Онлайн чтение книги Дневник Анны Франк The Diary of a Young Girl
Предисловие к голландскому изданию

Могут спросить, нуждается ли в предисловии эта книга, являющаяся именно тем, на что претендует, – дневником «нормального» ребенка, проделывающего в необычных обстоятельствах путь становления человека.

В восьмидесятых годах прошлого столетия Париж и весь остальной мир, интересовавшийся французской культурной жизнью, были повергнуты в смятение другим «детским» дневником. Он принадлежал русскому вундеркинду Марии Башкирцевой, девочке, выросшей в беспокойной великосветской среде путешествующего русского дворянства, которое в те годы обычно населяло крупные отели Баден-Бадена, Рима, Парижа и Ривьеры; цветку орхидеи, взлелеянному в оранжерейном тепле, ребенку, с колыбели изнеженному роскошью, белоснежными мехами, кружевами, шелками и избалованному любовным вниманием и восхищением окружающих, озабоченных великим будущим девочки: будущим певицы, художницы, писательницы или блестящей светской дамы. Первые осмысленные воспоминания Марии Башкирцевой озарены розовым светом восходящей славы или – пожалуй, следовало бы сказать – лучами прожекторов, и уже на двенадцатом году своей жизни она с поразительной и почти пугающей тщательностью фиксирует в дневнике этапы собственного пути навстречу известности, все, что последующие поколения могли бы найти примечательного в юности знаменитой женщины. И когда молодая, двадцатичетырехлетняя будущая художница стала ощущать дыхание приближающейся смерти, она заторопилась с изданием своего дневника.

«К чему лгать или рисоваться? Вполне понятно, конечно, что я испытываю желание (хотя и не питаю надежды) остаться на земле подольше, чего бы это ни стоило. Если не умру рано, то надеюсь остаться в памяти людей как великая художница. Но если мне суждено умереть молодой, я хочу, чтобы был издан мой дневник, который, быть может, окажется интересным… Когда меня уже не будет в живых, люди будут читать о моей жизни, которую я сама нахожу весьма примечательной… Если я умру, то внезапно, сраженная какой-нибудь болезнью… Вероятно, я не буду ничего знать о нависшей надо мной угрозе и ее будут от меня скрывать. А когда я уйду в мир иной, родственники станут рыться в ящиках моего стола, найдут дневник, прочтут и потом уничтожат, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего. Это всегда ужасало меня. Жить такими честолюбивыми мечтами, страдать, плакать горькими слезами, бороться – и после всего этого единственный удел – забвение… забвение, как будто тебя никогда и не было на свете! Если даже мне не удастся прожить жизнь, достаточно долгую для того, чтобы прославиться, все равно мой дневник заинтересует… Ведь всегда интересно узнать о жизни женщины, описанной ею самой день за днем, без рисовки, словно дневник ни для кого на свете больше не предназначался… а я говорю все, все».

Вполне понятен и оправдан тот факт, что дневник Марии Башкирцевой, увидевший свет вскоре после ее трагической смерти, пользовался огромной популярностью. Этот дневник представляет собой целеустремленное и самоуверенное проявление индивидуализма и является феноменом, но феноменом хотя и передающим дух своего времени и раскрывающим честолюбие своего автора, но неспособным надолго приковать к себе внимание. Ибо чудеса не обладают привлекательностью: они могут изумлять, ошеломлять, производить сенсацию, но им не хватает притягательной силы, свойственной всему, что зарождается постепенно, растет, развивается и достигает зрелости.

А теперь об Анне Франк.

Тех, кто ждет от ее дневника «дива дивного», я вынуждена с самого начала разочаровать. Этот дневник не творчество вундеркинда.

«У меня странное чувство – я буду вести дневник! И не только потому, что я никогда не занималась «писательством». Мне кажется, что потом и мне и вообще всем не интересно будет читать излияния тринадцатилетней школьницы…

Я никому не собираюсь показывать эту тетрадь в толстом переплете, с высокопарным названием «Дневник», а если уж покажу, так настоящему другу или настоящей подруге, другим это неинтересно».

Ничего необычного, не правда ли? Такие или примерно такие слова предпосылают ежегодно своим дневникам десятки тринадцати-четырнадцатилетних подростков, начинающих сознавать свое «я», свое обособление среди окружающего.

Но процитированная запись датирована 20 июня 1942 года. А 6 июля семья Анны встала перед суровым выбором, являвшимся уделом столь многих еврейских семей: либо явиться «по вызову» и быть, подобно безропотным овцам, угнанными, либо скрыться. Они предпочли последнее и вместе с еще одной семьей укрылись в замаскированном флигеле одного из зданий на Принсенграхт, где помещалась фирма господина Франка, переведенная им в Голландию в 1933 году накануне бегства семьи из Германии. Итак, перед нами «пространная» история подпольного существования. История того, как на весьма ограниченном пространстве, в нескольких комнатках и чердаке, должны были ужиться две семьи – восемь человек, восемь узников, обреченных на полушепот и осторожность и лишенных, если не считать незатейливых обязанностей по ведению домашнего хозяйства, каких-либо занятий, кроме… выискивания для себя занятия.

Естественно, что при столь необычных обстоятельствах в таком живом, смышленом, восприимчивом ребенке, как Анна Франк, переход от девочки к женщине, от подростка к взрослому человеку происходил ускоренными темпами. Отношение молодого, развивающегося индивида к внешнему миру, в нормальных условиях жизни характеризующееся более или менее многообразными и меняющимися связями, сведено здесь к предельно простой схеме, обусловившей развитие ее пытливого ума скорее вглубь, чем вширь. В постоянном проявлении своих симпатий и антипатий, в разногласиях и стычках, под пристальным взором семи любопытных глаз, словно с крупного плана кинокадра, буквально по часам росло умение ребенка разбираться в людях; вынужденный обстоятельствами самоанализ, постоянные поединки с самой собой и внутренними запретами непостижимо быстро развили самосознание девочки. На наших глазах совершается переход от «игры в дневник» к глубокому анализу не только внешних событий, но также собственных мечтаний и иллюзий, несложной тактики ее отношения к окружающим и превратностей ее судьбы, а также пересмотр ее прежних стремлений – carpe diem[1]Лови мгновение ( лат.). , – отречение от своих слишком красивых для обитательницы «убежища» девичьих мечтаний. Анна Франк постигает суровую жизненную мудрость – довольствуйся тем, что у тебя есть.

Замкнутость ли убежища или неясность будущего сделали этот дневник блестящим диалогом автора с самим собой, без мешающей и форсирующей мысли о читателях и даже без малейшего намека на лейтмотив Марии Башкирцевой – стремление понравиться, пусть даже в более высоком и более честном его проявлении, чем это обычно встречается в жизни. Достаточно хоть немного проштудировать современных психологов, чтобы убедиться, что юношеские годы оказывают огромное влияние на все наше отношение к жизни. Но вместе с тем многие, даже самые большие писатели постоянно стремятся обрисовать свой путь от детства до зрелости на основе ослабленных временем или проникнутых раздражением воспоминаний.

Дневник Анны Франк, написанный далеко еще не настоящей писательницей, – возможно, она и могла бы стать ею, но сколь бессмысленно теперь высказывать подобные предположения! – с такой чистотой, с такой точностью и бесстрашием перед кем или чем бы то ни было, отражает пробуждение человеческой души, какое мы редко встречаем в воспоминаниях даже очень крупных писателей. Во взглядах Анны Франк на внешний мир и, что самое примечательное, на самое себя есть, несмотря на стремление к самоусовершенствованию, нечто от кандидовского прямодушия и аморальной беспристрастности, с которой дети в книге Хьюза «Сильный ветер на Ямайке» излагают свои наиболее романтичные жизненные наблюдения.

Но это еще не все, что можно сказать о дневнике Анны Франк. Он является документом войны, документальным свидетельством жестокости, с которой преследовались евреи, и горькой нищеты, на которую они были обречены в пору гонений, свидетельством готовности людей прийти на помощь ближнему, но также и совершить предательство, свидетельством способности человека приспосабливаться и оставаться неприспособленным. Маленькие радости, крупные и мелкие неурядицы подпольного существования с предельной непосредственностью, без претензии на литературность и поэтому зачастую превосходно описаны ребенком. И этот ребенок обладал важными качествами настоящего писателя: Анна умела сохранить непосредственность, она не могла свыкнуться с окружающими ее явлениями и тем самым не потеряла дара воспринимать их такими, какими они были.

При всем том, однако, самое значительное для меня в этом дневнике не документальная сторона, которая столь многократно была и будет отражена во многих других произведениях. Анна Франк напоминает мне молодое растение, переселенное из условий умеренного горного климата в условия знойной долины. Оно зацветает здесь буйно и пышно, чтобы затем безвременно погибнуть, как и Анна Франк, этот маленький смелый цветок, который расцвел за затемненными окнами убежища. Вот что трогает меня в дневнике.