Онлайн чтение книги Уздечка для сварливых The Scolld's Bridle
ГЛАВА 16

Когда Купер прибыл в участок утром, на столе его ждали два факса. Первый был коротким и по делу:

«Отпечатки пальцев на ключе по запросу ТС/Х/МГ/320 принадлежат Саре Пенелопе Блейкни. Совпадение по 12 пунктам. Других отпечатков нет. Отпечатки пальцев на бутылке по запросу ТС/Х/МГ/321 совпадают по 10, 16 и 12 пунктам соответственно с отпечатками, обнаруженными в «Кедровом доме» на столе (комната 1), на стуле (комната 1) и на графине (комната 1). Подробный отчет последует позже».

Второй факс был длиннее и гораздо интереснее. Прочитав его, Купер отправился на поиски констебля Дженкинза. Он вспомнил, что именно Дженкинз провел большую часть утомительного опроса жителей Фонтвилля в первые дни после смерти миссис Гиллеспи.

– Слышал, ты был занят этой ночью, – сказал Чарли Джонс, макая имбирное печенье в кофе с молоком.

Купер опустился в кресло.

– Ты имеешь в виду Хьюза?

– Я собираюсь спуститься через полчаса и побеседовать с ним еще разок. Хочешь со мной?

– Нет, спасибо. Мне хватило общения с Хьюзом и его дружками на всю оставшуюся жизнь. Тебе еще предстоит их увидеть, Чарли. Почти дети. Пятнадцати-шестнадцатилетние пацаны, которые выглядят на все двадцать пять, а мозгов у них не больше, чем у восьмилетнего ребенка. Это меня пугает. Если общество не опомнится и не займется их образованием, чтобы привести умственное развитие в соответствие с физическим, то у нас не будет надежды на выживание. И хуже всего, что подобное происходит повсеместно. Я тут как-то видел по телевизору десятилетнего мальчика из Сомали, размахивавшего автоматом. Пацан был членом повстанческой армии. И еще видел детей в Ирландии, которые бросали камни в ту сторону, в какую им укажут их фанатики-родители. Палестинские подростки демонстрируют свое мастерство с вязаными шлемами на головах, чернокожие парни в Южной Африке накидывают петли на шею друг другу, потому что белые полицейские считают это хорошим способом избавиться от них, сербские сопляки насилуют мусульманок по примеру своих отцов... Полное сумасшествие. Мы развращаем наших детей и останавливаться, похоже, не собираемся.

Чарли смотрел на собеседника с сочувствием.

– Ночь была крайне утомительная, как я погляжу.

– Забудь про in vino Veritas [31]истина в вине (лат.). , – проговорил Купер кисло. – Скорее, in insomnio Veritas [32]истина в бессоннице (лат.). . Я иногда просыпаюсь среди ночи и вижу мир таким, каков он есть на самом деле. Зоопарк, где религиозные лидеры тащат души в одну сторону, коррумпированные политики тащат умы в другую, а неграмотные нетерпимые массы посередине жаждут крови, потому что слишком необразованны, чтобы желать чего-либо еще.

– Остановите Землю, я сойду?

– Именно.

– И нет надежды на спасение, Томми? Купер засмеялся.

– Есть, если никто не будет напоминать мне о Хьюзе. – Он дал Чарли первый факс. – Похоже, Гиллеспи никогда не ходил дальше гостиной, а ключ оказался тупиком.

Джонс выглядел расстроенным.

– Нам нужно что-то конкретное, старик, и как можно быстрее. Мне уже настоятельно советуют бросить это дело и заняться чем-то более результативным. Общее мнение таково: если мы и докажем, что это убийство, то придется попотеть, чтобы обвинить в нем кого бы то ни было.

– Где-то я уже слышал подобное, – кисло сказал Купер. – Если так пойдет, то можно сразу сложить руки и позволить анархистам делать что заблагорассудится.

– Как насчет дневников? Здесь есть сдвиги?

– Особых нет. Обыск ничего не дал, и неудивительно. Я сам проверил каждую книгу во время первого осмотра «Кедрового дома». Вчера я переговорил с Джеком и Рут; они тоже ничего не знают. Правда, Джек вспомнил, как однажды миссис Гиллеспи очень разозлилась, потому что заметила, что ее книги перекладывали с места на место. – Он поднес палец к губам. – Я знаю, это всего лишь предположение, но допустим, дневники существовали и кто-то их искал. Тогда это объясняет, почему рылись в книгах.

Чарли фыркнул.

– Вот именно, это только предположение, – согласился он, – да еще и недоказуемое.

– Да, и все-таки если кто-то искал и нашел дневники, тогда объяснимо и их исчезновение. – Купер сжалился, заметив выражение замешательства на лице Чарли. – Записи могли бы подсказать нам, кто совершил убийство и почему.

Чарли нахмурился:

– Ты хватаешься за соломинку. Сначала докажи мне, что дневники вообще существовали.

– А зачем Джеймсу Гиллеспи врать?

– Потому что он пьяница. Лучшей причины и не нужно.

– Тогда почему Матильда переживала из-за того, что кто-то прикасался к ее книгам? Объясни. Или Джек тоже врет?

Чарли с внутренним вздохом отметил, как Купер уже второй раз называет мистера Блейкни просто Джеком. И когда только этот глупец поймет, что именно неспособность держать дистанцию сводит на нет его шансы на карьеру? «Непрофессионален. Не может оставаться объективным». Вот что написал предшественник Чарли в характеристике Купера.

– Она наверняка догадалась, кто это, – сказал Чарли. – Тем более что выбор невелик. Почему же она не попыталась их переубедить?

– Возможно, она так и сделала. И поэтому ее убили. – Купер постучал по факсу указательным пальцем. – Хотя ключ все осложняет. Если кто знал о нем, то мог зайти в дом, не предупреждая миссис Гиллеспи о своем приходе. Тогда круг подозреваемых значительно расширяется.

– Не сомневаюсь, ты уже обдумывал возможность того, что Гиллеспи – тот, кого мы ищем, и он упомянул про дневники только потому, что считал это общеизвестным фактом.

– Да. Хотя зачем их прятать, если он надеется с помощью дневников доказать аферу жены с часами?

– Двойной блеф. Он прочитал дневники, выяснил, что они доказывают обратное, и уничтожил их, чтобы и дальше утверждать свою правоту. Ну а потом убил жену, чтобы развязать себе руки в отношении миссис Лассель, которая, по его представлению, должна была все унаследовать.

Купер с сомнением покачал головой:

– Не исключено, конечно, но что-то здесь не сходится. Если он сам украл записи, поняв, что они уничтожат его шансы на получение денег, то как он мог быть уверен, что до него их никто не читал? Это слишком туманно, Чарли.

– В этом деле туманно все, – сухо ответил инспектор. – Если дневники существовали... если преступник знал об их существовании... если в дневниках было что-то обличающее... если убийца знал о ключе... – Он замолчал, снова макая печенье в кофе. – Я не понимаю двух вещей. Почему миссис Гиллеспи оставила все деньги доктору Блейкни и почему ее убийца надел ей на голову «уздечку для сварливых», увитую крапивой и астрами? Если бы я знал ответы на эти вопросы, то, возможно, сказал бы тебе, кто ее убил. В противном случае мне придется склониться к версии о самоубийстве.

– Кажется, я знаю, почему она – оставила деньги доктору Блейкни.

– И почему?

– Полагаю, это было что-то вроде поступка Понтия Пилата. Миссис Гиллеспи не слишком хорошо справилась с задачей воспитания собственных дочери и внучки, знала, что они погубят друг друга, если оставить деньги им, и решила передать деньги единственному человеку, которого уважала и с кем могла общаться. То есть доктору Блейкни. Думаю, она надеялась, что доктор лучше справится с тем, что ей самой не удалось.

– Сентиментальная чепуха, – дружелюбно заметил инспектор. – А все потому, что ты мыслишь в обратном направлении: из того, что получилось в итоге, ты пытаешься представить, чего хотел бы добиться нормальный человек. Попробуй мыслить по-другому. Итак, перед нами кровожадная, злобная и противная старуха, которая не только сколотила состояние путем шантажа и сомнительных афер со страховкой, но и истово презирала всех окружающих. Почему, сея вокруг себя только раздоры в течение шестидесяти лет, она вдруг одарила добродушную, приятную незнакомку такими деньгами? Уверен, что не из чувства гармонии. – Глаза инспектора задумчиво сузились. – Меня бы еще устроило такое объяснение «уздечки для сварливых»: символическое привлечение внимания к окончательно замолчавшему ядовитому языку. Однако я не поверю, что леопард способен так внезапно поменять окраску в случае с завещанием.

– Нельзя не принимать во внимание мнение четы Блейкни о характере миссис Гиллеспи. И муж, и жена уверены, что она была намного приятней, чем многие о ней думали. Мне кажется, они дали ей вздохнуть свободно, ничего от нее не требовали, и настоящая Матильда расцвела. – Купер помолчал немного. – Мы все размышляли о символическом значении «уздечки», однако взгляни на нее из практических соображений. Ее использовали, чтобы заставить женщин молчать. Убийца не хотел, чтобы Матильда своим криком подняла на ноги соседей, поэтому нацепил ей на голову «уздечку», а затем украсил цветами, чтобы придать всему мистический, но обманчивый смысл.

Джонс подпер рукой подбородок.

– Перед этим она должна была принять снотворное, иначе боролась бы, и на лице остались бы царапины. Однако если она была так накачана, что не сопротивлялась, тогда зачем вообще надевать «уздечку»?

– Нет, теперь ты сделай то, что советуешь делать мне, – подумай. Ты хочешь убить женщину и представить это как самоубийство. Однако соседи находятся слишком близко, поэтому тебе нужно средство, чтобы не дать ей закричать, если снотворное окажется не таким эффективным, как ты надеялся. Другими словами, чтобы предотвратить сопротивление. Веревки или скотч использовать нельзя – они оставляют следы на коже, кляп тоже – во время вскрытия могут обнаружить во рту кусочки ткани. Поэтому ты выбираешь вещь, которую можно оставить на месте да еще имеющую особое значение для жертвы, надеясь на то, что полиция примет это за мрачный пример самоуничижения. Потом ты несешь жертву в ванну, перерезаешь вены на запястьях, бросаешь нож на пол и оставляешь умирать в полной уверенности, что, если она и придет в сознание, «уздечка» не позволит позвать на помощь.

Джонс кивнул:

– Звучит правдоподобно, только зачем вообще мудрить с ванной и ножом? Почему бы просто не отравить ее большой дозой снотворного?

– Вероятно, у убийцы просто не было такого количества таблеток. Или если и было, то они казались ненадежными. А вдруг Рут вернулась бы наутро и обнаружила бабушку все еще живой? Тогда оставалась бы возможность промыть ей желудок и вернуть к жизни. Кроме того, убийцу могли вдохновить мысли об Офелии. – Купер смущенно улыбнулся. – Я прочитал пьесу в надежде найти ключ к разгадке. Ну и кровавая вещица, скажу я тебе. В конце никого не остается в живых.

– А ключ к разгадке нашел?

– Нет.

– Неудивительно. Пьесе четыреста лет. – Джонс постучал карандашом по зубам. – Если честно, не вижу, как твое описание меняет дело. Ты по-прежнему говоришь о ком-то, кто знал ее очень близко, но мы так и предполагали с самого начала. Единственная новая информация – это находка ключа и исчезновение дневников. Признаю, ключ мог позволить убийце войти без приглашения. И все равно это должен был быть близкий ей человек, иначе она подняла бы крик на всю деревню. Кроме того, слишком много личных деталей – кухонный нож, снотворное, ее тяга к Шекспиру, «уздечка для сварливых». Тот, кто это сделал, возможно, даже знал о крапиве и астрах в ее саду и где их искать в темноте. А настолько близки к миссис Гиллеспи были лишь семьи Блейкни, Лассель и Спеды.

Купер вынул из своего блокнота второй факс и разложил его на столе.

– По результатам проверки отпечатков пальцев, которые лаборатория исследовала дважды, дабы избежать возможных ошибок, обнаружились четыре отпечатка, не принадлежащие самой миссис Гиллеспи, супругам Блейкни, миссис и мисс Лассель и Джеймсу Гиллеспи. Эти четверо... – он медленно опустил палец по странице, – преподобный Маттьюз (совпадение по десяти пунктам с отпечатком, обнаруженным на зеркале в холле), миссис Орлофф (совпадение по шестнадцати пунктам с отпечатком, обнаруженным на кухонной двери), миссис Спенсер (совпадение по двенадцати пунктам с отпечатком на двери в холле) и, наконец, миссис Джейн Марриотт (совпадение по восемнадцати пунктам с двумя отпечатками на письменном столе и одним на перилах лестницы). —

Он поднял глаза. – Миссис Орлофф – ее соседка. Миссис Спенсер держит местный магазин, а миссис Марриотт работает во врачебной приемной Фонтвилля. Интересно то, что преподобный Маттьюз, миссис Орлофф и миссис Спенсер с готовностью подтвердили тот факт, что были в доме за неделю до смерти миссис Гиллеспи. Миссис Марриотт – нет. По словам Дженкинза, который опрашивал всех жителей деревни, она заявила, что не была в «Кедровом доме» уже много лет.

С полным безразличием к ограничениям, наложенным на него полицией Борнмута, Джек подождал, пока Сара уедет на работу, а потом отправился в Фонтвилль на старом велосипеде Джеффри Фрилинга, предыдущего владельца их дома. Машина Джека осталась на стоянке возле участка дорожной полиции Фримонта и, похоже, останется там до тех пор, пока не будет принято окончательное решение – судить художника или нет. Впрочем, у Джека были серьезные подозрения насчет реальных мотивов полисменов. В полиции утверждали, что машина является вещественной уликой, но он чувствовал руку Кейта за действиями инспектора. Нельзя ожидать от доктора Блейкни, что она примется сторожить собственного мужа; зато лишите его колес, и он будет сидеть на месте. Впервые Джек был рад давнему чувству Смоллетта к его жене.

Рут закрылась от внешнего мира на втором этаже, измученная умственным и физическим напряжением прошлой ночи, но художник все равно оставил на кухне записку: «Ты в полной безопасности, пока Хьюз в тюрьме, и тем не менее дверь никому не открывай. Скоро буду. С любовью, Джек».

– Миссис Марриотт? – Купер облокотился на стойку в пустой приемной и показал свое удостоверение. – Детектив Купер, полиция Лирмута.

Джейн машинально улыбнулась:

– Чем могу помочь, сержант?

– Хотелось бы поговорить с вами наедине.

– Сейчас здесь вполне уединенно. Единственное, что может побеспокоить, так это телефон. Чашечку кофе?

– Да, спасибо. С молоком и двумя ложками сахара, пожалуйста.

Джейн занялась кофейником.

– Мы получили интересные результаты проверки отпечатков пальцев, – сказал Купер, обращаясь к ее спине. – Улики указывают на то, что незадолго до смерти миссис Гиллеспи навестили довольно много людей. Вы, например.

Джейн замерла.

– Я надеялась, вы не узнаете, – призналась она через минуту, смахивая невидимую соринку с джемпера. – А потом вы у всех сняли отпечатки пальцев. Я не знала, что делать: признаться ли, что соврала в первый раз, или сидеть тихонько, надеясь, что я ни до чего не дотрагивалась.

– Почему вы не хотели говорить, что были в «Кедровом доме»?

– Потому что вы спросили бы о причине моего визита. Купер кивнул.

– И какова же причина?

Джейн повернулась к чашкам и наполнила их кофе.

– Это не имеет никакого отношения к смерти Матильды, сержант. Сугубо личное дело.

– Боюсь, так не пойдет, миссис Марриотт. Она поставила чашку и сахарницу на стойку.

– Вы меня арестуете, если я вам не скажу? Купер добродушно засмеялся:

– Ну, не сразу.

– А когда?

Детектив не обратил внимания на вопрос.

– Обещаю, что если сказанное вами действительно не имеет отношения к смерти миссис Гиллеспи, то наш разговор не выйдет за пределы этих стен. Вы мне верите? – Купер внимательно смотрел на женщину. – В противном случае вы даже не представляете, какие пойдут слухи, если придется забрать вас для допроса. Стоит только прессе вцепиться в вас, и она уже так легко не отпустит.

На полном простодушном лице Джейн появилось унылое выражение.

– Как бы наслаждалась всем этим Матильда, останься она жива! Вот кто обожал доставлять людям неприятности!

– Вы, судя по всему, хорошо ее знали.

– Слишком хорошо.

– И не любили ее?

– Терпеть не могла. Старалась всячески избегать. Увы, работая здесь, сделать это было трудновато: вызовы врача на дом, просьбы повторить рецепт...

– И значит, вы пошли к ней?

– Я видела, как Джеймс выходил от Матильды за день до ее смерти. – Она поднесла руку к груди. – Это было таким потрясением. Я думала, он в Гонконге. – Джейн замолчала.

– Расскажите мне, – мягко подсказал Купер.

– Вы не поймете, – уверенно заявила женщина. – Вы не знали Матильду.

Джек был в очень плохом настроении к тому времени, когда добрался до «Кедрового дома». Он уже много лет не ездил на велосипеде. Четыре мили по ухабистым тропинкам на развалине, по которой давно плачет свалка, заставили его ноги дрожать так, словно ему было лет сто, не меньше. Он оставил велосипед возле дерева, перепрыгнул через забор и трусцой побежал к кухонному окну. По причинам, известным только ему, Джек не хотел, чтобы о его приближении знали. Поэтому он не воспользовался ни подъездной дорожкой, ни дверным звонком.

Художник легко, но настойчиво постучал по оконной раме, и через минуту-другую в дверях из холла на кухню появилась Джоанна.

– Что тебе нужно?

Джек скорее прочитал по губам, чем услышал ее вопрос, и жестом показал на черный ход.

– Впусти меня, – произнес он еле слышно.

Глаза Джейн сузились, когда она начала вспоминать.

– Нельзя оценивать Матильду по тому, что говорят о ней сейчас люди. Они уже забыли, какой красивой она была в молодости, какой остроумной и сколько мужчин хотели ее. Она была самой желанной девушкой в округе: ее отец заседал в парламенте, дядя – богатый холостяк. – Джейн пожала плечами. – Она могла бы выйти за любого.

– Почему же не вышла?

– В то время все полагали, что Матильда рассчитывает на более выгодную партию – на титул, например, или на богатое поместье, но я всегда подозревала, что это не так. На вечеринках я часто наблюдала за ней, и было видно: хотя Матильда с удовольствием флиртовала и любила находиться в центре внимания, она не переносила, когда мужчина дотрагивался до нее. – Джейн замолчала.

– Продолжайте, – мягко напомнил ей Купер через некоторое время.

– Только десять лет спустя, когда мы с мужем встретили Джеймса в Гонконге, он рассказал нам о настоящем отце Джоанны. Тогда все встало на места... Не то чтобы я до конца понимала, что произошло в их семье; жестокое обращение с детьми и инцест в те времена держали под большим секретом. Джеймс считал, что Матильда сама спровоцировала Джеральда, однако я никогда в это не верила.

– Значит, вы уже давно знали, что миссис Лассель не дочь Джеймса Гиллеспи?

– Да.

– Миссис Гиллеспи знала о том, что вам это известно?

– О да.

– Это ее не беспокоило?

– Она прекрасно понимала, что я никому не скажу.

– Как она могла быть в этом уверена?

– Просто была уверена, и все, – отрезала Джейн. «Как там Джеймс Гиллеспи называл это? Взаимной страховкой?»

Без предупреждения, как только за ним закрылась дверь, руки Джека сомкнулись на шее Джоанны. Он поволок ее через кухню в холл.

– Разве случившееся с Матильдой ничему тебя не научило, глупая сучка? – злобно прошипел Джек.

Купер вынул сигарету и тут же, вспомнив, где находится, убрал ее обратно.

– Кто дружил с мистером Гиллеспи – вы или ваш муж? – спросил он у Джейн.

– Они с Полом прошли вместе всю войну, но и я тоже знаю его много лет.

– Почему вас так потряс тот факт, что он выходил из «Кедрового дома»?

– Я надеялась, что он уже умер. – Джейн вздохнула. – Знаю, вы его видели, Сара мне сказала. Он вам что-нибудь рассказал?

– О чем, миссис Марриотт? Она устало улыбнулась:

– Если бы рассказал, вы не стали бы спрашивать.

– Тогда, вероятно, не рассказал, – сказал детектив честно. – Впрочем, вы определенно боитесь, что он это сделает. Так не будет ли лучше, чтобы информация исходила от вас? Полагаю, дело касается только вас, его и Матильды. Вы знали, что она ничего не расскажет, потому что иначе вы раскрыли бы правду об отце Джоанны, однако Джеймс... На него у вас не было влияния. Потому вы и были потрясены, увидев его снова в Англии, и именно поэтому пошли к Матильде выяснить, не собирается ли он все рассказать. Я прав?

Лишь на мгновение в глазах Джоанны мелькнула тревога, затем она расслабилась и посмотрела на Джека с превосходством:

– Я знала, что ты вернешься.

Он ничего не отвечал, только внимательно смотрел на ее красивое лицо и удивлялся его совершенству. Это было лицо Мадонны с микеланджеловской «Пьеты», лицо матери, спокойно взирающей на обожаемого сына, – зрелище такой чистоты, что у Джека навернулись на глаза слезы, когда он впервые увидел картину. Многие годы он думал о женщине, с которой рисовали Мадонну. Существовала ли она на самом деле? Или была лишь плодом воображения Микеланджело? До встречи с Джоанной Джек считал, что такая женщина могла существовать только в голове творца, потому что лишь художник мог создать столь неописуемо красивый образ. Сейчас он держал этот вполне осязаемый образ в своих руках и знал, что его зачатие было таким же случайным, как и его собственное. Джек закрыл глаза, чтобы сдержать слезы, которые снова рвались наружу.

Джейн кивнула с несчастным видом.

– Джеймс шантажировал меня в течение пяти лет с тех пор, как мы вернулись из Гонконга. В итоге я заплатила ему более десяти тысяч фунтов – все, что оставила мне мать. – Ее голос дрожал. – Он успокоился, только когда я отправила ему копии моих банковских выписок, чтобы показать, что у меня ничего не осталось. Но он предупредил, что вернется. – Джейн замолчала на минуту. – Больше я о нем ничего не слышала до того злополучного дня, когда он вышел из «Кедрового дома».

Купер с сочувствием смотрел на склоненную голову женщины. Детектив мог лишь предположить, что у нее была связь с Джеймсом, о которой узнала Матильда. Только почему ей так тяжело в этом признаться даже по прошествии стольких лет?

– У каждого есть свой скелет в шкафу, миссис Марриотт. Мой до сих пор заставляет меня краснеть, когда я о нем думаю. Неужели вы считаете, что муж не простит вас даже через столько лет?

– О да, – ответила она честно. – Пол всегда хотел детей, а я не могла ему их родить.

Купер немного подождал продолжения, однако Джейн молчала. Тогда он тихо спросил:

– При чем тут дети?

– У Пола была связь с Матильдой, после которой она забеременела. Поэтому Джеймс и уехал в Гонконг: сказал, это было последней каплей. Он якобы мог смириться с отпрыском Джеральда, но воспитывать еще и ублюдка Пола – это уж слишком.

Купер был обескуражен.

– И поэтому Джеймс вас шантажировал? – спросил он и тут же понял, что это не имеет смысла. Изменивший муж платит шантажисту, а не обманутая жена.

– Связь тут ни при чем. Я все знала – Пол сам рассказал после того, как ушел в отставку. Он был доверенным лицом сэра Уильяма и жил с Джеймсом и Матильдой в их лондонской квартире, когда у сэра Уильяма были дела в городе. Вряд ли у них завязалось что-то серьезное. Ей наскучил быт: стирка пеленок, уборка, ну а ему... – она вздохнула, – ему польстило ее внимание. Постарайтесь понять, насколько очаровательной могла быть Матильда, и не только из-за красоты. Что-то в ней притягивало мужчин словно магнитом. Думаю, все дело в отчужденности, в той неприязни, которую она испытывала, когда к ней прикасались. Мужчины воспринимали это как вызов; и когда она несколько ослабила свои позиции перед Полом, тот сдался. – Джейн грустно улыбнулась. – Поверьте мне, я это понимала. Возможно, вам покажется странным, но в свое время молодости – я была почти так же влюблена в Матильду, как и он. Она воплощала в себе все то, чем я хотела быть и никогда не стала. – Глаза Джейн наполнились слезами. – Не зря и Сара прониклась к ней так же, как и я когда-то.

– Покажи, как сильно ты меня любишь, Джек. – Голос Джоанны, мягкий и немного хриплый, ласкал, словно любовница.

Его пальцы осторожно погладили ее белую шею. Как столь отвратительное создание может быть таким красивым? Она будто была насмешкой над чудом творения. Художник поднял вторую руку к серебристо-золотым волосам и, неожиданно схватив за пряди, резко дернул голову Джоанны назад, продолжая держать пальцы на горле.

– Вот как я тебя люблю.

– Мне больно. – В этот раз в ее голосе звучала тревога. Он еще сильнее потянул за волосы.

– Так мне нравится делать тебе больно, Джоанна.

– Я не понимаю, – крикнула она хрипло, потому что пальцы Джека сдавили ее гортань. – Что тебе нужно? – Тут Джоанна увидела что-то в глазах художника и на ее лице отразился ужас. – О Боже, это ты убил мою мать. – Она открыла рот для крика, однако из горла вырвался лишь легкий стон, когда он сильнее сжал ее шею.

– Извиняюсь, если до меня слишком долго доходит, – сказал Купер, – но я не понимаю, за что вы все же заплатили Джеймсу Гиллеспи десять тысяч фунтов. Если вы уже знали о связи от вашего мужа... – Он замолчал. – Судя по всему, это как-то связано с беременностью. О ней вы не знали?

Джейн сжала губы, пытаясь сдержать слезы.

– Я знала. Пол не знал. – Она снова глубоко вздохнула. – Я так долго держала все это в тайне. Я собиралась ему сказать, и все же удобный случай так и не представился. Так же как и с вашим констеблем. – В отчаянии она поднесла руки к губам. – Быть отцом. Это все, чего он хотел. Я молилась и молилась, чтобы у нас были дети... – Джейн замолчала.

Купер положил свою большую ладонь на ее руку. Он совершенно запутался и тем не менее не хотел слишком давить на женщину, боясь, что она откажется говорить дальше.

– Как вы узнали о беременности, если даже ваш муж не знал о ней?

– Мне сказала Матильда. Она позвонила и попросила приехать в Лондон, пригрозив, что, если я не приеду, вскоре весь Фонтвилль узнает о ней и Поле. Он написал ей несколько писем, и Матильда пообещала их обнародовать, если я не сделаю того, что ей нужно.

– Что же ей было нужно?

Джейн смогла выговорить, только через несколько секунд.

– Она хотела, чтобы я помогла ей убить ребенка, когда он родится.

– Господи Боже, – произнес Купер в ужасе. И, судя по всему, Джейн это сделала, иначе Джеймс Гиллеспи не мог бы ее шантажировать.

На гравийной дорожке послышались шаги, и зазвенел дверной звонок.

– Джоанна! – прокричал высокий нервный голос Вайолет. – Джоанна! Дорогая, с тобой все нормально? Мне показалось, я что-то услышала. – Когда ответа не последовало, она снова крикнула: – С тобой кто-то есть? Ответь, пожалуйста. – Ее голос стал еще выше. – Дункан! Дункан! Что-то произошло. Я уверена. Ты должен позвонить в полицию. Я собираюсь позвать кого-нибудь на помощь. – Ее шаги затихли, когда она побежала к воротам.

Джек посмотрел в искаженное от страха лицо Джоанны и с неожиданной нежностью опустил ее на ближайший стул.

– Ты этого не заслуживаешь, и все-таки тебе повезло больше, чем матери, – это все, что художник сказал перед тем, как выйти через заднюю дверь.

Джоанна Лассель еще кричала, когда Дункан Орлофф в состоянии полной паники кувалдой открыл дверь и приготовился встретить то, что ожидало его в холле «Кедрового дома».

– И вы ей помогли? – спросил Купер со спокойствием, которое скрывало его истинные чувства.

Джейн выглядела совершенно разбитой.

– Я не знаю, что она сделала, могу только догадываться. Она особенно не объясняла. Просто попросила украсть снотворное из аптеки моего отца. Она якобы не может спать. Я надеялась – я думала, – что она собирается убить себя, и обрадовалась. К тому времени я ее уже ненавидела.

– Итак, вы достали таблетки?

– Да.

– А она с собой не покончила.

– Нет.

– Но вы сказали, будто она хотела, чтобы вы помогли ей убить ребенка.

– Я так думала целых десять лет. – Долго сдерживаемые слезы полились по ее щекам. – Ведь была лишь Джоанна. Другой ребенок мог никогда не появиться на свет. Я не думала, что он существовал. – Она поднесла дрожащую руку к лицу. – Я считала, что помогла ей убить его. И только в Гонконге, когда Джеймс спросил, каким образом Джеральд мог убить себя снотворным, ведь ни один доктор не прописал бы ему его, я поняла, что она планировала убить именно Джеральда. А я предоставила ей средство для этого... – Джейн вынула платок и высморкалась. – Я была так потрясена, что Джеймс догадался о моем поступке. Хотя, думаю, он и так знал. Во многом они с Матильдой были очень похожи.

Купер отчаянно пытался раздробить полученную информацию на части – слишком много возникало вопросов без ответа.

– Почему ни один доктор не выписал бы снотворное Джеральду Кавендишу? Я проверял заключение коронера. Об убийстве там даже не шло речи, только выбирали между самоубийством и смертью по неосторожности.

– Джеральд был... – она попыталась подыскать нужное слово, – слабоумным, как и Спеды; сегодня это называется умственной неполноценностью. Поэтому собственность и должна была перейти нетронутой к Уильяму. Дедушка Матильды боялся, что Джеральд отдаст деньги первому встречному. И я никогда не могла понять, как так случилось, что Матильда спала с ним. Он был очень жалким. Я подозревала, ее отец заставил сделать это, чтобы каким-то образом защитить свое наследство, но Джеймс утверждал, это была идея Матильды. Я не верю. Джеймс так ее ненавидел, что сказал бы что угодно, лишь бы ее очернить.

Купер в замешательстве покачал головой. Какой бедной на события была его собственная жизнь по сравнению с переживаниями этой седовласой женщины.

– Почему вы навещали Джеймса Гиллеспи в Гонконге, если у вашего мужа была связь с его женой? Не думаю, что вы испытывали дружеские чувства по отношению друг к другу.

– Мы его не навещали. Точнее, не собирались этого делать. Мы и понятия не имели, что Джеймс отправился в Гонконг. Матильда никогда нам не говорила – с чего бы? – а мы после того случая переехали в Саутгемптон. Я стала преподавать, а Пол работал на судоходную компанию. Мы постарались все забыть, и когда Полу пришлось уехать в Гонконг по делам, он взял меня с собой. – Она покачала головой. – И практически первым, кого мы там встретили, оказался Джеймс. Иностранцев там не так много, и они тесно общались между собой. – Джейн подняла руки в жесте беспомощности. – Рано или поздно мы обязательно встретились бы. Если бы мы только знали, что он там, то никогда бы туда не поехали. Судьба очень жестока, сержант.

Купер не мог с этим поспорить.

– Тогда почему вы вернулись жить сюда, миссис Марриотт, зная, что миссис Гиллеспи все еще в «Кедровом доме»? Не испытывали ли вы судьбу во второй раз?

– Да, – ответила она просто. – Но что я могла поделать? Пол ничего не знает о ребенке, сержант, и он умирает от эмфиземы. Мы сохранили наш дом в Фонтвилле, это бывший дом его родителей. Пол слишком любит этот дом, чтобы продавать, поэтому мы и сдавали его внаем. Пять лет назад мой муж вышел на пенсию по состоянию здоровья и уговорил меня вернуться домой. – Ее глаза вновь наполнились слезами. – Он сказал, будто мне не нужно беспокоиться насчет Матильды – он испытывал к ней лишь сострадание, а любил всегда только меня. Как я могла рассказать ему о произошедшем? Я все еще думала, что ребенок мертв. – Она поднесла платок к глазам. – Только когда я пошла в «Кедровый дом» и спросила Матильду о Джеймсе, то узнала, что она отдала ребенка на усыновление. – Джейн закрыла лицо руками. – Это был мальчик, и он до сих пор где-то живет.

Купер задумался о грустной иронии жизни. Что – провидение, Бог или случай – делает некоторых женщин бесплодными? Неохотно детектив попросил Джейн вспомнить день смерти Матильды, прекрасно сознавая, что слишком мала вероятность того, что услышанное им сегодня останется тайной.

Я снова беременна, отвратительно и тошнотворно беременна. Едва прошло шесть месяцев после рождения одного ублюдка, а я уже ношу другого. Возможно, пьяные взрывы ярости Джеймса хоть раз послужат доброй цели, и у меня будет выкидыш. Джеймс то плачет, то оскорбляет меня, словно базарная баба, намереваясь, вероятно, возвестить о моем «блудничестве» всему дому. А все из-за чего? Из-за короткой неприятной связи с Полом Марриоттом, чьи неловкие сочувственные объятия были почти невыносимыми. Тогда почему, Матильда?

Потому что есть дни, когда «я мог бы пить живую кровь и на дела способен, от которых я утром отшатнусь»  [33]У. Шекспир. Гамлет. – Перевод М. Лозинского . Меня раздражало самодовольство Пола. Он говорил о «дорогой Джейн» так, словно души в ней не чаял. Чаще всего я думаю о смерти –  смерти ребенка, смерти Джеймса, смерти Джеральда, смерти отца. Это, в конце концов, крайняя мера. Отец старается держать меня в Лондоне. Говорит, Джеральд поклялся жениться на Грейс, если я вернусь. И хуже всего то, что я ему верю. Джеральд теперь очень, очень меня боится.

Я заплатила частному детективу за фотографии Джеймса. И что это были за фотографии! «А в чувственных страстях своих буйна, как самка соболя или кобыла» [34]У. Шекспир. Король Лир. – Перевод Б. Пастернака . И даже в общественном туалете. Если говорить правду, мне не терпится показать их ему. То, что сделала я, лишь греховно; то, что делает он, уголовно наказуемо. О разводе теперь не будет и речи, я уверена, он отправится в Гонконг как миленький. Он не больше меня жаждет обнародовать свои сексуальные пристрастия.

Матильда, тебе бы следовало попробовать использовать шантаж Джеральда и отца с большей пользой...