Онлайн чтение книги Убийца - Лис The Murderer Is a Fox
Часть первая

Глава 1

ЛИСЯТА[1]В данном романе Лисы, Лисята, Лисьи норы и пр. происходят от фамилии Фокс, что по-английски означает «лисицу».

— Который теперь час, Тальбот? — спросила Эмили Фокс у мужа. Будто она не задавала только что этого вопроса.

— Хватит уже, Эмили, — со вздохом отозвался Тальбот Фокс. — До прибытия «Атлантического экспресса» еще добрых десять минут, не меньше.

Линда сидела, зажатая между приемными родителями, в открытом прогулочном автомобиле, который был выделен специально по такому случаю Комитетом по организации встречи. На бледном овале ее личика застыла пугающе решительная улыбка, как на дагерротипе прабабки папы Тальбота с материнской стороны, стоящем на пианино в гостиной Фоксов. Но Линда вовсе не чувствовала уверенности; внутри у нее все дрожало, как перед операцией.

И в каком-то смысле ей действительно предстояла операция.

Солнце — дружелюбная звезда! — поигрывало на скопище народа, снующего вокруг приземистого, почтенного вокзала Райтсвилла, в данный момент целиком вмещавшего в себя простой и ясный мирок Ли. Мама Эмили теребила букетик мелких орхидей, подарок от Энди Биробатьяна из цветочного магазина, который взял на себя все цветочное оформление официального приема и ленча, это будет позднее в Большом зале отеля «Холлис», на Площади. Папа Тальбот изо всех сил старался не смотреть на часы.

Принаряженные члены городского правления болтали о политике, зерне и конверсии. Музыканты оркестра Американского легиона в вычищенной форме ходили по кругу, как призовые бычки на ярмарке в Слоукеме, и солнце бликовало у них на серебряных шлемах. Из дверей своей конторы однозубый начальник станции Гэбби Уоррум пытался пристрожить стайку галдящих мальчишек в пыльных башмаках, пихающих друг друга на тележки носильщиков. Миссис Брэдфорд, урожденная Патриция Райт, председатель Комитета по проведению городских мероприятий, летала вдоль платформы, бросая реплики направо и налево, и иногда останавливалась, чтобы обсудить с тем или иным официальным лицом внесенные по ходу дела изменения. Мисс Долорес Эйкин, заведующая библиотекой Карнеги и заодно главный специалист по генеалогии первых семейств Райтсвилла, прижимая к себе блокнот и ручку и вытянувшись на цыпочках на краю платформы, встревоженно оглядывала местность в направлении станции Райтсвилл-Узловая, откуда вскоре должен был появиться поезд с героем. В предвкушении знаменательного дня Эмелин Дюпре, которая зарабатывала себе на жизнь давая уроки танцев и драматического искусства детям райтсвиллской знати, металась от группы к группе. Мисс Глэдис Хеммингуорт, редактор светских новостей «Архива» Фрэнка Ллойда, помахивала неизменным своим карандашиком, силилась, не выходя за рамки приличий, привлечь внимание председателя Комитета по организации встречи Гермионы Райт, жены Джона Ф. Райта, того самого, чей прапрапрапракто-то в 1702 году основал городок Райтсвилл. Старый пьяница Андерсон ковылял к двери закусочной «У Фила», размахивая двумя американскими флажками.

И все ради Дэви.

Прямо над головой Линды висело длинное полотнище, натянутое через пути от крыши вокзала до водонапорной башни.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, КАПИТАН ДЭВИ ФОКС!!!

РАЙТСВИЛЛ ГОРДИТСЯ ТОБОЙ!

Правда, гордитесь?

Как изменились времена.

* * *

Дэви Фокс не всегда был героем. И не всегда Дэви Фокс был «просто» мальчиком из Райтсвилла, каких встретишь на каждом углу в Лоу-Виллидж и в каждом доме на Холме.

Тогда из-за Дэви не создавались комитеты… во всяком случае, приветственные.

Что-то в окружающей сцене заставило Линду мысленно вернуться в прошлое.

Дэви Фокс жил не у Тальбота Фокса. Он жил в соседнем доме. И только позже — в тот незабываемый день, когда мама Эмили заперлась у себя в спальне, папа Тальбот, как привидение, бродил по дому, а Линде не разрешили выходить из детской, — только тогда Дэви переселился к ним и стал жить вместе с дядей, тетей и маленькой девочкой, взятой за пять лет до того из сиротского приюта.

Весь Райтсвилл во враждебном молчании наблюдал с дорожки на Холме, как десятилетний мальчуган в драных штанах, держась за дядину руку, переходит через две лужайки из одного дома в другой — как будто он с луны свалился. Мальчик шел, плотно сжав губы, чтобы не дать прорваться слезам, напуганный и недоверчивый; он был какой-то слишком послушный, тихий и весь в себе — пока не оказался в доме дяди, вне поля зрения этих обвиняющих глаз. И тут, в объятиях своей тети Эмили, он сломался. Дэви часто насмешливо говорил, что в тот день ему вообще-то хотелось все топтать, лягать и крушить, но вместо этого он расплакался от вероломной нежности тетки.

Из конторы начальника станции донесся трубный глас Гэбби Уоррума:

— Прибывает по расписанию!

«Шшш!» — прошелестело в толпе, и оркестр Американского легиона ударил по нервам всей мощью духовых.

Говорить о происшедшем было запрещено. Тем не менее, когда Эмили и Тальбот Фокс почивали в большой комнате в конце коридора, Дэви и Линда иногда нарушали табу, шептались об этом через тонкую перегородку между их детскими. Но не очень часто… Тема эта была слишком огромна и слишком ужасна; все это было очень взрослое и напичкано тайнами взрослых и не давалось вот так просто в руки — чтобы можно было обсудить, привыкнуть и со временем забыть. Но если в отдельные моменты об этом почти забывалось, то соседний дом ведь так и стоял рядом в своей назойливой заброшенности и становился все молчаливее год от года. Линда до смерти боялась этого дряхлеющего укора. В нем таились для них слепые угрозы. А Дэви никогда не подходил к нему близко. Он избегал даже смотреть в его сторону.

—  Привет, Линда! — Делегация средней школы Райтсвилла отвоевывала себе место, чтобы построиться в плотный квадрат с одной стороны платформы. Они размахивали плакатами, прикрепленными к ручкам от швабр. «Ты заставил их запомнить Куньмин, Дэви!!!», «Ты превратил их в яичницу, Летучий Лис!!!», «Ты самая большая надежда школы!!! Ты о-го-го!!!» Линда улыбнулась и помахала в ответ.

Как Дэви их ненавидел, их глумливые морды. Потому что они знали, весь город знал. Дети, лавочники из Хай-Виллидж, завсегдатаи Сельского клуба, даже фермеры с задубевшей на ветру кожей, приезжавшие по субботам нагрузиться в здешних кабаках; знали даже сезонники с мельниц Лоу-Виллидж. А работники из компании «Баярд и Тальбот Фокс. Слесарные инструменты» стали издеваться над ним еще больше, когда однажды утром начало вывески «Баярд и…» исчезло со стены фабрики, оставив после себя побеленную полосу, словно повязку на свежей ране. Этой части его родного Райтсвилла Дэви остерегался.

Взрослых он ненавидел еще больше, чем ребят, потому что на мальчишек он мог броситься с кулаками или застращать по-другому, просто выступая в роли, назначенной для него Райтсвиллом — то есть оставаясь сыном своего отца. Ему пришлось драться несколько лет — бить и получать удары. А теперь другие дети размахивают плакатами и готовятся устроить ему, как выпускнику их школы, такой шумный прием, какого не удостаивалась даже футбольная команда, когда побеждала слоукемскую школу.

— Сколько времени? — спросила Эмили Фокс.

— Ну, Эмили, — раздраженно сказал Тальбот Фокс, — еще целых семь минут.

Толпа смотрела вдоль сверкающих рельсов в сторону узловой станции, находившейся в трех милях отсюда, как будто их взглядам ничего не стоило проникнуть за поворот, лес и водонапорную башню.

Теперь в Райтсвилле больше десяти тысяч человек… Другие времена, другие скандалы. Одна польская семья — со всеми их «ж» и «щ» — открыла газ в своей двухкомнатной лачуге в Лоу-Виллидж, и их нашли мертвыми, всю семью — отца, мать и восемь чумазых ребятишек, — но почему они это сделали, так никто и не понял. Дело Джима Хейта затронуло благородных Райтов — а сегодня Патриция Райт-Брэдфорд замужем за человеком, обвинявшим мужа ее сестры в убийстве, но лишь немногие, как Эми Дюпре, вспоминают об этом деле. Лола Райт сбежала с майором, а толстяка Билла Кетчема, страхового агента, арестовали, когда он пересекал границу штата с самой младшей из дочерей Грейси, «дрянной девчонкой». Мир Райтсвилла изменился и отдалился от Дэви Фокса и от той тени, под которой он вырос и возмужал. Сидя в автомобиле, Линда улыбалась и кивала людям, которых знала с четырех лет. Они забыли. Или делали вид.

— Пять минут, Эмили, — нервно объявил Тальбот Фокс.

— Прямо хоть бы кто-нибудь подтолкнул его, этот дурацкий поезд, — засуетилась его жена. — Чтобы уж все это было позади и мы бы забрали Дэви домой. Прямо не знаю. У меня какое-то предчувствие.

— В связи с Дэви? Ну что ты, Эмили, — рассмеялся Тальбот. Но как-то натужно.

— Почему, мама? — Линда чуть-чуть нахмурилась. — Что за предчувствие?

— Ох, сама не знаю, Линни.

— Но с ним же все в порядке? Ну, то есть, конечно, он многое испытал и совершенно измотан, но в остальном… Мама, ты что-то знаешь о Дэви и скрываешь от меня!

— Нет, милая, нет. Поверь, — поспешно сказала Эмили Фокс.

— Эмили, ты чертовски много болтаешь, — проворчал ее муж. — Предчувствия! Мы что, не говорили с Дэви по телефону, когда его привезли во Флориду?

Линда успокоилась. Но она не могла не задуматься о странных нотках в голосе папы Тальбота.

— Вообразите только! — со вздохом проговорила Эмили. — Все это для Дэви.

— И его женушки! Так ведь, сердечко мое? — Тальбот Фокс похлопал Линду по руке.

— Линда, а нос-то у тебя! — сообразила Эмили, увидев курносую миссис Дональд Маккензи. — У тебя нос блестит.

* * *

«Жена», — сказала про себя Линда, нащупывая в сумочке пудреницу. В тот день, когда он в последний раз получил увольнение перед отъездом… Они отправились на пикник в сосновую рощу, племянник и приемная дочь Тальбота и Эмили Фокс. И каким-то образом, когда она пролила майонез ему на китель и принялась его счищать, это случилось. Она всегда знала, что это должно случиться, но ведь не в такой нелепой ситуации. Их всегда связывало что-то гораздо более глубокое, чем родство, это был непостижимо прочный союз — крепкие узы между сиротами, сотканные из множества тайн. Она оказалась в объятиях Дэви, и он ее поцеловал с пугающей страстью, которая сказала ей так много. Он спрашивал ее, спрашивал без слов, как будто боялся словами все испортить. Слова пришли позднее, когда они лежали бок о бок на хвое, глядя вверх на сосны и крепко сцепив руки. И даже тогда это были довольно рассудительные речи.

— А как же дядя Тальбот и тетя Эмили? — спросил Дэви. — Они на это не пойдут, Линни.

— Что ты, Дэви, они же тебя любят, милый!

— Да, конечно. Но ты их единственная дочь, а кто я?

— Ты мой Дэви. — Затем Линда поняла, что он имел в виду, и уселась с рассерженным видом на траве. — Послушай, Дэви Фокс. Во-первых, меня удочерили, я Фокс-приемыш, а ты Фокс по крови…

— Кровь, — с кривой усмешкой произнес Дэви. — Это ты точно заметила, сладкий перчик.

— Во-вторых, о том, что произошло с тобой в детстве: по какому праву, Дэви, кто-то смел тебя осуждать одиннадцать лет назад? Ребенок не должен страдать из-за того, что сделали его родители. Посмотри на меня. Я даже не знаю, кто мои настоящие отец и мать. Не знаю, живы они или… вообще ничего!

— Совсем другое дело. У тебя — чистое отрицание, неизвестность, а у меня — определенное утверждение.

Линда испугалась и поэтому рассердилась еще больше:

— Дэви Фокс, если ты хочешь начать нашу совместную жизнь в таком настроении, чувствуя только жалость к себе, и позволишь… этому… встать у нас на пути, то лучше тебе остаться одному!

— Ну, Линда… — протянул Дэви таким же разнесчастным тоном, как Тальбот говаривал: «Ну, Эмили».

— Вот что мы сделаем, Дэви. Мы сейчас же все расскажем маме с папой. Если они одобрят — прекрасно. Нам будет легче, и все мы станем гораздо счастливее. А если они упрутся…

— Ты все равно выйдешь за меня?

Так Дэви в первый раз сказал это слово.

Чтобы он не увидел страха у нее в глазах, Линда припала губами к его руке. И очень нескоро нашла в себе силы оттолкнуться от него и сесть прямо.

— Дэви, самый дорогой мой человек. Давай все им расскажем. У нас… не очень-то много времени, ведь так?

И вечно ей приходилось бояться. Она боялась в тот день и боится сейчас, пусть даже этот длинный яркий транспарант протянут у нее над головой и весь Райтсвилл принарядился, чтобы поздравить Дэви с возвращением.

* * *

— Завтра? — медленно проговорил Тальбот Фокс. — Завтра , ты сказала?

— Надо бы сегодня, папа, — ответила Линда, — только я думаю, потребуется какое-то время, чтобы получить разрешение, договориться с доктором Дулиттлом из методистской церкви и все такое…

— Они хотят пожениться, — повторила Эмили Фокс и взглянула с состраданием на высокого седого мужчину, своего мужа, стоявшего у пианино, чуть отвернувшись от них. Линда знала, о чем думает растерянно улыбающаяся круглолицая приемная мать: Эмили думает, какой он сильный на вид, ее Тальбот, и каким слабым он порой бывает.

— Ты против, дядя, — сказал Дэви воинственно.

— Знаешь, Дэви, все ведь довольно сложно.

— А что я тебе говорил, Линни…

— Нет, Дэви, погоди. Не сходи с ума. — Было ясно, что Тальбот с трудом подыскивает слова. — Дэви… вы оба еще так молоды. Двадцать один год и двадцать лет. Очень молоды, сынок.

— Вы с мамой были еще моложе, — возразила Линда.

— И правда, Тальбот, — сказала обеспокоенная Эмили Фокс. — Мы были моложе.

— Кроме того, время сейчас другое, — продолжала Линда. — Сейчас все происходит быстрее, чем тогда. Дэви достаточно взрослый, чтобы летать на истребителях, и я не думаю, папа, чтобы ты всерьез считал ребенком двадцатилетнюю девушку.

— Линда, — остановил ее Дэви. И она уязвленно замолчала. — Это же просто отговорка, дядя, и ты это знаешь. Почему ты не скажешь, что думаешь на самом деле?

— О чем ты, молодой человек? — проворчал Тальбот Фокс.

— Не надо хитрить, дядя Тальбот, — сказал Дэви. — Ты знаешь, что я имею в виду.

— Хорошо. — Тальбот помолчал, сжав крупный рот. — Тебе не дает — и не даст — покоя прошлое, Дэви.

— Так я и знал! — крикнул Дэви. Линда довольно сильно пихнула его в бок, но не смогла заставить замолчать. — Ты боишься разговоров, боишься скандала!

— Ты думаешь, привел бы я тебя в свой дом одиннадцать лет назад и стал бы растить как собственного сына, если бы боялся скандала?

— Не слишком-то справедливо по отношению к нам с твоим дядей, Дэви, — дрожащим голосом добавила Эмили.

Пристыженный Дэви опустил голову.

— Извини, тетя Эмили, но…

— Я думаю не только о Линде, — сохраняя спокойствие, продолжал Тальбот. — О тебе тоже. Я изучил тебя, мальчик. Ты всегда был очень восприимчивым ребенком, и события тех дней, естественно, оставили на тебе свой след. Плохой след.

Линда увидела, что приемная мать смотрит во все глаза на высокого мужчину у пианино — как будто после стольких лет брака он все еще не перестал ее удивлять.

— Ты не сможешь успокоиться, Дэви. И никогда не мог. Другой бы мальчик давно забыл или пересилил это. А ты позволил своей беде проникнуть тебе под кожу. И я боюсь, она снова вырвется наружу, если вы с Линдой поженитесь. Вот единственная причина, заставляющая меня колебаться, — другой нет.

Ну да, а то одной этой маловато.

Дэви выпятил упрямый подбородок.

— Если тебя пугают старые райтсвиллские сплетницы, то мы с Лин после войны уедем отсюда. Найдем себе место, где они нас не достанут!

— Я тебя знаю, Дэви. Тебе не будет легче ни в Чикаго, ни в Нью-Йорке, ни даже на Фиджи. Да поможет тебе Бог.

Пора вмешаться, подумала Линда.

— Папа, — спокойно сказала она, — ты не принимаешь во внимание одну вещь.

Ох, как бы ей самой хотелось закрыть глаза на прошлое!

— Какое, сердечко мое?

— Через три дня Дэви уезжает.

— Через три дня? — слабым голосом повторила Эмили.

— Да, — с горьким удовлетворением сказал Дэви. — И может, больше не вернусь.

— Дэви, — простонала тетя, — не говори таких ужасных вещей!

— Минутку, — проговорил Тальбот. — А что, если так и будет? Что, если он не вернется, Линни?

В тот момент Линда ненавидела этого высокого седого человека. Это было подло — то, что он сказал. И еще подлее — оттого, что так действительно могло случиться. А он пошел дальше:

— А если он не вернется, сердце мое, то, наверное, было бы справедливей по отношению к тебе…

— Да при чем здесь справедливость? — взорвалась Линда. — Мы можем тебе сразу сказать, что мы чувствуем. Мы с Дэви хотим вашего согласия — от тебя и мамы. Но если его не будет, то мы все равно попросим доктора Дулиттла завтра нас поженить. — У нее губы задрожали. — Ты не можешь отнять у нас целых два дня. Может быть, только эти два дня у нас и будут… — И она бросилась Дэви на шею.

— Так-то, дядя, — усмехнулся через ее голову Дэви.

— Ладно. — Тальбот Фокс ответил ему такой же усмешкой. — Похоже, нам обсуждать-то особо и нечего. Как думаешь, мать?

Оказавшись в центре внимания, Эмили вспыхнула. Но голос прозвучал твердо:

— Дэви, родной, по мне, так лучше бы этого не случилось. Я согласна с твоим дядей. Как-нибудь, когда-нибудь это все равно вернется и помешает вашему счастью. Да, мы эгоистичны. Мы не хотим смотреть, как рушится жизнь Линды или твоя жизнь, Дэви, а сами… — Тут Эмили беспомощно потрясла головой. — Все так перепуталось, и я так люблю вас обоих. Дети, если вы действительно считаете, что в этом ваше счастье, тогда благослови вас Господь.

* * *

— Интересно, как он выглядит, — сдвинув брови, проговорила Эмили Фокс.

С другой стороны от Линды заерзал Тальбот Фокс.

— Хватит уже, Эмили, — забубнил он. — Целый год прошел, мальчик знаешь сколько налетал там в Китае. А ты прям ждешь чуда.

Что-то в его голосе задело Линду, она вынырнула из задумчивости и повернулась к нему спросить…

— Хватит, Линни! — рявкнул Тальбот. — Хоть ты не изводи меня, черт побери!

Линда побледнела. А Эмили Фокс в ужасе уставилась на мужа.

— Но ты нас уверял, что у Дэви все распрекрасно. — Собственный голос донесся до Линды откуда-то издалека.

— Неважный я актер, наверное, — опять забормотал Тальбот. — Мне нужно было раньше рассказать вам с мамой. Может быть, остановили бы эту церемонию.

— Тальбот Фокс, — сурово произнесла его жена, — что с тобой?

— Как только мы узнали, что Дэви доставили из индийской больницы в центр реабилитации в Сент-Питерсберг, — с несчастным видом сказал Тальбот, — я туда позвонил и переговорил с военным врачом. Кажется, сейчас Дэви… ну… не совсем такой, как… я имею в виду…

Линда спросила одеревеневшими губами:

— У него не все цело?

— Нет-нет-нет! — вскричал ее приемный отец. — Он цел! Что за дурацкие мысли! Понимаешь… Дэви как бы надломился. Врач говорит, у него нервы немного истрепались. Ох, да ничего серьезного! Все поправимо. Вот поживет пару месяцев дома, с женой, на теткиной стряпне — и все наладится.

Тальбот Фокс убеждал женщин так горячо, что даже очки запотели. Он принялся яростно протирать стекла.

Где-то бесконечно далеко перекатывался еле слышимый гул голосов. Их прорезал заносчивый свисток «Атлантического экспресса».

Ей казалось, что все это сон, а реальные события происходят в заброшенном доме с покосившейся крышей и из дверей, как из тайны, возникает мальчик в драных штанах… растерянный малыш, расплакавшийся сразу, как только почувствовал тепло заботливых рук.

Глава 2

ЛЕТУЧИЙ ЛИС

Садишься ему на хвост и задаешь жару. Садишься ему на хвост и задаешь жару. Садишься ему на…

— Красивая местность, да, капитан?

Дэви Фокс с улыбкой оторвался от хорошо знакомых видов за окном поезда. Сосед по купе, дородный мужчина в помятом льняном костюме, весь сиял, глядя на него.

— Угу, — сказал Дэви.

И снова повернулся к окну. Садишься ему на хвост…

— Я заметил, как ты любуешься пейзажами, — сказал толстяк. — Такие мирные, да? У тебя даже улыбка появилась на лице.

Прекрасно. Теперь заткнись.

— Индокитай, да? Знаю этот участок. Четырнадцатая воздушная или десятая? Сколько япошек сбил? У тебя, смотрю, полно наградных ленточек, сынок! Слушай, готов поспорить, ты можешь рассказать массу захватывающих историй своим старикам…

Например, о том, как во время налета Зеро,[2]Зеро — японский истребитель «Мицубиси А6М». когда они крутятся и кувыркаются по всему небу, ты вжимаешься в вонючую грязь на китайском рисовом поле. Или как вытаскиваешь из кабины Майерса, умудрившегося с кишками на коленях посадить свой старый «Р-40».[3]«Р-40» — американский истребитель «Кертисс Р-40» «Военный ястреб». Или еще истории о таинственном исчезновении мертвых японских летчиков, которых ты расстрелял в голодной деревне желтокожих под Куньминем. О зверски кусачих мухах, о зловонии, поднимающемся отовсюду, о медном солнце Китая — оно поджарит тебя заживо; а эти дрожащие псы — как они разбегаются от пустых суповых мисок… Можно рассказать о том, как сломалась твоя тарахтелка посреди бандитского улья, и ты сел на брюхо в заросли кустарника на острый, как нож, гребень горы, наблюдая, как падает пылающий «гроб» Лью Бинкса, а сам Бинкс, доверчивый парень, распускает парашют, и япошки жужжат вокруг и плюются трассирующими пулями. О том, как ты тащил на спине Бинкса сто шестьдесят семь миль по занятой японцами местности, с автоматом Томпсона под другой рукой и с двумя магазинами на поясе. А у Бинкса ноги болтаются, все всмятку… Как, отсиживаясь в серых скалах, ты склонялся над серым лицом Бинкса, прислушивался к его кашлю, с которым из него уходили остатки жизни, и думал, кому из двоих повезет больше, когда эти «сынишки неба» подойдут поближе… Да, друг, захватывающих историй у меня накопилось много.

— И долго тебя не было, капитан?

— Год, наверное. Не знаю.

— И ни разу за все это время не виделся с семьей? Ну, парень, могу себе представить, что ты чувствуешь! Женат?

— Да. Да.

— Вот здорово! Ты возвращаешься домой, и там тебя ждет девчонка. Сынок, я тебе завидую.

«Послушай, ты…

Нельзя ей со мной. Я не тот, кого она ждет. Нормально, да? Она думает встретить того мечтательного мальчишку — еще и молоко на губах не обсохло, — а получит великого героя, Летучего Лиса, убийцу, обвешанного медалями.

Надо будет ей сказать, — вяло подумал Дэви под непрерывную болтовню толстяка. — Она должна знать, что получает обратно».

Глядя в окно, он продолжал улыбаться.

И так-то все было паршиво, когда он уезжал. И как ей объяснить, что после полетов на «Р-38»[4]«Р-38» — американский истребитель-перехватчик «Локхид Р-38» «Молния». над Южным Китаем стало не лучше, а хуже? Ты стреляешь, ты убиваешь, но ты можешь сбросить прошлое. Оно становится еще тяжелей.

— Родина, милая родина. Замечательная штука — родной дом, да, капитан?

Для большинства — да, наверное. Для парней, которые воспринимают жизнь легко. Для тех, кто просто любит свою жену или девушку и кого не пожирает изнутри рак.

— Теперь, когда мы снова обращаемся к мирной жизни…

В тот раз, сбив один, а может, и два Зеро, он посадил свой изрешеченный пулями драндулет на бурое поле Куньмина… На негнущихся ногах, со вкусом смерти во рту, он прошел в радиорубку и обнаружил там шесть задержавшихся писем с родины. Из одного конверта со штемпелем Райтсвилла выпало несколько газетных вырезок. Только вырезки — и хоть бы словечко от руки, которое могло бы указать на отправителя. Источник был ему хорошо знаком: «Райтсвиллский архив». Одна вырезка была из «Колонки сплетен» — он узнал этот типографский макет:

«В торговой палате на вечере Красного Креста мы встретили: мистера и миссис Дональд Маккензи, мистера и миссис Хэллам Лак, мистера и миссис Джон Ф. Райт, сенатора и миссис Картер Брэдфорд, доктора Майлоу Уиллоби, судью и миссис Илай Мартин, миссис Дэви Фокс об руку с мистером Элвином Кейном, мисс Нэнси Логан в сопровождении сержанта-техника Мортона Ф. Данцига».

Слова «об руку» были жирно подчеркнуты красным карандашом.

Трясущимися руками Дэви перебрал другие вырезки.

«Одна новобрачная, жена фронтовика, хорошо известная на Холме, появилась в субботу вечером 16 сентября в «Перекрестке» с неким сорокадвухлетним фармацевтом. Кто же это такая?»

«Второй приз на благотворительном вечере в дансинге «Роща» присужден Линде Фокс и Элвину Кейну за румбу».

Были еще две-три заметки. У Дэви так сильно дрожали руки, что старший офицер пристально на него посмотрел, и Дэви пришлось их спрятать. А ведь Линни ему обещала! И этот щеголеватый, вкрадчивый, ироничный Кейн! Вечно он норовил приударить за Лин, еще со школы. И на выпускном вечере… «И вот, пока я, герой-идиот, летаю над Китаем, сорокадвухлетний фармацевт пользуется удобным моментом. И Линда ему позволяет. Конечно. Откуда ей знать? Может быть, я не вернусь…» Весь кипя, Дэви схватил другое письмо. От Линды.

«Дорогой… так скучаю… у нас никаких известий о тебе… там есть малярия?.. Элвина Кейна…

На этом имени Дэви сфокусировал взгляд и стал читать внимательнее.

Курьезный случай, дорогой. Ты помнишь Элвина Кейна? Как я его раньше презирала? Так вот, Элвин стал другим человеком — правда, дорогой, — ты бы его не узнал. Недавно я с ним столкнулась на вечере, организованном Красным Крестом, он был так мил, так не похож на прежнего Элвина, и я подумала: ничего страшного, если я схожу с ним в кино в большой компании, включая Пэтти и Карта Брэдфорд, Кармел Петтигру с каким-то морячком — это последний дружок Кармел! — и так далее. Думаю, ты бы не возражал, любимый. В конце концов, супруг мой, я не выходила из дому с тех пор, как ты меня «покинул»!!!

Ну и вот, мы все пошли в кино — это было вечером в следующую субботу, — а потом заскочили в «Перекресток», заказали пива, пришлось сидеть за отдельными столиками, и мы с Элвином говорили только о тебе, дорогой Дэви. Элвин искренне очень гордится тобой. После этого я с ним еще виделась пару раз. Ах да, мама, папа и я вместе ходили на танцевальный вечер в «Рощу» (специально для владельцев облигаций военного займа), и, конечно, Элвин был там — все там были, — и он подошел к маме и спросил разрешения, чтобы он был моим партнером в танцевальном конкурсе. Бедная мама перепугалась — ты ведь знаешь, какая она скромница! — но папа похмыкал, почесал в затылке и сказал, что вреда не будет… В общем, Дэви, как это ни глупо, но вокруг начались разговоры, и я резко это оборвала. Наверное, я вела себя неблагоразумно — ты же знаешь наш Райтсвилл!!!

В колонке сплетен «Архива» появилась пара грязных заметок, в них сразу можно узнать мастерицу пускать слухи Эми Дюпре… Мне захотелось купить рекламное место в «Архиве» и поместить объявление: «Дорогой Райтсвилл, все это неправда!» Может ли быть что-либо глупее? Ну просто на пустом месте! Элвин Кейн — подумать только… Я уверена, что бедняга ошеломлен совершенно. Он мне звонил несколько раз — разумеется, я старалась не делать ему больно — несмотря на всю эту манерность, он, кажется, довольно одинок, и он так трогательно стремится стать нашим другом, но, естественно, я каждый раз отделывалась от него. О, Дэви, мой родной, ты не знаешь, как у меня замирает сердце при каждом телефонном звонке и каждой телеграмме, как я жду весточки от моего дорогого, дорогого, дорогого. Люблю тебя».

«И я люблю тебя, Линни. Люблю, но теперь я совсем другой человек, ты меня совсем не знаешь. Что-то у меня случилось с головой. Я тебя люблю, это подло — в тебе сомневаться, но все-таки там что-то нехорошо, нехорошо…»

Волна слепой ярости накрыла его, и он снова придирчиво осмотрел конверт с газетными клочками, выискивая намеки, улики… Все впустую. Наконец он решил, что отправителем была Эмелин Дюпре — все это дурно пахло и соответствовало приемам старой сплетницы, — и его гнев ослаб, оставив… как всегда… зуд и дрожь в руках.

* * *

— Капитан Фокс! — воскликнул кондуктор. — Мы только что проехали Райтсвилл-Узловую. Вам выходить через две минуты.

— О! Спасибо.

Дэви поднялся с кресла и потянулся за сумкой. У толстяка даже челюсть отвисла.

— Слушай! Ты тот самый Летучий Лис, о котором я читал? Герой из Райтсвилла, который сбил массу япошек и еще на земле, когда они обложили вас с Бинксом, перестрелял кучу из своего «томми», пока части Чинка вас не выручили. Я читал, что конгресс награждает тебя медалью Славы. Так, так… — И вдруг толстяк встревожился: — Что случилось, капитан? Ты как? У тебя руки дрожат. Ну-ка, я помогу тебе с сумкой. Нет-нет, мне это не составит труда. Для меня это честь…

Дэви напрягся, стараясь удержаться на ногах в тряском вагоне, и, опустив глаза, посмотрел на руки. Действительно. Дрожат. Опять. И как всегда, вместе с дрожью возникло ощущение зуда. Будто миллион пляшущих вразнобой иголочек. Или пузырьки газа ползут по рукам и выпрыгивают через кожу. «Все это у вас в голове, капитан Фокс, — говорил военный врач. — Нервная реакция на то, что вам пришлось пережить в том пешем походе по японским тылам». И врач ВВС в Куньмине говорил то же самое. Но Дэви не рассказывал ни врачу ВВС, ни тому врачу в Карачи, ни другим докторам, что эта колкая дрожь появлялась в тех случаях, когда он мысленно возвращался в Райтсвилл, на двенадцать лет назад… к тому, что произошло там и тогда с маленьким мальчиком в драных штанах.

Между тем толстяк уже вовсю сражался с сумками.

— Порядок, — сказал Дэви, не расставаясь с любезной улыбкой, так обеспокоившей военных врачей.

* * *

«Атлантический экспресс» замедлил ход у вокзала Райтсвилла, чтобы герой мог сойти, и Дэви увидел громадное скопище народа. Люди смеялись, размахивали флажками, сверкали трубы военного оркестра, музыканты раздували красные щеки, наяривая что-то бравурное; отстраненный взгляд скользил по ликующей толпе без интереса… Непонятно только, почему все они такие нарядные, в воскресных костюмах — в будний-то день. Дэви даже засомневался, не перепутал ли он дату: а может быть, сегодня Четвертое июля? Определенно шум они подняли изрядный.

Поезд остановился, и ему бросился в глаза гигантский транспарант с его именем, протянутый над путями. В следующий момент он увидел Линду.

* * *

— Линни, Линни…

— Ничего не говори, любимый. Просто дай мне обнять тебя крепче.

Мисс Эйкин, библиотекарь и специалист по генеалогии, в сбившейся набок шляпке, перегнулась через дверцу автомобиля и пронзительно закричала:

— Капитан! Капитан Фокс! Поставьте вашу подпись, пожалуйста! Пожалуйста, капитан! — Дрожащей рукой она протягивала ему лист плотной бумаги и авторучку.

— Это мисс Эйкин, милый, — сказала Эмили Фокс, покусывая носовой платок.

— Для вашей коллекции, мисс Эйкин? — прогудел Тальбот Фокс. — Теперь ты занял прочное положение в этом городке, Дэви. Давай, никто тебя не укусит. Расписывайся.

— А что такое-то? — Весь этот шум смущал Дэви, и он никак не мог понять, в чем его причина.

— Мисс Эйкин хочет получить твой автограф для своей коллекции знаменитых райтсвиллцев, дорогой, — на ухо объяснила ему Линда. — Она уже многие годы собирает эту коллекцию, помнишь?

— Пожалуйста, капитан! — опять взвизгнула мисс Эйкин.

— Но, черт побери, я же не…

— Но вы должны!

— Пожалуйста, дорогой, — попросила Линда.

Дэви взял ручку из костлявых пальцев мисс Эйкин. Все это казалось ему нереальным. Очень старательно он вывел: «Дэви Фокс, капитан ВВС США».

Вереница автомобилей триумфально катилась мимо развалюх Лоу-Виллидж, сплошь изукрашенных по такому случаю гирляндами из гофрированной бумаги и флагами. Люди высовывались из окон и сыпали конфетти. Барабанщицы из Американского легиона красиво маршировали перед автомобилем героя, отбивая ритм. Дэви стоял в открытой машине, улыбался и помахивал рукой.

Пальцы Линды сжимали его левую ногу, вонзившись в больную мышцу. Он был благодарен ей за эту острую боль.

Мертвый Майерс ухмылялся ему из красной пыли аэродрома в Куньмине и подначивал: «Ну ты ас! Еще и медали, и чествование» .

« Поцелуй за меня мою маму , — выговорил мертвенно-серыми губами Бинкс с соседней койки госпиталя в Карачи. — Она живет в Кантоне, штат Огайо, давай, ты, герой зас. ый ».

«Хорошо, Бинкс, хорошо. Ради бога, мне не трудно».

Угол Слоукема и Вашингтона. Поворот…

Магазинчик Логана. «Прекрасно разделанное мясо. Свежайшая птица». В испачканном кровью переднике мистер Логан стоит на пороге, широко расставив ноги, и машет рукой.

Старый Логан, забрызганный кровью. Он все тот же. Ничего не меняется.

Невозможно.

«Ты, герой в крови и дерьме.

Ладно, Бинкс. Не волнуйся.

Скоро это закончится, и они меня забудут. Я надеюсь. Надеюсь!»

* * *

— Не могу, Лин. Просто не могу! — Дэви терзался в объятиях жены на кровати в апартаментах отеля «Холлис», которые заказал для них Комитет по встрече: нужно же капитану и миссис Дэви Фокс отдохнуть перед торжественным ленчем.

— Ну что же делать, Дэви, придется как-то… — тихонько бубнила Линда.

— Какой ужас — прием! Речи!

— Будет губернатор, Дэви.

— Я не умею произносить речи!

— Скажи немножко, только то, что сам захочешь, дорогой.

— Если я выскажу им то, что думаю, то меня… меня бросят за решетку! Линни, Бинкс не хотел, чтобы его спасали! Бинкс не хотел, чтобы я тащил его через пол-Китая! Он хотел умереть там, где его сбили японцы…

— Дэви…

— Он сделал свое дело, он знал, что он человек конченый, и он не хотел, чтобы его «спасали» и отправляли домой. Бинкс был до смерти напуган тем, что узнал на войне о самом себе. Наверное, мы… мы все такие…

— Да, Дэви. Не надо ничего говорить.

— Бинкс злился на меня. Когда нас перевезли из Куньмина в госпиталь Карачи, мы лежали на соседних койках. Перед самой смертью он так разъярился, орал на меня, обзывал… по-всячески. Он был прав! У мужчины есть право умереть, если он знает, что полностью уничтожен, ни на что не годен и боится вернуться домой…

Дэви говорил, почернев лицом от прорвавшегося потока слов, а Линни целовала его глаза, губы, плечи, руки — все его тело. Она почти не слышала, о чем он говорит.

— Ты меня слышишь, Линни? Во мне сидит страх!

— Больше тебе нечего бояться, Дэви.

— Больше! Но ведь это только начало! Линни, ты не понимаешь? Я совсем не тот, за кого ты выходила. У меня руки в крови. Я знаю, что такое убивать. Я… — И он замолчал так внезапно, что Линда встревожилась:

— Да, Дэви?

— Ох, Линни, я так по тебе соскучился.

— И я, Дэви.

Но он не это хотел сказать. Линда отстранилась и внимательно на него посмотрела. А он уже улыбался — безличной любезной улыбкой, точно так же, как на вокзале, когда он стоял на нижней ступеньке вагона, пожимая требовательно протянутые к нему руки.

Она положила его голову к себе на грудь, и несколько минут спустя он вдруг заснул.

Линда чуть придерживала его, не смея шевельнуться.

«Ох, Дэви, Дэви, от тебя почти ничего не осталось. Просто мешок с костями. Кожа усохла и потемнела и вся потрескалась, как то старое кожаное кресло, которое папа выкинул на задний двор. А глаза? Когда-то они отсвечивали такой глубокой синевой… А теперь они в сетке красноватых прожилок и провалились, как у старика.

И волосы. Еще вчера блестящая черная копна — вся в нитях седины.

Ему же двадцать два года, — подумала Линда. — Двадцать два!

Не может быть, что это только война. Есть что-то еще. Что-то… давнее».

Но эту мысль Линда тотчас прогнала прочь.

Глава 3

БОЛЬНОЙ ЛИС

Первоначальный план Линды предусматривал обзаведение домом где-нибудь в новом квартале Райтсвилла; замысел возник сразу, как только она узнала, что для Дэви война, по всей видимости, закончилась. Линда представляла себе опрятный маленький коттедж, типичный для Новой Англии, окруженный цветочными клумбами, увитый розами и виноградом, чтобы рядом росли цветущие кусты, вишни и яблони и чтобы огород тоже был. В уме она уже обставила этот домик сверху донизу, не забыв о детской комнате. Детская стала для нее особенным испытанием. Требуется масса вещей, которые невозможно достать! Какое необыкновенное, странное и сладкое удовлетворение в том, чтобы расстраиваться из-за вещей, которые невозможно достать, для детской комнаты в доме, который даже не существует! И этот неведомый младенец, перспектива появления которого была очень, очень далекой. Ребенок, которого и вообще-то может не быть, это Линда понимала.

Но все это было до возвращения Дэви… до того, как Линде стало доподлинно известно, что через несколько месяцев капитан Дэви Фокс будет с почетом демобилизован из ВВС США из-за «психоневрологической травмы».

Воображаемый домик рухнул, оставив в душе у Линды разор и опустошение; однако внешне она ничем себя не выдала.

— Конечно, это была глупая идея, — бодро сказала Линда Эмили в тот же вечер, как вернулся Дэви. — Пусть Дэви сначала привыкнет к мирной жизни. Пусть он полностью окрепнет.

— Да, родная, конечно, — отозвалась Эмили, нахмурясь самую малость. — Сегодня же поговорю с отцом.

На следующее утро за завтраком Эмили радостно объявила:

— Ну, дети, все устроилось. Вчера вечером мы с Тальботом все решили. Правда, Тальбот?

— Что — устроилось? — медленно спросил Дэви.

— В первую очередь, Дэви, тебе нужно как следует отдохнуть, приятно провести время. Я имею в виду, чтобы тебе не надо было ни о чем беспокоиться, обо всяких там нудных мелочах. Правда, Тальбот?

Тальбот широко улыбнулся:

— Совершенно верно. Мы понятия не имели, Дэви, что ты так скоро окажешься дома, иначе бы уже все для тебя подготовили. Линни, вы со своим распрекрасным молодым юным героем получаете в полное распоряжение весь верхний этаж. Его можно занимать немедленно. Кто поддерживает такое предложение?

— О, папа! — крикнула Линда. — Дэви, ты слышал? Здорово, правда?

— Да, отлично, — буркнул Дэви.

— Если ты хочешь заняться домашним хозяйством, Линни, — продолжал Тальбот, — что же, можно по-быстрому раздобыть кухонное оборудование у Клинта Фосдика, а пустующую комнату с северной стороны превратить в кухню.

— Нет, Тальбот, — твердо заявила Эмили. — Я не хочу, чтобы Линда сразу попала в рабство, встала к горячей плите и занималась готовкой. Пусть они поживут как в отеле. Настоящий медовый месяц! И пусть он продолжается, сколько вы захотите, дети. Правда же, Тальбот?

— Ты права, как всегда, — искренне отозвался Тальбот. — Уф… Дэви. Может, поделишься мыслями о том, что собираешься делать?

— Делать? — Дэви поднял глаза от тарелки.

— Ты как, хочешь закончить свое инженерное образование или сразу пойдешь со мной на завод?

— Ох… — Дэви задумался, вертя на тарелке горячие блинчики. Наконец сказал: — Если ты не против, дядя Тальбот, — ни то, ни другое.

— Папа, что с тобой? — быстро вмешалась Линда. — Конечно, Дэви пока не знает, что он захочет делать! У него масса времени, чтобы принять правильное решение…

— Да он пошутил, — фыркнула Эмили, метнув в мужа выразительный взгляд.

— Ну разумеется, разумеется, — поспешил подать реплику смущенный Тальбот Фокс. — Я и не думал, что нужно решать прямо сейчас. Просто когда ты отдохнешь и будешь готов. Естественно.

— Спасибо, дядя Тальбот. Но я не могу жить за твой счет, как бездельник.

— Дэви Фокс, ты прямо нас пугаешь! — воскликнула тетка.

— Погоди, Эмили. — Тальбот снова почувствовал твердую почву под ногами. — Мне понятны чувства Дэви. Но ты кое-что забыл, сынок. Мы тебя воспитывали, пока ты был несовершеннолетним. Доверительный фонд, которым я управлял от твоего имени — фонд твоего отца, — теперь твой, Дэви.

Вилка выпала из руки Дэви с негромким, но резким стуком.

— Ах да, — выдавил он. — Вот как? — Помолчал удрученно, потом спросил: — А что ты думаешь, Линни? — Его запавшие глаза о чем-то ее умоляли.

— Все, что скажешь, дорогой. Что захочешь.

— Ну, я не думаю… ничего пока не надумал, Лин. Если мы останемся здесь, мы могли бы оплачивать дяде Тальботу и тете Эмили аренду из моего фонда…

— Арендная плата! — Эмили всплеснула руками и вдруг расплакалась.

— Уймись, Эмили, — строго сказал Тальбот. — Открывать все краны с водой только потому, что Дэви мужчина и обладает мужским характером! Понимаю тебя, Дэви. Ты все решишь сам. Я переоформлю эти средства на твое имя…

Дэви съежился:

— Лучше и дальше сам управляй ими, дядя. Я ничего не смыслю в деньгах.

— Из тебя получится отличный партнер по бизнесу, — проворчал Тальбот Фокс, заставив Дэви усмехнуться, после чего все принялись смеяться — и Линда, и Эмили, и Тальбот, — и завтрак закончился на ноте возбужденной веселости.

А дом-мечта Линды воплотился в четырех комнатах на верхнем этаже громадного старого дома, в котором она жила с того самого момента, как папа Тальбот привез ее, четырехлетнюю, в старом «додже»-универсале из сиротского приюта Слоукема и передал на руки мамы Эмили.

* * *

Дэви был болен. В этом никто не сомневался. Особенно тяжело для Линды и ее приемных родителей было то, что против этой хвори старый доктор Уиллоби не мог выписать рецепта, ее нельзя было увидеть на рентгенограмме или отправить в запечатанной бутылке на анализ в лабораторию. Вообще-то благодаря мягкому прессингу жениной заботы и нескончаемому потоку «вкусненького для Дэви» из теткиной кухни Дэви даже поправился и выглядел просто хорошо.

Нет, его недуг имел не физическую природу. Но и душевным расстройством это тоже не назовешь: в Райтсвилле разбирались в таких вещах. «Душевнобольной» была, например, Эстрелла Эйкин — старая дева, сестра заведующей библиотеки Карнеги. Однажды, когда ей было далеко за сорок, ее застукали за милым занятием: она танцевала в вечернем платье среди могил на кладбище Твин-Хилл. Потом ее поместили в палату для «тронутых» окружной больницы в Слоукеме. Но Дэви обладал абсолютно ясным мышлением. Пожалуй, даже чересчур. Такое впечатление, что после возвращения он стал воспринимать действительность с апокалиптической четкостью, словно провел последний год не в Китае, а в Царствии Господнем. В нем развился антиобщественный дар добираться в любой теме до самой сути, раскладывать ее по косточкам. С ним было равно трудно завязать и пустячный мимолетный разговор, и обсуждать простые истины из редакторской колонки «Архива». В таких случаях Дэви молча сидел с обычной своей приклеенной улыбкой, не втягиваясь в беседу, а то вдруг необъяснимо выходил из себя и набрасывался на ошарашенную семью.

Короче, с ума сойти. Один день он мог быть заинтересованным, энергичным, общительным и даже веселым. А на другой погружался в глубочайшую меланхолию, и из этого состояния даже Линде не удавалось его вытянуть. В такое время он проявлял пугающую потребность в одиночестве. Бродил целыми днями по лесу, засунув руки в карманы, безразличный к погоде. Бывало, что Линда заставала его на берегу озера в сосновой роще: раскинется в высокой траве и спит на солнцепеке. Как шпионка, она наблюдала за ним из-за дерева, а когда он начинал шевелиться и просыпался, то смотрела сквозь слезы, как он нетвердым шагом бредет через рощу. Потом промокала глаза, пудрила нос и припускалась бегом, чтобы «случайно» столкнуться с ним.

— Что ты делал, дорогой?

— Ничего.

— У тебя пятна от травы на брюках.

— Ох. Да, немного вздремнул у озера.

— Ничего удивительного, — со смехом говорила Линда. — Прошлую ночь ты почти глаз не сомкнул.

— Да ну тебя. Откуда ты знаешь? Ты же сны смотрела.

— Понимаешь, Дэви Фокс, женщины, любящие своих мужей, знают о них… очень много.

Дэви бросил на нее подозрительный взгляд, и они под руку молча шли домой.

Уже давно Линда решила не донимать его расспросами. Но однажды, когда они в привычном молчании тащились к себе на Холм, она вдруг сорвалась и с ужасом услышала собственный крик:

— Дэви, ради бога, объясни, что не так?

Она почувствовала, как он напрягся, и заплакала от злости на себя.

— Не так? — Губы Дэви сложились в ту милую, приторную улыбку, которую Линда стала бояться и ненавидеть.

Но что-то ее подталкивало, и она не захотела отступать:

— В чем дело? Дэви, ты меня больше не любишь?

Ничего не поделаешь. Пора все-таки выяснить. Она должна знать, было ли это то самое или что-то другое.

— Я — тебя?! Черт меня побери, люблю, конечно. И как я догадываюсь, всегда буду любить.

— О, Дэви!

— Не знаю, Лин, как ты меня терпишь. От меня тебе одни огорчения. Я пытался сказать в тот день, когда вернулся домой: я уже не тот человек, какой от тебя уезжал. Или, может быть, тот же самый, только еще более… А, что толку! Я беспокоюсь, что твоя жизнь уходит.

— Перестань, Дэви! — в отчаянии крикнула Линда. — Послушай меня! Не смей так говорить! Не смей так думать. Дорогой ты мой, ну почему ты не доверишься мне? Зачем тогда жена? Я могу помочь, Дэви! В чем дело?

— Ни в чем. В нервах. У меня нервы расшатаны.

— А-а… ничего другого нет, Дэви? Не старайся скрывать от меня, если тебя что-то гнетет. Расскажи мне, милый. Может быть, это… просто в твоих мыслях. Может быть, если ты поделишься со мной… все наладится.

Дэви шел молча. Линда даже подумала, что он ее не слушает. Но потом он пробормотал:

— Все будет со мной в порядке, Линни.

Вот и все, что она смогла из него вытянуть, и больше эту тему она не затрагивала. Они опять соскользнули в ту же все углубляющуюся колею… Она следила, как он уходит в какое-нибудь уединенное место, они «случайно» встречались, брели домой в напряженном, рвущем душу молчании и уносили это напряжение и горе в свои комнаты. На прогулках, если Дэви был не слишком отчужден, Линда могла взять его руку и размахивать ею. Это явно доставляло ему удовольствие, и тогда походка у Линды делалась легкой.

Вот на таких крохах Линда Фокс просуществовала целых три месяца.

* * *

Однажды вечером, отчаявшись, Линда предложила сходить в кино.

— Давайте пойдем все, — сказала она. — Дэви, не хочешь для разнообразия посмотреть фильм?

— Это тебе ведь хочется пойти, Линни, разве нет? — Он пребывал в апатии.

— Нет-нет, — быстро ответила Линда. — Если тебе не интересно, то я не хочу.

— Что показывают?

— Новую версию «Подозрения» с Кэри Грантом и…

— Нет! — крикнул Дэви. Все уставились на него в испуге. Он вспыхнул и забормотал: — Мне кажется, я не смогу так долго высидеть на одном месте. Линни, сходи с тетей Эмили и дядей Тальботом.

— Оставить тебя одного? Ну нет, — прикрыв глаза, отозвалась Линда. — Но мама с папой месяцами не выходят никуда. Им хорошо бы сходить.

— Ты хочешь, Тальбот? — довольно жалобно спросила Эмили мужа. Действительно, после возвращения Дэви из-за его необъяснимого поведения все оказались крепко привязаны к дому.

— Да, днем я забегал к Луи Кейхану, — робко сообщил Тальбот, — и он сказал, что купил билеты на отличный новый диснеевский мультфильм, будут крутить с сегодняшнего дня…

Кончилось тем, что Эмили и Тальбот пошли-таки в кино.

— Дэви, а почему ты не захотел смотреть «Подозрение»? — спокойно спросила Линда, когда они остались наедине.

— Я уже видел. В Китае или в Индии — где-то там, забыл сейчас.

— Причина-то не в этом, Дэви.

— Причина не хуже других.

— Хорошо, Дэви, хорошо.

Они молча сидели в гостиной. Линда штопала носки Дэви, а он листал старый номер «Лайф». Листал слишком быстро.

Втыкая иголку и откусывая нитку, Линда прикидывала, долго ли еще она сможет выдерживать такое давление тишины в замкнутом пространстве. Что-то должно случиться, что-то проявится. И тогда… Но Линда старалась не думать, что может произойти тогда. Уже несколько недель она прикладывала весьма серьезные усилия, чтобы вообще ни о чем не думать.

Раздался звонок в дверь.

Дэви подскочил и уронил журнал с колен.

— Господи помилуй, Дэви, — усмехнулась Линда. — Ты нервный, прямо как кобыла Бесси у старика Ханкера.

— Кто это, кто это? — залопотал Дэви.

— Откуда мне знать? Вдруг папа вернулся — забыл бумажник или что-нибудь еще. Открой дверь, Дэви.

— Это какая-то ищейка. Я никого не хочу видеть, Лин!

— Ну, это уже чистое ребячество, — спокойно возразила Линда. — Тебе только на пользу было бы встречаться с людьми, разговаривать. С твоего возвращения мы живем отшельниками. Пойди открой, Дэви.

Дэви кивнул и двинулся, волоча ноги.

Линда перестала шить и прислушалась. Наверное, это Пэтти Брэдфорд с Картом. Было бы здорово. Пэтти несколько раз звонила, но Линда придумывала отговорки. Наверное, это ей показалось странным, вот она и вытащила Карта из дому, посмотреть, какие такие проблемы возникли у Линды. Это как раз в духе Пэт… Очень странно. Вот именно!

Она услышала голоса в коридоре и, борясь со слезами, снова склонилась над работой. Когда Дэви возник между портьерами, Линда уже улыбалась. Дэви тоже улыбался. Линда бросила взгляд ему за спину.

Эмелин Дюпре и мисс Эйкин.

— О, как мило! — воскликнула Линда, вскакивая на ноги. Беда. Эмелин Дюпре зря не придет. Жди неприятностей.

— Ну действительно! — поддержал ее Дэви. — Просто по-соседски. Садитесь, мисс Дюпре. Вот сюда, это очень удобное кресло.

На мисс Эйкин, имевшую несколько испуганный вид, он не обращал внимания.

— Да вы прекрасно смотритесь, капитан. Все теткина стряпня, я уверена, — сказала Эмелин Дюпре. Блестящие глазки быстро ощупали изящную фигурку Линды. — А вы, Линда? Не набираете вес? В районе талии?

— Если вы интересуетесь, жду ли я ребенка, мисс Дюпре, — парировала Линда, — то отвечу: пока нет. Уж извините!

Дамы захихикали. На щеках у Линды выступили красные пятна. Она прикусила губу — нужно держать себя в руках. Спокойнее, Линда, она еще и пушку не зарядила.

— Мы с мисс Эйкин случайно проходили мимо… — начала мисс Дюпре.

Мисс Эйкин нервно кивнула.

— О, не надо извинений. Я рад, что вы зашли, мисс Дюпре, — обратился Дэви к костлявой быстроглазой даме. — А у вас, случайно, нет с собой каких-нибудь старых газетных вырезок?

— Газетных вырезок? — Мисс Дюпре помолчала. — О чем это вы, капитан?

Дэви сказал грубо:

— Я еще не отблагодарил вас за ту пачку, которую вы прислали мне в Куньмин, в Китай.

Она как была серая, так и осталась. Но глаза ее выдали — злорадная вспышка и сразу спасительные шторки век.

— Даже не представляю себе, что вы имеете в виду, Дэви Фокс. Я? Я посылала вам газетные вырезки?

— А, так, заскок, — сказал Дэви. Его интерес к гостье уже угас. Он обернулся к библиотекарше: — Простите меня, мисс Эйкин. Я читаю важную статью.

После чего устало прошаркал в другой конец комнаты, подобрал с пола журнал и ссутулился над ним. Мисс Дюпре взглянула на мисс Эйкин. Ее взгляд говорил: «Вот видите? Я была права, он ведет себя очень странно».

— Дэви, — позвала Линда.

Он послал ей улыбку, но с места не сдвинулся. Линда повернулась к дамам:

— С вашей стороны было очень любезно зайти нас проведать, но Дэви еще не полностью восстановился после того, что пережил в Китае…

— Мы знаем, — затараторила мисс Эйкин. — Мы бы не стали вас беспокоить, Линда, если бы не…

— Мисс Эйкин имеет в виду, дорогая, — вмешалась Эми Дюпре, — что мы зашли с целью.

Еще бы, мрачно подумала Линда.

— Понимаете, Линда, мисс Эйкин нуждается в вашем содействии. — Мисс Дюпре редко употребляла короткое слово, если его можно было заменить длинным.

— Моем? — Линда нахмурилась.

— Это касается моей коллекции, — с жаром затараторила библиотекарша, — и Эми подумала…

— Позвольте мне объяснить, Долорес, — пропела Эми. — Вы знаете, конечно, что мисс Эйкин собирает автографы знаменитых райтсвиллцев. — Линда кивнула с растущим недоумением. — Так вот, у нее имеются автографы всех членов семьи Райт, начиная с Джезрила Райта, основателя нашего города…

— Это поистине бриллиант моей коллекции! — вставила мисс Эйкин благоговейно.

— Короче говоря, коллекция мисс Эйкин в разделе семьи Райт была бы полна, если бы она смогла в нее добавить еще один автограф. — Змеиное личико мисс Дюпре дернулось вперед, опасно вытянув кожистую шею. — Отсутствует подпись Шокли Райта, — со свистом прошипела она.

Только-то и всего! Линде сразу стало легко и весело. О том, как мисс Эйкин старалась раздобыть для скучнейшей своей коллекции подлинную подпись Шокли Райта, в Райтсвилле слагались легенды. Годами она ищет образец его почерка, и все ей не везет. От Джона Ф. и Гермионы Райт толку не было. Шокли Райт, приходившийся Джону Ф. дядей, был плейбой, беспутный парень и отчасти художник. Во время своего долгого пребывания в городе прославленных предков дядя Шокли довольно опрометчиво позволил своей кисти увлечься красным цветом; в результате ему пришлось однажды холодной зимней ночью срочно отбыть из города на товарном поезде, проявив изрядную ловкость в свои-то шестьдесят с гаком, да-а… но так или иначе, а шерифа округа он удержал от выполнения долга. С тех пор, к великой радости клана Райтов, о дяде Шокли ничего не было слышно.

А для мисс Эйкин была уготована злая доля: Шокли Райт, по всей видимости, так и не собрался выучиться хорошо писать вплоть до весьма почтенных лет, — в юности жаль было времени для подобной чепухи, а потом чего уж… Существовали какие-то бумажки, конечно, однако Герми Райт сожгла их сразу после благоразумного исчезновения дяди Шокли.

И вот, в самый свой безрадостный час, мисс Эйкин чудесным образом нападает на след одного образчика.

Это случилось два года назад. Мисс Эйкин, исчерпав все очевидные источники, пошла копать глубже: она решила опросить старый торговый люд Райтсвилла. В конце концов она добралась до Майрона Гарбека, владельца аптеки на Площади, в Хай-Виллидж. И у Майрона оказался нужный образец! Он вспомнил, что много лет назад Шокли Райт зашел возобновить рецепт, а поскольку данное лекарство содержало сильное снотворное, аптекарь должен был иметь расписку Шокли в регистрационной книге, которую Гарбек называл своим архивом. Мисс Эйкин была близка к обмороку, но ухитрилась совладать с собой. Она спросила, можно ли получить этот автограф. Она была готова заплатить любую — любую сумму! Майрон Гарбек улыбнулся. Для него эта расписка не имела никакой ценности, и он мог ее просто подарить мисс Эйкин. Однако на поиски требовалось время — он не помнил точно год, когда была сделана эта запись, а «архив» его охватывал более двух десятилетий — поэтому он должен был на выходной взять книгу домой, найти подпись Шокли Райта, аккуратно ее вырезать, а уж в следующий понедельник презентовать ее мисс Эйкин.

Но в субботу Майрон Гарбек скоропостижно скончался прямо в рецептурном отделе своей аптеки.

Мисс Эйкин была вне себя. Не могло быть и речи о том, чтобы тревожить вдову в ее горе, хотя бы и по такому важному делу. Мисс Эйкин с трудом выждала приличествующий срок. Когда же она кинулась в нетерпении к миссис Гарбек по поводу драгоценного автографа, то обнаружилось, что вдова фармацевта продала аптеку служащему покойного мужа Элвину Кейну, а сама переехала в Калифорнию.

— …А этот человек, — процедила мисс Эйкин, клацая зубами, — этот Элвин Кейн!..

— Да. Вообразите: Кейн не захотел отдать автограф мисс Эйкин, — объявила Эмелин Дюпре. — Решительно отказал .

Линду кольнуло предчувствие. Украдкой она бросила взгляд на Дэви. Едва ли он вслушивался в этот роман ужасов, но при упоминании имени Элвина Кейна резко выпрямился.

— Боюсь, я не совсем понимаю, — начала Линда. — В чем я-то…

— Видите ли, я долгое время пыталась заставить Элвина Кейна переменить решение, — поспешно заговорила мисс Эйкин. — Но он не поддается, и все! Всякие там высокие слова, «профессиональная этика» и прочая дребедень! Вот я и попросила Эми Дюпре, понимаете, попросила попробовать…

— И я не смогла противиться мольбе Долорес, — с достоинством продолжала мисс Дюпре. — Как вы должны понимать, Линда, ставка очень велика. Это собрание Райтов следует укомплектовать полностью. Ну и я должна сказать, что, несмотря на все мои самые добрые побуждения, Элвин Кейн не счел нужным хотя бы отнестись ко мне вежливо . На днях он фактически выставил меня из своей аптеки. И тогда у меня появилась идея. — Она глянула исподтишка на Дэви. — Я сказала мисс Эйкин: «Если в этом городе есть особа, которая может что угодно вытянуть из Элвина Кейна — то есть именно все, что угодно , — то это Линда Фокс…»

Еле сдерживаясь, чтобы не заорать, Дэви сказал:

— Вон отсюда.

Он был уже на ногах. Руки у него тряслись.

— О боже мой, — прошелестела мисс Эйкин. Она встала, сжимая сумочку. — Мне кажется, Эми, нам надо…

— Ни в коем случае! — оборвала ее Эмелин Дюпре. — Герой он или нет, а это наша последняя …

— Убирайся, ты, старая летучая мышь!

— Вам лучше уйти, — понизив голос, сказала Линда.

— О, мы уйдем, — изрекла мисс Дюпре, вскинув голову. — Но вы знаете пословицу: «Нечистая совесть…»

— Вы меня слышали? — очень спокойно спросил Дэви.

И обе дамы спаслись бегством.

— Дэви.

Он стоял весь красный.

— Какого дьявола она тут плела, эта старая ведьма? Что за намеки? Мне это не нравится, Линни, мне не нравятся подобные разговоры.

— Ревнуешь, — со смешком сказала Линда.

— Ты права. Все время, пока я был в Китае…

— Знаешь, Дэви, — холодно остановила его Линда, — если ты собираешься занудствовать и обсуждать эту глупость, я лучше пойду спать.

Дэви молчал, стиснув зубы, выпятив подбородок. Потом все-таки буркнул:

— Прости, Линни.

Но когда она потянулась его поцеловать, то наткнулась на холодные и твердые губы.

* * *

А на следующий же вечер, когда все четверо Фоксов сидели на веранде, наслаждаясь прохладным бризом после жаркого дня, по дорожке быстрым шагом поднялся Элвин Кейн собственной персоной.

Первой его узнала Линда, и сердце у нее забилось чаще. Она даже не понимала почему. Не мог же Дэви всерьез подумать… А сердце стучало все громче, лицо загорелось, и она до смешного порадовалась сумеркам.

Потом его разглядел Дэви, и Линда зажмурилась, чтобы не видеть дикой ярости, вспыхнувшей в муже.

Но тут же широко распахнула глаза и сказала как можно непринужденней:

— Привет, Элвин.

— Вот неожиданность. — Эмили Фокс опустила вязанье на колени и с тревогой взглянула на племянника.

— Привет, привет, привет! — жизнерадостно облагодетельствовал всех Элвин Кейн.

Это был смуглый крупный мужчина — с крупной головой, широкий в плечах, широкий в боках, — весь квадратный, отчего казался ниже ростом. Но непривлекательным вы бы его не назвали. Ну да, пронзительные маленькие глазки и редеющие на макушке курчавые черные волосы, зато великолепные зубы и красивой формы нос. А когда он скалился в ухмылке, то на широком подбородке появлялась ямочка.

Одевался Кейн шикарно, «лучше всех в городе», как любил говаривать Сол Гауди из магазина мужской одежды, местный арбитр по вопросам элегантности: фармацевт был его самым выгодным заказчиком. И действительно, никто никогда не видел, чтобы на Элвине был небрежно завязан галстук или чтобы он появился без пиджака или в нечищеной обуви.

— Так, так, Дэви. Или нужно говорить «капитан»? У меня еще не было возможности тебе сказать, что мы тут все до чертиков тобой гордимся. Рад, что ты в прекрасной форме. Здесь за тобой хорошо ухаживают, мальчик? — Кейн продемонстрировал ямочку на подбородке и взял Линду за руку: — Привет, малышка Линни. Вижу, вижу: возвращение мужа тебе на пользу! — Потом кивнул Эмили и Тальботу: — Миссис Фокс. Мистер Фокс…

Эмили нервозно что-то зашептала. Тальбот буркнул приветствие, подошел к приемнику и демонстративно прислонил к динамику ухо.

— Решил взглянуть, что творится в вашем семействе, — продолжал Кейн, излучая улыбки, наделяя ими всех по справедливости. — А то уж в Райтсвилле говорят, что вы все тут намертво закопались в своей норе.

— Ну знаешь ли! — возмутилась Линда. — Ох, извини, Элвин. Не присядешь?

— Нет, спасибо, я заскочил на секунду. — Элвин достал платок из нагрудного кармана, аккуратно расстелил его на верхней ступеньке и устроился на нем. — Теплеет, да? Жарища почти как, помнишь, Лин, в тот вечер в сентябре, в роще, когда мы с тобой показали всей нашей деревенщине, как надо танцевать румбу! Потом нам пришлось практически стриптиз учинить, чтобы обсохнуть… Да, Дэви, мальчик. Как здорово, что среди нас живет такой герой.

— Я знаю про тот конкурс румбы, — сказал Дэви.

Линда быстро заметила:

— Я писала Дэви об этом, Элвин.

— Да-а? — Кажется, выдающийся нос Кейна учуял нечто неприятное в этой реплике. Но тут же сверкнули зубы. — Верная фрау. Слушайте, а почему бы вам, парочке домоседов, не прокатиться со мной на машине? Подышим воздухом? Что скажете? Бензина у меня полно. — Он подмигнул.

— Мне и здесь воздуха хватает, — отозвался Дэви.

— О, герой сторонится деревенщины, да? — И Кейн подмигнул одному только Дэви. Потом обернулся к Линде: — А как ты, Лин? Обещаю рук от руля не отрывать.

— Спасибо, Элвин, но я действительно…

— О, я абсолютно безвреден. — Элвин Кейн опять подмигнул Дэви. — Спроси любую куколку в городе. Да хоть всех.

Дэви встал.

— О'кей, Кейн, — сказал он.

Эмили тут же вскочила:

— По-моему, вы тут все мучаетесь от жажды. Линда, сбегай в дом, достань из холодильника виноградный пунш.

— Кейн, ты что, не понял? — сказал Дэви. — Проваливай.

Кейн уставился на него с глупым видом.

— Лучше иди, Элвин. — Линда попробовала сгладить ситуацию. — Дэви еще не вполне поправился, чтобы поддержать компанию…

— Но он же… он велел мне… — бубнил Элвин, постепенно багровея. Потом прохрипел: — Знаешь, ты, герой, что я бы сейчас с удовольствием сделал?

— Ну что? — Дэви шагнул к аптекарю, но сразу остановился и посмотрел на свои руки. Они тряслись, как листья на кустах сирени под верандой.

Тальбот Фокс выпрямился.

Элвин Кейн бешеным взглядом смотрел на капитана Дэви Фокса.

Накал страстей прямо-таки итальянский. Перекосившись от ярости, Кейн кинулся по дорожке к машине.

— Дэви, дорогой. — Линда просила, умоляла.

Дэви ушел в дом.

* * *

— Подожди минуту, Линда, — решительным тоном распорядилась Эмили. — Тальбот, выключи свое радио.

Тальбот послушался без обычных протестов.

— Настала пора нам посмотреть в лицо этой беде, — спокойно продолжала Эмили. — Бесполезно делать вид, что все хорошо. Как нам быть с Дэви?

Линда, обхватив столб веранды, невидящим взглядом уставилась через омытую лунным светом лужайку на старую яблоню, которой они с Дэви доверяли свои секреты, когда были детьми.

— Лис болен, сомнений нет, — сказал Тальбот, качая головой. — Я-то думал, он отрезал это дело от себя, но сдается мне, он еще больше увяз. Не знаю, Эмили.

— Я чувствую, что Дэви… ох, что-то он скрывает, — нахмурилась Эмили.

Муж выразительно посмотрел на нее:

— Да вот то самое!

Линда крутанулась юлой:

— Что — то самое?

— Старую беду. Сейчас до меня дошло. Сердечко мое, о чем я всегда говорил? С тех пор как Дэви вернулся, я то и дело ловлю его на том, как он таращится в ту сторону. На дом Баярда. Прямо одолел его этот дом!

— Дом… Баярда? — Эмили бросила туда опасливый взгляд. Он так и стоял рядом — пустой дом, откуда двенадцать лет назад Тальбот привел к ним мальчика Дэви.

— Я всегда говорил, что это ошибка, что нельзя им жениться, Лин и Дэви, — бросал тяжелые, как валуны, слова Тальбот Фокс. — Я понимал, что Дэви не сумеет вычеркнуть прошлое.

— Все не так! — крикнула Линда. Она побледнела, как трава под луной.

— А что же еще… — Тальбот растерянно сморгнул.

— Ах, Тальбот, Тальбот, — запричитала Эмили.

— Даже обсуждать это не хочу! — И Линда убежала в дом.

Глава 4

ЛИС ВО СНЕ

Он плывет по реке густой и красной, как томатный сок, плывет быстро, мощными гребками, полный рвущейся из горла радости, но скоро начинает злиться, потому что она пляшет перед самыми его пальцами, а он никак до нее не дотянется, сколько бы ни старался. Открыв рот, чтобы окликнуть ее, он хлебнул из потока и понял, что это не томатный сок, а что-то соленое, крепкое, резкое и острое на вкус.

И вот уже Лью Бинкс лежит и кашляет у его ног, а снизу из колючек ведут пулеметный огонь миллионы японцев, и все пули летят в скалу, образуя сплошной тоннель живого металла, поднимая вокруг них каменные осколки и завывая… И вдруг Дэви видит, как один японец встает и шагает прямиком к скале, улыбаясь, приветливо кланяясь и стреляя от бедра на ходу. Тогда Дэви приподнялся и бросил в него камнем, но камень свободно пролетел сквозь его тело, а японец все идет себе и идет, и по мере его приближения Дэви увидел, что у японца-то лицо Элвина Кейна. Кейн подходил все ближе, улыбаясь, расшаркиваясь и постреливая, и руки Дэви начали чесаться, трястись и…

Дэви открыл глаза.

Он был в тюрьме. Над ним висела серебряная решетка.

Прогоняя сон, он сел на кровати. Порыв ветра проник сквозь жалюзи, серебряная решетка на потолке заколыхалась с ними в такт и снова застыла в неподвижности.

Он не мог справиться с руками. Их трясло просто жестоко. А внутри еще эти колючие пузырьки.

Скорчившись на кровати, он чувствовал жар простыни, липнущей к телу. Пот каплями стекал по щекам, по груди и по спине.

Он буравил глазами ладони, пытаясь разглядеть пузырьки и унять дрожь.

Потерпев фиаско, он в бешенстве засунул ладони под себя. Но тряска просто поднялась вверх по рукам. Плечи тоже охватила дрожь.

Дэви облизнул губы, попытался рассуждать. Но мозг тоже не поддавался управлению. Ты садишься ему на хвост…

Тихий стон заставил его резко повернуть голову. Линда.

На второй кровати.

Лунный свет падал ей на шею. На горло.

Она лежала на спине, разметав от жары руки и ноги.

Горло.

Серебряное, нежное, живое и беспомощное в лунном свете, и тоненькая жилка бьется слабым пульсом.

Кровь, Бинкс, скала, завывание, японец и лицо Элвина Кейна.

Пульс у нее в горле.

Теперь закололо и в ногах; он высвободил ладони.

Внезапно он оказался на полоске блеклого коврика между их кроватями — стоял и смотрел вниз на лунно-призрачную плоть.

Быстрые пузырьки толкнули его руки вперед, и они потянулись к ней, продолжая трястись, но чувствуя появившуюся цель. Они двигались к этой плоти — коснуться ее, ощутить ее, закопаться в ней и таким образом покончить с тряской, пузырьками и непрерывной головной болью.

Глаза Линды раскрылись.

— Дэви?

Он выпрямился. Холодный, напряженный, в полном сознании.

— Что случилось, дорогой? — Она зевнула.

В зевке приоткрылись зубы, видна стала изогнутая линия горла, нежная, безвинная и совсем беззащитная.

— Ничего особенного, Линни, — пробормотал Дэви. — Я не мог заснуть. Подошел тебя поцеловать.

Она улыбнулась, закопавшись в подушку.

— Ты мой ангел.

Дэви наклонился и коснулся ее губ.

— Спи, милая.

— Я тебя люблю, Дэви.

Линда вздохнула, еще раз улыбнулась, закрыла глаза и еще повозилась в подушках.

Дэви стоял и смотрел на спящую жену.

Через жалюзи в комнату проникли звуки колокола католической церкви в Лоу-Виллидж; удары отсчитывали время земной жизни.

Его сразу, всего целиком, охватила дрожь. Он весь съежился, дрожал и не мог остановиться. Кажется, все тело покрылось ледяной коркой.

Он бросился на свою кровать и плотно подоткнул простыню вокруг собственного горла. Так и лежал, дрожа и молясь о вечной и пустой тьме.

Глава 5

ЛИСЬИ ЛАПЫ

Следующие ночи Дэви посвятил попыткам перехитрить приступ, который покалывал, тряс и направлял его руки.

Это всегда начиналось одинаково: живописный сон с кровью, преследованием, смертью и опасностью, затем пробуждение в поту, в удушье и с дрожью в руках, рядом с Линдой, по-летнему раскинувшейся во сне на соседней кровати.

А дальше надо было вступать в игру.

Оставаться в своей постели.

Оставаться в своей постели, так чтобы ни в коем случае не дать себе подойти к другой кровати. И не подчиняться покалыванию в пальцах и ладонях!

Он боролся беззвучно, Линда ничего не знала.

В такие моменты в его голове возникали как бы пустые пространства, в которых бушевали беззвучно завывавшие чудовищные бури. Из-за этого неслышного урагана он не мог мыслить строгими образами. Линда превращалась из женщины в ненавистную идею, и для него самого это было ужасно, поскольку более спокойные отсеки его мозга хранили образ настоящей Линды — живой, осязаемой, верной, любимой и любящей Линды. Но эти отсеки были спрятаны очень глубоко, словно в морских пещерах. На поверхности свирепствовал шторм, сотрясавший его, как судно, брошенное на волю волн, — сотрясавший его целиком, но особенно сильно пальцы.

Не Элвин Кейн был подлинным героем этой драмы. Дэви распознал это не сразу — он как будто смотрел через затемненное стекло. Картина была смазанная, но что-то вроде первобытного чутья пробилось сквозь путаницу по крайней мере к одному факту: Элвин Кейн — это только предлог. Нет, истинная ненависть была направлена против Линды, и именно из-за того, что это было так истерически беспричинно, Дэви обнаружил в себе волю сразиться с этой ненавистью. И он сражался, внутренне побежденный, ночь за ночью и снова очередную нескончаемую ночь. А Линда спала, иногда поворачиваясь так, что ее горло опасно открывалось. Сон приходил к нему только с полным изнеможением. Обычно Дэви проваливался в бессознательное состояние, выиграв еще один бой, когда в комнату уже проникал холодный, серовато-белый рассвет.

Но в долгих боях и неубедительных победах Дэви познал еще более пугающую истину: рано или поздно в этом жестком соперничестве он уступит. Рано или поздно он проиграет схватку, не сможет себе помешать переползти со своей кровати на соседнюю.

* * *

Вечер давил мертвой тяжестью — ни ветерка, ни шороха. Малейшее напряжение — и сразу потоки пота. Нервы трещали.

Они все сидели на веранде, дыша как рыбы на песке.

— Дело к дождю, — вымолвил Тальбот и вытер шею. — Да еще и с грозой. А, летчик?

— Да. — Дэви вяло посмотрел на небо. Беспорядочные облака постепенно собирались в многослойные нагромождения.

Линда пожаловалась:

— У меня голову как железными обручами стиснуло. Дэви, пойдем наверх.

— Я не хочу спать, Лин. Ты иди.

— Без тебя не пойду, дружок.

«Плохая будет ночь, — подумал Дэви. — Лучше не испытывать судьбу. Сегодня мне вообще нельзя спать. Она не заметит».

Поднявшись с кресла-качалки, он подошел к ней, шаркая ногами.

— Не будь упрямой девчонкой.

Она подняла к нему открытое, незащищенное лицо. Даже в сумерках было видно, что под глазами у нее залегли фиолетовые полукружья. Она знает , вдруг прозвучало у него в голове. Но как она узнала?

— Зачем же нам обоим не спать? А ты иди, Линни. Не майся.

Вот так. Ненавязчиво.

— Только вместе с тобой.

— Черт побери, Линни…

— Ну хватит уже, дети, — заворчала Эмили. — Господи спаси, какая тяжесть в воздухе! Еле дышу.

— Дэви нуждается в покое, — упрямилась Линда. — Посмотри на него, мама. Он опять теряет в весе. Выглядит как черт после мессы.

Дэви дернулся:

— Вот же глазастая, все-то ты замечаешь, Линда-Лисичка.

Линда встала.

— И не думай, что сможешь меня надуть, Лисенок, ничего у тебя не получится. Ты сию же секунду пойдешь со мной и ляжешь в постель.

«Я ее одурачу, — без особой надежды думал Дэви, пока они, обнявшись, тащились вверх по лестнице. — Надо будет убраться из спальни. И проболтаться где-нибудь на улице. Уж сегодня-то обязательно».

— Ты не против, если я немного почитаю, Лин? — небрежно бросил он, возясь со шнурками.

Линда раздевалась.

— Не стоит, дорогой.

— Говорю же тебе, я не засну.

Контролируй голос!

— Ну хорошо, — сказала Линда. — Почитай тогда мне вслух.

В первые недели после возвращения Дэви часто ей читал. Вроде бы делал что-то полезное. И Линда любила лежать на кровати с каким-нибудь мелким шитьем и слушать его чистый, глубокий голос.

— Ты уже сколько мне не читал, — продолжала Линда. — А ведь классная идея!

— Ладно.

Он поднялся. Никакой надежды.

— А чего ж ты не разулся? — донимала она. — Все долой, генерал!

Он молча кивнул.

Когда он вышел из ванной комнаты, Линда лежала в его постели.

Ну нет, подумал он. Нет. Он зевнул.

— Где та книга, которую мы читаем?

— Прямо перед твоим глупым носом, — мурлыкнула Линда. Она лежала на спине, с загадочной улыбкой глядя в потолок. Она порозовела и посверкивала глазами — он уже давно ее такой не видел. Волосы цвета старого золота она перевязала изумрудно-зеленой лентой, в тон шифоновой ночной рубашке. — На твоем столике, милый.

— А, ну да, конечно! — Дэви нервно хмыкнул.

Он взял переиздание «Жизни и времени арчи и мехитабля»,[5]Таракан Арчи и кот Мехитабль — литературные персонажи, придуманные американским журналистом и драматургом Робертом Маркизом (1878–1937). Эти имена автор начинал со строчных букв. вытащил служившую закладкой старую фотографию, на которой они с Линдой были запечатлены у яблони, и начал быстро читать вслух, расхаживая взад-вперед по комнате.

— Ну же, Дэви! — прервала его Линда и похлопала по кровати. — Ты что, так и будешь читать на ходу?

У Дэви затряслись руки. Он тупо на нее посмотрел:

— Ну… хорошо.

Он подошел к качалке, стоявшей у окна, и стал монотонно читать дальше, Линда не сводила с него глаз. Он нудно читал: «Всегда веселиться — вот мой девиз, всегда веселиться…»

Внезапно она соскочила с его кровати и забралась на свою. Ее маленькое личико съежилось и побледнело.

— Не обращай внимания, Дэви. Кажется, я засыпаю.

Дэви перестал читать. Значит, вот что она удумала. Линда закрыла лицо руками и уткнулась в подушку. Он заметил, что у нее руки вздрагивают. Он перевел глаза на свои: то же самое. Дэви быстро засунул их в карманы халата.

* * *

Когда Линда, наплакавшись, заснула, Дэви вылез из качалки и прошел мимо ее кровати, убеждая себя, что ее здесь нет. Тихонько присел на край своей постели. Руки он так и держал в карманах. Не вынимал, даже чтобы лечь. Просто подогнул колени и упал навзничь.

А свет-то.

Свет-то они не выключили.

Но Дэви не посмел сделать лишнее движение.

Он лежал и прислушивался к тяжелому дыханию Линды, к порывам ветра, к шуму листвы, к шлепкам и пощелкиванию штор о ставни — слыша все и не воспринимая ничего.

И началась долгая ночь.

Маленькие хризопразовые часики на столике Линды показывали 2.11, когда разразилась гроза.

Ослабленный борьбой Дэви услышал шепот дождя. Поначалу это не имело для него значения. Затем быстрые вспышки, словно далекие залпы тяжелой артиллерии, разорвали ночь; а под ворчание и треск сильного грома он уже сидел на кровати.

Дождь усиливался. И молнии, и гром, и потоки ливня обрушивались на землю и сталкивались между собой.

Линда застонала, заворочалась, и пружины неприятно заскрипели. Дэви осторожно повернулся взглянуть на нее. Он увидел раздражающе красную щеку и золотистые волосы — они взмокли на виске и спутались.

Он заставил себя отвести взгляд. Каждый удар грома отдавался прямо в его мозгу. Каждая молния высекала в нем вспышку огня.

И тяжелые хлопки мокрых штор.

Дождь заливал в комнату. Как раз на коврик, который связала еще матушка тетки Эмили в 1893 году. Тетя отдала его Линде, и Линда очень им дорожит.

Теперь он отсыреет, водой пропитается.

«Ну, вставай. Встань с постели, подойди к окнам и закрой их».

Довольно простая задача.

Даже чересчур.

«Ловушка, — с презрением подумал Дэви. — Чертова западня, а я в нее не попадусь». Он рассмеялся про себя: «Считаешь себя умным, да? Но эту хитрость я разгадал».

Он не сдвинулся с места.

Но Линни здорово рассердится. Может быть, вещь сядет от дождя. Будет забавно, если Линда проснется утром, а коврик съежится до размеров почтовой марки. При этой мысли опять где-то глубоко внутри зародился смех, но тут же перешел в глухое рычание, которое толчком выбросило его из постели. И вот он уже наклоняется к жене, скрючив пальцы.

Он уже ни о чем не думал.

У него не было воли.

Его телом руководила некая внешняя сила, громадный сгусток энергии.

Его руки вытянулись; чужие руки, не его. Он наблюдал за ними отстраненно.

Линда проснулась мгновенно.

Просто открыла глаза и пристально на него уставилась. А руки уже метнулись к горлу, вцепились в его пальцы и принялись их оттаскивать.

Шторы хлопали, дождь хлестал в комнату, а тело Линды резко дергалось, пытаясь вырваться из тисков. Рот широко раскрылся, дыхание со свистом вырывалось из груди, щеки из красных сделались фиолетовыми с серым налетом, глаза затуманились.

Свист перешел в бульканье. Ноздри затрепетали, как лист осиновый… Руки ее ослабли, но тело еще подергивалось или выгибалось, словно без костей.

* * *

Из глубочайшей тьмы замирающей жизни возник свет. Он поразил не только зрение; этот свет в равной мере был доступен и чувствам, он обладал мощью, способной сдвигать горы. И Дэви эта сила передвинула.

* * *

В комнате пахло озоном.

Дэви попытался думать. Его руки спокойно висели вдоль тела.

Затем он увидел Линду. Она лежала в своей постели неподвижно, все еще держа руки у горла, все еще глядя на него. Она с трудом ловила воздух. А вот глаза жили своей, отдельной жизнью. Она не боялась, она смирилась.

Она готова была к смерти.

Память обрушилась на него, он отшатнулся, упал на свою кровать и, сам себе не веря, уставился на жену.

Линда пошевелила губами. Она силилась что-то сказать, но получился лишь набор прерывистых, неясных звуков. Она проглотила слюну и поморщилась.

Все же ей удалось выговорить:

— Ты пытался меня убить, Дэви.

У нее был неузнаваемый голос. Он смотрел на нее не отрываясь.

— Дэви.

Он облизнул губы.

— Ты меня убивал.

— Наверно.

Дэви потряс головой — простой, ничего не значащий жест. Но, начав трясти головой, он уже не смог остановиться. Так и сидел на кровати, тряся головой. Неожиданно он ощутил прохладные ладони на своем лице. Линда стояла перед ним на коленях, растрепанная и полная сострадания. Шея у нее раздулась и побагровела. Он издал слабый, умоляющий звук и попытался откинуть голову. Но ее руки держали крепко.

— Дэви…

Раздался стук в дверь, и Линда вскочила на ноги. Быстро сделала несколько глотательных движений.

— Да? — отозвалась она и сглотнула снова.

— У вас с Дэви все в порядке? — послышался встревоженный голос Тальбота Фокса.

— Да, папа.

— Слава богу. Последняя молния ударила в трубу. Линни, у вас правда все хорошо?

— Да, папа. Мы испугались, но теперь все прекрасно.

— Насколько я понял, серьезного ущерба она не нанесла, только выбила несколько кирпичей. Нам повезло. Мама здорово перепугалась. Скажи, сердечко мое, а что у тебя с голосом?

— Да так, ничего, папа. Охрипла. Может быть, простудилась. Этот дождь залил нам комнату. Не беспокойся о нас. — Да, утром придется надеть шарф и сказать, что горло болит. — Спокойной ночи, папочка.

— Спокойной ночи, дети. Послышались тяжелые шаги на лестнице.

— Дэви.

— Почему ты ему не сказала?

— Почему ты это сделал?

— Я не знаю. Почему ты не сказала дяде Тальботу?

— Разве ты не знаешь?

— Я не жду, что ты мне поверишь. — Слова никак не соотносились с действительностью. У него был плоский голос, бесцветный и механический.

Линда с силой встряхнула его:

— Дэви, посмотри на меня! Ты же должен знать. Ты что — так сильно меня ненавидишь?

— Я люблю тебя.

— Но тогда…

— С этим желанием я борюсь каждую ночь вот уже… не знаю, с каких пор, Линни. Ведь это только руки, пальцы. Что-то приходит ко мне, и я сражаюсь. Все перепуталось. Я ничего не понимаю. Сегодня была духота, гроза… Совершенно внезапно я потерпел поражение, Линни… — Дэви поднял на нее красные, потерянные глаза. — Ты ведь не думаешь, что я хотел сделать такое.

— А как же ты смог?

— Не знаю. Все это время я был болен. Но я не мог остановиться… Не смотри на меня так! Точно так на меня смотрел Лью Бинкс в Карачи!

Он попытался отстраниться, но Линда обняла его крепче.

— Я никак на тебя не смотрю, дорогой. Просто я пытаюсь посмотреть на это . И хватит враждовать со мной, Дэви. Лучше выговорись. Пожалуйста, дорогой. Давай я помогу тебе…

Дэви тупо таращился на нее.

— Ты хочешь сказать, что даже теперь …

— Я же люблю тебя. Может, я полная дура, но… Ни за что я не поверю, что ты действительно хотел меня убить.

Он затряс головой.

Она погладила его голову и остановила тряску.

— Это все старая беда, правда? — мягко спросила она.

Ответ она прочитала по глазам, еще до того, как он рот открыл. Но он все равно заговорил, и теперь слова полились бурным потоком облегчения. Он был как растерянный мальчишка, оказавшийся в материнских руках.

— Я думал, что все это умерло и похоронено, Линни! Но в Китае оно вернулось. Все перемешалось, говорю тебе! Последние недели — наверное, война как-то повлияла, не знаю, я просто зациклился: Бинкс, кровавые сны, а тут еще этот ублюдок Кейн… Господи, Линни, ты думаешь, я псих?

Он все-таки сумел разжать обнимавшие его руки и отлепился от нее, как будто боялся ее заразить.

— Дэви, если бы это было так, военные психиатры обнаружили бы.

— Да, верно, это не так! — Он принялся шагать по комнате. — Они говорили, что я не сумасшедший. Что-то о «неврозе страха»…

— Ну вот. — Линда медленно поднялась на ноги и опять обняла его. — По крайней мере, мы знаем причину.

— И что с того, что мы знаем причину? — заорал он. — Эти психиатры пытались накачать меня наркотиками, и я послал их ко всем чертям!

— Ну что ты, Дэви. Знание причины — это путь к исцелению.

— Только не в моем случае, Лин! Я уже пытался выполнять все их предписания. Они прописывали мне все виды «терапии» — даже заставляли меня вязать. Вязать! Вроде успокаивает нервы. О, теперь я умею вязать, плести кружева, распускать петли не хуже самых искусных мастериц, — горько произнес он, — но это не помогает. Проклятие какое-то. Проклятие, которое я несу в себе с тех самых пор, как был ребенком, а мой отец… — Дэви замолчал. Затем спокойно сказал: — Линни, мне нужно уйти от тебя. Я обязан был это сделать уже давно. Еще одну такую ночку я не выдержу. Едва ли в следующий раз шарахнет молния, чтобы меня остановить.

Линда опустила руки. После грозы похолодало, ее бил озноб. Обхватив себя за плечи, она села на край своей кровати. А Дэви все больше распалялся:

— Ну? Почему ты ничего не скажешь? О чем думаешь?

— «Всегда веселиться, всегда». Вот так-то, Дэви.

— Что-о?

— Я думаю, Дэви, — сказала она, подняв голову, — нам нужна помощь извне. И немедленно.

— От колдуна какого-нибудь, что ли?

— Ну хватит уже, Дэви, — невозмутимо произнесла она. — Что толку рвать на себе волосы. Думаю, что тебе можно помочь, и мне кажется, я знаю, как именно. Эта мысль крутится у меня в голове уже несколько дней. Но как-то нелепо было упоминать об этом раньше. А теперь, после того, что случилось…

Какое-то голодное выражение появилось в его глазах, надежда на выздоровление, вероятно. Но вслух он проговорил:

—  Мне никто не поможет.

— Кажется, я знаю человека, которому это по силам.

— Я не хочу никаких врачей!

— А он не врач.

— Нет? — Дэви посмотрел на нее с подозрением. — А кто же?

— Ты помнишь, какая беда стряслась в семье Пэтти Брэдфорд несколько лет назад?

— Ты говоришь о том писателе! — изумился Дэви.

— Он не только писатель, Дэви. Он детектив.

— Ну и что , Линни?

— Он уже приезжал однажды в Райтсвилл и пытался помочь Райтам в их беде. Как я понимаю, обычно он помогает людям. Не исключено, что поможет и нам.

— Интересно, каким образом детектив сумеет что-либо сделать для меня, Линни? Двенадцать лет назад он еще мог как-то пригодиться. А теперь?

— Не тряси головой, Дэви. По этому поводу у меня есть соображения, — решительно заявила Линда. — Может, это дикость, может, ребячество. Но я долго ломала голову, и получается, что это единственное, чего мы не пробовали. Давай напишем Эллери Квину и условимся о встрече. И не спорь со мной, Дэви Фокс.

Глава 6

РАССКАЗ ЛИСА

Эллери усадил их в своей гостиной, налил рюмку бристольского сливочного ликера для Линды и смешал виски с содовой себе и Дэви.

— Мне доставляет удовольствие снова встретиться с кем-то из Райтсвилла, — сказал он. — Я полюбил ваш городок. Как поживает Патриция Райт? То есть Брэдфорд.

— О, отлично, — ответила Линда. — Все та же прежняя Пэтти. Они с Картом ужасно счастливы. Ужасно, мистер Квин.

Дэви просто сидел, сложив руки на коленях, неловкий, как мальчишка, и оглядывал комнату. Эллери ему внимания не уделял.

— А ребенок Пэт?

— Ну, малышка Нора теперь большая девочка. У Пэтти их уже двое. В прошлом году родился чудесный крепыш.

— Могу себе представить, каково там папочке, — хмыкнул Эллери. — Кстати, я получил письмо от Пэт. С той же почтой, что и ваше, миссис Фокс. Она весьма благоприятно отзывается о вас и вашем муже.

— Да, Пэтти собиралась… Я… звонила ей, прежде чем обращаться к вам. Она очень сердечно к нам относится и обещала написать вам.

— Да уж, сердечно, — обронил Дэви. — Что-то ее поблизости не наблюдалось.

— Она звонит, — спокойно возразила Линда. — И это не ее вина, Дэви.

Он мучительно покраснел.

— Знает ли Пэт — или, может быть, Карт — о вашей беде?

— О нет, мистер Квин! — быстро сказала Линда. — Никто об этом не знает. Даже маме с папой мы не говорили… О том, что случилось той ночью в грозу. Нам кажется, они… не поймут.

— В конце концов сказать придется, — нахмурился Эллери. — Ну, капитан, — сказал он вдруг, — вот вы сидите здесь и очень себя жалеете, так? — Дэви вздрогнул. — Прежде чем мы продолжим, я должен вам сообщить, что обычно я не трачу свое время и сочувствие на мужей, которые душат своих жен. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Дэви уже просто пылал.

— Вы не поняли, мистер Квин, — вмешалась Линда, бросив тревожный взгляд на Дэви. — На самом деле здесь нет вины Дэви. Это что-то гораздо более сильное, чем он, чем вообще любое человеческое существо…

— Я бы предпочел, чтобы ваш муж говорил за себя сам, миссис Фокс, — сказал Эллери, цепко держа Дэви своими прозрачными глазами. — Ну, капитан? Почему вы пытались убить свою жену?

Дэви сверкнул на него взглядом, но тут же уронил голову, потом схватился за стакан и залпом выпил.

—  Потому , — сказал он самым безнадежным тоном, — что мой отец убил свою.

Эллери кивнул, как если бы такой ответ все ему объяснил.

— Ваш отец убил вашу мать.

— Да!

— Подождите, я плесну вам еще. — Возясь со льдом и содовой, Эллери буднично продолжал: — Я просмотрел, конечно, газетные вырезки, которые вы вложили в конверт, но они мне мало что сказали. Прошло двенадцать лет.

— Все так, мистер Квин, — опять вступила Линда.

Эллери предостерегающе на нее взглянул и подбодрил Дэви:

— Давайте дальше, капитан. Выкладывайте все.

* * *

— Мне было десять лет, — тусклым голосом заговорил Дэви, — а Линде — девять.

Мой отец, Баярд Фокс, приходится братом моему дяде Тальботу. У них был общий бизнес в Райтсвилле — «Баярд и Тальбот Фокс компани. Слесарные инструменты».

Две семьи жили рядом: дядя Тальбот с тетей Эмили и Линдой в том же доме, где и сейчас, а мы — мать, отец и я — в соседнем. Наши дома стоят на Холме. После того, что произошло, дядя Тальбот забрал меня к себе, а дом моих родителей закрыли — оставили все как было и заперли. Он и сейчас там стоит, в нетронутом состоянии снаружи и внутри. Никто его не снял и не купил… В Райтсвилле к подобным вещам относятся с суеверием.

Эллери кивнул, вспомнив красивый домик, в котором он побывал несколько лет назад.

— Моего отца арестовали, судили и признали виновным. Это дело довольно сильно всех взволновало. Газеты на нем сыграли, — прозвали отца Райтсвиллским Лисом, всячески над ним издевались и унижали. Его приговорили к пожизненному заключению и направили в тюрьму штата. Там он находится по сей день. В его виновности никто не сомневался. Исходя из фактов отец — единственный человек, у которого была возможность отравить ее. Во всяком случае, так говорили.

Мать я любил. Как, наверное, все дети: «Это моя мама». А отца я любил совсем иначе. Можно сказать, он был моим героем. На уик-энд папа часто брал меня на рыбалку или просто пожить в лесу. Он учил меня разным вещам — рассказывал о лесе, о жизни животных и птиц, о деревьях и растениях, мхах и насекомых. Не знаю, где он всего этого нахватался, но я точно помню, что он принадлежал к типу одиночек и всегда был немного грустным. Он душу отводил в наших совместных походах, вдвоем со мной, а для меня это вообще были замечательные деньки. Мы уезжали не так уж часто, поскольку мать была нездорова и ее нельзя было слишком надолго оставлять одну. Мы и вовсе не могли бы никуда выбираться, если бы дядя Тальбот и тетя Эмили не жили в соседнем доме. Они о ней заботились, пока мы были в лесу.

Уставясь в камин, Дэви осушил второй стакан виски с содовой.

— Как я говорил, мне было всего десять лет, и когда мне сказали, что мой отец убил мою мать, я дрался и шипел, как кот в углу. Я не верил. Не мог поверить. Мой отец? Нет, только не он. А после суда — меня туда не пустили, и, естественно, я не знал, как там все было, — после того, как тетя Эмили и дядя Тальбот поговорили со мной, я и сам хотел умереть. В голове у меня все смешалось. Я уже никому и ничему не верил. Думаю, такого шока не вынес бы ни один десятилетний ребенок.

Эллери кивнул.

— Одним из последствий стало то, что я не захотел видеть отца. Просто не мог. Я силился забыть, что он был моим отцом, вообще — что какой-то человек по имени Баярд Фокс имеет ко мне какое-то отношение. А он… он подписал документы, по которым дядя Тальбот становился моим опекуном, а ко мне переходило все имущество отца, включая его долю в предприятии, под опекой дяди до моего совершеннолетия. Как будто он умер. Наверное, он считал, что быть там, где он находится, равнозначно смерти.

Дэви опять надел свою милую улыбку, и Линда закрыла глаза.

— Долгое время после смерти матери — ее звали Джессика, мистер Квин, — я не мог думать ни о чем другом, кроме того, что мой отец убийца, а я сын убийцы.

В моей голове возникла странная идея: я решил, что это как голубые глаза, черные волосы или веснушки — если отец такой, значит, скорей всего, и ты такой будешь. Физически я похож на отца, это факт. Дядя Тальбот говорит, что я в точности как отец, когда он был в моем возрасте, хотя я выше и крепче его…

Поэтому постепенно во мне поселился жуткий страх.

— Страх? — переспросил Эллери.

— Да, я боялся, что тоже вырасту убийцей.

Линда взяла Дэви за руку; Эллери перевел взгляд с Дэви на Линду и обратно.

— Продолжайте, — сказал он.

— Я не хотел взрослеть. Я не мог избавиться от фамилии Фокс и моего «прошлого» — дети в Райтсвилле это поняли, да и родители их были не намного добрее, правда, взрослые хоть посмеивались исподтишка, а дети вопили мне в лицо. Но малый я был упрямый и не поддавался. Кулачные драки у нас были каждый день, но удирать — нет, меня никто не мог заставить. Поэтому я рос дерзким, резким, подозрительным да еще все время втайне боролся с этим развившимся во мне детским страхом перед жизнью — вы можете сказать «нездоровым», — страхом перед зачатками убийцы, которые я носил в себе, унаследовав их от отца-убийцы.

Чушь. Не имело смысла все это рассказывать, да, мистер Квин?

— Очень даже имело, капитан, — ответил Эллери.

— Какое-то время, прямо перед войной, я думал, что справился. Мы с Лин тогда решили, что любим друг друга и всегда любили. И вот в мой последний отпуск перед отправкой в Китай мы решили пожениться и рассказали семье — моим дяде и тете, приемным родителям Линни. Дядя Тальбот уперся намертво, и я разозлился. Но дядя Тальбот практически предсказал, что должно случиться. И тетя Эмили тоже боялась прошлого. Как оказалось, они знали меня лучше, чем я сам. Возможно, проявилось что-то вроде семейного инстинкта. Не знаю. Как бы то ни было, но нам с Линни пришлось на них надавить, чтобы они дали согласие.

Я обнаружил, как они были правы, представьте себе, в Китае, сражаясь с японцами. Мы с Лью Бинксом разбились, и я провел в горах семь недель, прячась от японских патрулей, добывая еду, таща на спине Бинкса, у которого были прострелены ноги, и в конце концов нас приперли к стене — слава богу, это была большая каменная стена. Они побежали навстречу огню моего автомата… наверное, эта кровавая баня, японцы, падающие как куклы от моих пуль, — все это толкнуло меня в омут, откуда я до сих пор не могу выбраться. Потом были госпитали Китая и Индии, смерть Бинкса, возвращение в Штаты, но я мог думать только об одном — о том, что я убивал. Я убивал со своего «Р-38», когда настигал самолет японца, я видел маслянистый дым и смертельное пике. Я убивал из автомата, укрывшись за выступом скалы, убивал из наших с Бинксом пистолетов 45-го калибра — убивал, убивал, убивал, как иногда это бывает во сне. И этому нет конца. Ты просто убиваешь и убиваешь, и ничто не может тебя остановить, и все, кого ты встречаешь на пути, умирают. Я был в ужасе от самого себя, потому что получил доказательство раз и навсегда — во мне определенно течет кровь моего отца. Я прирожденный убийца.

Вернувшись домой, я продолжал думать о себе таким образом, довольно расплывчато — «прирожденный убийца», убийца вообще — я думал не об убийстве конкретных лиц, а просто… просто об убийстве. Объяснить это иначе я не могу.

Эллери кивнул.

— Но, побыв какое-то время дома, я обнаружил, что стал думать об убийстве более конкретно. Я думал об убийстве … Линни .

Дэви поднялся на ноги, оставив Линду неслышно плакать на диване.

— Каждую ночь я боролся с этой навязчивой идеей. Но я знал, что рано или поздно проиграю. Знал, что сделаю это! Я говорил вам, мистер Квин, это дичь какая-то, бессмыслица. Бог свидетель, как я люблю мою Линни. В этом мире она для меня все, кроме нее, для меня ничего и никого не существует. Так было всегда, и сейчас ничего не изменилось. Дело не в Линде, не в том, что она сделала или не сделала. Ах да, была еще эта история с Элвином Кейном. Он ухаживал за Линни, когда еще она училась в школе, и кто-то позаботился прислать мне в Китай письмо с грязными сплетнями о них. Кейн часто мне снился — и это не были приятные сны. Но я знаю, что Лин меня любит — она не способна на измену, — и даже если бы она захотела мне изменить, то никогда не выбрала бы такого типа, как Кейн. Нет, дело не в Линде, я бы скорее дал японцам взять себя живым, но только чтобы ни волоса с ее головы не упало… Я имею в виду — когда я в норме.

И все же я не могу себя остановить. Я знаю: однажды ночью что-то, скрывающееся внутри меня — что-то мерзкое, кровожадное, сильное, как дьявол в аду, — вырвется наружу и заставит меня убить жену… так же, как оно заставило моего отца убить его жену .

В ту ночь фактически это и произошло.

Мистер Квин, это был не я! Это был кто-то другой. Я находился в стороне, наблюдая за ним и испытывая боль от того, что он творил. Но я не мог его остановить. Поверьте мне, мистер Квин. Я просто не мог.

* * *

Дэви медленно отошел к окну и стал смотреть вниз, на Западную Восемьдесят седьмую улицу. Рука на окне тряслась.

— Мистер Квин, помогите нам, — рыдала Линда. — И вы поможете! От этого зависит здоровье Дэви. И вся наша дальнейшая совместная жизнь. И наши будущие дети…

— От этого зависит жизнь Линды, — сухо проговорил Дэви, не оборачиваясь к ним. — Давайте называть вещи своими именами.

Эллери выбил трубку о подставку для дров.

— Я думаю, — дружелюбно заметил он, — можно не принимать в расчет навязчивую идею о «прирожденном убийце», развившуюся у вас, капитан, в Китае. Это была естественная кульминация после примерно одиннадцати лет психологической подготовки, которые, между прочим, включали и подростковый период, — когда вы вынашивали в душе мысль о вашей дурной наследственности.

Важен момент кристаллизации этой навязчивой идеи после возвращения домой. Страх перед тем, что вы похожи на отца, особенно по отношению к «жене», был глубоко спрятан в вашем подсознании, и воздействие военного опыта вытолкнуло его на поверхность. Я только предполагаю, но психиатр, вероятно, сказал бы, что зацикленность на отце, «сублимация отца», и ненависть к матери заставили вас перенести эту ненависть на Линду… то есть, что не Линда является истинным объектом ваших фантазий на тему убийства, а ваша мать в образе Линды.

— Мама?! — ахнул Дэви, споткнувшись о невидимое препятствие; заплаканное лицо Линды посветлело от непонятной радости.

— Во всяком случае, — продолжил Эллери, — такие вопросы лежат далеко за пределами моей компетенции.

После вашего рассказа я очень склоняюсь к мысли помочь вам, капитан Фокс, и вам, Линда, это уже само собой разумеется, но я не вижу способа, если уж психиатры опустили руки, как вы пишете.

Линда вскочила на ноги.

— Мистер Квин, способ есть! В свете того, что вы только что сказали, я совершенно уверена: именно вы способны нам помочь!

Эллери бросил на нее острый взгляд:

— Вы думаете, Линда? И как же?

— Расследуйте это дело!

— Дело? Какое дело?

— Дело отца и матери Дэви!

— Боюсь, я не совсем понимаю…

— В ваших силах доказать невиновность его отца, мистер Квин, — решительно заявила Линда. — А если не Баярд Фокс убил Джессику Фокс, значит, Баярд Фокс не убийца , а Дэви — не сын убийцы . Тогда вся эта кошмарная дичь насчет «прирожденного убийцы», «крови» отца и прочего улетучится как дым, мистер Квин! Разве не видите? Доказав, что отец Дэви невиновен в смерти его матери, вы излечите моего мужа лучше, чем все врачи на свете!

Эллери смотрел на нее, пораженный.

— Дорогая моя Линда, — сказал он наконец. — Только глубоко любящая женщина могла додуматься до такого остроумного — поистине блистательного — решения. Однако, — он потряс головой, — газетные вырезки о ходе процесса, история Дэви, изложенная им только что, обесценивают вашу предпосылку, а значит, и всю конструкцию. Как могу я — или кто-то другой — доказать невиновность Баярда Фокса, если все улики определенно указывают на него? Разве что… — он прищурился, — у вас есть основание верить в его невиновность. Так есть или нет, Линда?

Линда сиять перестала.

— Ну… Скажи сам, Дэви, — тускло пробормотала она.

Дэви отошел от окна и принялся вертеть пустой стакан.

— У меня нет ничего, кроме отцовского слова.

— Понятно. Не надо стоять передо мной. Да сядьте же! — Они уселись на диване, не отрывая от него глаз, как зрители, зачарованные спектаклем. — Теперь расскажите точнее. Какова именно была позиция Баярда Фокса на суде?

Линда сказала:

— Папа Тальбот и мама Эмили часто разговаривали об этом, когда считали, что я их не слышу. Они говорили: как странно, что в ходе всего процесса Баярд упорно стоит на том, что это не он.

— Это распространенное явление, — заметил Эллери с оттенком нетерпения. — Он настойчиво все отрицал?

Дэви пожал плечами:

— Да он и после приговора целых два года бомбардировал жалобами и апелляциями семью и адвоката. Писал, что невиновен и все такое, и что они позволили бросить в тюрьму невинного. Он серьезно боролся. Но юридически было сделано все возможное, и в конце концов, мне кажется, он просто сдался. Во всяком случае, перестал взывать к близким.

А когда мы с Линни поженились, то на обратном пути в лагерь я решил заехать в тюрьму штата и повидать его. У меня было такое чувство, что это обязательно надо сделать. Перед отправкой. Понятно же, такой момент.

Это была первая наша встреча с тех пор, как его забрали. Перед этим я его видел, когда мне было десять лет. В общем круто, мистер Квин. Ему было всего-то пятьдесят два года, а он тянул на все семьдесят.

Дэви прикусил губу, нахмурил брови:

— Вроде бы он обрадовался, что я приехал. Нам нечего было особо сказать друг другу. Просто посидели. Я его узнал с трудом, а он так и вообще бы меня не признал, если бы я не сообщил, кто хочет его видеть. Вот так мы и сидели и украдкой поглядывали друг на друга, когда думали, что другой не замечает.

Перед самым моим уходом он вдруг взял мою руку и говорит: «Дэви, ты думаешь, я убил твою мать, да?» Я совсем не был готов к этому вопросу и, наверное, брякнул какую-нибудь глупость — не помню что. Папа тогда посмотрел на меня очень странным взглядом. В нем не было боли, горечи, обиды. Просто… не знаю… безысходность. Он покачал головой и сказал: «Не могу понять, Дэви. Ведь я ее не убивал. Вот что непостижимо: мой собственный сын думает, что я убил его мать, а этого не было». Вот и все, что он сказал. Мы попрощались за руку, он… он меня поцеловал, и я поехал в лагерь. Я был сам не свой. А потом подумал: а что еще он мог сказать сыну? Но он так сказал, мистер Квин. Не слишком много. Я говорил Линни, ничего это не значит.

Эллери сидел в глубоком кресле напротив них, посасывая пустую трубку.

Через какое-то время он прервал молчание:

— Предположим, я соглашусь расследовать дело вашего отца, Дэви. Предположим, мое расследование просто подтвердит юридически установленный факт, что двенадцать лет назад именно ваш отец убил вашу мать — в конце концов, это самый вероятный исход. Что вы тогда сделаете?

— Брошу Линни! — крикнул Дэви Фокс. — Мы разведемся. И никогда больше с ней не увидимся. Я не хочу играть жизнью Лин. Разорву все первым.

— А вы, Линда?

Линда ответила жалким подобием улыбки:

— Вы ведь слышали моего мужа, мистер Квин. Он жутко упрямый тип. Только на этом условии он согласился поехать со мной к вам в Нью-Йорк. — Она помолчала немного. — Ну пожалуйста.

— Но у нас, знаете ли, один шанс на миллион, — сказал Эллери.

Линда выкрикнула:

— Мне нужен мой муж!

Дэви с несчастным видом начал волынку:

— Лин, детка…

Но она снова разрыдалась, спрятав лицо в ладони, и Дэви уныло замолчал.

— Ну-ну, хватит уже, — подал голос Эллери. — Скажите-ка, вы по-прежнему в одной спальне?

— Что вы, избави бог! — взмахнул руками Дэви.

— Хорошо. — Эллери быстро встал. — Возвращайтесь вместе в Райтсвилл. Я буду у вас через несколько дней.

— Вы берете дело! — Линда вскочила с дивана.

Эллери взял ее руку.

— Один шанс на миллион — как раз то, что я люблю. — Он улыбнулся. — Особенно если опираешься только на слово мужчины и веру двоих чудесных детей.

* * *

Когда Дэви с Линдой ушли, Эллери побрился, непрерывно что-то задумчиво насвистывая, надел шляпу и поехал в полицейское управление.

— Пап, — сказал он, входя в кабинет инспектора Квина, — у меня есть возможность получить под свою ответственность пожизненного?

— Ага, — обрадовался сержант Вели, как будто уже что-то унюхал. — Вот и наш почетный начальник полиции.

— Заткнись, Вели, — отозвался инспектор. — У гражданского лица? Нет, конечно.

— Так я и думал, — сказал Эллери, устраиваясь с удобствами в кожаном кресле и закидывая ноги на отцовский письменный стол. — Значит, придется тебе это сделать за меня.

— Ладно-ладно, — раздраженно воскликнул старик, — только не надо портить полировку, пожалуйста ! Кто этот пожизненный, где он сидит и за что?

— Баярд Фокс из Райтсвилла. Убийство. Находится в тюрьме штата.

— И для каких таких игрищ он тебе понадобился? Стойка! Говоришь, он из Райтсвилла ?

— Дело Хейта, — заволновался Вели. — А этот Фокс проходил по тому делу, а, маэстро?

— Нет, сержант, никакой связи. А зачем он мне нужен, папа? Да просто хочу, чтобы он проехался со мной в свой городишко.

Инспектор уставился на него.

— Давай дальше, — проворчал он наконец. — Колись, Эллери. Я не могу снимать трубку, не зная деталей.

Эллери посвятил отца в детали.

— Ну прям сэр Галахад на белом коне, — прокомментировал сержант Вели и покачал головой.

— Ладно, попробую, — сказал инспектор без энтузиазма. Он снял трубку одного из телефонов. — Чарли, соедини меня с окружным прокурором округа Райт… Да уж, наверно, в окружном суде Райтсвилла, тупая башка… Да, подожду.

— Жалко, Картер Брэдфорд больше не прокурор, — брюзжал Эллери. — Я бы в одну минуту получил разрешение. Но Карт ушел, он теперь в сенате штата.

— Как его звать, Чарли? — рявкнул инспектор в трубку. — О'кей. Давай его сюда… Алло! Мистер Хендрикс? Это инспектор Квин из полицейского управления Нью-Йорка. Скажите, могу я позаимствовать у вас одного пожизненного, он сидит в тюрьме штата?.. Баярд Фокс из Райтсвилла. Я хочу временно взять его под свою ответственность. Скажем, на пару недель.

— Фокс, — повторил прокурор округа Райт. — И какого же дьявола вам от него нужно, инспектор Квин?

— Повторное расследование дела об убийстве Джессики Фокс, мистер Хендрикс, — быстро проговорил инспектор. — В Райтсвилле, на месте события.

— Да бог с вами, инспектор, эта женщина убита и похоронена двенадцать лет назад, и с тех пор Фокс не высовывал носа отсюда. Повторное расследование? — Прокурор Хендрикс, вероятно, встревожился. — Это не по правилам. Что, Нью-Йорк заинтересован?

— Можно сказать, и так, — ответил инспектор, подмигнув сыну.

— Новое свидетельство, да?

— Ну… и да, и нет, мистер Хендрикс, — инспектор вспотел, — не то чтобы новое свидетельство. Но кое-что есть. Вот именно: кое-что, ха-ха.

— Хмм… — Хендрикс весельем не заразился. — Это черт знает что, это неправильно, инспектор Квин. Без новых свидетельств…

— Послушайте, мистер Хендрикс, — произнес старик тоном, которым он обычно пользовался только при разговоре с комиссаром. — Это не пустяки какие-то там, даю вам слово. И никакая не политика. Чисто вопрос правосудия…

— Он получил правосудие.

— А может быть, и нет. Я хочу сказать… Поймите: фактически Фокс останется в ваших руках, господин прокурор. Вы можете послать своего детектива в тюрьму, и он примет Фокса под стражу по вашему приказу, по постановлению суда, или как вам будет угодно. Мой представитель встретится там с вашим детективом, и они все вместе отправятся в Райтсвилл. Уловили? — И старый джентльмен просиял в телефонную трубку, сам убежденный нарисованной им прекрасной картиной.

— Но без новых свидетельств… — начал прокурор. Помолчал. Потом сказал: — Ваш представитель? А кто он, этот ваш представитель, инспектор?

Инспектор фальшиво рассмеялся:

— Забавное совпадение. Он носит ту же фамилию, что и я. Хорошо, хорошо, карты на стол. Это мой сын, ха-ха! Эллери Квин.

— А-а… — протянул Хендрикс, и в трубке повисло зловещее молчание. — Слыхивали о нем. Он был здесь несколько лет назад и хорошо поразвлекся с делом Хейта. Когда прокурором был сенатор Брэдфорд. Значит, Эллери Квину опять хочется в Райтсвилл, так?

— Именно так, мистер Хендрикс. — Инспектор Квин скорчил зверскую мину, глядя на сына.

— Ладно, инспектор, дайте мне подумать до завтра…

— Послушайте-ка, Хендрикс, давайте обойдемся без этих ваших фасонных деревенских ужимок, — оборвал его инспектор, переходя на свой крутой тон. — Вы можете разрулить это дело, и отлично это знаете! Такие вопросы предоставлены на ваше усмотрение, а если вы позволяете личным соображениям…

— Личным?! Не понимаю, что заставило вас так подумать, инспектор. С вашим сыном я даже ни разу не встречался…

— О'кей. Тогда какие намеки? Эллери не собирается топтать чужие грядки. Спросите судью Илая Мартина, мистер Хендрикс, — старик Мартин выдаст вам судебный ордер! Приправьте его так, чтобы вас устраивало — воспользуйтесь моим именем, если хотите, — да что там, если ваш сотрудник будет фактически охранять Баярда Фокса, то какой от этого может быть вред? Да пусть хоть спит с Фоксом в одной постели, для нашего спокойствия.

В таком же духе разговор продолжался еще довольно долго, и когда инспектор Квин повесил трубку, ему пришлось вытирать лоб и шею.

— Почему, почему, почему, сын, я тебе позволяю втягивать меня в твои грязные делишки? — ворчал он. — Этого я никогда не пойму! О'кей. Все устроено, ваше величество.

Эллери рассеянно отозвался:

— Спасибо, папа. Теперь мне всего-то и осталось, что доказать невиновность Фокса, хотя, скорей всего, именно он и виновен — виновен, как Каин.

Сержант Вели снова сокрушенно покачал головой, помянув любимого, но неведомого «сэра Галахада».

Глава 7

СТАРЫЙ ЛИС ЕДЕТ ДОМОЙ

Начальником тюрьмы был узкоплечий маленький человечек, больше смахивающий на ученого сухаря, чем на практикующего знатока науки о наказаниях.

— Весьма рад, что вы взялись за исследование этого дела, мистер Квин, — взволнованно сказал он. — В этом Фоксе есть что-то такое… Очень спокойный. Идеальный заключенный. Приятный, со всем согласный, но… неприкасаемый, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Неприкасаемый? — Эллери поднял брови. — Боюсь, что не совсем понимаю, начальник.

Тот пожал плечами:

— На своем веку я много повидал заключенных, мистер Квин. Этот составляет отдельный класс. Сначала он хотел помощи — ото всех: от других заключенных, от охранников, от меня. Был очень красноречив. Понятно, он же попал прямиком к нам. Но потом с ним что-то случилось. Он зажался. Построил броню и спрятался под ней. С тех пор там и живет. Никогда не выходит наружу. Все внутри. Глубоко спрятался Фокс, очень глубоко. Через несколько минут он будет здесь, мистер Квин. А пока — тут вас кое-кто ждет в моем кабинете.

Начальник распахнул дверь, и Эллери наткнулся на улыбку шефа полиции Дейкина из Райтсвилла.

— Дейкин!

— Рад новой встрече, мистер Квин.

Они с удовольствием обменялись рукопожатиями. Шеф Дейкин, долговязый и носатый, как и положено янки, да еще с этим своим открытым взором, был на вид типичным сельским жителем, который хорошо бы смотрелся в поле рядом с плугом. Только рот подкачал — слишком нежная линия. Он прямо-таки источал волны надежности, степенности и понимания, что выделяло его из общего ряда. Обладая неплохим баритоном, он был солистом в хоре конгрегации Хай-Виллидж, а также слыл трезвенником и лучшим игроком в покер округа Райт. Полицию Райтсвилла Дейкин возглавлял уже более двадцати лет.

— А вы почему здесь, шеф? — спросил Эллери. — Я ожидал кого-нибудь из бюро прокурора Хендрикса.

— И правильно. Детектив Хауи — мистер Эллери Квин.

В углу сидел человек — неподвижный, как мебель. Это был здоровенный толстый парень в помятом синем габардиновом костюме, залоснившемся от возраста и обсыпанном сигаретным пеплом. Между обтрепанным воротничком и конопатой шеей он заткнул носовой платок, когда-то белый; толстые кирпично-красные лапы намертво зажали пачку бумаг, перехваченную красной резинкой.

Он просто кивнул Эллери — не встал и руки не подал.

— Счастлив с вами познакомиться, Хауи, — весело сказал Эллери. — В ближайшие две недели нам с вами предстоит много времени проводить вместе, так что…

— У меня приказ, — скрипучим голосом сообщил детектив Хауи. И захлопнул свои толстые губы. И все тут.

Дело осложнялось.

— По части приказов Хауи гигант, — сухо пояснил шеф Дейкин. — Думаю, именно потому Фил Хендрикс и выбрал его для этой работы. И это также одна из причин, почему я сюда подъехал. Не хотелось, чтобы вы подумали, будто все в Райтсвилле получили приказ.

— Спасибо. — Эллери усмехнулся. — И какой же у вас приказ, мистер Хауи?

— Никакого баловства. — И рот снова захлопнулся.

— Правильно, — бодро согласился Эллери. — Теперь мы понимаем друг друга… Но это только одна из причин, заставившая вас подъехать, Дейкин.

Дейкин рассмеялся:

— Вас не проведешь, да? Вторая причина состоит в том, что я присягал поддерживать спокойствие в Райтсвилле.

— О, — сказал Эллери.

— Предвидятся затруднения, шеф? — встревожился начальник тюрьмы.

— Все возможно.

— Да из-за чего же? — спросил Эллери.

— Думаю, из-за того, что однажды Райтсвилл сильно рассердился на Баярда Фокса, мистер Квин. Тогда чуть до расправы не дошло. Вот уж тихие были денечки.

Эллери серьезно кивнул.

— Я посчитал, что нам лучше ввезти его в город на автомобиле, так сказать, через служебный вход. За поездами наверняка будут наблюдать.

— Через двенадцать лет?

— Я ничего не утверждаю, мистер Квин, может быть, ничего не случится.

— Дейкин, вы верите, что Баярд Фокс отравил жену?

Шеф явно сильно удивился:

— Ну конечно. Это же простейшее дело. Там и всего-то было — открыть и закрыть. Комар носу не подточит, мистер Квин. Я очень рад вас видеть, но вы зря теряете время.

Эллери взглянул на толстяка в углу.

— А вы, Хауи? Вы считаете, что Фокс виновен?

Детектив Хауи плюнул и через полкомнаты попал точно в плевательницу.

— Шутите? — поинтересовался он.

Эллери вспомнил измученное лицо Линды Фокс и трясущиеся руки капитана Дэви Фокса.

— Итак, начальник, мы готовы, — с улыбкой сказал он. — Давайте вашего заключенного.

* * *

Человек, робко вошедший в кабинет начальника тюрьмы, ссутулился и усох, будто время держало его в своих тисках дольше отпущенного ему срока. Через редкие седые волосы просвечивала загорелая кожа — наверное, он в заключении работал на свежем воздухе. Одет вполне прилично: синий костюм из саржи и черные туфли, белая рубашка и аккуратный синий галстук в тонкую светлую полоску.

Эллери заметил удовлетворенную улыбку на губах начальника тюрьмы — так улыбаются матери, когда им удается одеть своих младших особенно хорошо.

— Тебя прекрасно обеспечили одеждой, как я вижу, — сказал начальник тюрьмы.

— Да, начальник. — Сцепив руки перед собой, Баярд Фокс смотрел вниз, в пол. Но Эллери заметил искру в его глазах, впрочем быстро спрятанную. — Благодарю вас, начальник.

— Привет, мистер Фокс, — прогудел шеф Дейкин.

Эллери не понял, что заставило опущенную голову так живо подняться — знакомый голос или обращение «мистер». Даже намек на румянец пробился сквозь задубевшую кожу.

— Шеф! — Баярд Фокс сделал полшага вперед, но остановился и снова опустил голову. — С трудом узнал вас, мистер Дейкин.

— Как поживаете?

— Прекрасно, спасибо, мистер Дейкин.

— Вы в хорошей форме.

— Начальник относится ко мне по-доброму.

В его бормотании не чувствовалось жалости к себе, только одна благодарность. Сломленный человек, подумал Эллери, совершенно упавший духом. Или — спохватился он — Лис прикидывается.

— А это мистер Эллери Квин, Фокс, — сказал начальник тюрьмы. — Он отвечает за твою поездку в Райтсвилл.

— Здравствуйте, сэр. — Глаза опущены вниз, но снова мгновенный проблеск.

— Формально вы будете находиться под охраной присутствующего здесь детектива Хауи из бюро прокурора Хендрикса.

— Да, начальник.

Детектив Хауи снялся с места швартовки.

Но Эллери произнес самым спокойным тоном:

— Мистер Фокс, — и подождал.

Эллери заключил, что Баярд Фокс поднял голову не столько вопреки своему желанию, сколько из-за отсутствия такового. И, посмотрев в эти выглянувшие из пещеры глаза — глаза Дэви, только старые, очень старые и мумифицированные, — Эллери почувствовал острый укол жалости и понял, почему всеведущий начальник тюрьмы говорил о его самоизоляции. Поверхностному взгляду казалось, что даже теперь, когда ему протянули ниточку надежды — пусть хоть такую, — Баярд Фокс надежды не имел. И все-таки… этот проблеск. Краткие вспышки, словно через щель в заслонке. Вспышки, говорящие о жизни, а не об умирании.

Эллери сдвинул брови:

— Вы знаете, зачем мы едем в Райтсвилл?

— Начальник мне сказал, сэр.

— Прошу вас, обращайтесь ко мне как угодно, но только не «сэр». А я буду называть вас Баярд, если позволите. Мы должны стать друзьями, иначе у нас ничего не получится. Я знаю вашего сына…

— Дэви?

Снова будто что-то высунулось из пещеры — проворно, как лис, пришло Эллери на ум банальное сравнение, — и так же быстро спряталось обратно.

— Я увижу Дэви, мистер Квин?

— Да.

— Мой сын — герой войны, — несколько оживившись, сказал Баярд Фокс начальнику тюрьмы. — Я читал… — Он притормозил и флегматично добавил: — Я не хочу портить жизнь сыну, мистер Квин. А добра от этого не будет.

— То есть вы не хотите возобновления вашего дела?

— Мистер Квин, это не даст ничего хорошего. Искренность или хитрость?

Детектив Хауи плюнул в плевательницу. Эллери резко сказал:

— Баярд, я не знаю, к чему это приведет — к добру или к худу. Я не знаю, виновны вы или нет. Но я должен заявить вам следующее: счастье вашего сына — а возможно, и нечто большее — зависит от этого расследования.

Фокс прикрыл веки.

— Мне необходимо ваше безусловное сотрудничество. Вы мне доверяете? И будете делать в точности то, что я попрошу?

Запавшие глаза обратились к начальнику тюрьмы, как будто — но только как будто — за советом. Начальник, прозрачная душа, кивнул с болезненным и сочувственным удовольствием.

— Как скажете, мистер Квин.

И Фокс еще больше ссутулился.

Намеренно?

* * *

Несмотря на меры предосторожности, предпринятые шефом полиции Дейкином, их проезд через Слоукем не остался незамеченным, и когда они подъехали к дому Тальбота Фокса в Райтсвилле, то перед большими железными воротами уже собралась изрядная толпа.

Райтсвилл не угрожал и не сочувствовал, просто глазел. Но чувствовалось, что в этих людях еще живы страхи.

Детектив Хауи подтолкнул Баярда Фокса на дорожку, прикрыв его тщедушную фигуру своей гималайской массой. При виде толпившихся зевак Баярд чуть порозовел, но всего на какой-то момент. Затем он сосредоточился на заросшем плющом, закрытом ставнями соседнем доме и уже не отрывал от него взгляда. Даже споткнулся о нижнюю ступеньку лестницы, ведущую на веранду Тальбота Фокса, но Хауи суровой рукой незаметно привел его в устойчивое положение.

* * *

На встречу Баярда Фокса с семьей Эллери возлагал большие надежды. Он ожидал намека, тончайшей путеводной нити для поисков. Но этот эпизод не объяснил ему ровным счетом ничего.

Семья расположилась в гостиной в фотогеничных позах. Тальбот стоял у окна, разглядывая через тюлевые занавески толпу на дорожке. Когда четверо мужчин вошли в комнату, побледневший Тальбот отвернулся от окна и с натянутой улыбкой поспешил навстречу:

— Здравствуй, Баярд.

Какое-то время Баярд Фокс смотрел на старшего брата, не узнавая. Потом выговорил:

— Тальбот, — и сразу двинулся взглядом дальше, обшаривая комнату. Мимолетный взгляд чуть задержался на Эмили, опять искра узнавания. Эмили бочком-бочком подобралась к мужу и вцепилась за него.

— Баярд, я так рада…

Она замолчала, чего-то испугавшись, а он уже забыл о ней, он опять искал… И тот самый быстрый проблеск, который Эллери уже замечал раньше, сообщил, что запавшие глаза отыскали наконец Дэви: он стоял в углу, прижимая к себе Линду одной рукой.

— Сын!

Дэви изобразил улыбку:

— Здравствуй, папа. Познакомься со своей невесткой. Помнишь малышку Линни?

Линда подбежала к седовласому заключенному и обняла его. Почувствовав, как он напрягся, она поняла, что допустила серьезную ошибку, и отпрянула, улыбаясь, чтобы скрыть смущение.

— Значит, ты Линни, — сказал Баярд. — Такая большая. — И больше на нее не смотрел. — Дэви.

— Папа.

Они посмотрели друг на друга и отвели глаза. Вот и все.

Плохая какая сцена, с раздражением подумал Эллери. Ей недостает цвета, драматизма, а самое главное — значительности. Человек восстал из мертвых, а все конфузятся, включая самого мертвеца, хотя он меньше остальных.

Шеф Дейкин подтолкнул к нему кресло, и Баярд уселся с отрешенной улыбкой и сложенными на коленях руками. Он осматривался, явно испытывая удовольствие от узнавания. Да, вот пианино, а на нем тот самый испанский платок, который Эмили обшила шелковой бахромой, — помню, помню. Вот дагеротип уехавшей в Иллинойс прабабки Фингрен, «нового пионера», как называла ее бабка Харрисон; на камине «Гарвардская классика»[6]«Гарвардская классика» — пятидесятитомное собрание лучших произведений мировой литературы, издававшееся в начале XX в. Тальбота и датская пенковая трубка, которую привез с родины чей-то дядя, — они немного поменяли вещи местами, но в основном все то же… Эллери подумал, как идеально рассчитана эта краткая ностальгическая мизансцена, которая должна была усилить симпатию аудитории: мелкая, слабая фигурка в слишком просторном, обитом гобеленом кресле, скорбно улыбающаяся при виде знакомых, почти забытых вещей.

Если она действительно была рассчитана.

Потом заговорили все — все, кроме Баярда, — заговорили с особой живостью о засухе после ужасной грозы, о дочери шефа Дейкина Элви, только что вышедшей замуж за парня из Слоукема, о тройняшках, которых принял старый доктор Уиллоби, — в общем, обо всем, но только не о том, что было у них на уме.

— Позвольте мне призвать собрание к порядку? — Эллери улыбнулся нервно вздрогнувшему Баярду. — Знаете, Баярд, миссис Тальбот Фокс предложила нам этот дом в качестве штаб-квартиры. Весьма великодушно. Однако если у вас есть возражения — простите, миссис Фокс, я буду грубо откровенен, — мы возьмем комнаты в отеле и будем работать там. Какой вариант вас больше устраивает, Баярд?

— Какой… устраивает меня! — Смущенный такой постановкой вопроса, он беспомощно помолчал, потом сказал: — Это очень любезно с твоей стороны, Эмили. — И повторил: — Очень любезно.

— Ох, Баярд! — Эмили кинулась в слезы.

— Ну хватит уже, Эмили… — пристрожил ее Тальбот.

— Простите меня, простите. — Эмили промокнула глаза носовым платком, который и так уже был весь мокрый насквозь.

Детектив Хауи огляделся по сторонам, наверное в поисках плевательницы.

— Прежде чем мы приступим, Баярд, — произнес Эллери, — у вас ничего нет нам сообщить?

Баярд заморгал недоуменно.

— Ну, — пояснил Эллери, — вы могли бы нам сказать: это вы отравили свою жену двенадцать лет назад?

* * *

Линда прерывисто вздохнула, и это был единственный звук в тишине комнаты.

— Наверное, вы думаете, что я рвусь на свободу, — медленно начал Баярд. — А я и сам не знаю. Когда-то я хотел, да, а теперь, может быть, мне лучше остаться там, где я живу. Это место стало для меня как бы домом. — Он вздохнул. — Дэви, когда мы ехали из тюрьмы, мистер Квин рассказал мне обо всем, что с тобой случилось… и о том, что ты чуть было не… в общем, о вас с Линдой. И сказал, отчего это все. Мистер Квин считает, что это расследование имеет большое значение — что ж, Дэви, раз так, я сделаю все возможное. — В этот момент у него в глазах опять возник этот мучительно непонятный блеск. — Я только прошу всех говорить правду. Это все, чего я прошу. Правды.

— Но, папа. — Дэви била крупная дрожь. — Ты не ответил на вопрос мистера Квина.

Баярд посмотрел на сына с нескрываемой, почти женской нежностью.

— Нет, сын, это не я убил твою маму.

Эти слова прозвучали как констатация. В них не было ни одной фальшивой ноты. Простая, прямая и — да, безнадежная констатация факта.

А вдруг наихитрейшая хитрость? Этот человек, подумал Эллери, или жертва самого невероятного стечения обстоятельств, или выдающийся актер.

— Хорошо, — сказал Эллери; по голосу о его мыслях догадаться было нельзя. — Тогда вот какова моя программа. Несколько дней я собираюсь потратить на изучение протокола суда. Затем мы соберемся вместе в соседнем доме и восстановим каждое звено в цепи событий двенадцатилетней давности. Каждое действие, каждое заявление, каждую мысль, которые вы сможете вспомнить, насколько это возможно. Я предлагаю повернуть время вспять. Быть может, заставив историю повториться, мы убедим ее прокричать теперь то, что тогда было сказано шепотом или вообще никак не проявилось.

То, что я пытаюсь предпринять, имеет определенные опасные последствия. В дело вовлечено всего несколько людей. Между собой они связаны кровным родством или браком. Если Баярд Фокс невиновен, как он утверждает, значит, мы можем оказаться в самой неприятной ситуации.

Не было никакой необходимости втолковывать им очевидное. Всем и так это было понятно.

— Еще один момент. — Эллери улыбнулся Дэви и Линде. — Эти молодые люди сделали колоссальную ставку на данное расследование. Когда умерла Джессика Фокс, они были детьми. Заставлять их страдать, как взрослых, из-за чьей-то двуличности — несправедливо и неправильно. Я не говорю, что двуличность в этом деле обязательно присутствует. Я пока не знаю. Но если это так, я предупреждаю вас сейчас — я буду копать до конца, пока не припру истину к стене. И не имеет значения, куда это меня приведет и кого больно заденет. Это ясно? Всем ясно?

Никто не ответил, да ни от кого этого и не требовалось.

— Благодарю вас, — улыбнулся Эллери. — А теперь мне нужно заняться протоколом процесса.