилось ощутимо прохладно, а звезды по ночам сияли по-осеннему ярко. Порой Дон выходил во двор и смотрел на сияние и вспышки небесных россыпей, и сердце его наполнялось непонятной тревогой. Ему внушали беспокойство не столько сами холодные, бесстрастные звезды, сколько пустоты между ними. Постарел он, однако. Постарел, ослаб духом и телом. Парень с прибабахом, как говорит его любящая жена.

К утру тревога всегда проходила.

В последнюю неделю календарного лета он вытер пыль со своего ненаглядного «файрбёрда» 1968 года выпуска и отвез Мишель в город на праздничный ужин – заблаговременный подарок к годовщине их свадьбы. Дон заказал столик в «Староуэльсском трактире», традиционном уэльсском пабе-ресторане, располагавшемся, как ни парадоксально, в перестроенной испанской миссии в получасе езды от их дома в Уэдделл-Вэлли. В силу разных обстоятельств и упорного желания Мишель огибать любую таверну за километр, это был всего-навсего второй раз, когда ему удалось вытащить ее сюда.

Предложение было из разряда «теперь или никогда». Утром должны были приехать близнецы, устроившие себе импровизированный отпуск: Курт со своей новой женой, гонконгской принцессой, и Холли со своей девушкой, с которой они отправлялись каждое лето на поиски приключений. На следующей неделе Дон должен был читать лекции в рамках выставки по геоморфологии докембрийского периода в Редфилдском мемориальном музее естественной истории, а Мишель уезжала на антропологический конгресс в Турцию, новый пункт назначения ее ежегодного паломничества на Восток. Дон предпочел бы поехать вместе с женой; его пугала перспектива модерировать круглый стол, за которым восседали напыщенные ученые мужи, каждый с незарытым топором войны и камнем за пазухой, перед аудиторией, состоящей из целого, ну скажем, десятка человек, включая осветителей, звуковиков, официантов и музейных смотрителей.

К предстоящей суматохе Дон и Мишель относились спокойно. Их повседневная жизнь, протекавшая размеренно и плавно, иногда сменялась периодами абсолютной анархии. Мишель блистательно подвизалась на поприще сравнительной антропологии, обязанная своим успехом отчасти таланту с блеском писать яркие научные статьи, отчасти – сочетанию практической хватки и коварства, помогавшим получать внушительные гранты. Недоброжелатели ворчали, что она выйдет из игры исключительно ногами вперед, возможно в желудке анаконды, или пав под натиском какой-нибудь ужасной экзотической болезни вроде малярии. Дон, в свою очередь, состоял заслуженным профессором геофизики при Эвергринском колледже.

Поездка прошла довольно приятно, хотя педаль тормоза была туговата и Дон слегка не вписывался в повороты, – за исключением единственного в году разминочного тура по окрестностям, «файрбёрд» стоял на приколе в гараже уже добрый десяток лет. Жена предпочитала, чтобы он ездил на «вольво» или мини-вэне, особенно теперь, когда он носил очки с толстыми линзами и не мог похвастаться ни быстрыми рефлексами, ни памятью, хотя эти проблемы начались давно, как минимум, лет двадцать назад. Она заявляла, что разъезжать в суперкаре с восьмидесятилетним стариком за рулем противоречит ее принципам.

Поторопись, дорогая, а то гонки начнутся без нас , сказал он, подъехав к парадной двери дома. Она нахмурилась, бросив взгляд на его солнечные очки с диоптриями, автомобильные перчатки и клетчатый шарф, обернутый вокруг шеи, – он нацепил его специально, чтобы ее подразнить. В конце концов Дон заманил Мишель в машину, зажав в зубах розу и призывно похлопав по пассажирскому сиденью. Вот старый дурень , сказала она, хихикнув в ладошку.

Они въехали в Олимпию, когда закатное небо окрасилось оранжевым, и двинулись сначала по покрытым выбоинами проспектам исторических районов, потом по петляющему вокруг горных хребтов серпантину, затем пронеслись под величественными тенями стодвадцатилетних кленов. Дорога заканчивалась у береговой линии, изгибавшейся и убегавшей за город.

Мишель восторженно ахнула, когда на вершине холма, до которой оставалось еще несколько витков дороги, показалось здание трактира.

– Господи, я и забыла, до чего тут красиво.

В ее темных очках отражались закатные всполохи. На ней была подвязанная платком шляпа в стиле Вивьен Ли.

Он украдкой бросал на нее взгляды, восхищаясь изысканной формой, которую приняла с годами ее красота. Он почувствовал прилив вожделения, которое не проходило с момента их первого свидания, когда она впервые приподняла подол платья и обвила свои сильные ноги вокруг его талии, – он немедленно заблокировал направление, в котором начали развиваться его мысли, чтобы не слететь с дороги из-за своих амурных настроений.

В свои восемьдесят два с половиной Мишель пошла на уступки суете сует лишь в одном: она предпочитала скрывать от общества тот факт, что ее длинные темные волосы стали снежно-белыми. Шрамы, с другой стороны, никак не подрывали ее самооценку. У нее на лице и теле остались отметины после аварии, случившейся много лет назад во время экспедиции в самое сердце Сибири. Водитель джипа не справился с управлением на грязной дороге у подножия горы, откуда до ближайшего города было три сотни километров. Мишель едва не погибла во время сорокачасового пути в больницу, и даже после множества операций она не избавилась от шрама – белая полоса с неровными краями тянулась от ее левого виска, спускалась на грудь и закачивалась изгибом в районе бедренной кости. Когда это произошло, Дон консультировал горнодобывающую компанию в первозданной глуши полуострова Олимпик и узнал о несчастном случае и о том, что Мишель была на грани смерти, только спустя неделю. Еще один покрытый туманом эпизод из его прошлого – он смирился с тем, что никогда его целиком не восстановит. А может, лучше было и не помнить.

Чтобы развеять подступившую грусть, он улыбнулся Мишель и принялся рассказывать о месте, куда они направлялись. Пятнадцать лет они с Аргайлом Арденом, Робби Гоулдом, Тёрком Стэндишем и остальными ребятами приезжали сюда выпить и сыграть в дартс. Здание миссии было перевезено сюда из Сан-Франциско в 1911 году и установлено на его нынешнем месте над Олимпийской гаванью. Вскоре по распоряжению местного отца-основателя и эксцентрика Мюррея Блэншарда III в нем открыли римско-католический монастырь.

Во время Депрессии и в бурную эпоху 40-х здание много раз меняло хозяев, затем пустовало вплоть до 1975-го, когда Эрла Тиг купил его у города за сущие гроши. Этот валлиец при поддержке своей энергичной супруги и пяти доблестных отпрысков трансформировал исторический объект в подобие памятника, в нечто среднее между современным дорогим рестораном и старинным постоялым двором. Внутри – высокие своды и много воздуха. Над дубовой барной стойкой и россыпью маленьких обеденных столов и кабинок полумусяцем нависал балконный ярус. В комнате для игры в дартс, сразу за аркой в двух шагах от основной галереи, висели пробковые мишени, стояло несколько потертых билльярдных столов. Здесь ежедневно собирались компании морских волков, сыпавших солеными шутками, а также благородных головорезов с утонченными манерами, они дудлили пиво и заключали пари на исход разыгрывающейся партии или любого спортивного события, которое показывал допотопный черно-белый телевизор.

«Мельник, столик на двоих», – сказал Дон метрдотелю, слегка нетерпеливой девушке с поразительным румянцем на щеках. Он не видел ее раньше, персонал сменялся здесь довольно часто. Их препроводили к столику на северо-восточном балконе с эркером – с прекрасным видом на окрестности, очерченные полосой темнеющей воды. Огоньки барж и шлюпов покачивались на волнах, бросая отблески в сгущающихся сумерках на лесистые склоны, где зелень уже начинала уступать место золоту и багрянцу.

Они заказали бутылку вина. Официант зажег свечи в элегантных кованых подсвечниках. В зал вплыли еще несколько пар, оставляя за собой шлейф негромких разговоров и смеха. Хорошо одетые люди преклонного возраста: мужчины с дорогими часами, в шелковых галстуках, женщины в изысканных платьях, шляпках с перьями и жемчужных ожерельях; зубные протезы каждого сияли снежной белизной и вазелиновым блеском. На маленькой сцене внизу скрипач в клетчатом пиджаке и котелке настроил инструмент и заиграл кельтскую джигу. Мишель пригубила вино. Ее глаза скользили по баннерам, геральдическим щитам и мозаичному изображению Девы Марии, отбрасывающему разноцветные блики на соседние столы.

Дон обожал жену; излучаемая ею радость согрела его сильнее, чем половина бутылки «Мерло». В такие моменты, как сейчас, когда морщинки и складочки на лице Мишель разглаживались, он снова видел в ней свою юную невесту с невинным личиком, с которой они наслаждались медовым месяцем в очаровательном курортном местечке на Мауи. Его пугала мысль о том, что Труман в Овальном кабинете вершил судьбы страны прямо в то время, пока они прожигали свои скудные сбережения, наслаждаясь солнцем, серфингом и сексом.

Они воздали должное ужину и вину. На десерт был подан шестислойный шоколадный торт, и величественный, респектабельный старший официант на серебряном блюде преподнес Мишель перламутровую коробочку с платиновой цепочкой внутри. Подарок в обстановке полной секретности был заказан Доном в «Мэллой Джуэлерс» за несколько месяцев до торжественного события. Мишель поднесла цепочку поближе к свече. Ее щеки раскраснелись, губы задрожали, а из глаз брызнули слезы. Она уронила свою аккуратно причесанную голову на руки.

– Вижу, что за все эти годы не растерял умения тебя порадовать, – шутливо сказал Дон.

Он залпом проглотил остатки вина в бокале. Плечи Мишель затряслись еще сильнее. Она все еще закрывала голову руками – и он не разобрал ответа.

– Что ты говоришь, дорогая?

Она подняла лицо в потеках туши и прорыдала:

– Я и радуюсь , черт побери!

Приняв во внимание такой поворот, он налил им еще по бокалу. Молчание поистине золото, мой мальчик , часто бормотал его дед, делясь мудростью, усвоенной за долгие годы непростого брака с женщиной куда более неистового темперамента, чем Мишель. Милая бабуля. Оставалась сумасбродкой до конца дней своих, земля ей пухом.

Мишель выудила из сумки платок и поспешила в дамскую комнату. Дон заметил, что она прихватила цепочку с собой, – это был хороший знак. Он надеялся на это. Мишель нечасто плакала – она никогда не была чересчур эмоциональной. Она считала, что жаркие страсти опасны для людей ее профессии, особенно в полевых условиях. Рыдающие иностранки не впечатляют перувийских бушменов и охотников за головами из Новой Гвинеи.

Дон посмотрел в окно, глянул вниз на парковку и заметил двух человек, отирающихся возле его машины. Несколько мгновений он озадаченно наблюдал за ними, склонившись к подоконнику и сжимая в руке бокал, застывший на полпути ко рту. Парковка была довольно маленькой, заполненной дюжиной автомобилей. Две темные фигуры, стоящие с пассажирской стороны «файрбёрда», были легко различимы в свете газоразрядной лампы. У него еще были сомнения: может, они направляются к «студебеккеру», запаркованному на два места дальше; но нет, подозрительные личности достаточно явственно склонились к окнам именно «файрбёрда», пытаясь получше рассмотреть салон, и – ого! Не закачалась ли слегка машина, недвусмысленно указывая, что они собираются взломать окно или дверь?

– Удачи вам, приятель! – сказал, проходя мимо, пожилой господин в вечернем костюме и галстуке-бабочке, похлопав Дона по плечу.

Спутница мужчины, красавица с уложенными в высокую прическу блестящими, словно отполированными, волосами, одарила Дона улыбкой. Эх, ты, жалкий олух, говорило холодное, снисходительное выражение ее лица.

– Мм? – Он попытался понять, о чем это они, и наконец сообразил: они решили, что Мишель покинула его посреди романтического ужина, потому что он испортил вечер какой-то бестактностью. – Э-э, да-да, спасибо.

Он опять посмотрел на стоянку и увидел не одну, не две, а целых четыре фигуры, отступающих в тень, и вовсе они никуда не склонялись – это были просто дети. Стайка малолетних хулиганов, понял он. Нахальные шпанята, отрывающиеся напоследок перед наступлением осени, перед тем как любящие руки государственной образовательной системы снова загребут их в свои объятия. В эти дни следы их деятельности можно было видеть повсюду: в центре города на автобусной остановке, покрытой граффити и зияющей выбитыми стеклами, в разбитых уличных фонарях и развороченных почтовых ящиках. К счастью, мерцания красного огонька сигнализации оказалось достаточно, чтобы отпугнуть потенциальных злоумышленников.

– Дорогой, посмотри, кого я нашла, – сказала Мишель. Веселое выражение ее покрасневшего от умывания лица делало ее похожей на проигравшую финалистку конкурса красоты; в вырезе платья сверкала цепочка. За руку она держала пожилую даму, которая была смутно знакома Дону.

Как ее звали? Пока он рылся в памяти, Мишель выжидательно улыбалась, а на лице ее знакомой застыла невозмутимо-кислая мина убежденного стоика.

– Ты же помнишь Селесту, милый? Мы с ней работали в экспедиции по изучению культуры тлингитов[30] Тлингиты (тж. тлинкиты) – индейский народ, проживающий на юго-востоке Аляски и прилегающих частях Канады. на Аляске в 86-м. Ее муж – Руди Ханна. Ну – Руди Ханна! Ведущий специалист в области трудотерапии государственных школ Северного Терстона [31] Терстон – округ штата Вашингтон..

– Да, разумеется, – сказал Дон, не вспомнив абсолютно ничего, хотя и звучало это весьма достоверно.

Еще один пример белой страницы в его памяти. В его возрасте, когда ему уже положено быть погребенным в пирамиде, окружающие списывали его провалы в памяти на начинающуюся деменцию; но дело было не в этом – еще когда до старости было далеко, студентки умилялись его манере заикаться и мямлить, пытаясь воспроизвести элементарный факт или цитату, его постоянной небрежности в вопросах личной гигиены или привычке терять свои очки и записи. Даже в его лучшие годы, в бытность удалым геологом, покорителем пещер, все эти вещи заставляли его друзей и коллег понервничать. Когда-то нервничал из-за этого и сам Дон, но он научился приспосабливаться. Другого выбора у него не оставалось, иначе можно было сойти с ума.

Что касалось этой нынешней смутно знакомой Селесты, он решил не напрягаться. Его жена была популярной личностью, от Вашингтона до Пекина у нее имелось бессчетное количество коллег.

– Приветствую, э-э, Селеста. Рад видеть.

Он поднялся и чмокнул ее руку, исподтишка бросив взгляд в окно. Мистер Галстук-бабочка и его пышноволосая супруга усаживались в «студебеккер». Когда он поднял глаза, на лице Мишель читалось плохо скрытое раздражение, а Селеста улыбнулась ей откровенно фальшивой улыбкой, пустой данью приличиям. Мы обе знаем, что твой муж осёл . С равным успехом она могла бы просто закатить глаза. Дон производил такое впечатление на женщин. Как бы он ни старался излучать любезность и шарм, они неизбежно унюхивали его олуховатую суть: во всяком случае, к такому выводу он пришел. Существовали вещи и похуже. Мишель мирилась с его случайными приступами идиотии, а остальное было неважно.

– Я пригласила Селесту присоединиться к нам. Смотри, Селеста, вон за тем столиком есть лишний стул.

Прежде чем Дон успел открыть рот, чтобы озвучить, что он думает по этому поводу, они уже устроились и заказали новую бутылку вина. Слушая их щебет, Дон хотел было поинтересоваться, а где же Руди, но передумал. Трудно предугадать, в какую медвежью ловушку можешь угодить с подобным вопросом. Он бессмысленно улыбался, когда конус разговора разворачивался в его сторону, в остальное время его мысли были заняты другим.

В конце концов он поднялся и прошел к лестнице под предлогом размять затекшую спину. Он подозвал ближайшего официанта, высокого парня по имени Рой Ли, если верить табличке на его рубашке. Дон попросил передать его комплименты повару и упомянул, что менеджменту, возможно, будет небезынтересно узнать, что по парковке шныряет местная шпана.

Официант кивнул:

– Да, спасибо, сэр, я передам ваши слова начальнику смены, – он понизил голос, как бы придавая своим словам оттенок доверительной конфиденциальности: – Одна девушка недавно выгнала пару таких из женского туалета. Наверное, хотели разрисовать кабинки. Мы нечасто сталкиваемся с такими вещами. Судя по всему, это школьники развлекаются.

– Ничего себе! Вы, надеюсь, сообщили куда следует…

– Мы предпочитаем не тревожить гостей. К тому же Мари не успела толком их рассмотреть, так что и опознать их вряд ли сможет, – Рой выглядел смущенным. – Я думаю, они ее запугали. Она не хочет говорить об этом.

– Да вы что? – сказал Дон. – Какое свинство. Бедная девушка.

– Да, она сама не своя. Прошу прощения за резкость, но, если эти малолетние гады и в самом деле ей угрожали, я был бы не против намять им морды, – он хрустнул суставами.

– Понимаю, – сказал Дон. – Еще раз спасибо.

Рой стряхнул с себя негодование и вновь надел маску вежливой услужливости:

– Всегда пожалуйста, сэр.