Онлайн чтение книги Посмертные записки Пиквикского клуба The Posthumous Papers of the Pickwick Club
ГЛАВА XX, повествующая о том, какими дельцами были Додсон и Фогг, и какими повесами их клерки, и как происходило трогательное свидание мистера Уэллера с его давно пропавшим родителем; а также о том, какое избранное общество собралось в «Сороке и Пне»

В нижнем этаже мрачного дома в, самом дальнем конце Фрименс-Корта, на Корнхилле, сидело четверо клерков фирмы Додсона и Фогга, двух поверенных[60] Поверенный — Диккенс в данном случае употребляет термин «солиситор» звание юриста низшего разряда с компетенцией ходатая по делам (to solicit — ходатайствовать), обнаруживающее разделение английской адвокатуры на разряды. Это разделение является иллюстрацией кастовой организации адвокатуры. Такая организация, по замыслу господствующих классов Англии, преследовала двойную цель: с одной стороны, расширить компетенцию адвокатов, вышедших из кругов аристократии и крупной буржуазии, а с другой — усложнить судопроизводство и лишить трудовой народ возможности защищать свои права судебным порядком, так как ведение дела связано было для трудящихся с непомерными расходами. Диккенс, обучавшийся в течение четырех лет юриспруденции (в должности клерка) в конторах солиситоров, превосходно это знал, и никто из английских писателей не разоблачил с таким знанием дела и с такой силой, как он, уродливость английского «правосудия», немаловажным элементом которого является организация адвокатуры. В процессе исторического развития института адвокатов более привилегированные слои господствующих классов оттесняли менее привилегированные и, наконец, исключили их из Иннов. Таким образом, лица, принадлежавшие к менее имущим слоям буржуазии, должны были проходить подготовку в качестве клерков в конторах практикующих юристов — своих старших собратьев по профессии солиситора. В отличие от полноправных юристов (барристеров, см. « Грейз-Инн »[75] Грейз-Инн — один из Иннов, расположенных в пределах лондонского района Темпль. Судебные Инны (названия которых распространялись на дома, где жили члены Иннов) являются лишним доказательством классовой организации английской адвокатуры. Основанные еще в XIII веке корпорации юристов — так называемые «Инны» — монополизировали право подготовки полноправных юристов барристеров, уполномоченных выступать во всех судах Англии (слово «барристер» — произошло от слова «bar» — суд). В прошлом судебные Инны были строго аристократическими корпорациями; они управлялись бесконтрольно своими старейшинами (бенчерами), издавна организовавшими юридические школы, студенты которых проживали в общежитиях при этих Иннах и подчинялись распорядку, установленному бенчерами. С течением времени доступ в эти школы, обучение в которых стоило недешево, получили и выходцы из буржуазии, но замкнутый характер корпораций не изменился: юристы (атторни), получившие практическую подготовку в адвокатских конторах и являвшиеся в большинстве выходцами из кругов мелкой буржуазии, не имели доступа в корпорации судебных Иннов. При этом корпорациям Иннов удалось сохранить монополию на выступления своих членов в любом английском суде, а потому атторни, переименованные, как мы указали, в солиситоров, должны были довольствоваться в основном ролью поверенных. С другой стороны, замкнутость корпораций барристеров имела своим последствием укоренившийся обычай: барристеры входили в общение с клиентами только через посредство солиситоров, которые вели до суда сложную подготовительную работу. В среде барристеров была группа привилегированных юристов, королевских юрисконсультов (king's council); это звание присваивалось правительством немногим ученым адвокатам, называвшимся также «сарджентами», что соответствовало в далеком прошлом ученой степени «доктор прав». Именно такой королевский юрисконсульт, помимо барристера, как увидит читатель, принимал участие в процессе Пиквика. Хотя эти королевские юрисконсульты формально являются и теперь должностными лицами, но подчиняются руководству судебных Иннов, прием в которые обставлен был во времена Диккенса, как и теперь, такими правилами: кандидат после вступительного экзамена должен пройти трехлетний курс обучения в юридической школе и помимо высокой платы за обучение внести крупную сумму за право держать выпускной экзамен (в настоящее время до двухсот фунтов); после экзамена кандидат становится членом судебного Инна, барристером. Но доступ в юридическую школу судебного Инна открыт кандидату при одном условии: он должен представить рекомендации о своем «добром имени». Совершенно очевидно, что это условие и в эпоху Диккенса и в настоящее время еще более подчеркивало классовый характер членского состава Иннов, так как руководители их являлись и являются самыми преуспевающими адвокатами — верными защитниками современного социального строя Англии. Такой порядок существует и существовал в главных четырех судебных Иннах — в Грейз-Инне, в Линкольн-Инне, в Мидл Темпле и в Иннер Темпле, а также и в девяти подчиненных им менее крупных Иннах.) солиситор и в наше время должен прослужить в учении клерком от трех до пяти лет, посещать в течение года какую-нибудь юридическую школу, избираемую Юридическим обществом (объединяющим солиситоров), и сдать экзамен; после этого он допускается к выступлению только в судах графств и в мировых судах, но все остальные суды для него закрыты; он ведет только внесудебные дела и является посредником между клиентом и барристером, которому подготавливает материалы для выступления в любой из многочисленных судебных инстанций Англии. его величества при Суде Королевской Скамьи[61] Суд Королевской Скамьи — один из трех высших судов общего права (два другие: вышеупомянутый Суд Общих Тяжб и Суд Государственного Казначейства), функции которого менялись на протяжении столетий со дня его возникновения. В эпоху Диккенса это был высший суд по делам о преступлениях должностных лиц, от государственной измены до маловажного проступка, — разбор важнейших уголовных дел и апелляций на решения мировых судов и проч. Несмотря на то, что это суд уголовный, его ведению подлежали также и гражданские иски, основанные на нормах обычного права., Общих Тяжб в Вестминстере и верховного Канцлерского суда[62] Канцлерский суд — высший суд, не входящий в систему судов общего права и созданный в раннюю эпоху феодализма как дополнение к системе судов, опиравшихся на королевские указы, нормы обычного права и судебные прецеденты. Председателем его является канцлер (министр юстиции), который формально не связан ни парламентским законом, ни обычаем, ни прецедентом и должен руководствоваться «справедливостью» и издавать «приказы» для удовлетворения возникающих новых правоотношений. Такая практика Канцлерского суда и «приказы» канцлера привели очень скоро к неустранимым противоречиям «суда справедливости» и «судов общего права», создав необычайные трудности применения и толкования законов. Различие в судопроизводстве двух систем суда еще более углубило эти противоречия, а право судей применять по своему выбору либо «общее право», либо «право справедливости» открыло полный простор судейскому произволу. Вместе с тем с течением времени совершенно исказился принцип, лежавший в основе Канцлерского суда, который превратился в еще более уродливый орган «правосудия», чем «суды общего права». Не удивительно поэтому, что Диккенс с особенным возмущением относится к Канцлерскому суду; описанию чудовищной волокиты, связанной с судопроизводством в этом суде, он уделил немало места в романе «Холодный дом», а в «Пиквике» вывел двух жертв этого суда: заключенного в тюрьме Флит «канцлерского арестанта», просидевшего в ней двадцать лет и умершего там, не дождавшись решения суда, а также другого заключенного той же тюрьмы сапожника, двенадцать лет дожидавшегося решения суда по своему делу.; у вышеупомянутых клерков во время дневных занятий было столько же надежды уловить проблески небесного света и солнца, сколько и у человека, посаженного на дно достаточно глубокого колодца; и притом они не могли увидеть днем звезды, каковой возможности не лишает пребывание в колодце.

Комната для клерков в конторе Додсона и Фогга была темной, сырой, затхлой, и в ней находились: высокая деревянная перегородка, долженствовавшая заслонять клерков от взглядов непосвященных, два старых деревянных стула, очень громко тикающие часы, календарь, стойка для зонтов, вешалка и несколько полок, заваленных перенумерованными связками грязных бумаг, старыми сосновыми ящиками с бумажными наклейками и, пустыми, всех видов и размеров, глиняными бутылками из-под чернил. Стеклянная дверь выходила в коридор, выводивший во двор. С наружной стороны этой стеклянной двери в пятницу утром, наступившим после событий, правдиво изложенных в предыдущей главе, и предстал мистер Пиквик в сопровождении Сэма Уэллера.

— Входите, что же вы! — раздался голос из-за перегородки в ответ на тихий стук мистера Пиквика.

Мистер Пиквик и Сэм вошли.

— Мистер Додсон или мистер Фогг дома, сэр? — вежливо осведомился мистер Пиквик, направляясь со шляпой в руке к перегородке.

— Мистера Додсона нет дома, а мистер Фогг очень занят, — ответил голос, и в то же время голова с пером за ухом, — та, которой принадлежал этот голос, — показалась из-за перегородки перед мистером Пиквиком.

Это была неопрятная голова, на которой рыжеватые волосы, тщательно разделенные боковым пробором и напомаженные, завивались полукруглыми хвостиками, обрамлявшими плоскую физиономию, украшенную парой маленьких глазок, очень грязным воротничком сорочки и порыжевшим черным галстуком.

— Мистера Додсона нет дома, а мистер Фогг очень занят, — сказал человек, которому принадлежала голова.

— Когда вернется мистер Додсон, сэр? — осведомился мистер Пиквик.

— Не могу вам сказать.

— Скоро ли освободится мистер Фогг, сэр?

— Не знаю.

Тут человек принялся преспокойно чинить перо, а другой клерк, который размешивал зейдлицкий порошок[63] Зейдлицкий порошок — смесь соды и винно-каменной кислоты; из него приготовляется освежающий напиток, являющийся вместе с тем легким слабительным. под крышкой своей конторки, одобрительно засмеялся.

— В таком случае я подожду, — сказал мистер Пиквик.

Ответа не последовало. Мистер Пиквик уселся без приглашения и стал слушать громкое тиканье часов и приглушенный разговор клерков.

— Вот была потеха, правда? — сказал джентльмен в коричневом фраке с медными пуговицами, в закапанных брюках мышиного цвета и блюхеровских башмаках[64] Блюхеровские башмаки — высокие зашнурованные ботинки., заканчивая рассказ о своих похождениях прошлой ночью.

— Здорово, чертовски здорово! — сказал человек с зейдлицким порошком.

— Том Каминс председательствовал, — продолжал человек в коричневом фраке. — В половине пятого я добрался до Сомерс-Тауна[65] Сомерс-Таун — район Лондона к северо-западу от Сити, бывший еще пригородом в годы детства Диккенса. и до того нагрузился, что никак не мог попасть ключом в замочную скважину, пришлось разбудить старуху. Интересно, что сказал бы старый Фогг, если бы узнал об этом. Пожалуй, выставил бы?

Это веселое предположение вызвало дружный смех всех клерков.

— Сегодня утром была потеха с Фоггом, — сказал человек в коричневом фраке. — Пока Джек разбирал бумаги, а вы оба ушли вносить гербовый сбор, Фогг был здесь, распечатывал письма, когда пришел, знаете, этот самый, против которого у нас сеть судебный приказ[66] Судебный приказ — в данном случае распоряжение суда, соответствующее нашему исполнительному листу. в Кемберуэл[67] Кемберуэл — заречный район Лондона к югу от района Боро.… Как его фамилия?

— Ремси, — подсказал клерк, который отвечал мистеру Пиквику.

— Да, Ремси… Довольно-таки потрепанный клиент. «Ну, сэр, — говорит старый Фогг и глядит на него очень грозно, сами знаете его манеру, — ну, сэр, вы пришли покончить дело?» — «Да, пришел, сэр, — сказал Ремси, опуская руку в карман и вытаскивая деньги, — долг два фунта десять шиллингов да судебные издержки два фунта пять. Вот деньги, сэр», — и тяжело вздохнул, вытаскивая деньги, завернутые в промокательную бумагу. Старый Фогг посмотрел сперва на деньги, потом на него, потом кашлянул по-своему, так что я уже знал — сейчас начнется. «Должно быть, вы не знаете, что декларация по иску зарегистрирована[68] Декларация по иску зарегистрирована — то есть занесена в список в одной из канцелярий, где, по закону, должны регистрироваться все судебные документы; такая регистрация связана с уплатой судебных издержек, чем и запугивает недобросовестный Фогг бедняка Ремси., а это значительно увеличивает судебные издержки?» спросил Фогг. «Что вы говорите, сэр! — воскликнул Ремси, отшатнувшись. Срок истек только вчера вечером, сэр». — «Тем не менее, — сказал Фогг, — мой клерк как раз пошел регистрировать. Мистер Джексон пошел регистрировать декларацию по делу Булмен и Ремси, мистер Уикс?» Конечно, я сказал «да», тогда Фогг опять кашлянул и посмотрел на Ремси. «Боже мой! — воскликнул Ремси. — А я-то чуть с ума не сошел, наскребывая эти деньги, и все ни к чему!» «Совершенно ни к чему, — холодно сказал Фогг, — а посему вы лучше отправляйтесь назад, наскребите еще кое-что и принесите сюда вовремя». «Черт подери, больше не могу!» — крикнул Ремси, ударив кулаком по столу. «Не угрожайте мне, сэр», — сказал Фогг, делая вид, будто испугался. «Я вам не угрожаю, сэр», — сказал Ремси. «Угрожаете, — сказал Фогг. — Уходите, сэр, уходите из этой конторы, сэр, и возвращайтесь, сэр, когда научитесь, как себя вести». Ну, Ремси попробовал что-то сказать, но Фогг не дал ему, тогда он спрятал деньги в карман и потихоньку вышел. Едва закрылась дверь, как старый Фогг, с приятной улыбкой на лице, поворачивается ко мне и вытаскивает из кармана декларацию. «Уикс, — говорит Фогг, — наймите кэб, поезжайте как можно скорее в Темпль и зарегистрируйте это. О судебных издержках можно не беспокоиться, потому что он человек степенный, семья большая, жалованье двадцать пять шиллингов в неделю, и если он выдаст нам адвокатскую гарантию[69] Адвокатская гарантия — обязательство, выдаваемое должником (Ремси) поверенному кредитора (Фоггу), уплатить сумму долга, но с оговоркой, что эта сумма не взыскивается немедленно, если уплата долга не вызывает сомнений. Фогг мог всякими уловками отодвигать получение долга и таким образом увеличивать судебные издержки Ремси, а значит, и свой адвокатский гонорар; как видно из «Пиквика», он был уверен, что хозяева бедняка Ремси вынуждены будут уплатить все сполна., — а в конце концов он должен будет это сделать, — я знаю, что его хозяева позаботятся об уплате; поэтому, мистер Уикс, мы должны выудить у него все, что можно; это христианский поступок, мистер Уикс, ибо, имея большую семью и получая маленькое жалованье, он извлечет пользу из доброго урока и не будет делать долгов, не так ли, мистер Уикс, не так ли?» И, уходя, он с таким добродушием улыбнулся, что приятно было на него смотреть. Превосходный делец! — сказал Уикс тоном глубочайшего восхищения. Превосходный, не правда ли?

Остальные трое от души присоединились к этому мнению, рассказ доставил им беспредельное удовольствие.

— Славные здесь люди, — сказал мистер Уэллер своему хозяину, — и, нечего сказать, славное у них понятие о забаве, сэр.

Мистер Пиквик кивнул в знак согласия и кашлянул с целью привлечь внимание молодых джентльменов за перегородкой, которые, облегчив себя краткой беседой, снисходительно занялись новым клиентом.

— Быть может, Фогг уже освободился, — сказал Джексон.

— Пойду узнаю, — сказал Уикс, медленно слезая с табурета. — Как доложить о вас мистеру Фоггу?

— Пиквик, — ответил прославленный герой этих записок.

Мистер Джексон отправился с докладом наверх и немедленно вернулся с ответом, что мистер Фогг примет мистера Пиквика через пять минут. Исполнив поручение, он снова занял место за конторкой.

— Как он себя назвал? — прошептал Уикс.

— Пиквик, — сообщил Джексон, — это ответчик по делу Бардл и Пиквик.

Из-за перегородки вдруг послышалось шарканье ног и приглушенный смех.

— Они на вас глазеют, сэр, — шепнул мистер Уэллер.

— Глазеют на меня, Сэм! — повторил мистер Пиквик. — Что вы имеете в виду?

Вместо ответа мистер Уэллер указал большим пальцем через плечо, и мистер Пиквик, подняв взор, обнаружил следующий приятный факт: все четыре клерка — лица их выражали крайнюю веселость, а головы торчали над деревянной перегородкой — внимательно изучали фигуру и весь облик человека, якобы игравшего женскими сердцами и разрушившего женское счастье. Когда он поднял глаза, ряд голов мгновенно исчез, и немедленно вслед за этим раздался скрип перьев, путешествовавших с бешеной скоростью по бумаге.

Внезапный звон колокольчика, висевшего в конторе, призвал мистера Джексона в кабинет Фогга; оттуда он вернулся и сказал, что он (Фогг) готов принять мистера Пиквика, если тот поднимется наверх.

Мистер Пиквик поднялся наверх, оставив Сэма Уэллера внизу. Во втором этаже на двери комнаты, выходящей во двор, были начертаны удобочитаемыми буквами внушительные слова: «Мистер Фогг»; постучав в дверь и получив приглашение войти, Джексон ввел мистера Пиквика.

— Мистер Додсон вернулся? — осведомился мистер Фогг.

— Только что вернулся, сэр.

— Попросите его заглянуть сюда.

— Слушаю, сэр.

(Те же без Джексона.)

— Присядьте, сэр, — сказал Фогг, — не угодно ли газету, сэр? Мой компаньон сейчас придет, и мы потолкуем об этом деле, сэр.

Мистер Пиквик взял стул и газету, но вместо того чтобы читать, поглядывал поверх нее и рассматривал дельца. Это был пожилой человек, прыщеватый, сидящий на растительной диете, человек в черном фраке, темных панталонах и коротких черных гетрах, — существо, которое, казалось, было неотъемлемой частью своей конторки и не превосходило ее ни умом, ни сердечностью.

Через несколько минут явился мистер Додсон, полный, осанистый, суровый на вид человек с громким голосом, и разговор начался.

— Это мистер Пиквик, — сказал Фогг.

— А! Вы — ответчик, сэр, по делу Бардл и Пиквик? — спросил Додсон.

— Да, сэр, — ответил мистер Пиквик.

— Итак, сэр, — сказал Додсон, — что же вы предлагаете?

— Да, — сказал Фогг, засовывая руки в карманы панталон и откидываясь на спинку стула. — Что вы предлагаете, мистер Пиквик?

— Погодите, Фогг, — сказал Додсон, — дайте мне выслушать, что хочет сказать мистер Пиквик.

— Я пришел, джентльмены, — начал мистер Пиквик, безмятежно взирая на двух компаньонов, — я пришел сюда, джентльмены, чтобы выразить изумление по поводу полученного на днях письма от вас и осведомиться, какие у вас основания для вчинения мне иска.

— Основания для… — Фогг только это и успел выговорить, когда его остановил Додсон.

— Мистер Фогг, — сказал Додсон, — говорить буду я.

— Прошу извинить меня, мистер Додсон, — сказал Фогг.

— Что касается оснований иска, сэр, — продолжал Додсон назидательным тоном, — вы должны спросить свою собственную совесть и свои собственные чувства. Мы, сэр, руководствуемся исключительно заявлением нашего клиента. Это заявление, — сэр, может быть правдивым или лживым, оно может быть достойно доверия или не достойно, но если оно правдиво и если оно достойно доверия, я, не колеблясь, скажу, сэр, что наши основания иска, сэр, серьезны и не могут быть опровергнуты. Может быть, вы, сэр, несчастный человек или, может быть, коварный человек, но если бы меня призвали в качестве присяжного, сэр, высказать мнение о вашем поведении, сэр, то заявляю, не колеблясь, — у меня имелось бы только одно мнение по этому вопросу.

Тут Додсон выпрямился с видом оскорбленной добродетели и взглянул на Фогга, который глубже засунул руки в карманы и, глубокомысленно кивнув, сказал тоном весьма убежденным:

— Несомненно.

— Так вот, сэр, — сказал мистер Пиквик, на лице которого отразилось сильное огорчение, — разрешите мне заверить вас, что я — несчастнейший человек, поскольку речь идет об этом деле.

— Надеюсь, что так, сэр, — отозвался Додсон, — хочу верить, сэр. Если вы действительно не повинны в том, что вменяется вам в вину, то вы более несчастливы, чем можете себе представить. Что скажете вы, мистер Фогг, по этому поводу?

— Скажу то же, что и вы, — с недоверчивой улыбкой ответил Фогг.

— Первоначальный приказ[70] Первоначальный приказ — соответствует, с некоторыми отклонениями, нашей повестке о вызове в суд ответчика по иску., сэр, — продолжал Додсон, — был выдан правильно. Мистер Фогг, где наша книга praecipe[71] Книга praecipe — книга у адвокатов, в которой регистрировались документы их клиентов; называлась так потому, что один из «первоначальных приказов» начинался со слов: «Уведомляю, что…» (praecipe quod…).?

— Вот она, — сказал Фогг, протягивая квадратную книгу в пергаментном переплете.

— Вот запись, — продолжал Додсон. — «Мидлсекс. Марта Бардл, вдова versus Сэмюел Пиквик. Размер убытков 1500 фунтов, Додсон и Фогг со стороны истицы. Авг. 28, 1830». Все в порядке, сэр, в полном порядке.

Додсон кашлянул и посмотрел на Фогга, который тоже сказал: «В полном». Затем оба посмотрели на мистера Пиквика.

— Должен ли я это понимать так, — сказал мистер Пиквик, — что вы действительно намерены дать ход этому делу?

— Понимать, сэр? Это вы, несомненно, можете, — отвечал Додсон, изобразив улыбку, которая не наносила бы ущерба его достоинству.

— И то, что убытки действительно исчислены в полторы тысячи фунтов? — спросил мистер Пиквик.

— К этому вы можете прибавить мое заверение, что, если бы мы могли повлиять на нашу клиентку, сумма была бы увеличена втрое, сэр, — ответил Додсон.

— Во всяком случае, мне кажется, миссис Бардл особенно настаивала, заметил Фогг, взглянув на Додсона, — что она не уступит ни одного фартинга.

— Несомненно, — сухо отозвался Додсон. — Ибо иск только что вчинен и не следовало допускать, чтобы мистер Пиквик пошел на компромисс, даже если бы он к этому склонялся.

— Поскольку вы ничего не предлагаете, сэр, — сказал Додсон, держа в правой руке кусок пергамента, а левой любовно протягивая мистеру Пиквику копию, — мне остается только вручить вам копию приказа. Оригинал остается у нас, сэр.

— Прекрасно, джентльмены, прекрасно! — сказал мистер Пиквик, вставая во весь рост и вскипая гневом. — Вы будете иметь дело с моим поверенным, джентльмены.

— Мы будем в восторге, — сказал Фогг, потирая руки.

— В восторге! — повторил Додсон, открывая дверь.

— Но раньше чем уйти, джентльмены, — начал возбужденный мистер Пиквик, останавливаясь на пороге, — разрешите мне сказать, что из всех гнусных и подлых дел…

— Погодите, сэр, погодите, — очень вежливо перебил Додсон. — Мистер Джексон! Мистер Уикс!

— Сэр? — отозвались два клерка, появляясь на нижней площадке лестницы.

— Я хочу только, чтобы вы слышали, что говорит этот джентльмен, — пояснил Додсон.

— Пожалуйста, продолжайте, сэр… Кажется, вы сказали: «Гнусные и подлые дела»?

— Сказал! — подтвердил мистер Пиквик, совершенно взбешенный. — Я сказал, сэр, что из всех гнусных и подлых дел, какие когда-либо затевались, это является самым гнусным. Я это повторяю, сэр!

— Вы слышите, мистер Уикс? — спросил Додсон.

— Вы не забудете этих выражений, мистер Джексон? — спросил Фогг.

— Быть может, вы желали бы назвать нас вымогателями, сэр? — сказал Додсон. — Пожалуйста, назовите, сэр, если вам угодно, пожалуйста, назовите, сэр.

— Назову! — сказал мистер Пиквик. — Вы — вымогатели!

— Прекрасно, — сказал Додсон. — Надеюсь, вам слышно там, внизу, мистер Уикс?

— О да, сэр! — ответил Уикс.

— Если не слышно, поднимитесь, пожалуйста, на одну-две ступеньки, — добавил мистер Фогг. — Продолжайте, сэр, продолжайте! Назовите нас ворами, сэр, или, быть может, вам угодно нанести одному из нас оскорбление действием? Сделайте одолжение, сэр, мы не окажем ни малейшего сопротивления. Сделайте одолжение, сэр!

Так как Фогг стоял на соблазнительно близком расстоянии от сжатого кулака мистера Пиквика, то вряд ли можно сомневаться, что сей джентльмен исполнил бы его настойчивую просьбу, не вмешайся в дело Сэм, который, заслышав спор, выскочил из конторы, взбежал по лестнице и схватил своего хозяина за руку.

— Уходите-ка отсюда, — сказал мистер Уэллер. — Волан — прекрасная игра, но если вы — волан, а два законника — ракетки, тогда игра чересчур возбуждает, чтобы быть приятной. Уходите отсюда, сэр! Если вам нужно облегчить душу и вздуть кого-нибудь, выйдем на улицу и вздуйте меня, а здесь, пожалуй, это дорогая забава.

И без всяких церемоний мистер Уэллер стащил своего хозяина с лестницы, вывел его в переулок и, благополучно доставив на Корнхилл, поместился за его спиной, готовый следовать, куда бы тот ни пошел.

Мистер Пиквик рассеянно побрел вперед, перешел улицу против Меншен-Хауса[72] Меншен-Хаус — здание, в котором живет лорд-мэр Лондона. и направил свои стопы к Чипсайду. Сэм уже начал недоумевать, куда они идут, как вдруг его хозяин оглянулся и произнес:

— Сэм, я иду прямо к мистеру Перкеру.

— Это как раз то самое место, куда вам нужно было пойти еще вчера вечером, сэр, — ответил мистер Уэллер.

— Думаю, что так, Сэм, — сказал мистер Пиквик.

— Наверняка, — сказал мистер Уэллер.

— Хорошо, хорошо, Сэм! — отозвался мистер Пиквик. — Мы сейчас же туда пойдем, но сначала, так как я несколько вышел из себя, мне бы хотелось выпить стаканчик грога, Сэм. Где его можно было бы получить, Сэм?

Сведения мистера Уэллера о Лондоне были пространны и своеобразны. Он ответил, нимало не задумываясь:

— Второй поворот направо, предпоследний дом по той же стороне. Займите отделение у самого камина, там у столика нет средней ножки, а у других есть, и это очень неудобно.

Мистер Пиквик слепо подчинился указаниям своего слуги и, приказав Сэму идти за ним, вошел в намеченную таверну, где ему был быстро подан горячий грог, а мистер Уэллер на почтительном расстоянии, но за одним столом с хозяином, устроился за пинтой портера.

Помещение было очень простое и находилось, по-видимому, под особым покровительством кучеров пассажирских карет, ибо несколько джентльменов, которые по всем внешним признакам принадлежали к этой просвещенной профессии, пили и курили, сидя за низкими перегородками. Среди них находился тучный, краснолицый, пожилой человек, сидевший в отдалении против мистера Пиквика и привлекший его внимание. Тучный человек курил с большим увлечением, но после каждой полдюжины затяжек вынимал трубку изо рта и взглядывал сначала на мистера Уэллера, а потом на мистера Пиквика. Затем он погружал в кружку часть физиономии, какую могла вместить кружка в кварту, и снова бросал взгляд на Сэма и на мистера Пиквика. Затем он делал еще с полдюжины затяжек с видом глубоко задумчивым и взглядывал на них снова. Наконец, тучный человек, положив ноги на скамью и прислонившись спиной к стене, начал без конца дымить, разглядывая сквозь дым вновь прибывших, словно решил изучить их досконально.

Сначала маневры тучного человека ускользнули от внимания мистера Уэллера, но вскоре, видя, что взгляд мистера Пиквика то и дело устремляется в одном направлении, он также начал смотреть в ту сторону, заслоняя в то же время глаза рукой, как будто распознал находившийся перед ним объект и хотел окончательно убедиться в том, что не ошибается. Впрочем, сомнения его быстро рассеялись, ибо тучный человек извлек густое облако из своей трубки и хриплым голосом, напоминавшим голос чревовещателя и вырвавшимся из-под широких шарфов, обматывающих его шею и грудь, медленно издал следующие звуки:

— Ну да, Сэмми!

— Кто это, Сэм? — осведомился мистер Пиквик.

— Не верю своим глазам, сэр! — ответил мистер Уэллер, с изумлением вытаращив глаза. — Это старик!

— Старик! — повторил мистер Пиквик. — Какой старик?

— Мой отец, сэр! — ответил мистер Уэллер. — Как поживаете, развалина?

Выразив столь почтительно сыновнюю любовь, мистер Уэллер подвинулся, чтобы освободить место для тучного человека, который с трубкой во рту и с кружкой в руке подошел поздороваться с ним.

— Ну, Сэмми, — сказал отец, — я тебя не видал больше двух лет.

— Что и говорить, старина! — ответил сын. — Как мачеха?

— Я тебе вот что скажу, Сэмми, — начал мистер Уэллер-старший с большой торжественностью. — Не бывало на свете вдовы лучше этой моей второй суженой — славное было создание, Сэмми, а теперь скажу об ней одно: она была такая на редкость приятная вдова, и как жаль, что она изменила свое положение! Она не годится в жены, Сэмми.

— Не годится? — переспросил мистер Уэллер-младший.

Мистер Уэллер-старший покачал головой и ответил со вздохом:

— Я проделал это на один раз больше, чем следовало, — Сэмми, на один раз. Бери пример с твоего отца, мой мальчик, и всю жизнь остерегайся вдов, в особенности — если они держат трактир.

Подав с большим пафосом этот отеческий совет, мистер Уэллер-старший набил трубку табаком из жестянки, которую носил в кармане, и, раскурив новую трубку от прежней, начал весьма энергически дымить.

— Прошу прощенья, сэр, — сказал он после длительной паузы, возобновляя разговор и обращаясь к мистеру Пиквику. — Надеюсь, я вас не задел, сэр, надеюсь, вы не женаты на вдове, сэр?

— Нет, я не женат на вдове, — смеясь, ответил мистер Пиквик.

Пока мистер Пиквик смеялся, Сэм Уэллер шепотом уведомил своего родителя о том, в каких отношениях он состоит с этим джентльменом.

— Прошу прощенья, сэр! — сказал мистер Уэллер-старший, снимая шляпу. — Надеюсь, вам не в чем упрекнуть Сэмми?

— Решительно не в чем, — ответил мистер Пиквик.

— Очень рад это слышать, сэр, — заявил старик, — я отпускал его одного бегать по улицам, когда он был малышом, чтобы он сам выпутывался из беды. Это единственный способ сделать мальчика сметливым, сэр.

— Довольно опасный прием, сказал бы я, — с улыбкой заметил мистер Пиквик.

— И вдобавок не такой уж надежный, — присовокупил мистер Уэллер-младший, — на днях меня, регулярно, провели.

— Да ну! — воскликнул отец.

— Провели! — подтвердил сын и рассказал по возможности кратко, как он был одурачен Джобом Троттером.

Мистер Уэллер-старший выслушал рассказ с глубочайшим вниманием и по окончании его спросил:

— Один из этих молодцов тощий и высокий, с длинными волосами, а язык у него так и скачет в галоп?

Мистер Пиквик не совсем понял последнюю часть описания, но, уразумев первую, сказал наугад: «Да».

— А другой — черноволосый, в шелковичной ливрее и с очень большой головой?

— Да, да, это он! — с живостью воскликнул мистер Пиквик и Сэм.

— Ну, так я знаю, где они, можете не сомневаться, — объявил мистер Уэллер, — они в Ипсуиче, в целости и сохранности оба.

— Быть не может! — воскликнул мистер Пиквик.

— Факт! — сказал мистер Уэллер. — И я вам расскажу, как я это узнал. Иной раз я езжу с ипсуичской каретой вместо одного приятеля. Я работал как раз после той ночи, когда вы схватили ревматизм, и в «Черном Парне» в Чемсфорде[73] Чемсфорд — городок в тридцати милях к северо-востоку от Лондона. — самое подходящее для них место — они сели в мою карету, и я их повез прямо в Ипсуич, а слуга — тот, что в шелковичном, — сказал мне, что они думают остаться там надолго.

— Я еду за ним! — сказал мистер Пиквик. — Мы можем посетить Ипсуич, как и всякое другое место. Я поеду за ним.

— Вы твердо уверены, что это были они, командир? — осведомился мистер Уэллер-младший.

— Твердо, Сэмми, твердо, — отвечал отец, — потому что вид у них очень чудной, а вдобавок я подивился, что джентльмен запанибрата со своим слугой, и вот еще что: они сидели как раз позади козел, и я слышал — они смеялись и толковали о том, что обработали старую петарду.

— Старую… что? — переспросил мистер Пиквик.

— Старую петарду, сэр, и я ничуть не сомневаюсь — они говорили о вас, сэр.

Нет в сущности ничего оскорбительного или чудовищного в прозвище «старая петарда», однако оно отнюдь не является почтительным или лестным наименованием. Все обиды, нанесенные Джинглем, всплыли в памяти мистера Пиквика, как только заговорил мистер Уэллер; не хватало одного-единственного перышка, чтобы опустилась чаша весов, и таким перышком оказалась «старая петарда».

— Я догоню его! — сказал мистер Пиквик, энергически стукнув по столу.

— Послезавтра я еду в Ипсуич, сэр, — сказал мистер Уэллер-старший, — карета отправляется из «Быка» в Уайтчепле[74] Уайтчепл — северо-восточный район Лондона, населенный беднотой; по количеству трущоб Уайтчепл превосходит остальные рабочие районы Лондона; в частности, здесь проживают бедняки-иммигранты.. И если вы и в самом деле хотите ехать, поезжайте со мной.

— Так мы и сделаем, — сказал мистер Пиквик. — Отлично! Я могу написать в Бери и встретиться с друзьями в Ипсуиче. Мы поедем с вами. Но не торопитесь, мистер Уэллер. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Вы очень добры, сэр! — сказал мистер Уэллер, тотчас же останавливаясь. — Пожалуй, стаканчик бренди за ваше здоровье, сэр, и за успехи Сэмми окажется не лишним.

— Разумеется, — отозвался мистер Пиквик. — Подайте стаканчик бренди.

Подали бренди, и мистер Уэллер, поклонившись мистеру Пиквику и кивнув Сэму, сразу опрокинул в свою поместительную глотку все содержимое стаканчика, точно тот был величиною с наперсток.

— Здорово, отец! — сказал Сэм. — Старина, как бы вас опять не скрутила болезнь — подагра.

— Я нашел верное средство от нее, Сэмми, — объявил мистер Уэллер.

— Верное средство от подагры? — сказал мистер Пиквик, поспешно извлекая записную книжку. — Какое же это средство?

— Подагра, сэр, — отвечал мистер Уэллер, — это напасть, которая, приключается от слишком покойной жизни со всеми удобствами. Если когда-нибудь вас скрутит подагра, сэр, тотчас женитесь на вдове, у которое голос очень зычный и которая понимает, как им пользоваться, и у вас подагры как не бывало. Чудесное лекарство, сэр. Я принимаю его регулярно и могу поручиться, что оно прогоняет всякую болезнь, которая происходит от слишком веселой жизни.

Открыв этот бесценный секрет, мистер Уэллер осушил второй стаканчик, подмигнул, глубоко вздохнул и медленно удалился.

— Ну, какого вы мнения, Сэм, о том, что сказал ваш отец? — улыбаясь, полюбопытствовал мистер Пиквик.

— Какого я мнения, сэр? — отозвался мистер Уэллер. — Да я того мнения, что он — жертва супружеской жизни, как сказал капеллан Синей Бороды, прослезившись от жалости на его похоронах.

На это весьма уместное заключение ответить было нечего, и посему мистер Пиквик, расплатившись, снова направил свои стопы к Грейз-Инну[75] Грейз-Инн — один из Иннов, расположенных в пределах лондонского района Темпль. Судебные Инны (названия которых распространялись на дома, где жили члены Иннов) являются лишним доказательством классовой организации английской адвокатуры. Основанные еще в XIII веке корпорации юристов — так называемые «Инны» — монополизировали право подготовки полноправных юристов барристеров, уполномоченных выступать во всех судах Англии (слово «барристер» — произошло от слова «bar» — суд). В прошлом судебные Инны были строго аристократическими корпорациями; они управлялись бесконтрольно своими старейшинами (бенчерами), издавна организовавшими юридические школы, студенты которых проживали в общежитиях при этих Иннах и подчинялись распорядку, установленному бенчерами. С течением времени доступ в эти школы, обучение в которых стоило недешево, получили и выходцы из буржуазии, но замкнутый характер корпораций не изменился: юристы (атторни), получившие практическую подготовку в адвокатских конторах и являвшиеся в большинстве выходцами из кругов мелкой буржуазии, не имели доступа в корпорации судебных Иннов. При этом корпорациям Иннов удалось сохранить монополию на выступления своих членов в любом английском суде, а потому атторни, переименованные, как мы указали, в солиситоров, должны были довольствоваться в основном ролью поверенных. С другой стороны, замкнутость корпораций барристеров имела своим последствием укоренившийся обычай: барристеры входили в общение с клиентами только через посредство солиситоров, которые вели до суда сложную подготовительную работу. В среде барристеров была группа привилегированных юристов, королевских юрисконсультов (king's council); это звание присваивалось правительством немногим ученым адвокатам, называвшимся также «сарджентами», что соответствовало в далеком прошлом ученой степени «доктор прав». Именно такой королевский юрисконсульт, помимо барристера, как увидит читатель, принимал участие в процессе Пиквика. Хотя эти королевские юрисконсульты формально являются и теперь должностными лицами, но подчиняются руководству судебных Иннов, прием в которые обставлен был во времена Диккенса, как и теперь, такими правилами: кандидат после вступительного экзамена должен пройти трехлетний курс обучения в юридической школе и помимо высокой платы за обучение внести крупную сумму за право держать выпускной экзамен (в настоящее время до двухсот фунтов); после экзамена кандидат становится членом судебного Инна, барристером. Но доступ в юридическую школу судебного Инна открыт кандидату при одном условии: он должен представить рекомендации о своем «добром имени». Совершенно очевидно, что это условие и в эпоху Диккенса и в настоящее время еще более подчеркивало классовый характер членского состава Иннов, так как руководители их являлись и являются самыми преуспевающими адвокатами — верными защитниками современного социального строя Англии. Такой порядок существует и существовал в главных четырех судебных Иннах — в Грейз-Инне, в Линкольн-Инне, в Мидл Темпле и в Иннер Темпле, а также и в девяти подчиненных им менее крупных Иннах.. Но когда он добрался до его уединенных садов, пробило восемь, и непрерывный поток джентльменов в грязных башмаках, испачканных светлых шляпах и порыжевших костюмах, который устремлялся к проездам, ведущим к выходу, возвестил ему, что большая часть контор уже закрыта.

Поднявшись по крутой и грязной лестнице на третий этаж, он убедился, что его предположение оправдалось. «Парадная дверь» мистера Перкера была заперта, и мертвое молчание в ответ на повторный стук Сэма свидетельствовало о том, что клерки ушли, закончив свой рабочий день.

— Досадно, Сэм, — сказал мистер Пиквик, — не хотелось бы откладывать свидание с ним, я уверен, что ночью не засну ни на секунду, если не успокоюсь на мысли, что передал это дело в руки человека опытного.

— А вот какая-то старуха поднимается по лестнице, сэр, — отозвался Сэм, — быть может, она знает, где нам кого-нибудь найти. Послушайте, старая леди, где клерки мистера Перкера?

— Клерки мистера Перкера… — повторила чахлая, жалкая на вид старуха, останавливаясь, чтобы перевести дух, — клерки мистера Перкера ушли, а я иду убирать контору.

— Вы — служанка мистера Перкера? — осведомился мистер Пиквик.

— Я — прачка у мистера Перкера, — ответила старуха.

— Подумайте! — тихо сказал Сэму мистер Пиквик. — Любопытное обстоятельство, Сэм: старух в этих домах называют прачками. Хотел бы я знать почему?

— Должно быть, потому, что они смертельно не любят что-нибудь мыть, сэр, — отозвался мистер Уэллер.

— Меня бы это не удивило, — сказал мистер Пиквик, глядя на старуху, чья внешность, равно как и вид конторы, которую она к тому времени открыла, указывали на закоренелую антипатию к применению мыла и воды. — Не знаете ли вы, моя милая, где я могу найти мистера Перкера?

— Нет, не знаю, — ответила старуха хриплым голосом, — его нет сейчас в городе.

— Досадно, — сказал мистер Пиквик. — Где его клерк? Вы не знаете?

— Да, знаю, но он меня не поблагодарит, если я вам скажу, — ответила прачка.

— У меня очень важное дело, — заметил мистер Пиквик.

— А подождать до утра нельзя? — спросила старуха.

— Не хотелось бы, — ответил мистер Пиквик.

— Ну, раз дело очень важное, — промолвила старуха, — мне приказано сказать, где он, и, значит, беды не будет, коли я вам скажу. Если вы пойдете в «Сороку и Пень» и спросите в буфетной мистера Лаутена, вас проведут к нему, а он и есть клерк мистера Перкера.

Получив эти указания и узнав также, что гостиница, о которой шла речь, расположена в переулке и пользуется двумя преимуществами — находится по соседству с Клейр-маркет и вплотную примыкает к заднему фасаду Нью-Инна, мистер Пиквик и Сэм благополучно спустились по шаткой лестнице и отправились на поиски «Сороки и Пня».

Эту излюбленную таверну, освященную вечерними оргиями мистера Лаутена и его приятелей, люди заурядные назвали бы трактиром. О склонности содержателя трактира зарабатывать деньги свидетельствовал в достаточной мере тот факт, что маленькая пристройка под окном распивочной, размером и формой слегка напоминающая портшез, была сдана башмачнику, чинившему старую обувь; а его филантропический дух проявлялся в той протекции, какую он оказывал пирожнику, который, не опасаясь помехи, продавал свои лакомства у самой двери. В нижних окнах, украшенных занавесками шафранного цвета, висело два-три печатных объявления о девонширском сидре в данцигском пиве, а большая черная доска, возвещая белыми буквами просвещенной публике о пятистах тысячах бочек портера, находящегося в погребах заведения, поселяла в уме довольно приятные сомнения и неуверенность относительно точного направления, в каком тянется в недрах земли эта гигантская пещера. Если мы добавим, что пострадавшая от непогоды вывеска хранила полустертое подобие сороки, пристально созерцающей кривую полосу коричневой краски, которую соседи научились с детства считать «пнем», — мы скажем все, что следует сказать о внешнем виде здания.

Когда мистер Пиквик вошел в буфетную, из-за перегородки появилась пожилая особа женского пола.

— Мистер Лаутен здесь, сударыня? — осведомился у нее мистер Пиквик.

— Здесь, сэр, — ответила хозяйка. — Эй, Чарли, проводите джентльмена к мистеру Лаутену.

— Джентльмен не может войти туда сейчас, — сказал неуклюжий слуга с рыжими волосами, — потому что мистер Лаутен исполнят комические куплеты и он ему помешает. Мистер Лаутен скоро кончит, сэр.

Рыжеволосый слуга едва успел договорить, как дружные удары по столу и звон стаканов возвестили, что песня допета, и мистер Пиквик, посоветовав Сэму утешаться в буфетной, отправился вслед за слугой.

Когда было доложено о «джентльмене, который хочет говорить с вами, сэр», молодой человек с одутловатым лицом, занимавший председательское место во главе стола, досмотрел не без удивления в ту сторону, откуда раздался голос, и удивление, казалось, отнюдь не рассеялось, когда его взгляд упал на человека, которого он видел впервые.

— Прошу прощенья, сэр, — сказал мистер Пиквик, — а также очень сожалею, что помешал остальным джентльменам, но я пришел по весьма важному делу, и если вы разрешите мне отвлечь вас на пять минут, не покидая этой комнаты, я буду вам очень признателен.

Одутловатый молодой человек встал и, придвинув к мистеру Пиквику стул в темном углу комнаты, внимательно выслушал его печальный рассказ.

— О! — сказал он, когда мистер Пиквик умолк. — Додсон и Фогг ловко обделывают дела… превосходные дельцы Додсон и Фогг, сэр.

Мистер Пиквик признал ловкость Додсона и Фогга, а Лаутен продолжал:

— Перкера в городе нет и не будет до конца будущей недели, но если вы желаете поручить ему защиту ваших интересов, оставьте мне копию, и я приготовлю все, что нужно, до его возвращения.

— Для этого-то я и пришел сюда, — сказал мистер Пиквик, передавая бумагу. — Если случится что-нибудь важное, вы можете мне написать до востребования в Ипсуич.

— Отлично! — ответил клерк мистера Перкера, а затем, видя, что мистер Пиквик с любопытством перевел взгляд на стол, он добавил: — Не хотите ли присоединиться к нам на полчасика? Сегодня здесь собралась чудесная компания. Тут старший клерк Семкина и Грина, заведующий канцелярией у Смитерса и Прайса, делопроизводитель Пимкина и Томаса — он знает чудесную песню — и Джек Бембер, и много еще народу. Вы, кажется, вернулись недавно в город. Не хотите ли присоединиться к нам?

Мистер Пиквик не мог устоять перед столь соблазнительной возможностью изучения человеческой природы. Он позволил увлечь себя к столу, где его должным образом представили собранию и усадили рядом с председателем, после чего он заказал стакан своего любимого напитка.

Вопреки ожиданиям мистера Пиквика наступило глубокое молчание.

— Надеюсь, сэр, вас это не беспокоит? — осведомился его сосед справа, джентльмен с сигарой во рту и с мозаичными запонками в клетчатой рубашке.

— Нисколько, — ответил мистер Пиквик, — мне очень приятно, хотя я сам не курю.

— К сожалению, не могу сказать того же о себе, — вмешался другой джентльмен, сидевший напротив. — Для меня куренье — это и стол и квартира.

Мистер Пиквик взглянул на говорившего джентльмена и подумал, что было бы еще лучше, если бы оно служило ему также и умыванием.

Снова наступила пауза. Мистер Пиквик был человеком посторонним, и, очевидно, его приход подействовал угнетающе на собрание.

— Мистер Гранди сейчас порадует общество пением, — сказал председатель.

— Нет, не порадует, — сказал мистер Гранди.

— Почему? — спросил председатель.

— Потому что не может, — сказал мистер Гранди.

— Скажите лучше — не хочет, — возразил председатель.

— Ну, значит, не хочет, — отрезал мистер Гранди.

Категорический отказ мистера Гранди доставить удовольствие собравшимся вызвал новую паузу.

— Неужели никто нас не расшевелит? — уныло спросил председатель.

— Почему вы сами не расшевелите нас, председатель? — заметил сидевший в конце стола молодой человек с бакенбардами, косоглазый и с открытым воротом рубашки (грязным).

— Правильно! — крикнул джентльмен-курильщик с мозаичными украшениями.

— Потому что я знаю только одну песню, и я ее уже спел, а петь одно и то же дважды в один вечер — прекрасный повод уплатить штраф.

На это нечего было возразить, и снова воцарилось молчание.

— Я побывал сегодня вечером, джентльмены, — начал мистер Пиквик, надеясь затронуть тему, в обсуждении которой могут участвовать все присутствующие, — я побывал сегодня вечером в одном месте, которое вам всем, несомненно, прекрасно знакомо, но где я не бывал уже несколько лет и знаю о нем очень мало; я говорю о Грейз-Инне, джентльмены. Эти старинные Инны любопытные закоулки в таком огромном городе, как Лондон.

— Клянусь Юпитером, — прошептал председатель, обращаясь через стол к мистеру Пиквику, — вы затронули тему, на которую один из нас во всяком случае готов говорить без конца. Вы развяжете язык старому Джеку Бемберу. Никто не слыхал, чтобы он говорил о чем-либо другом, он сам жил там в полном одиночестве, пока у него не помутился рассудок.

Субъект, о котором говорил Лаутен, был маленький желтый сутулый человек, которого мистер Пиквик сначала не заметил, потому что тот имел привычку сидеть сгорбившись, когда, молчал. Но вот старик поднял сморщенное лицо и устремил на него серые глаза, проницательные и испытующие, и мистер Пиквик удивился, как могло такое незаурядное лицо ускользнуть хотя бы на секунду от его внимания. Напряженная мрачная улыбка не сходила с этого лица; человек сидел, опираясь подбородком на длинную костлявую руку с необычайно длинными ногтями; а когда он склонил голову набок и зорко посмотрел из-под косматых седых бровей, в его хитрой физиономии можно было уловить какое-то странное, дикое лукавство, которое производило отталкивающее впечатление.

Этот человек теперь встрепенулся и разразился неудержимым потоком слов. Но так как эта глава затянулась и так как старик был замечательной личностью, то будет более почтительно по отношению к нему и более удобно для нас предоставить ему говорить самому за себя в новой главе.