Онлайн чтение книги Долгое прощание The Long Goodbye
Глава 21

На следующее утро я встал поздно, поскольку заработал накануне большой гонорар. Выпил лишнюю чашку кофе, выкурил лишнюю сигарету, съел лишний кусок канадского бекона и в трехсотый раз поклялся себе, что никогда больше не буду пользоваться электробритвой. Все это пустило день по привычной колее. В конторе я очутился около десяти, взял почту, вскрыл конверты и оставил все валяться на столе. Я широко открыл окна, чтобы выветрить запах пыли и копоти, который скопился за ночь и висел в неподвижном воздухе, в углах комнаты, между створками жалюзи. На углу стола распростерся дохлый мотылек.

По подоконнику ползла пчела с посеченными крыльями и жужжала слабо и устало, словно знала, что все без толку, скоро конец, она сделала слишком много вылетов и до улья ей уже не добраться.

Я знал, что день будет бестолковый. У всех бывают такие дни. На тебя сваливаются одни чокнутые – идиоты, у которых мозги заклеены жвачкой, механики, у которых шариков не хватает, домохозяйки, у которых не все дома.

Первым оказался здоровенный блондин хамского вида по фамилии Кюиссенен или что-то в этом же финском роде. Он втиснул массивный зад в кресло для посетителей, водрузил на стол две мозолистые лапы и поведал, что работает на экскаваторе, живет в Калвер-сити, а чертова баба из соседнего дома хочет отравить его собаку. Каждое утро, выпуская собаку погулять, он обыскивает весь двор, потому что соседка забрасывает к нему фрикадельки. Пока что он нашел их девять штук, и во всех был зеленоватый порошок – мышьячная отрава против сорняков.

– Сколько возьмете посторожить и поймать ее на этом деле? – Он уставился на меня не мигая, словно рыба в аквариуме.

– А сами почему не можете?

– Мне надо на жизнь зарабатывать, мистер. Вот сижу здесь, и то теряю по четыре двадцать пять в час.

– В полицию не обращались?

– Обращался и в полицию. Может, на будущий год они и соберутся. Сейчас слишком заняты – лижут задницу ?Метро-Голдвин-Майер?.

– А в ОЗЖ? К кошатникам?

– Кто такие?

Я рассказал про ?кошатников? – Общество защиты животных. Он остался равнодушен. Знал он про ОЗЖ. Пошли бы они подальше. Животные мельче лошади их не интересуют.

– На дверях написано, что вы расследуете, – сварливо заявил он. – Так какого лешего, идите и расследуйте. Полсотни, если вы ее поймаете.

– Извините, – отозвался я. – Я сейчас занят. К тому же две недели прятаться в сусличьей норке у вас на заднем дворе не по моей части – даже за полсотни.

Он хмуро встал.

– Важная шишка, – сказал он. – Деньги ему не нужны. Брезгует спасти жизнь паршивой собаке. Ну хрен с тобой, важная шишка.

– У меня свои неприятности, м-р Кюиссенен.

– Поймаю – отверну ей шею к черту, – пообещал он, и я не усомнился, что так и будет. Он слону заднюю ногу мог бы отвернуть. – Потому я и хотел, чтоб кто-то другой за это взялся. Мешает ей, что бедняга гавкает, когда машина возле дома проходит. У, сука кривомордан! – Он направился к двери.

– Вы уверены, что она именно на эту собаку нацелилась? – осведомился я у его спины.

– Еще бы не уверен. – Он был уже на полпути, когда до него дошло. Он резко развернулся. – А ну, повтори, умник.

Я только покачал головой. Не хотел с ним связываться. Он мог дать мне по голове моим же письменным столом. Фыркнув, он удалился, едва не снеся дверь с петель.

Следующим номером нашей программы оказалась женщина, не старая и не молодая, не слишком чистая и не слишком грязная, на вид бледная, обтрепанная, сварливая и глупая. Девушка, с которой она вместе снимала квартиру – по ее понятиям, всякая работающая женщина есть девушка – таскала деньги у нее из сумочки. То доллар, то пятьдесять центов, но порядочно. Она считала, что всего пропало долларов двадцать. Такими деньгами она бросаться на могла. Бросаться деньгами на переезд в другую квартиру тоже не могла.

Бросаться деньгами на сыщика не могла. Она подумала, может, я припугну сожительницу, ну, по телефону, что ли, не называя имен.

На то, чтобы это изложить, у нее ушло минут двадцать. Рассказывая, она не переставала комкать матерчатую сумку.

– Это может сделать любой ваш знакомый, – сказал я.

– Ну, вы как-никак сыщик.

– У меня нет лицензии на запугивание людей, о которых я ничего не знаю.

– А я ей скажу, что у вас была. Как будто я кого-то другого подозреваю.

Просто скажу, что вы за это взялись.

– Я бы не советовал. Если назовете мое имя, она может мне позвонить.

Если позвонит, я скажу ей правду.

Она вскочила, прижимая к животу свою обтрепанную сумку.

– Вы не джентльмен, – визгливо заявила она.

– Где написано, что я должен быть джентльменом?

Она удалилась, бормоча себе под нос.

После ленча я принял м-ра Болдуина У. Эдельвейса. В подтверждение этого у него имелась визитная карточка. Он был управляющим агентства по продаже швейных машин. Это был маленький, усталый человек, лет сорока восьми ? пятидесяти, с маленькими ручками и ступнями. Рукава коричневого костюма слишком длинные, поверх тугого белого воротничка повязан лиловый галстук в черный ромбик. Он присел на край стула и воззрился на меня грустными черными глазами. Шевелюра у него была тоже черная, густая и пышная, без единого седого волоса. Аккуратно подстриженные усы имели рыжеватый оттенок. Он мог бы сойти за тридцатипятилетнего, если не смотреть на кисти рук.

– Меня зовут Болдуин, но можете называть просто Балдой, – объявил он.?

Все так зовут. Так мне и надо. Я еврей, женат на христианке, двадцати четырех лет, красавице. Она уже пару раз убегала из дома.

Он достал фотографию и показал мне. Возможно, ему она казалась красавицей. На снимке была неряшливая женщина со слабовольным ртом.

– Чем могу помочь, м-р Эдельвейс? Бракоразводными делами не занимаюсь.?

Я попытался отдать ему фото. Он отмахнулся. – Клиент для меня всегда ?мистер?

– добавил я. – Во всяком случае, пока он не наврет с три короба.

Он усмехнулся.

– Врать не привык, это не бракоразводное дело.

Я просто хочу, чтобы Мейбл вернулась. Но она не вернется, пока я ее не найду. Может, для нее это такая игра.

Он стал рассказывать о ней терпеливо, без злости. Она пила, погуливала, была, по его понятиям, не самой лучшей женой, но, может быть, его слишком строго воспитали. Сердце у нее, по его словам, было из чистого золота, и он ее любил. Понимал, что сам он – не предел мечтаний, просто честный работяга, который тащит домой все, что заработал. Счет в банке у них был общий. Она сняла с него все деньги, но это его не удивляло. Он примерно представлял, с кем она удрала, и если он прав, то человек этот, конечно, обчистит ее и бросит.

– Зовут Керриган, – сказал он. – Монро Керриган. Я против католиков ничего не имею. Плохих евреев тоже полно. Этот Керриган парикмахер, когда работает. Против парикмахеров тоже ничего не имею. Но много среди них лентяев, да и на скачках играют. Ненадежные люди.

– Она вам напишет, когда ее обчистят?

– Ей жутко стыдно бывает. Как бы чего с собой не сделала.

– Тут надо розыск объявлять, м-р Эдельвейс. Подайте заявление.

– Нет, я против полиции ничего не имею, но это не дело. Унизительно будет для Мейбл.

Мир, казалось, так и кишел людьми, против которых м-р Эдельвейс ничего не имел. Он выложил на стол деньги.

– Двести долларов, – сказал он. – Первый взнос. Так будет лучше.

– Это опять повторится, – сказал я.

– Конечно, – он пожал плечами и мягко развел руками. – Но – двадцать четыре года, а мне скоро пятьдесят. Как же может быть иначе? В конце концов она успокоится. Плохо, что детей нет. Она не может иметь детей. У евреев любят большую семью. Так Мейбл это знает. Вот и мучается.

– Умеете вы прощать, м-р Эдельвейс.

– Ну, я не христианин, – заметил он. – То есть, я против христиан ничего не имею, вы же понимаете. Но уж такой я. Это не просто слова. Я так живу.

Ох, забыл самое главное.

Он достал открытку и положил ее на стол рядом с деньгами.

– Из Гонолулу она это прислала. В Гонолулу жизнь дорогая. У моего дяди там ювелирная торговля. Сейчас он уже старый. Живет в Сиэтле.

Я снова взял фотографию.

– Это мне понадобится, – сообщил я. – И копии придется снять.

– Так и знал, м-р Марлоу, что вы это скажете. Так я уже приготовился.?

Он извлек конверт, в нем было пять экземпляров фото. – Керриган у меня тоже есть, только моментальный снимок.

Он полез в другой карман и вручил мне другой конверт. Я взглянул на Керригана. У него была смазливая жуликоватая физиономия, что меня не удивило. Три экземпляра Керригана.

М-р Болдуин Эдельвейс оставил еще одну визитную карточку, на которой были его имя, адрес, номер телефона. Он выразил надежду, что это обойдется не слишком дорого, но был готов сразу предоставить нужные средства и сказал, что будет ждать от меня известий.

– Двух сотен хватит, если она все еще в Гонолулу, – сказал я. – Теперь мне нужно подробное описание их обоих, чтобы передать по телефону. Рост, вес, возраст, цвет волос, шрамы или особые приметы, что на ней было надето и сколько денег она забрала из банка. Если такое уже случалось, м-р Эдельвейс, значит, вы знаете, что мне нужно.

– Странное у меня предчувствие насчет этого Керригана. Нехорошее.

Еще полчаса я вытягивал из него и записывал нужные сведения. Потом он молча встал, молча пожал мне руку, поклонился и молча вышел из кабинета.

– Передайте Мейбл, что все в порядке, – только и сказал он на прощанье.

Дело оказалось нетрудное. Я послал телеграмму в сыскное агенство в Гонолулу, а вслед за ней, авиапочтой – фотографии и те сведения, что в телеграмму не уместишь. Мейбл нашли в шикарном отеле, где она работала уборщицей, мыла ванны, полы и так далее. Керриган поступил точь-в-точь по предчувствию м-ра Эдельвейса – обчистил ее во сне и смылся, оставив расплачиваться за гостиницу. Она заложила кольцо, которое Керриган не сумел отобрать у нее по-хорошему. Этого ей хватило, чтобы рассчитаться в гостинице, но на дорогу домой денег уже не было. Так что Эдельвейс вскочил в самолет и помчался за ней.

Не заслуживала она такого мужа. Я послал ему на счет двадцать долларов плюс оплату длинной телеграммы. Двести долларов заграбастало агентство в Гонолулу. Поскольку у меня в сейфе лежал портрет Мэдисона, я мог позволить себе работать по грошовым расценкам.

Так прошел один день из жизни сыщика. Не совсем типичный день, но и не такой уж нетипичный. Зачем я этим занимаюсь, никто не знает. Разбогатеть на этом нельзя, удовольствия тоже мало. Время от времени в тебя стреляют, лупят или швыряют за решетку. Случается, что и убивают. Каждый месяц ты говоришь себе, что пора бросить, пока еще из тебя песок не сыплется, и заняться чем-нибудь приличным. Потом в дверь звонят, и на пороге опять возникает очередной гость с очередной проблемой, очередной бедой и скромной суммой денег.

– Входите, м-р Тягомот. Чем могу быть полезен?

Хотел бы знать, что меня здесь держит.

Три дня спустя, ближе к вечеру, мне позвонила Эйлин Уэйд и пригласила на завтра к себе домой на коктейль. Соберется несколько друзей. Роджер хочет меня видеть и поблагодарить как следует. И не буду ли я так любезен прислать счет?

– Вы мне ничего не должны, м-с Уэйд. Я мало что сделал, и мне уже заплачено.

– Я, наверное, показалась вам дурочкой со своими викторианскими замашками, – заметила она. – В наше время поцелуй не много значит. Так вы придете?

– Боюсь, что да. Хотя и не надо бы.

– Роджер совсем здоров. Работает.

– Прекрасно.

– Какой у вас сегодня мрачный голос. Наверное, относитесь к жизни слишком серьезно.

– Бывает что и так. А что?

Она ласково засмеялась, простилась и положила трубку. Я немножко посидел, пытаясь относиться к жизни серьезно. Потом попробовал вспомнить что-нибудь забавное, чтобы посмеяться от души. Ни то, ни другое не получилось. Тогда я достал из сейфа и перечитал прощальное письмо Терри Леннокса. Оно напомнило, что я так и не побывал у Виктора и не выпил за Терри «лимонную корочку». Время было самое подходящее – в баре сейчас тихо, как он любил. При мысли о Терри мне стало и грустно, и досадно. Добравшись до бара, я чуть не проехал мимо. Но сдержался. Слишком много денег он мне прислал. Дураком меня выставил, но щедро заплатил за это удовольствие.