Онлайн чтение книги Сын за сына The Other Son
11. Стокгольм

Антония почувствовала, что улыбается. Но улыбалась она не от радости – таков был механизм эмоциональной защиты, который указывал на разочарование.

– Я не понимаю. Это плохая идея…

Томми качался на офисном стуле, скрестив руки на груди.

– Ну, по-другому никак, – сказал он.

– Почему?

– Потому что мы иногда так делаем – перераспределяем работу, меняем обязанности. – Он перестал качаться на стуле. – У тебя четыре расследования убийств, Антония. Слишком много, даже для тебя. Я сниму тебя с одного из них. Ничего странного в этом нет.

– Почему «Трастен», почему не последнее – Блумберг? Или одно из старых?

– Потому что ты можешь повлиять на ход дела Блумберга. Оно может быть закрыто. А нам нужно, чтобы оно было закрыто.

– Дело «Трастена» тоже может быть закрыто.

Томми привычно теребил усы.

– Не в этой жизни.

– Почему ты так говоришь, Томми?

– Потому что я так считаю.

Она не успела ничего ответить.

– Я должен посмотреть статистику. А статистика по делу «Трастена» удручает. Расследование не продвигается. Чем больше проходит времени, тем сильнее оно буксует.

– Я так не думаю, – сказала Антония.

Томми молчал.

Она была слишком навязчива и слишком тороплива. Антония знала это и пыталась подавить свое рвение.

– Кто возьмет дело?

Томми положил руки на стол. Первый признак того, что разговор подходит к концу.

– Майлз Ингмарссон, – ответил он.

Да, вот как его звали, вспомнила Антония. Интроверта из Отдела экономических преступлений.

– Почему он?

Томми что-то искал на столе.

– Почему ты, почему я, почему кто-то еще… Речь не о человеке.

– А о чем тогда?

– О том, кто свободен в данный момент.

– Есть сотни других, сотни тех, кто лучше его.

Томми продолжал притворяться, что ищет что-то в бумагах.

– Все заняты.

– Я свободна.

– Замечательно, – сказал он неприветливо, собираясь встать.

Антония не сдавалась:

– Еще только один вопрос.

Томми выжидал.

– Ингмарссон. Он хороший следователь или просто кто-то должен расследовать «Трастен», хоть вы и не думаете, что это приведет к успеху?

Ему понадобилось время, чтобы вдуматься в ее вопрос.

– Я такого не говорил.

– Нет, говорил.

Она заметила, что Томми растерян.

– Знаешь что, Антония, перестань все время ныть, – заговорил он директорским тоном. – Это тебе не гребаный профсоюз, где мы должны достичь компромисса… Тут решения принимаю я, и только я, я твой шеф. Мы занимаемся расследованиями убийств. Либо делай, как я скажу, либо меняй работу, дело твое.

Антония притихла.

Томми вытер губы.

– Вот и выходные.

Фальшивая улыбка, вздох, и Томми поднялся.

Антония крутилась на своем офисном стуле и бессознательно кусала ноготь. Вокруг нее кружились осколки несправедливости, обид и горечи. Томми – полный придурок. Она ненавидела подчиняться, особенно когда все было в корне неверно… и направлено против нее. Ей хотелось разбить что-нибудь. Но вместо этого Антония дождалась, пока все коллеги уйдут домой. Просто она еще не закончила с «Трастеном».

Когда отдел опустел, Антония выложила на стол две папки дела об убийстве в ресторане «Трастен». В них было множество бумаг, документов, фотографий. Она вытащила их, подправила стопки ладонями, чтобы бумаги лежали ровно. Потом подошла к копировальной машине и включила большой белый прямоугольник, который начал издавать странные звуки; вентилятор завертелся, детали внутри затрещали, пытаясь занять правильное положение. Она терпеливо ждала, пока аппарат успокоится, а лампочки на панели управления станут гореть не мигая. Затем сделала копии материалов дела. Машина ела документы и так же быстро их выплевывала.

План ресторана «Трастен», отчеты, медицинские заключения, баллистические экспертизы. Дальше – фотографии убитых русских в ресторане и паспортные фотографии Гектора Гусмана и Арона Гейслера. Информация о Лейфе Рюдбеке, местном преступнике-рецидивисте, замороженные части тела которого нашли на кухне ресторана (основная их масса уже успела пройти через мясорубку).

Аппарат извергал всё новые документы. Свидетельства, которые ни о чем не свидетельствовали, поскольку никто ничего не видел. Следы пуль от ненайденного оружия, отпечатки пальцев неустановленных людей, анализы ДНК, которые ни с кем не совпали.

Затем короткий отчет короткого допроса, который она сама проводила с медсестрой, видевшей Гектора в больнице, – Софией Бринкман. Ей нечего было рассказать. Сын прикован к инвалидному креслу, вдова, неразговорчива.

Из аппарата выпали более детальные отчеты, все теоретические, без реальных обоснований. Таким было все расследование. Антония изучила материалы и интерпретировала их, пытаясь читать между строк и безнадежно стараясь найти то, что не написано.

Страницы монотонно покидали аппарат. Это имело гипнотическое действие. Антонии казалось, что она слышит отдаленный гул. Крик с другой стороны. Голоса, которые хотели быть услышанными и обрести покой.

Аппарат завершил копирование; теперь он просто тяжело дышал, пока вентилятор не затих и все признаки жизни не пропали.

Антония подняла стопки, убрала оригинал в папки, положила копии в пакет, который засунула в сумку, и покинула участок.

* * *

Сейчас было немилосердно тяжелое время. Настолько тяжелое и невыносимое, что он не мог просто абстрагироваться от него. А если и пытался, то ему казалось, что он вот-вот задохнется. Поэтому единственным выходом было бегство от времени. Бежать от него – значит, постоянно чем-то заниматься, быть в движении.

Томми Янссон сидел с выключенным двигателем в автомобиле, припаркованном на дороге около его дома. В машине был теплый сухой и полный проблем воздух.

Раньше Томми водил «Бьюик Скайларк» – тюнингованный американский монстр. Теперь он сидел в гранитного цвета служебной машине с буквами «HEJ»[9]Привет ( шв. ). на номере. Привет? Томми ненавидел эту машину. Смотреть, как дети в других автомобилях машут и, прочитав надпись, здороваются с ним. Не меньше его раздражало и то, что он не мог принять вызов, пошутить в ответ.

Томми не моргая смотрел прямо перед собой. Мимо прошла встревоженная мамаша, успокаивая плачущего в коляске ребенка.

Потребность в отцовстве Томми в себе подавил. Проблемой оставалось настроение: он устал злиться. Мамаша скрылась из виду, Томми закрыл глаза, потер переносицу, снова открыл их. Как будто желая подразнить его, Бог прямо перед служебным автомобилем посреди улицы поставил фазана. Неуверенного, трусливого самца, глупого на всю свою маленькую недоразвитую птичью голову. Он нервно и хаотично перебирал лапками по грязному асфальту, как будто нетерпеливо ждал, когда его задавят.

* * *

Прихожая с тиснеными обоями. Томми снял кожаную куртку и повесил ее на крючок, несмотря на то что Моника все время напоминала ему о вешалке. Затем пошел в туалет.

Висящий живот стал больше, из-за чего Томми теперь не видел его, когда справлял нужду. Юный господин Янссон , всегда называл он его, или Искушение Янссона, когда они с Моникой еще могли шутить. Они и вправду шутили – бо́льшую часть жизни; смех служил связующим материалом между ними. Юмор, наполненный любовью, теплом и легкостью, был кулисами, за которыми скрывалось молчаливое убеждение обоих в том, что жизнь трудна и даже опасна. Но кулисы рухнули, когда Монике поставили диагноз. Шутки и тепло исчезли; остались только растерянность, грусть и большая порция горечи.

Моника сидела на кухне. Томми ненавидел этот театр под названием «Я сильная и веселая». Он не мог принять ни эту игру, ни саму болезнь.

Моника разгадывала кроссворды, пила кофе и пыталась делать обычные вещи. Но ее правая рука уже не слушалась, речь стала медленнее, и ходить она могла только на костылях, отказываясь от роллатора[10]Роллатор (также ролятор) – приспособление для облегчения самостоятельного пешего передвижения лицам, испытывающим с этим трудности. Представляет собой трех- или четырехколесную тележку, оснащенную ручками для опоры, ручным тормозом-фиксатором, а в ряде случаев и дополнительными аксессуарами., который предлагала ей социальная служба. Но теперь это стало вопросом времени.

– Привет, Томми.

Она медленно и с трудом выговаривала слова. Она улыбнулась, но только половиной рта. Удар в сердце – он любил ее.

Томми налил себе кофе и сел за кухонный стол. Он говорил ни о чем, пил, без особого успеха помогал Монике отгадывать кроссворд. Потом она произнесла его имя мягко и как будто с мольбой. Томми. Попытка проявить любовь и при этом привлечь его внимание. Милый Томми, послушай.

И он знал, к чему она клонит. К практическим вопросам, о которых он должен знать к моменту ее смерти. О том, как действовать в разных ситуациях – например, покупка продуктов, бюджет на одежду для девочек, их менструальные циклы, контакты с учителями в школе… Список был длинным. Томми не хотел думать об этом. Он встал.

– Куда ты? – Она жалостливо смотрела на него.

Он не ответил и, как всегда, сбежал в подвал. Лестница туда вела темная и узкая, как и его чувства сейчас.

Томми сел за небольшой письменный стол в мастерской, откопал в ящике прозрачную бутылку и отпил несколько глотков. Ядреный вкус джина. Он положил бутылку обратно и из этого же ящика достал папку.

В ней лежали выписки со счетов в странах с диктаторскими режимами. Два – в Западной Африке, один – на Ближнем Востоке. Чертовски дешево, но при этом надежно и без налогов. Суммы были невероятно огромными.

Полгода назад в квартире в районе Сёдер[11]Сокращенное разговорное название района Сёдермальм в Стокгольме. оказались Томми и двое его коллег – Гунилла Страндберг и Ларс Винге. Томми застрелил обоих. Винге не доставил особых проблем – парень был жалким, полным неудачником. Выстрел в висок, замаскированный под самоубийство , представлялся почти одолжением. С Гуниллой дела обстояли хуже. Друг, коллега, напарник. Именно ей принадлежали деньги, которые теперь ослепляли его в виде выписок. Он был вынужден убить, они никогда не могли поделить добычу. Он знал ее, он знал себя. Прелесть новизны редко когда сохраняется надолго.

Им управляли не суммы, а в первую очередь страх, собственный болезненный страх. Томми это понял со временем. Страх того, что Моника исчезнет. Что он, черт возьми, будет делать без нее? Кто позаботится о нем в старости? А девчонки – кто проследит, чтобы они не вышли замуж за идиотов? Еда? Кто, блин, будет готовить? А покупать ему одежду? Кто будет гостеприимным, когда придут гости? С кем он будет разговаривать после работы, чтобы не замолчать навсегда? Моника, его спасательный круг при любых трудностях…

Поэтому, когда в его жизни появились деньги, Томми решил воспользоваться шансом. Он совершил убийства, смог перевести деньги и сразу же приступил к своей миссии. Связался с исследователями и врачами-специалистами из США, Франции, Японии и отовсюду, где изучали БАС. Везде одно и то же – лекарства не существует. Но финансовая помощь в любом случае ускорила бы возможное открытие замедляющего течение болезни лекарства или в лучшем случае лекарства, которое могло победить болезнь. Томми взял все на себя и начал тяжелую работу по снятию миллионов со счетов и анонимной отправке их врачам по всему миру. Большой кусок пирога достался шведской организации, занимавшейся исследованием заболевания. Он инкогнито звонил им раз в неделю и спрашивал об успехах, на что неизменно получал отрицательный ответ. Томми ругался с ними, интересовался, чем они, черт побери, занимаются, призывал поторопиться, ведь у него на кухне умирает жена…

Его работа заключалась лишь в том, чтобы бегать и залатывать всевозможные дыры, которые могли связать его с убийством Гуниллы Страндберг и Ларса Винге.

Томми наклонился, снова посмотрел на сумму в выписках. Не так уж много осталось. Полмиллиона наличными, закопанные в саду за навесом, там, куда никогда не проникает солнце. Полтора миллиона в Африке, чуть больше миллиона на Ближнем Востоке. К тому же в банках стран-диктатур существовал обратный процент. Они брали плату за то, что прятали деньги. В основе процента лежал некий индекс диктатур. Чем меньше диктатур в мире, тем выше обратный процент, как-то так. А проценты капали. Скоро деньги закончатся…

Небольшая тяжесть в груди. Томми начал прерывисто дышать, закрыв глаза руками и не убирая ладони, держа их как ширму. Так возникла темнота. Он дышал; темнота была всепоглощающей, совершенно беспросветной. Куда направляется Моника?

Стук сверху. Стук костыля Моники там, наверху. Ей нужна помощь с туалетом.