Онлайн чтение книги Долгое прощание The Long Goodbye
Глава 46

Я поехал к Виктору, чтобы выпить «лимонную корочку» и поболтать там до вечернего выпуска утренних газет. Но бар был переполнен, и радости в этом оказалось мало. Принимая у меня заказ, знакомый бармен обратился ко мне по имени.

– Вы ведь пьете с капелькой горькой?

– Обычно нет. Но сегодня добавьте двойную порцию.

– Давненько я не видал вашу приятельницу. Ту, с зелеными камушками.

– Я тоже.

Он отошел и вернулся с коктейлем. Я прихлебывал его потихоньку, растягивая время, потому что надираться не хотелось. Либо уж напиться в стельку, либо ждать трезвым, Немного погодя я попросил повторить. Часов в шесть в баре появился парнишка-газетчик. Один бармен заорал, чтобы он выметался, но он успел разок обежать посетителей, пока официант не поймал его и не вышвырнул вон. Одним из этих посетителей был я. Я развернул «Ежедневник» и взглянул на первую страницу. Они успели. Напечатали. В фотокопии буквы были белые на черном, в газете стало наоборот. Уменьшив размер, они уместили все в верхней части полосы. На другой полосе был краткий и четкий редакционный комментарий. На следующей – еще полстолбца за подписью Лонни Моргана.

Я допил свой коктейль, ушел, съездил в другое место пообедать, а затем вернулся домой.

В заметке Лонни Моргана были точно изложены факты и события по делу Леннокса и «самоубийству» Роджера Уэйда – так, как их в свое время опубликовали. Он ничего не прибавлял, не убавлял и не искажал. Это был сжатый и ясный деловой репортаж. Редакционная статья – дело другое. Там были вопросы – из тех, что задают в газетах официальным лицам, когда они попадаются с рыльцем в пушку.

Примерно в девять тридцать зазвонил телефон, и Берни Олз сообщил, что заскочит ко мне по пути домой.

– Видели «Ежедневник»? – кротко осведомился он и положил трубку, не дожидаясь ответа.

Явившись, он поворчал насчет лестницы и заявил, что если у меня найдется кофе, то выпьет чашечку. Я сказал, что сейчас сварю. Пока я варил, он слонялся по дому, чувствуя себя вполне непринужденно.

– Безлюдно тут у вас – учитывая, что не все в городе вас любят, – сказал он. – Что там сзади за холмом?

– Другая улица. А что?

– Просто так. Вам кустарник надо подрезать.

Я принес кофе в гостиную, он расположился поуютнее и стал его прихлебывать. Взял у меня сигарету, подымил минуту-другую, потом погасил.

– Разлюбил я курить, – заявил он. – Может, из-за телевизионной рекламы.

Чем они больше стараются, тем больше ненавижу их товары. Они нас всех за недоумков держат. Каждый раз, как очередной жулик в белом халате, со стетоскопом на животе, протягивает с экрана зубную пасту, или пачку сигарет, или бутылку пива, или полосканье для зубов, или флакон шампуня, или коробочку с какой-то дрянью, от которой толстые борцы начинают благоухать, как горная сирень, всегда беру на заметку – не покупать. Черт, я бы не стал покупать эти товары, даже если бы они мне нравились. Значит, читали «Ежедневник», а?

– Мне приятель намекнул, что там будет. Журналист.

– Неужели у вас есть приятели? – удивился он. – А не говорил он, как они добыли этот материал?

– Нет. И у нас в штате он вам тоже не обязан говорить.

– Спрингер чуть не лопнул от злости. Лофорд, помощник прокурора, который забрал у нас утром это письмо, клянется, что понес прямо своему боссу, но кто его знает.

Похоже, что в «Ежедневнике» напечатана репродукция прямо с оригинала.

Я отхлебнул кофе и не ответил.

– Так Спрингеру и надо, – продолжал Олз. – Сам должен был этим заняться.

Лично я не думаю, что им передал Лофорд. Он ведь тоже политик.

Он уставился на меня непроницаемым взглядом.

– Вы зачем явились, Берни? Симпатий ко мне вы не питаете. Когда-то мы дружили – насколько можно дружить с примерным полицейским. Но дружба не получилась.

Он подался вперед и улыбнулся, вернее, оскалился по-волчьи.

– Полиция не любит, когда частные граждане делают у нее за спиной ее работу. Если бы после смерти Уэйда вы сказали мне про его связь с этой дамочкой Леннокс, дальше я бы сам сообразил. Если бы сказали, что миссис Уэйд связана с этим самым Терри Ленноксом, я бы ее сразу прижал к ногтю, и жива бы осталась. Если бы с самого начала вы не темнили, может, и Уэйд был бы сейчас в живых, не говоря уж о Ленноксе. Много о себе воображаете.

– Что мне вам отвечать?

– Ничего. Слишком поздно. Я вам сказал – умник всегда сам себя перехитрит. Ясно сказал, прямо. Вы не послушали. Раз вы такой умный, уезжайте-ка из города. Многие вас не любят, а среди этих многих есть пара ребят, которые могут свою нелюбовь и доказать. Мне один мой стукач шепнул на ушко.

– Я не такая важная персона, Берни. Хватит нам собачиться. Пока не погиб Уэйд, вы этим делом и заниматься не хотели. Да и после всем было наплевать – и вам, и коронеру, и прокурору. Может, я не все сделал, как надо. Но зато теперь все знают правду. Вы бы вчера прижали ее к ногтю – на каком основании?

– На основании вашего рассказа.

– Моего? Да я же у вас за спиной орудовал. Он резко встал. Лицо у него налилось краской.

– Ладно, умник. Зато она осталась бы в живых. Можно было ее забрать по подозрению. Но ты хотел, гад, чтобы она умерла, и ты это знаешь.

– Я хотел, чтобы она как следует, пристально вгляделась сама в себя.

Дальше – ее дело. Я хотел оправдать невиновного. Плевать мне было с высокой горы, на что придется пойти для этого, и сейчас плевать. А если желаете мною заняться – я всегда на месте.

– Тобой займутся крутые ребятишки, фраер. Мне время тратить не придется. Говоришь, ты для них не такая важная персона? Как сыщик по имени Марлоу, конечно, ты ничто. Но как парень, которому было ведено отвалить, а он взял, да и наплевал на их приказы, причем публично, в газете... тут дело другое. Ты их гордость задел.

– Какой ужас, – сказал я. – Как вспомню, поджилки трясутся.

Он подошел к двери и открыл ее. Постоял, глядя на деревянную лестницу, на деревья, росшие по склону холма в конце улицы.

– Тихо здесь, спокойно, – промолвил он. – В самый раз.

Он спустился по лестнице, сел в машину и уехал. Фараоны никогда не прощаются. Всегда надеются увидеть вас снова в шеренге для опознания.