Онлайн чтение книги Идея фикс The Lasting Damage
4

17 июля 2010 года

Чарли не знала, как быть со своей девичьей фамилией. Она и не задумывалась над этим вопросом, пока Саймон не затронул его по прибытии в аэропорт.

– Полагаю, тебе придется обновить документы, – заметил он, кивнув на ее паспорт.

Она не поняла, что он имеет в виду, и уныло пыталась скрыть свое потрясение, услышав его пояснение. Саймон посмеялся над ней.

– Не переживай, – бросил он, – я лишь предположил, что ты захочешь сменить свою фамилию на мою, но если тебе не хочется, то я возражать не буду.

– Правда? – спросила Чарли, мгновенно встревожившись за его благодушное настроение, осознавая, что в лучшие времена оно бывало хрупким и постоянно находилось под угрозой исчезновения.

Она обдумала второй вариант: да, она предпочла бы остаться Чарли Зейлер. Честно говоря, ее удивило, что Саймон мог бы предпочесть иное. Досадуя на себя за то, что оказалась не готовой к столь важному обсуждению, она быстро решила, что поступит так, как захочет он. Бывают фамилии и менее благозвучные, чем Уотерхаус.

Впрочем, оказалось, что на сей раз настроение Саймона ничем не омрачилось.

– Конечно, правда, – заверил он жену. – Какая разница, как тебя будут называть? По-моему, это всего лишь наследственный ярлык.

– Точно, – подхватила Чарли с непроницаемым лицом. – Ведь если подумать, меня могут просто называть сержантом полиции женского пола за номером пять-четыре-четыре-три-семь, верно?

С той самой минуты вопрос фамилии поглотил все ее мысли. А как поступают другие замужние женщины? Ее ближайшая соседка Мэрион Грегори, а также приятельницы Кейт Комботекра, Стейси Селлерс, Дебби Гиббс – все они поменяли девичьи фамилии. Оливия, сестра Чарли, собиравшаяся выйти замуж в будущем году, пыталась убедить Доминика, ее предполагаемого мужа, что им следует взять двойную фамилию Зейлер-Ланд.

«Либо пусть он остается Ландом, а я сама стану Зейлер-Ланд, – вызывающе заявила она Чарли. – Если Дом хочет путаться в подгнивших оковах старомодных традиций, то пусть мучается. Ему не удержать меня от более прогрессивных взглядов».

Отлично зная сестру, Чарли подозревала, что это стремление Оливии имеет слабое отношение к принципиальной позиции – скорее ей просто хочется обзавестись двойной фамилией.

Чарли Зейлер-Уотерхаус. Нет, об этом и речи быть не может! В отличие от Лив, Чарли не зарилась на аристократические прибамбасы: двойная фамилия будет смущать ее, не говоря уже о новом поводе коллегам изводить ее, придумывая новые прозвища.

– А почему бы нам вообще не выбрать совершенно новую фамилию? – крикнула она плескавшемуся в бассейне Саймону. Точнее, он лежал на надувной лодчонке, которая покачивалась на водной глади бассейна, когда они прибыли на виллу. В данный момент лодочка медленно дрейфовала, а его раскинутые конечности вяло шевелились, отмокая в воде. Иногда Саймон пользовался руками как веслами, чтобы развернуться или прокатиться в другой конец бассейна, а разок или два оттолкнулся ногами от борта, видимо, проверяя, не хватит ли одного толчка, чтобы лодка довезла его до противоположного борта. Толчка не хватало – слишком большим оказался бассейн.

Около полутора часов, делая вид, что читает свою книгу, Чарли тайком поглядывала на него. О чем он там размечтался?

– Саймон! – позвала она его наконец.

– Гм?

– В каких эмпиреях ты витаешь?

– Ты что-то сказала?

– Я подумала, может, мне не надо брать твою фамилию… почему бы нам просто не выбрать новую фамилию? Общую семейную фамилию.

– Что за глупость? Так никто не делает.

– К примеру, Чарли и Саймон Геррера.

– По-моему, это фамилия Доминго?

– Именно. Мы могли бы стать основателями новой традиции: фамилия первого встреченного в медовый месяц человека становится новой общей семейной фамилией.

Доминго был смотрителем здешней виллы: этот молодой атлет и заядлый курильщик, загоревший до шоколадного цвета, немного говорил по-английски и, по всей видимости, жил в дальнем конце сада в деревянном летнем домике типа шале. Он встретил Саймона и Чарли в аэропорту и привез их на виллу «Los Delfines», а чуть позже устроил им ознакомительную экскурсию по дому и саду, не спросив их согласия, – возможно, из-за нехватки словарного запаса – и не поинтересовавшись, не желают ли они сначала отдохнуть, повременив с таким знакомством до утра. Экскурсия заняла около часа: в доме Геррера останавливался перед каждым техническим устройством или прибором, жестами привлекая к нему их внимание, прежде чем в полном молчании продемонстрировать, как они действуют.

Чарли не испытывала ни малейшего волнения. Она прошла через деревянную калитку, темневшую в высокой белой стене, увенчанной желобчатой черепицей, вдохнула теплый пряный воздух сада, увидела бассейн, блестевший подобно гигантскому аквамарину, и мгновенно влюбилась в этих испанских «Дельфинов». Если ей пришлось вытерпеть пантомиму Доминго, показывающего, как надо проворачивать ключи в замочных скважинах входных дверей и управляться с охранной сигнализацией, чтобы им позволили остаться здесь на две недели, то такую цену она с радостью заплатила за роскошь испанского отдыха.

Все вокруг выглядело идеально. Так идеально, что Чарли встревожилась, насколько же они с Саймоном проигрывают в сравнении с окружающей обстановкой. Вдруг своим появлением они испортили гармонию этого совершенства? Она понимала, что глупо сравнивать себя с другими людьми – сравнивать их с Саймоном с другими семейными парами, – но как же трудно было удержаться от подобных сравнений! Чарли не знала никаких других новобрачных, отправившихся в свой медовый месяц с такой секретностью, точно они в прошлом были бандитами, новообращенными в ценных осведомителей, и посему, в соответствии с программой охраны свидетелей, место их пребывания хранилось в строжайшей тайне. Кэтлин, мать Саймона, панически боявшаяся полетов, как и вообще почти любых перемен реальной жизни, не смогла бы переварить мысль, что ее сын сядет в самолет, поэтому Саймон сообщил ей, что на медовый месяц они с Чарли поедут на поезде и отдохнут в Торки. Кэтлин спросила, где они будут жить, на случай, если ей срочно понадобится связаться с ними. Ее сын мог бы назвать какой-то реальный или вымышленный отель в Торки, но он знал, что через пару дней Кэтлин непременно попытается связаться с ним и обнаружит, что он солгал, и поэтому ему не оставалось ничего иного, как отказаться дать такие сведения.

– Нет никакой крайней необходимости, – твердо заявил Саймон. – А если и появится, то придется немного подождать.

Кэтлин расстроилась, и в ход пошли слезы и мольбы. В какой-то момент, после одного из ее фирменно занудных воскресных обедов, она упала на колени и обхватила ноги сына. Ему с трудом удалось высвободиться от нее. Чарли пребывала в шоке, в том числе и потому, что никто из родни, включая самого Саймона, явно не удивились такому поведению. Майкл, его отец, также не выказал удивления. Его единственным словесным вкладом в спор стало небрежное бормотание. «Прошу тебя, сын, – обратился он к Саймону. – Пожалуйста, сын, дай ей шанс связаться с тобой. Облегчи мне жизнь».

К великому облегчению Чарли, ее жених проявил твердость. Правда, сперва, к ее крайнему замешательству, он принял родительское приглашение на семейный обед и в грядущее воскресенье.

– Ты обезумел? – резко спросила его Чарли. – Все ведь повторится… в точности, как было на прошлой неделе.

– Ну и пусть, тогда я выкручусь так же, как на прошлой неделе, – заявил он.

Ему нравилось думать, что мать не контролирует его жизнь, однако в то же время, как и настаивали родители, им пришлось ехать аж до самого Торки, где их наконец-то поженили. «Сделаем ложь более правдоподобной», – оправдался Уотерхаус, не желая признавать абсурдности ситуации. Чарли предпочла бы заключить брак в бюро регистрации Спиллинга: ее раздражала мысль, что место их свадьбы выбрано патетически настроенной свекровью. Но жених заглушил ее протест: «Мне казалось, тебе нравится Торки. Разве не поэтому мы сделали вид, что отправимся туда на медовый месяц?»

Как ни странно, Кэтлин не пыталась навязать им венчание в церкви, как опасалась Чарли, и не высказала никаких возражений, когда Саймон сообщил, что на регистрации, кроме них самих, будут только два свидетеля, роль которых его матушке никак не светила.

– Она успокоится, – заверил он свою невесту. – Осознав, что от нее ничего не ждут. Подумай об этом: обычно на свадьбах мать жениха проводит львиную долю дня, любезно принимая и обихаживая гостей. Такая роль маме решительно не по зубам. Поэтому в случае подобного выхода в свет она обычно предпочитала внезапно заболеть, и в итоге папе тоже приходилось оставаться дома и приглядывать за ней.

Родители Чарли с благодарностью узнали, что их присутствия не требуется. Отец ее всему на свете предпочитал гольф. Он мог бы сделать передышку ради дочери и постараться порадоваться ее свадьбе, но быстро нашел бы повод для погружения в плохое настроение. День, проведенный без гольфа, Говард Зейлер считал злополучным, и для ощущения полнейшего горя достаточно было лишить его возможности сыграть в любимую игру.

– А как тебе нравится Мелвилл? – крикнул Саймон жене в ответ, продолжая покачиваться на глади бассейна.

– Гм? – отозвалась Чарли.

– В качестве нашей новой фамилии.

– Почему Мелвилл?

– В честь Германа Мелвилла[12]Герман Мелвилл (1819–1891) – американский писатель и моряк, автор классического романа «Моби Дик»..

– Тогда почему бы не Дик?

Саймон нацелил на супругу пару пальцев, выразительным жестом изобразив букву «V». «Моби Дик» был его любимым романом. Он перечитывал его ежегодно и, естественно, притащил с собой в Испанию. Должно быть, по его мнению, медовый месяц предназначен для чтения, так почему бы ему не перечитать избранное? Но почему же он тогда с удовольствием предается праздному плаванию, словно ему больше ничего не хочется делать? Даже листья и лепестки цветов на поверхности бассейна, казалось, прилагают больше целенаправленных усилий.

Почему он не занимается сексом с женой?

Разве не положено проводить бо́льшую часть медового месяца в постели? Или так бывает, только если парочки не спали вместе до свадьбы?

Чарли вздохнула. Разве она ждала слишком многого? Долгие годы избегая любых физических контактов с ней, в этом году Саймон решил, что наконец настало время консумировать их отношения. С тех пор все пошло прекрасно. Ну, почти прекрасно. Чарли по-прежнему не смела брать на себя инициативу: она чувствовала, что ее любимому это не понравится. Также было очевидно, что разговоров – непосредственно после соития или вообще на интимную тему – тоже следовало избегать. Или Чарли сама воздвигла воображаемые барьеры, которых вовсе не существовало? Может, Саймону не меньше, чем ей самой, хотелось спросить: «Тебе нравятся наши сексуальные игры, или ты только надлежащим образом исполняешь супружеский долг?» Физически он выглядел удовлетворенным, но всегда казался чертовски отстраненным – глаза закрыты, губы безмолвно сжаты. Временами он вообще был почти бесстрастен, как робот.

Припекало полдневное солнце. Чарли размышляла, не пора ли предложить Саймону зайти в дом и еще разок намазаться защитным кремом. Тогда она могла отправиться за ним и… Нет. Она завела хорошее правило – никогда и никого не провоцировать на секс, и была намерена неуклонно придерживаться его. Однажды – давно, на одной вечеринке, задолго до их официальной помолвки – Саймон на редкость грубо отверг ее заигрывания. И Чарли твердо решила, что никогда больше не позволит такому случиться.

За ее спиной раздался какой-то шум… звук чьих-то шагов. Доминго. Женщина напряглась, но потом вздохнула с облегчением, увидев, что смотритель вооружен граблями и мотыгой: он ведь здесь работает, только и всего. Вилла утопала в роскошном саду, и сад этот, очевидно, являлся для кого-то гордостью и радостью – может, для Герреры, может, для его хозяев. Такого бурного и разнообразного цветения, собранного в одном месте, Чарли еще в жизни не видела: огненно-красные, бордовые, фиолетовые, сиреневые, ярко-синие, оранжевые и желтые цветы контрастировали с множеством оттенков зеленого. Никакого сравнения с большинством бледных английских садов. Чарли особенно любила представлять перевернутые лилейники, тогда их белые колокольчики выглядели как маленькие абажуры.

Отложив книгу, она направилась к бассейну. Не потому, что хотела быть ближе к Саймону, а потому что изрядно перегрелась и ей требовалось охладиться. По мраморным римским ступеням женщина спустилась в воду.

– Водичка как раз то, что надо, – заметила она. – И не холодная, и не слишком теплая. Похожа на горячую ванну, набранную пару часов назад.

Ее муж не ответил.

– Саймон?

На чем же он так сосредоточен, что даже не слышит ее, хотя она плещется прямо рядом, у него под носом?

– Гм? Прости. Что ты сказала?

Вряд ли ей стоило повторять. Хотя жаль упускать такую возможность – раз уж она привлекла его внимание, надо сказать что-то более существенное.

– Я паникую всякий раз, как Доминго направляется в нашу сторону.

– Боишься, что он опять будет испытывать наше терпение, показывая, как работают очередные выключатели?

– Нет, вовсе нет… Но его мобильный номер есть на вебсайте. То есть благодаря ему мы можем оказаться в доступности для связи.

Саймон с трудом принял сидячее положение, постаравшись не перевернуть лодку.

– Тревожишься из-за моей мамы? Она же не знает, где мы. Никто не знает.

– Оливия знает.

Рассердится ли он, что она поделилась с сестрой тем, что надлежало хранить в секрете? Вероятно, нет. Чарли поборола желание выяснить, удалось ли ей полностью завладеть его вниманием.

– Когда я сообщила Лив, какова цена за это местечко, она упросила меня показать ей фотографии. Пришлось показать и рекламу виллы на вебсайте.

– Надеюсь, она ничем не поделится с моей мамой?

– Меня беспокоит не Кэтлин, – сказала Чарли, – а работа.

Саймон пренебрежительно хмыкнул.

– Две недели Форум безопасных условий проживания сможет обойтись без тебя.

– Я имела в виду твою работу. Мое отсутствие никого не колышет.

– Что, ты переживаешь из-за Снеговика? После месяцев предвкушения того, что он называл своим творческим отпуском от вечных проблем Уотерхауса? Едва ли ему взбредет в голову разыскивать меня. Знаешь, что он сказал мне на прощание перед моим уходом? «Давайте-ка, Уотерхаус, мы оба по максимуму отдохнем за эти две недели. Может, сам я и не буду посещать в данный период ничего более экзотического, чем мой кабинет или столовую, но без вашей неизменно чумовой деятельности у меня будет настоящий душевный и праздничный отдых».

– Уж поверь мне, Пруст с нетерпением дожидается твоего возвращения. Буквально считает деньки.

– Не шути так, – предостерег Саймон.

Его не радовала мысль, что он может вызывать у босса чувства, отличные от раздражения.

– Мы оставили Лив и Гиббса одних, – вспомнила Чарли. – Что, если Лив продолжала накачиваться спиртным и, напившись, выболтала секрет Гиббсу, а он…

Ей не хотелось озвучивать возможные действия Криса на тот случай, если сказанное способно увеличивать вероятность событий.

– Гиббсу? – Уотерхаус рассмеялся. – Да Гиббс, даже сидя рядом со мной, рта не раскрывает! Чего ради ему грузить себя моими поисками в Испании? Ни малейшего повода!

– Да для начала поисков достаточно всего лишь чуть менее заурядного дела, и тогда каждому придет в голову: «Вот если б Саймон был здесь, если б мы могли спросить, что он думает…».

– Нет, никому это не понадобится. Скорее они подумают: «Слава богу, что с нами нет Уотерхауса, а то он усложнил бы все дело».

– Ты же сам понимаешь, что это неправда. Сэм Комботекра так не думает. И Гиббс тоже…

– Черт, Чарли, прекрати, ради бога! Оливия не скажет Гиббсу, куда мы уехали, и Гиббс ничего не скажет Сэму, и в ближайшие пару недель Сэм не столкнется с трудностями, о которых стоило бы поговорить со мной. Договорились? Отдыхай спокойно!

Саймон был прав: вряд ли их потревожит кто-то из Спиллинга. Так почему же Чарли не могла избавиться от тревоги, так основательно обосновавшейся в груди, что у нее перехватывало дыхание?

– Я весь ваш на две недели, так что считайте, вам не повезло, – сказал Уотерхаус. – Как там говаривал наш остроумный Марк Твен? «Мне пришлось перенести множество неприятностей, хотя лишь изредка они имели место в реальности». В общем, высказывание в его духе. Посмотри-ка туда, – предложил он, показав в сторону двух деревьев, в промежутке между которыми маячила на горизонте гора.

– На что смотреть-то? – уточнила Чарли.

– На гору. Видишь очертания?

– Очертания горы?

– Нет, черты лица. Похоже, у этой горы есть своя физиономия.

– Ничего не вижу. Ты подразумеваешь, что углядел там глаза, нос и рот?

– И брови, и, по-моему, я даже вижу ухо. Неужели ты не видишь?

– Нет. – Чарли попыталась не выдать своего раздражения. – Я не вижу никакого лица на той горе. Оно хоть симпатичное?

– Должно быть, обман зрения… игра света, но… Интересно, изменятся ли его черты, когда сдвинется солнце. Наверное, сейчас просто тени так причудливо легли на скалистые уступы.

Чарли еще долго вглядывалась в очертания горы, но так и не обнаружила ничего явно похожего на физиономию. Как ни глупо, но она почувствовала, что упустила нечто важное. Лодка Саймона успела прибиться к другому борту бассейна. «Может, для поддержания хорошей формы, – подумала Чарли, – стоит тоже немного поплавать?» Отныне она твердо решила не паниковать при виде направляющегося к ней Доминго, несмотря на то, что перед ее мысленным взором опять мгновенно возник поразительно четкий образ того, как он подстерегает их с Саймоном за кустами со словами: «Телефон. Англия», помахивая своим мобильным.

– Чарли? – услышала женщина голос мужа.

– Мм?

– Как бы ты поступила, если б… – Саймон покачал головой. – Нет, ерунда, – оборвал он себя.

– Но о чем ты хотел спросить? – заинтересовалась его супруга.

– Пустяки. Забудь.

– Ты же знаешь, что я не смогу забыть, – возразила она. – Лучше скажи.

– Да, в сущности, нечего говорить.

– Нет, скажи!

Как бы ты поступила, если б я попросил у тебя развод? Как бы ты поступила, если б я захотел, чтобы мы спали в отдельных комнатах?

– Мне сразу же начали лезть в голову всякие дурные мысли. Неужели ты хочешь, чтобы я продолжала мучиться? – упрекнула Чарли мужа.

– Да нет же, никаких проблем, – отозвался тот. – Это совершенно не касается нас с тобой.

То есть если бы это касалось их двоих, то речь обязательно зашла бы о проблемах?

Зейлер, прекрати выдумывать несуществующие проблемы!

Чарли мысленно выругалась. Она знала, что готова провести очередные пару часов, пытаясь заставить его высказаться, и знала также, что потерпит неудачу.

* * *

– Тебе пора уходить, – уныло проворчала Оливия Гиббсу, упираясь ладонями в его бок.

Последний час она пыталась выпихнуть его из своей кровати, но он был сильнее и упорно сопротивлялся.

– Нет, не пора. – Гиббс лежал на спине, сложив руки под головой.

– Еще как пора! Хватит уже, пора сбрасывать шкуры нечестивых, безбожных выродков и облачаться в благопристойные наряды. Если мы начнем репетировать новые роли прямо сейчас, то скоро у нас может получиться вполне убедительно… если повезет, мы вживемся в них уже к вечеру.

Крис едва не улыбнулся, но с места не сдвинулся. Мобильник Оливии показывал, что уже минуло два часа пополудни. В ее гостиничном номере по-прежнему царила такая же темнота, как часов двенадцать назад, когда они приковыляли сюда ночью. Зейлер еще не видела оконных драпировок, которые превзошли бы здешние глухие жалюзи и плотные шторы в сохранении атмосферы ночи, объединив свои силы против проникновения дневного света.

– В конце концов, разве у тебя нет повода вернуться домой? Нет дел, планов, урочного часа возвращения? – поинтересовалась женщина. – У меня лично имеются все три повода.

Она прекратила попытки спихнуть лежащего рядом мужчину с кровати. Все равно ничего не получалось, и вдобавок у нее уже заболели руки. Гиббс повернулся на бок лицом к ней. Забавно, вслух называя его Крисом, про себя она думала о нем только как о Гиббсе, так же, как и Саймон. Изменится ли в дальнейшем ее мысленное обращение? Женщина молча укорила себя за то, что думает о нем в будущем времени. Необходимо взять себя в руки, но возможно ли это, пока он, излучая тепло, лежит рядом с ней?

– Пытаешься избавиться от меня? – спросил он.

– Да, но… не в плохом смысле.

– Неужели есть и хороший смысл?

– Разумеется. Полно́. К примеру, в хорошем смысле самопожертвования: освободиться самой и спасти тебя, пока еще не поздно, а также… – Оливия умолкла, припомнив, что он сравнивал ее с красочным воскресным приложением газеты и побудившие его к такому сравнению причины. – В общем, нам необходимо выбраться отсюда до трех часов, – оживленно, чтобы скрыть смущение, заявила женщина. – Я не могу перезванивать и просить очередного продления.

– А каковы другие хорошие смыслы? – спросил Гиббс. Неужели ему действительно было интересно?

Зейлер не могла ответить ему правдиво. Только что, занимаясь с ним сексом, она трижды достигла оргазма. Если бывали ситуации, требовавшие непременного сокрытия правды, то эта, безусловно, требовала.

– Я никуда не стронусь, пока ты не ответишь, – пригрозил Крис.

– О, ради бога! Тогда ладно, может, так я добьюсь цели, раз уж не удалось спихнуть тебя с кровати. Вот другой хороший смысл: мне нужно, чтобы ты исчез, дабы посвятить остаток дня глубочайшему размышлению обо всех аспектах твоей личности и всецело восстановить в памяти твои слова и дела, исключив на обозримое будущее все прочие мысли.

– Тебе будет легче думать обо мне, если я буду рядом, – усмехнувшись, заметил Гиббс.

– Ошибаешься. Пока ты здесь, я слишком занята мыслями о том, что ты думаешь делать, и не могу предаться никаким другим своим мыслям.

– У меня нет никаких иных мыслей и намерений, кроме желания еще разок трахнуть тебя, но пока я предательски обессилен.

– Ничего не слышу, не слышу! – заверещала Оливия, закрыв уши руками. – Перестань добавлять слова к тому множеству, о котором мне уже придется думать. Мне еще надо расплатиться со старым долгом. Не смейся… я не шучу. Пожалуйста, просто исчезни. И не говори больше ничего.

– Чтобы ты смогла думать обо мне?

– Да.

– И больше ни о чем?

– Нет, пока не расплачусь с долгом.

Крис кивнул, словно счел ее просьбу вполне разумной. Он сел и начал собирать свою одежду. Оливия вновь глянула на экран телефона. Пять минут третьего. Она почувствовала нарастающее возбуждение, явно предвкушая его уход. Ей предстояло срочно заняться собой. Первый пункт программы – выпуск пара в оригинальной недостойной манере: приплясывая, кружить по номеру с криком: «О боже мой, о боже мой, о боже мой!». Второй пункт – встав перед большим зеркалом около двери, изучить свою наружность так тщательно, словно она никогда не видела себя прежде и никогда не увидит впредь, и попытаться увидеть себя глазами Гиббса. Потом она позвонит Чарли. Или, вернее, позвонит смотрителю «Los Delfines», номер которого есть на вебсайте, и попросит его передать сестре, чтобы та позвонила ей. Любая приличная сестра – а Чарли, в общем, вполне прилична – захотела бы сразу услышать такого рода новости.

«Догадайся, кто стал полнейшей и законченной шлюхой? – мысленно спросила она сестру и тут же восторженно ответила: – Я!»

Некоторые сплетни так важны, что способны смести все стоявшие на пути соображения об интимности медового месяца, – и, по чистой случайности, теперь произошел именно такой случай. Оливия сознавала, что она будет сплетничать о себе с таким же удовольствием, с каким сплетничала о других. Даже с более сильным удовольствием. Ведь она так редко делала нечто, способное потрясти любого. Как же приятно в ее возрасте дать повод для сплетен – совершить неописуемую глупость в сорок один год, когда никто даже не опасается такого подвоха с ее стороны…

Надо ли будет попросить Чарли ничего не говорить Саймону? Некоторые люди ничего не скрывают от своих супругов. Могла ли ее сестра стать такой фанатично откровенной после женитьбы? Вряд ли Саймон одобрит поведение Оливии, подобно тому, как люди, которым не хватает в жизни переживаний, не одобряют тех, кто попадает в приключения, которые сами они давно упустили. Он может воспринять это в каком-то мрачном смысле, и тогда их с Чарли свадебный день будет омрачен, испорчен из-за того, что их свидетели завершили его в одной постели. Оливия вздохнула, осознав возможность таких последствий. Из-за Саймона Чарли может разозлиться и разобидеться. Она воспримет бурную ночь Оливии с Гиббсом не как приключение Оливии, а как нечто плохое, случившееся с ее собственным чертовски важным мужем. Вероятно, у нее возникнет протест и по собственным соображениям, и она обвинит сестру в злоупотреблении. Гиббс, будучи полицейским, принадлежал к сфере общения Чарли и Саймона, а не Оливии, и она не имела никакого морального права вторгаться в чужой мир, куда ее лишь приглашали время от времени, по усмотрению Чарли.

Неужели она испоганила самый знаменательный день в жизни ее сестры? Наверное, это непростительная наглость для подружки, приглашенной на роль второго плана, по собственному почину притязать на роль соперницы главной героини? Лив не могла понять, сочтет ли Чарли ее поступок отвратительным или воспримет его как легкое прегрешение. И никогда Оливия так ничего и не поймет, если не расскажет сестре о случившемся, – она не способна справиться с этим вопросом сама, не зная, какой будет реакция.

«Мне следовало бы испытывать чувство вины перед Домом, – подумала Оливия, – и перед Дебби Гиббс. Увы, правда была не на их стороне».

Крис закончил одеваться.

– Я ухожу, – сказал он. – Можешь начинать думать.

– Так же, как и ты, – откликнулась Зейлер, желая теперь, когда он решил уйти, вновь привлечь к себе его внимание. – Я имею в виду, можешь думать обо мне.

– Всецело, – ответил Гиббс, – в обозримом будущем.

Это прозвучало как цитата. Естественно, осознала Оливия, он цитировал ее.

* * *

Сэм Комботекра не привык чувствовать себя виноватым, но именно вину он испытывал, сидя за столиком возле окна кафе-бара «Жевуны»[13]«Жевуны» – маленькие жители Голубой страны из сказки американского детского писателя Лаймена Фрэнка Баума (1856–1919) «Удивительный волшебник из страны Оз». Они также живут и в весьма вольном пересказе оригинала «Волшебник Изумрудного города», сделанном в 1939 г. русским писателем А. М. Волковым (1891–1977). в ожидании Элис Бин. Эта встреча, возможно, окажется совершенно излишней, однако Сэм организовал ее, отдавая предпочтение делу, а не выходному дню дома с семьей. Он уже знал, какие ответы даст Элис на подготовленные им вопросы. Он мог бы задать их и по телефону, но ему хотелось увидеть ее во плоти сильнее, чем он смел признаться даже самому себе. Редкая женщина в маленьком мире полиции Спиллинга считалась более легендарной, чем Элис. Сэм слышал по меньшей мере из десятка разных источников, что несколько лет тому назад Саймон Уотерхаус был романтично одержим этой таинственной особой. Тогда ее звали Элис Фэнкорт.

Сэм знал, что ее запутанные отношения с Саймоном (которые, согласно мнению Колина Селлерса, являлись пустой тратой времени, а точнее, «напрасным бестрахальным словоблудием») плохо кончились, и с тех пор эти двое не разговаривали друг с другом. Насколько откровенно Элис захочет поделиться с ним сегодня этой историей? В утреннем телефонном разговоре, через пару секунд после того как Комботекра представился, она спросила, не работает ли он с Саймоном. Она же и предложила ему встретиться в кафе «Жевуны», заметив: «Там мы обычно встречались с Саймоном». Из-за этого Сэм тоже испытывал угрызения совести: не только потому, что отказался в свой выходной от общения с семьей, но и из-за возможного пробуждения болезненных воспоминаний по вине неведомого ей детектива, не имевшего для личной встречи с ней никакой более возвышенной причины, чем удовлетворение своего нездорового любопытства.

Он взглянул на часы. Бин опаздывала уже на десять минут. Стоит ли позвонить ей? Нет, он предпочел дождаться задержки на четверть часа. Может, попросить одного из официантов убавить громкость музыкального сопровождения? По-видимому, оно предназначалось для заглушения звуков, исходящих из угла зала, где находилась огороженная игровая площадка, полная воющих сопливых малышей и их мамаш, чьи натянутые улыбки искрили сдерживаемой яростью, когда они озирали столики и стулья в форме поганок, вкупе с набором неопознаваемых пластиковых предметов основных цветов палитры. Сэм не винил малышей за вопли – возможно, он тоже вскоре взвоет, если ему придется еще долго слушать поднадоевшие еще в восьмидесятые годы хиты «Деф Леппард»[14]«Def Leppard» – британская рок-группа, пик популярности которой пришелся на 1984–1989 гг..

Полицейский посмотрел в окно на автомобильную парковку. В любой момент Элис могла заехать на одно из свободных мест. Вот, возможно, это она хлопнула крышкой багажника красного «Рено Клио». Солнечные очки, сандалии с ремешками… Нет. Саймон ни за что не запал бы на такую особу. «Интересно, – подумал Сэм, – похожа ли Элис на Чарли? А что если похожа? И что если не похожа?» Почему все, что касается Саймона, так его интригует? Он не стал бы так стараться встретиться с бывшей подружкой Криса Гиббса или Колина Селлерса. Если вдуматься, то он, вероятно, скорее мог бы проехать изрядное расстояние, чтобы взглянуть на ту редкую особу, которая не возбудила Колина, допустив, разумеется, что таковая особа существует.

Пристыженный собственным похотливым любопытством, Комботекра постарался сосредоточиться на Конни Боускилл. Вскоре он вновь поймал себя на мыслях о Саймоне Уотерхаусе. Да ладно, решил он, в данных обстоятельствах такая встреча вполне уместна. Саймона он считал лучшим из известных ему детективов, и все его знакомые тоже считали его лучшим детективом, хотя большинству не хотелось признавать это, и они предпочитали отмахиваться от него, называя Саймона грубым и непредсказуемым смутьяном. Первого января нынешнего года, в пять часов утра, Сэм принял решение: вместо того чтобы постоянно чувствовать себя ниже Уотерхауса, позволяя разрастаться собственному возмущению, он постарается учиться у него, отбросив самолюбие, и посмотрит, сможет ли он, подражая поведению и изучая позиции Саймона, если удастся одновременно приобщиться к обоим аспектам, приобрести хоть малую толику такой же великолепной проницательности.

Сэм не сомневался, что лучший детектив не поспешил бы отмахнуться от истории Конни Боускилл. Хотя еще вопрос, заслужила бы она его доверие?

На месте Сэма, встретившись с Конни и услышав описанную ею ситуацию, Саймон, вероятно, склонился бы к мысли о том, что она, страдая от душевного напряжения, видит все в обманчивом свете, или пришел бы к убеждению, что она лжет. А может, он подумал бы, что как раз неправдоподобность такой истории с большей вероятностью свидетельствует о ее реальности, поскольку редкий человек обладает такой самоуверенностью, чтобы поведать настолько вопиющую ложь?

Ты не Саймон – в этом-то и есть вся проблема. Ты понятия не имеешь, что он может подумать .

Нет, неправда. Невозможно, долгие годы работая бок о бок с человеком, не получить хотя бы слабого представления о логике его мыслительного процесса. Саймон подумал бы, что существует по меньшей мере какой-то шанс того, что совершено преступление. Если бы он вместе с Сэмом заехал поговорить с Боускиллами, то наверняка ушел бы с убеждением, что в этом доме явно что-то неладно – в коттедже «Мелроуз», а не в кембриджском доме № 11 по Бентли-гроув. И Комботекра согласился, насколько можно согласиться с воображаемой проекцией отсутствующего коллеги. Происходило нечто странное: Конни и Кит Боускилл рассказали ему не все, далеко не все. Он подслушал достаточно реплик не предназначенного для его ушей разговора и убедился, что они сговорились скрыть что-то от него.

Мысль о том, что кто-то поместил изображение трупа на вебсайт агентства по недвижимости, казалась смехотворной. За гранью безумия. Мысленно Сэм услышал слова Саймона: «Безумцы ничего специально не придумывают. Умопомешательство так же реально, как благоразумие. Оно не нуждается в нашем понимании, чтобы облажаться и покончить с жизнью, – безумию нужно лишь свое собственное понимание. А порой не нужно даже этого». Мгновенно Комботекра пожелал забыть эти замечания: держа их в памяти, он получит очередной пример того, что его коллега окажется прав, а сам он ошибается, несмотря на то, что его версия понимания гораздо более вероятна.

Сэм тяжело вздохнул. Временно заменяя Саймона, он готов был сделать все возможное для обнаружения неведомой мертвой женщины, в которую сам не верил, – женщины в зеленом платье с сиреневым рисунком. Он уже позвонил в полицию Кембриджа и дал им понять, что ожидает от них некоторых действий, – разумеется, после того как они перестанут хохотать.

– Сэм? – послышался рядом с ним женский голос.

Подняв глаза, он увидел стриженую обесцвеченную блондинку в очках с пластмассовой оправой насыщенного кирпичного оттенка и блестящей красной, как лондонские автобусы, помадой. Ее длинное розовое платье без рукавов дополняли золотые сандалии на плоской подошве и странная дырчатая веревочная сумка, выглядевшая так, словно ее связали из каких-то обрезков. Дырки на сумке, являясь частью продуманного дизайна, а не результатом старения или разрывов, давали, однако, Сэму возможность частично увидеть содержимое: красный бумажник, конверт, брелок с ключами…

– Элис Бин, – с улыбкой представилась женщина, протягивая ему руку. – Вы даже не представляете, как странно я себя здесь чувствую! Я не заходила сюда почти семь лет. Так что вы поймете причину, если мне вдруг поплохеет.

– Могу я предложить вам что-то выпить? – спросил Комботекра, пожимая ей руку.

– С удовольствием выпила бы лаймового ликера с лимонадом. И побольше льда. Понимаю, это детский напиток, но в такую жару ничего другого не хочется. Пока я ехала сюда в машине, из меня, должно быть, вытопилась добрая пинта влаги.

Стоя в очереди к бармену, Сэм поглядывал на Элис уголком глаза. Спору нет, она симпатична и мила, однако его удивили ее волосы – и стрижка, и цвет. А также очки в кирпичной оправе, и более всего – выбор помады. «Чертовски странно, – подумал он, – что Саймону могла… Но, разумеется, при условии, что и семь лет тому назад она выглядела так же и что вкус Саймона к женским прелестям легко предсказуем». Но с чего бы Уотерхаусу быть предсказуемым в этом отношении, если во всех прочих он решительно непредсказуем? Ведь он сделал Чарли предложение, когда она еще даже не считалась его подружкой…

– Значит, Конни дала вам номер моего телефона? – спросила Элис, когда Сэм поставил перед ней на столик запотевший стакан напитка.

– Нет, не давала. Я не просил ее. Сам нашел его в «Желтых страницах», в рубрике «Альтернативная медицина – Гомеопатия». Там не оказалось Элис Фэнкорт, но я предположил, что вы можете практиковать под именем Элис Бин.

– Бин – моя девичья фамилия. Я не успела привыкнуть к фамилии Фэнкорт.

– А вы обычно работаете и по субботам?

– Нет. Сегодня я не работала. Заскочила в центр, чтобы подыскать лекарство моей дочке Флоренс, – она подхватила какую-то желудочную заразу. Вам повезло, что вы поймали меня. И надеюсь, что не поймаете заодно же и эту заразу, но в принципе такое возможно, так что не говорите потом, что я вас не предупредила. Я подхватила какую-то инфекцию раньше Флоренс, а на работе все переболели ею раньше меня. В общем, наверняка дело в каких-то бактериях. Быстро вырубает организм, хотя есть и преимущество. Сутки тошноты и диареи, а потом болезнь переходит к следующему бедному новичку.

Великолепно. Знаешь, чего ждать.

– Я не задержу вас надолго, – сообщил Сэм новой знакомой. – Раз уж ваша дочь больна.

– С ней все будет в порядке. Я оставила ее на попечении моей подруги Брайони, она для Флоренс как вторая мама. Так что можете располагать мною сколько вам нужно. Обещаю не создавать вам трудностей в случае деликатных вопросов.

Полицейский постарался скрыть удивление. Неужели по нему видно, что вопросы могут быть «деликатными»?

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Ну, к примеру, о Саймоне. Вряд ли ему хотелось бы, чтобы вы говорили о нем со мной. Наверняка не хотелось бы.

Элис порылась в сумочке, вытащила конверт, который Сэм уже углядел сквозь дырочки, и протянула ему. Он увидел на конверте фамилию Саймона, написанную от руки синими чернилами и подчеркнутую жирной линией.

– Не могли бы вы передать ему письмо?

Комботекра мгновенно понял, что не хочет ничего брать от нее, но с ходу не мог придумать повод для отказа. Потом к его мозговой деятельности подключилось чувствительное нутро. Нет уж, спасибо. Какая бы драма ни произошла между этими двумя, он не желал играть в ней даже второстепенную роль. Обхватив руками кружку, Сэм продолжал сидеть с индифферентным видом, вперив взгляд в кофейную черноту. В итоге Бин убрала конверт обратно в сумочку, а сам он испытал мелочное чувство собственной важности, осознавая, что перевел центр интереса с нее и Саймона на себя самого и свою щепетильность. Правда, вскоре он пожалел, что не взял этот чертов конверт. Стоит ли сообщить ей о вчерашней свадьбе Уотерхауса и о том, что тот уехал отдыхать в свой медовый месяц? Осложнит ли ситуацию то, что свадьбу сыграли только вчера? Сэм не думал, а скорее чувствовал, что это может иметь какое-то значение.

Он собрался уже попытаться объяснить, почему считает не лучшей идеей выбрать его в качестве посредника, но Элис опередила его, показав молчаливой понимающей улыбкой, что не обиделась на него.

– Что вы хотели меня спросить о Конни? С ней все хорошо? – сменила она тему разговора.

– Когда вы последний раз говорили с ней? – отозвался полицейский.

– Мы встречаемся раз в две недели. Последний раз… Погодите, я могу сказать точно. – Женщина выудила из своей миниатюрной рыболовной сетки маленький розовый ежедневник. – В прошлый понедельник, в четыре часа дня.

– То есть на этой неделе? Двенадцатого июля?

Элис кивнула.

– А с тех пор вы случайно не общались с ней по телефону? Может, обменивались какими-то сообщениями или письмами по электронной почте?

– Нет, ничего.

– И она не звонила вам сегодня ночью?

Бин явно встревожилась. Она подалась вперед.

– Нет. С чего бы? Что с ней случилось?

– С ней всё в порядке, насколько я могу судить, – ответил Сэм.

Он был не готов выкладывать свои сомнения.

– А почему ей могло понадобиться звонить мне сегодня ночью? – настаивала Элис. – Почему вы спросили об этом?

Потому что тогда она увидела на экране своего компьютера мертвую женщину, которая вскоре исчезла. И она сказала мне, что вы порекомендовали ей связаться с Саймоном Уотерхаусом, способным поверить в невероятное, если оно действительно произошло. За исключением того, что вы не могли рекомендовать ей этого сегодня в два часа ночи, поскольку Конни не звонила вам. Она не говорила с вами с тех пор, как увидела то женское тело. Если только не солгала о том, в какое время видела его .

– Вы советовали Конни поговорить с Саймоном? – спросил Комботекра.

– По правде говоря, я не могу обсуждать, что говорю моим пациентам или что они говорят мне. Простите.

– Я не прошу вас говорить о том, что Конни не сказала мне сама. Она сказала, что вы рекомендовали Саймона в качестве отличного от прочих детектива, способного поверить в то, что большинство людей сочли бы невозможным.

– Это правда, – согласилась Элис. – Именно так я и сказала, почти дословно.

– Тогда, прав ли я, предполагая – я не спрашиваю о деталях, – что Конни попала в своеобразную… ситуацию или у нее возникла некая проблема и она беспокоилась о том, что ей никто не поверит?

– Я действительно не имею права вдаваться в подробности, но… изначально Конни пришла ко мне, потому что испытала шок… Ей не хотелось верить в то, что шокирующее обстоятельство связано с каким-то темным дельцем, и тем не менее именно этого она и опасалась.

– Когда это случилось? – спросил Сэм.

– В январе, то есть… шесть месяцев тому назад.

– И вы посоветовали ей обратиться к Саймону? Значит, дельце могло тянуть на преступление?

Бин нахмурилась, видимо, размышляя над последним вопросом.

– Нет никаких свидетельств чего-либо незаконного, однако… Верно, Конни подумала, что это могло быть связано с преступлением. Но в то же время она боялась, что думать так – чистое безумие.

– А вы как думаете?

– Честно говоря, даже не представляю. Я понимаю лишь, что состояние психологического и эмоционального раскола не принесло ей совершенно ничего хорошего. Мне подумалось, что если б она поговорила с Саймоном, то он смог бы найти для нее то или иное объяснение ситуации.

– То есть он мог бы понять, имело ли место преступление?

– Я сознаю, что не существует грандиозного универсального списка, озаглавленного: «Все преступления, свершенные от начала времен», – улыбнувшись, признала Элис, – но такое оригинальное преступление следовало бы зафиксировать. Саймон мог бы найти доказательства не доступными Конни способами.

– А вы помните, когда впервые упомянули ей его имя? – продолжил расспросы Комботекра.

– О, далеко не сразу! Примерно месяц назад, может, полтора. Поначалу я, естественно, пыталась помочь ей сама, как поступаю со всеми моими пациентами, но никакие мои методы или слова, казалось, не действовали на состояние Конни. Если уж на то пошло, то, возможно, со временем она начала себя чувствовать даже хуже. И тогда я поняла, что ей нужно нечто большее, чем анаркадиум и медорринум. Простите, это гомеопатические средства, я забываю иногда, что они известны далеко не всем.

– Воспользовалась ли Конни вашим советом? – спросил Сэм. – То есть поделилась ли она своей проблемой с Саймоном?

Уж не потому ли он брал два дня отгула пару недель назад? Тогда Уотерхаус, потупив глаза, пробурчал нечто неопределенное о «свадебных приготовлениях». А Сэм тогда приписал это смущению – разговоры о романической связи, несомненно, хотя и необъяснимо, оскорбляли Саймона, и он вообще избегал упоминаний о своем будущем семейном статусе.

Элис уклончиво взглянула на собеседника.

– Спросите Конни сами, – мягко посоветовала она извиняющимся тоном. – Я уверена, что она вам все расскажет, если вы сумеете выслушать ее с сочувствием.

– А не связана ли ее невероятная история и возможное преступное дело с виртуальной экскурсией по одному из домов на вебсайте недвижимости? – спросил Сэм.

Выражение лица собеседницы сразу же дало ему единственный нужный ответ: она не понимала, о чем он говорит.

Итак, Конни имела уже две проблемы, в которые невозможно поверить: одну начиная с января, а другая появилась тринадцать часов назад. Интересно. Невозможно поверить .

– Вы посоветовали Конни поговорить с Саймоном, искренне полагая, что ей нужна помощь полиции, или надеялись, что он свяжется с вами, чтобы спросить о ней? – едва эти слова слетели с его языка, Сэм понял, что явно переборщил с любопытством. – Простите, – покаянно произнес он, поднимая руки. – Я не имел права задавать такой вопрос. Забудьте о нем.

– Почему же, разве я не могу спокойно ответить на него? – возразила Элис. – Я искренне верила, что Саймону следует услышать о проблеме Конни, поскольку… в общем, потому что ситуация очень странная, на редкость необычная. И либо это дело действительно ужасно, либо сущие пустяки. Но внезапно… – Тут женщина умолкла, пристально изучая что-то на столе, и Сэм уже подумывал, не стоит ли подтолкнуть ее к продолжению, когда она продолжила сама: – Честно говоря, я только что осознала, что советовала ей поговорить с Саймоном, потому что сама хотела это сделать. Мне хотелось поговорить с ним о ее деле. Мы с ним не общались с две тысячи третьего года, а… возникшая у Конни проблема заставила меня понять, что больше всего мне хотелось бы восстановить контакт с ним. Это заставило меня понять, что я скучаю по нему, хотя, в сущности, я даже толком не знала его. Просто безумие какое-то! Самое забавное, что я всегда была абсолютно уверена, что однажды он опять появится в моей жизни. И когда вы позвонили сегодня утром… – Она удрученно покачала головой, глядя мимо полицейского в сторону окна.

Он мог догадаться о том, что она не договорила. Когда Комботекра позвонил этой даме сегодня утром и попросил встретиться с ним, она, видимо, оставила свою больную дочь на попечение подруги, а сама посвятила следующие пару часов сочинению письма, которое ей хотелось написать последние семь лет и которое Сэм отказался передать.

– Послушайте, мне жаль… – начал было он.

– Пустяки, – оборвала его Элис. – Мне не следовало пытаться использовать вас в роли удачно подвернувшегося почтальона. Неэтичная просьба. И к тому же излишняя. Мне известно, где Саймон работает… так что я могу отправить послание по почте. Хотя вряд ли отправлю. – Женщина кивнула, как будто формально подтверждая свое решение. – Я твердо верю в судьбу, а сегодня судьба дала мне понять, что я выбрала неудачное время. Готова спорить, вы не привыкли считать себя посланцем судьбы, не так ли? – Она усмехнулась.

– Не привык, вы правы. – Вот Колин Селлерс не полез бы в карман за остроумным ответом, но Сэму не удалось придумать ничего оригинального.

Закрыв глаза, Бин сделала глоток своего напитка.

– Удачное время придет, – заключила она.