Глава 22

Онлайн чтение книги Последнее искушение Христа The Last Temptation of Christ
Глава 22

Рома возвышается над народами, раскрыв свои всесильные ненасытные объятия и захватывая в них корабли, караваны, богов и творения всех земель и морей. Она не верит ни в какого бога и потому смело, с иронической снисходительностью принимает у себя при дворе всех богов: из далекой огнепоклоннической Персии — солнцеликого сына Ахурамазды Митру, сидящего верхом на предназначенном для заклания священном быке; из многогрудой страны над Нилом — Исиду, которая разыскивает весной по цветущим полям своего мужа и брата Осириса, разорванного Тифоном на четырнадцать частей; из Сирии, страны душераздирающих рыданий, — прекрасного Адониса; из Фригии — Аттиса, лежащего в могиле, покрытой увядшими фиалками; из бесстыжей Финикии — тысячемужнюю Астарту; из Азии и Африки — всех их богов и демонов, а из Эллады — сияющий вышний Олимп и мрачный аид.

Рома принимает всех богов, она проложила дороги, очистила море от пиратов, сушу — от разбойников, установила мир и навела порядок в мире. И нет над ней никого, даже Бога, а под ней — все: боги и люди, граждане и рабы римские. Густоузорчатым свитком свернулось Время во длани ее. И пространство тоже. «Я вечна», — тщеславно заявляет она, лаская двуглавого орла, отдыхающего у ног своей госпожи, сложив окровавленные крылья. «Быть всемогущей и бессмертной — сколько в этом блеска, сколько непоколебимого ликования!» — думает Рома, и высокомерная сытая усмешка широко расползается по ее упитанному размалеванному лицу.

Рома довольно усмехается, даже не подозревая, для кого проложила она дороги на суше и на море, для кого тяжко трудилась столько веков, устанавливая мир и наводя порядок в мире. Она одерживала победы, создавала законы, богатела, распространяясь по всей вселенной. Для кого все это? Для того, кто шел в этот час босым вверх по пустынной дороге из Назарета в Кану, ведя за собой ватагу оборванцев. У него не было ни крыши над головой на ночь, ни одежды, ни еды: все его закрома, кони да богатые шелковые одеяния еще пребывали на небесах, но и они уже двинулись с места и начали спускаться вниз.

В пути его окружают пыль да камни, ноги его в крови, в руках у него скромный пастуший посох, на который он опирается, когда время от времени останавливается, молча обводя взглядом возвышающиеся вокруг горы и свет поверх гор, который есть Бог, восседающий в высях и наблюдающий оттуда за людьми. Иисус поднимает посох, приветствуя Его, и снова пускается в путь.

Они уже добрались до Каны. На околице селения бледная и счастливая беременная молодая женщина наполняла кувшин водой из колодца. Путники узнали ее: это была та самая девушка, на свадьбе которой они побывали летом, благословив ее на рождение сына.

— Наша молитва услышана, — с улыбкой сказал ей Иисус.

Женщина зарделась, спросила, не желают ли путники утолить жажду, те отказались, и тогда она поставила кувшин на голову, дошла до крайних домов селения и исчезла из виду.

Петр отправился вперед и принялся стучаться во все двери подряд. Дивное опьянение овладело им: приплясывая, спешил он от порога к порогу и кричал:

— Откройте! Откройте!

Двери открывались, из домов выходили женщины. Уже вечерело, возвращающиеся с полей крестьяне удивленно спрашивали:

— Что случилось, ребята? Чего это вы стучитесь во все двери?

— Настал День Господень, — отвечал Петр. — Грядет потоп, ребята, а мы тащим новый Ковчег: кто верует, входите внутрь! Видите, в руках у Учителя ключ? Поторапливайтесь!

Женщины перепугались, мужчины, подошли к Иисусу, который сидел на камне и пастушьим посохом чертил на земле кресты и звезды.

Больные и калеки со всего селения собрались вокруг.

— Исцели нас своим прикосновением, Учитель. Молви нам доброе слово, и мы забудем про слепоту, проказу, увечья.

Высокая, стройная пожилая женщина благородной наружности, в черных одеждах, крикнула:

— Я имела единственного сына, а его распяли. Воскреси его!

Кто была эта благородная женщина почтенного возраста? Поселяне с удивлением повернулись к ней. Никто из селения не был распят: они смотрели туда, откуда прозвучал голос, но женщина исчезла в сумерках.

Наклонившись к земле, Иисус чертил кресты и звезды. До слуха его донеслись звуки боевой трубы, — они катились с возвышавшегося напротив холма. Послышался тяжелый, размеренный конский топот, и в лучах заходя щего солнца блеснули вдруг бронзовые щиты и шлемы. Крестьяне обернулись на эти звуки, и лица их помрачнели.

— Окаянный извращается с охоты: снова отправился ловить повстанцев.

— Он привез в наше селение разбитую параличом дочь, чтобы исцелить ее здесь, на свежем воздухе, но в руках у Бога Израиля счетная книга, в которую он все записывает и ничего не прощает. Земля Каны поглотит ее!

— Тише, злополучные! Вот он!

Впереди ехали три всадника — средним из них был Руф, центурион Назарета. Он пришпорил коня, приблизился к толпе крестьян, поднял плеть и крикнул:

— Чего собрались? Расходитесь!

Лицо его было печально. За несколько месяцев он постарел, волосы его поседели. Страдания единственной дочери, которую как-то утром нашли на ее ложе разбитую параличом, совсем сломили его. Поворачивая из стороны в сторону коня и разгоняя так толпу, он вдруг заметил сидевшего несколько поодаль на камне Иисуса, и лицо его на миг просветлело. Руф пришпорил коня, подъехал к Иисусу и сказал:

— С возвращением из Иудеи, Сыне Плотника! Я искал тебя.

Он повернулся к крестьянам.

— Мне нужно поговорить с ним. Уходите!

Тут Руф заметил учеников и оборванцев, следовавших за ними из Назарета, узнал некоторых из них и нахмурился.

— Ты распинал, Сыне Плотника, так смотри же, как бы тебя самого не распяли. Не путайся с народом, не будоражь ему мысли, — тяжела моя рука, а Рим вечен.

Иисус усмехнулся: он хорошо знал, что Рим не вечен, но промолчал.

Крестьяне с ропотом разошлись и, став поодаль, разглядывали трех повстанцев, которых легионеры схватили и вели, заковав в цепи, — высокого старика с раздвоенной бородой, двух его сыновей. Подняв головы, эти трое смотрели поверх римских шлемов на мир, не видя в нем ничего, кроме гневно стоящего в небесах Бога Израиля.

Иуда узнал их — это были его старые соратники — и кивнул, но те, ослепленные сиянием Божьим, не видели его.

— Сыне Плотника, — сказал центурион, наклонившись с коня. — Есть боги, ненавидящие и убивающие нас, есть боги, не соизволяющие даже опустить взгляд, дабы узреть нас, но есть также благосклонные, премного милосердные боги, исцеляющие несчастных смертных от недугов. Из каких богов твой бог, Сыне Плотника?

— Бог един, — ответил Иисус. — Не богохульствуй, центурион!

— Я не желаю вступать с тобой в богословские споры, — сказал Руф, покачав головой. — Презираю евреев: вам бы все о боге разглагольствовать, прости на слове. Об одном только хочу спросить тебя: может ли твой бог…

Руф умолк. Ему было стыдно просить о милости еврея. Но тут перед его мысленным взором возникло вдруг небольшое девичье ложе и неподвижно лежащее на нем тело бледной девочки с зелеными глазами, которые смотрели на него — смотрели и умоляли…

Он преодолел стыд и нагнулся еще ниже, свесившись с седла.

— Может ли твой бог, Сыне Плотника, может ли он исцелять немощных?

Центурион смотрел на Иисуса страждущим взглядом.

— Может ли? — повторил Руф, потому как Иисус не отвечал. Иисус медленно поднялся с камня и подошел к всаднику.

— Дети платят за прегрешения отцов своих — таков Закон моего Бога.

— Это несправедливо! — в отчаянии воскликнул центурион.

— Это справедливо! — возразил Иисус. — Отец и дитя одного корня: вместе возносятся они на небо, вместе спускаются в ад. Одного разишь — оба получают ранения, один совершает проступок — оба несут наказание. Ты, центурион, подвергаешь нас гонениям и смерти, и Бог Израиля наносит удар, разбивающий параличом дочь твою.

— Тяжелы твои слова, Сыне Плотника. Однажды мне довелось слышать твою речь в Назарете, и слова твои показались мне слишком мягкими, чтобы подобать римлянину, а теперь…

— Тогда речь шла о Царстве Небесном, а теперь — о конце света. С того дня, как ты услышал меня, центурион, Судья Праведный восседает на престоле своем, раскрыв счета, а Правосудие явилось на зов Его и стоит подле Него с мечом во длани.

— Стало быть, твоему богу тоже недоступно нечто большее, чем Правосудие?! — в сердцах воскликнул центурион. — И он тоже не в силах преступить этот предел? А как же та весть, которую ты провозглашал летом в Галилее? Любовь?! Любовь! Дочь моя нуждается не в Правосудии бога, а в любви его. Я ищу бога, который выше правосудия и способен исцелить мое дитя. Потому я сделал все, что только было в моих силах, чтобы разыскать тебя. Любви — слышишь? — Любви, а не Правосудия!

— Чуждый жалости и любви центурион римский, кто вложил эти слова в суровые уста твои?

— Любовь к моему ребенку и страдание. Мне нужен бог, который исцелит мое дитя. Тогда я уверую в него.

— Блаженны верующие в Бога без свершения чудес.

— Блаженны. Но я человек суровый и недоверчивый. Многих богов видел я в Риме, целые тысячи их держим мы в клетках, ими я уже сыт по горло.

— Где твоя дочь?

— Здесь, в верхней части селения, в саду.

— Пошли!

Центурион стремительно соскочил с коня и пошел впереди с Иисусом, чуть поодаль за ними следовали ученики, еще далее — толпа крестьян, а в хвосте отряда оказался теперь и Фома, радости которого не было предела: он шел с солдатами и распродавал нарасхват свой товар.

— Эй, Фома! — окликнули его ученики. — Ты все еще не хочешь пойти с нами? Сейчас ты увидишь чудо и уверуешь.

— Сначала увижу, — ответил Фома. — Увижу и потрогаю.

— Что ж ты потрогаешь, премудрый торгаш?

— Правду.

— Да разве у правды есть тело? Что еще за чушь ты несешь, баламут?

— Если у нее нет тела, зачем мне она? — посмеиваясь, сказал Фома. — Я должен потрогать ее. Не верю ни глазам, ни ушам, одним только рукам верю.

Они поднялись в верхнюю часть селения и вошли в приветливый, выбеленный известью домик.

Девочка лет двенадцати лежала на белом ложе, широко раскрыв большие зеленые глаза. При виде отца лицо ее просияло. Душа ее стремительно рванулась, пытаясь поднять парализованное тело, но это оказалось ей не по силам и радость на лице угасла. Иисус склонился над девочкой, взял ее за руку. Вся его сила собралась в ладонь. Вся его сила, любовь и милосердие. Он молчал, устремив взгляд в зеленые глаза, и чувствовал, как его душа порывисто устремляется через кончики пальцев в тело девочки. А та жадно смотрела на него, чуть приоткрыв рот, и улыбалась.

В комнату, ступая на цыпочках, вошли ученики, и среди них тут как тут и Фома с коробом товара за спиной и трубой за поясом. Крестьяне собрались вокруг домика в саду и на узкой улочке и ждали, затаив дыхание. Прислонившись к стене, центурион смотрел на дочь, стараясь скрыть охватившее его волнение.

Мало-помалу на щеках девочки стал проступать румянец, грудь ее поднялась, приятное щекочущее ощущение прошло от руки к сердцу и от сердца к стопам. Все внутри нее трепетало и вздрагивало, словно листва тополя над дуновением легкого ветерка. Иисус чувствовал, как рука девочки трепещет, словно сердце, и оживает в его ладони. И тогда он открыл уста и ласково велел:

— Встань, девочка!

Девочка слабо задвигалась, как если бы тело ее возвращалось из состояния оцепенения, потянулась, словно пробуждаясь ото сна, уперлась руками о ложе, подняла тело и одним прыжком очутилась в объятиях отца. Фома выпучил раскосые глаза, протянул руку и прикоснулся к девочке, словно и вправду желая убедиться, что она настоящая. Ученики перепугались от неожиданности, а среди собравшегося вокруг народа прошел неясный гул и тут же все испуганно умолкли. Было слышно только свежий смех девочки, обнимавшей и целовавшей отца.

Иуда подошел к Учителю. На лице его были раздражение и злость.

— Тратишь свою силу на неверных? Творишь добро врагам нашим? Может быть, это и есть конец света, который ты несешь нам? Это и есть огонь?

Но Иисус пребывал очень далеко, витал в непроглядных облаках, и не слышал его. Увидав, как девочка вскочила с ложа, он сам испугался больше, чем кто-либо другой. Ученики пустились в пляс вокруг него, не в силах сдержать нахлынувшую на них радость. Как хорошо сделали они, бросив все и последовав за ним, — он истинный пророк, творящий чудеса! А Фома мысленно взвешивал, положив на одну чашу весов свой товар, на другую — Царство Небесное. Некоторое время чаши покачивались, затем остановились: перевесила чаша с Царством Небесным. Это занятие сулило выгоду: здесь на пятаке можно заработать тысячу, — стало быть, вперед, во имя Бога! Фома подошел к Учителю и сказал:

— Учитель, ради твоего драгоценного расположения я раздам свой товар бедноте: не забудь про то, пожалуйста, в день, когда наступит Царство Небесное. Я жертвую всем и иду за тобой. Сегодня я увидел правду и потрогал ее.

Но Иисус все еще пребывал очень далеко: он слышал, но не отвечал.

— Оставлю только трубу, — продолжал старый коробейник. — Буду трубить, созывая народ; итак, займемся торговлей нового, вечного товара — благодати!

Центурион подошел к Иисусу, держа дочь в объятиях, и сказал:

— Ты воскресил мою дочь, человече Божий. Как отблагодарить тебя?

— Я освободил твою дочь от оков Сатаны, освободи же и ты, центурион, трех повстанцев от оков Рима, — сказал Иисус.

Руф покачал головой и вздохнул:

— Не могу, — с сожалением сказал он. — Правда не могу. Я дал присягу римскому императору, как и ты дал присягу Богу, которого ты почитаешь, — разве мы можем нарушить ее? Требуй другой награды. Послезавтра я отправляюсь в Иерусалим и желаю отблагодарить тебя до отъезда.

— Наступит день, когда мы еще встретимся в трудный час в святом Иерусалиме, центурион. Тогда я и потребую награды. Потерпи дотоле, — ответил Иисус.

Он положил руку на белокурые волосы девочки и долго держал ее так. Закрыв глаза, он ощущал, как тепла головка, как мягки волосы, какое наслаждение есть женщина.

— Дитя мое, — сказал он наконец, открыв глаза. — Скажу тебе нечто, о чем ты никогда не должна забывать: возьми отца своего за руку и выведи его на путь истинный.

— А что есть путь истинный, человече Божий? — спросила девочка.

— Любовь.

Центурион велел принести еду и питье, накрыть столы.

— Приглашаю вас, — сказал Руф Иисусу и ученикам. — Сегодня ешьте и пейте в этом доме: я праздную воскрешение моего ребенка. Уже много лет не знал я радости, а нынче она переполняет мое сердце. Добро пожаловать!

И, наклонившись к Иисусу, добавил:

— Я обязан премного возблагодарить бога, которого ты почитаешь. Дай мне его, и я отправлю его в Рим вместе с — другими богами.

— Он сам придет туда, — ответил Иисус и вышел во двор подышать воздухом.

Наступила ночь. Высоко в небе стали зажигаться звезды, а внизу, в небольшой деревеньке, зажглись светильники У и заблистали человеческие глаза. Нынче повседневные разговоры стали более возвышенными, — люди чувствовали, как Бог, словно добрый лев, вошел к ним в селение. Накрыли столы. Иисус уселся между своими учениками и разделил хлеб. Он молчал: душа его все еще беспокойно трепетала, словно спасшись от великой опасности, или свершив великое непредвиденное деяние. Ученики вокруг тоже молчали, но сердца их радостно бились. Ведь все эти светопреставления да Царства Небесные и вправду оказались не пустыми мечтаниями да душевными треволнениями, но истиной, а чернявый юноша, который сидит рядом, ест, говорит, смеется и спит, как и все люди, и вправду был посланником Божьим! Когда ужин окончился и все отправились на покой, Матфей опустился на колени перед светильником, вытащил из-за пазухи непочатый свиток, вынул из-за уха тростинку, склонился над чистым листом и на долгое время погрузился в раздумья. Как и с чего начать? Бог определил ему место рядом с этим святым человеком, (чтобы верно описать изреченные им слова и сотворенные им чудеса, дабы те не исчезли бесследно, дабы грядущие поколения узнали про них и тоже обрели путь к спасению. Воистину это и есть его долг, вверенный ему Богом. Он обучен письму, стало быть, перед ним поставлена угрудная задача — удержать тростинкой то, что готово исчезнуть, занести это на лист и сделать бессмертным.

Пусть ученики презирают его и гнушаются общаться с ним за то, что ранее он был мытарем. Он докажет, что раскаявшийся грешник лучше праведника.

Матфей окунул тростинку в бронзовую чернильницу, услышал справа от себя трепетание крыльев, словно некий ангел склонился к уху его, чтобы диктовать, и принялся быстро записывать уверенной рукой: «Книга родословия Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Авраам родил…» Он все писал и писал, до тех пор пока небо на востоке не заалело и раздался первый петушиный крик.

Они отправились в путь. Впереди шел Фома с трубой, трубил и будил село. «Будьте здоровы! — кричал Фома. — До встречи в Царстве Небесном!» За ним шел Иисус с учениками и толпой оборванцев и калек, из которых одни следовали за ним еще из Назарета, а другие — из Каны, и все пребывали в ожидании. «Быть того не может, чтобы не пришел благословенный час, когда он обратится к нам и избавит от голода и недугов», — думали они.

Иуда в тот день замыкал шествие. Он раздобыл широкий мешок, подходил к дверям, вызывал хозяек и говорил, одновременно прося и угрожая:

— Мы стараемся ради вашего спасения, злополучные, так помогите же нам, чтобы мы не умерли с голоду. И святые, знаете ли, тоже должны питаться, чтобы иметь силы для спасения людей. Кусок хлеба, горсть маслин, сыр, изюм, финики — все, что придется. Бог все записывает и оплачивает на том свете: ты ему — раздавленную маслину, а он тебе — целую масличную рощу.

А если какая хозяйка медлила открыть закрома, Иуда кричал:

— Чего ты скаредничаешь? Не завтра, так послезавтра, а может быть, и сегодня вечером небеса разверзнутся, оттуда низринется огонь, и от всего твоего добра останется только то, что ты отдашь, и если сама ты спасешься, то только благодаря хлебу, маслинам да бутылке масла, которые поднесешь нам, злополучная!

Напуганные женщины открывали закрома, и, пока Иуда добрался до края селения, его сума оказалась набитой до краев милостыней.

Наступила зима, земля дрожала от холода. Многие деревья стояли голые и мерзли, но маслина, финиковая пальма и кипарис, благословенные Богом, сохраняли свое убранство в неприкосновенности и летом и зимой. И те из людей, кто был беден, тоже мерзли, словно потерявшие листву деревья. Иоанн набросил Иисусу на плечи свой шерстяной плащ и теперь тоже дрожал от холода, спеша поскорее добраться до Капернаума, чтобы открыть там материнские сундуки. Почтенная Саломея много напряла за свою жизнь, сердце у нее было доброе, и она раздавала вещи, не скупясь. Она даст товарищам теплую одежду, хоть скряга Зеведей и будет брюзжать, потому как именно она благодаря своему упорству и мягкости распоряжается в доме.

Торопился и Филипп. Он думал о том, что его закадычный друг Нафанаил все дни напролет сидит, согнувшись, за шитьем и штопаньем сандалий и постолов. За этим занятием проходила вся его жизнь — где уж тут найти время, чтобы мыслями вознестись к Богу и самому подняться ввысь, приставив к небу лестницу Иакова! «Скорее бы увидеть его и открыть великую тайну, дабы и он, горемычный, обрел спасение!» — думал Филипп.

Они свернули на более краткий путь, оставив слева богомерзкую Тивериаду, с ее проклятым тетрархом, умертвившим Крестителя. Матфей подошел к Петру, желая спросить, что он помнит о реке Иордане и Крестителе, чтобы подробно записать о том, но Петр отпрянул и отвернулся, опасаясь, как бы дыхание мытаря не осквернило его. Огорченный Матфей зажал под мышкой начатый свиток, задержался позади, разыскал двух погонщиков, которые бывали в Тивериаде, и принялся расспрашивать их, чтобы затем изложить на письме, как происходило нечестивое убиение. Правда ли, что тетрарх напился допьяна и смотрел, как пляшет перед, ним обнаженная жена брата его Саломея? Матфею надо было знать все подробности, чтобы затем увековечить их письменами.

Между тем они добрались до большого колодца в окрестностях Магдалы. Солнце скрылось, лик земной укутала тусклая мгла, черные нити дождя повисли в воздухе, соединяя небо с землей.

Магдалина подняла глаза, посмотрела в окошко и увидела, что небо темнеет.

«Наступила зима. Надо поторапливаться!» — прошептала она, рывком пустила веретено крутиться быстрее и поспешно принялась прясть отборную белую шерсть, которую раздобыла, чтобы сделать любимому теплый плащ и защитить его от холода. Время от времени она поглядывала во двор на большое гранатовое дерево, ветви которого изгибались под тяжестью плодов: Магдалина не сорвала ни одного, храня их для Иисуса.

«Велико милосердие Божье», — думала Магдалина. В один прекрасный день возлюбленный снова пройдет по ее улочке, и тогда она наберет полный передник гранатовых плодов и бросит их к его ногам. Он нагнется, поднимет один и освежит пересохшую гортань. Она пряла, смотрела на плоды граната и воскрешала в памяти свою жизнь. Жизнь эта начиналась и оканчивалась Иисусом, Сыном Марии. Сколько Горя, сколько радости было в этом! Почему он оставил ее? В последнюю ночь открыл дверь, словно вор, и ушел. Куда он направился? Снова будет бороться с тенями? Вместо того, чтобы вскапывать землю, плотничать или рыбачить на море и обладать женщиной — ибо она ведь тоже от Бога! — чтобы спать с ней. О, если бы только он снова прошел через Магдалу, она бы бросилась к нему с плодами граната в переднике и утолила его жажду!

И вот когда она мысленно представляла себе все это, проворно вращая искусной рукой веретено, с улицы донеслись голоса и шум шагов. Заиграла труба. Ба, да разве это не труба косоглазого Фомы-коробейника?! Звонкий голос кричал:

— Открывайте! Открывайте! Пришло Царство Небесное!

Магдалина вскочила с места. Грудь ее высоко вздымалась. Он пришел.

Пришел! Дрожь пробежала по телу, бросая ее то в жар, то в холод. Она бросилась как была, без платка, с волосами, распущенными по плечам, пробежала через двор, выскочила за ворота, увидала Господа, издала радостный крик и бросилась ему в ноги.

— Учитель! Учитель! — торопливо повторяла Магдалина. — Добро пожаловать!

Она забыла о плодах граната и о своем намерении, опутала святые колени рассыпавшимися по земле волосами цвета воронова крыла, все еще хранившими старые греховные благоухания.

— Учитель, Учитель, добро пожаловать! — торопливо повторяла она, нежно увлекая его в свое убогое жилище.

Иисус наклонился, взял Магдалину за руку, поднял ее. Он держал ее, очарованный и робкий, как неопытный жених держит невесту. Все тело его ликовало. Не к Магдалине наклонился он, не Магдалину поднял он с земли, — пред ним была душа человеческая, а он был ее нареченным. Магдалина дрожала всем телом, густо покраснев и прикрыв грудь волосами. Все смущенно разглядывали ее. Как она исхудала и побледнела, что за круги лилового цвета появились вокруг глаз, и даже пухлые губы зачахли, словно цветы, лишенные влаги!

Они шли вдвоем, взявшись за руки, и это казалось им сном: не по земле ступали они, но плыли по воздуху. Может быть, это была свадьба, а оборванцы, занявшие всю дорогу и следовавшие за ними, были их свитой? Может быть, растущее во дворе отягощенное плодами гранатовое дерево было добрым духом, богиней дома или же счастливой простой женщиной, которая произвела на свет сыновей и дочерей, а теперь горделиво стоит себе посреди двора?

— Магдалина, — тихо сказал Иисус. — Все твои грехи прощены, ибо ты много любила.

Она наклонилась, исполненная ликования, желая сказать: «Я девственна!», но от радости не могла рта раскрыть. Побежала, нарвала гранатов, наполнила ими передник и высыпала целую кучу красных освежающих плодов к ногам Возлюбленного. И сталось точь-в-точь так, как представляла она себе в своих мечтаниях: Иисус нагнулся, взял один гранат, разломил его, наполнил пригоршню зернами и освежил пересохшую гортань. Затем и ученики взяли по гранату и утолили жажду.

— Магдалина, почему ты так встревоженно смотришь на меня? Словно прощаешься со мной.

— Я встречаю тебя и прощаюсь с тобой каждую минуту с того часа, как появилась на свет, Возлюбленный мой, — ответила Магдалина так тихо, что слышали только Иисус и стоявший рядом Иоанн.

Она помолчала и затем добавила:

— Я должна смотреть на тебя, потому что женщина родилась от мужчины и до сих пор не может отделиться от него. Но ты должен смотреть на небо, потому что ты мужчина, а мужчину сотворил Бог. Так что позволь мне смотреть на тебя, дитя мое.

Эти великие слова — «Дитя мое!» — она произнесла так тихо, что даже Иисус не слышал ее, но грудь ее вздымалась и колыхалась, будто она кормила сына.

В толпе прокатился ропот, пришли новые немощные, двор наполнился людьми.

— Учитель, — сказал Петр. — Народ ропщет, торопится…

— Чего они хотят?

— Доброго слова, чуда. Взгляни на них.

Иисус обернулся. В воздухе, накалившемся словно перед надвигающейся бурей, он увидел множество глаз, смотревших на него с затаенной мукой, и множество приоткрытых ртов, исполненных нетерпеливого ожидания. Какой-то старик пробрался сквозь толпу. Ресницы его выпали, глаза были словно две зияющие раны, с костлявой шеи свисало десять амулетов, на каждом из которых была начертана одна из десяти заповедей. Старик остановился на пороге, опершись на палку с раздвоенным концом.

— Учитель, — сказал он голосом, полным досады и гнева. — Учитель, мне сто лет, и всегда на шее у меня висело десять заповедей Божьих, ни одной из которых я не преступил. Каждый год отправляюсь я в Иерусалим и приношу в жертву святому Саваофу овна, зажигаю свечи, воскуряю благовония. По ночам я не сплю, пою псалмы и смотрю то на звезды, то на горы и все ожидаю — другой награды мне и не надо! — что Господь спустится и я увижу его… Годы шли за годами, но все напрасно. Одной ногой я уже стою в могиле, а все еще не видел его. Почему? Почему? Это повергает меня в великую скорбь, Учитель. Когда я наконец увижу Господа? Когда я наконец обрету покой?

По мере того, как старик говорил, он все больше приходил в ярость, стучал палкой о землю и кричал.

Иисус улыбнулся и ответил:

— Однажды, старче, у восточных врат великого города стоял мраморный престол. На престоле этом восседала тысяча царей слепых на правый глаз, тысяча царей слепых на левый глаз и еще тысяча царей зрячих на оба глаза, и все они взывали к Богу, чтобы он предстал перед ними и они узрели его. И вот, когда все цари ушли, пришел какой-то бедняк, босой и голодный, сел и тихо сказал: «Боже, глаза человеческие не в силах смотреть на солнце, ибо они ослепнут. Как же они могут зреть тебя, Всемогущий? Смилуйся, Господи, смягчи силу свою, ослабь сияние свое, дабы и я, убогий да немощный, мог узреть тебя!» И тогда — слышишь, старче? — Бог стал куском хлеба, чашей прохладной воды, теплой одеждой, хижиной и женщиной, кормившей леред этой хижиной младенца грудью своей. Бедняк раскрыл объятия и улыбнулся счастливо. «Благодарю тебя, Господи, — прошептал он. — Ты снизошел до меня, стал хлебом, водой, теплой одеждой, женой и сыном моими, чтобы я увидел тебя, и я увидел. Молитвенно склоняюсь пред многообразным ликом твоим возлюбленным!»

Все молчали. Старик вздохнул глубоко, словно буйвол, поднял палицу, чтобы проложить себе дорогу, и исчез в толпе. Тогда какой-то недавно женившийся юноша поднял сжатую в кулак руку и воскликнул:

— Говорят, ты несешь огонь, чтобы сжечь им мир, сжечь наши дома и детей наших. Такова, стало быть, любовь, о которой ты возглашаешь, будто несешь ее нам? Такова справедливость? Огонь?

Глаза Иисуса наполнились слезами: ему стало жаль молодожена. И, правда, такова ли справедливость, которую он несет? Огонь? Разве нет иного пути к спасению?

— Скажи ясно: что нужно сделать, чтобы спастись? — закричал какой-то хозяин, расталкивая толпу локтями, чтобы подойти ближе за ответом, — он был туговат на ухо и плохо слышал.

— Откройте сердца свои, откройте закрома свои, раздайте добро беднякам! — громко воскликнул Иисус. — Пришел День Господень! Кто скупится и прячет на старость ломоть хлеба, сосуд масла, надел земли, тот вешает этот ломоть хлеба, сосуд масла и надел земли себе на шею, и все это тянет его в ад.

— В ушах у меня звенит, — сказал хозяин. — Мне становится дурно. Пойду-ка я лучше, с твоего позволения!

Полный негодования, он направился к своим богатым хоромам.

«Слыханное ли дело — раздавать голодранцам наше добро! И это есть справедливость?! Чтоб ему пропасть!» — бормотал он себе под нос вперемешку с ругательствами. Иисус посмотрел вослед уходящему и вздохнул:

— Широки врата в ад, широк туда путь, и усеян он цветами. Узки врата в Царство Божье, и восхождение предстоит к ним. Пока мы живы, можно выбирать, ибо жизнь есть свобода, но, когда придет смерть, произойдет то, что должно произойти, и нет от того спасения…

— Если хочешь, чтобы я поверил тебе, сотвори чудо! — крикнул калека на костылях. — Исцели меня: хромым, что ли, входить мне в Царство Небесное?

— А мне — прокаженным?

— А мне — одноруким?

— А мне — слепым?

Калеки двинулись вперед всей гурьбой, угрожающе столпились перед Иисусом и принялись кричать, утратив всякий стыд. Какой-то безглазый старик поднял свой посох и завопил:

— Или исцелишь нас, или не уйдешь сегодня живым из нашего села!

Петр вырвал посох из рук старика.

— С такой душой никогда не видать тебе света, негодный слепец!

Калеки осерчали, разозлились. Разозлились и ученики, собравшиеся вокруг Иисуса. Испуганная Магдалина бросилась было запирать дверь на засов, но Иисус остановил ее.

— Сестра моя Магдалина, несчастно это поколение, только голос плоти и повелевает им, — сказал он. — Привычки, грехи и жир отягощают их души. Отделяя плоть, кости и внутренности, я пытаюсь отыскать их души и не могу. Увы! Наверное, только огонь способен исцелить их!

Он повернулся к толпе. Теперь глаза его были сухими, безжалостными.

— Как поле выжигают перед посевом, чтобы взошли добрые всходы, так и Бог выжжет землю. Он не щадит тернии, чертополох и прочие сорняки. Это и есть справедливость! Прощайте!

И повернувшись к Фоме, сказал:

— Труби, Фома, уходим!

Он вытянул перед собой пастуший посох, оробевшая толпа расступилась в стороны и пропустила Иисуса. Магдалина захватила из дому платок, бросила все как было — незаконченную пряжу, глиняный горшок в очаге, некормленную птицу во дворе, — швырнула ключ от двери посреди дороги и, не оборачиваясь, молча закуталась плотнее в платок и последовала за Сыном Марии.



Читать далее

Никос Казандзакис. ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ ХРИСТА
Предисловие 16.04.13
Глава 1 16.04.13
Глава 2 16.04.13
Глава 3 16.04.13
Глава 4 16.04.13
Глава 5 16.04.13
Глава 6 16.04.13
Глава 7 16.04.13
Глава 8 16.04.13
Глава 9 16.04.13
Глава 10 16.04.13
Глава 11 16.04.13
Глава 12 16.04.13
Глава 13 16.04.13
Глава 14 16.04.13
Глава 15 16.04.13
Глава 16 16.04.13
Глава 17 16.04.13
Глава 18 16.04.13
Глава 19 16.04.13
Глава 20 16.04.13
Глава 21 16.04.13
Глава 22 16.04.13
Глава 23 16.04.13
Глава 24 16.04.13
Глава 25 16.04.13
Глава 26 16.04.13
Глава 27 16.04.13
Глава 28 16.04.13
Глава 29 16.04.13
Глава 30 16.04.13
Глава 31 16.04.13
Глава 32 16.04.13
Глава 33 16.04.13
Глава 22

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть