Онлайн чтение книги Уздечка для сварливых The Scolld's Bridle
ГЛАВА 17

Хьюз лишился сна, прикидывая, продолжат ли ему подчиняться подростки, которых он раньше так успешно контролировал. Поэтому он был в подавленном настроении, когда оказался лицом к лицу с главным инспектором Чарли Джонсом в комнате для допросов в участке дорожной полиции Фримонта.

– Предполагаю, вы решили пришить мне убийство старой коровы, – сказал Хьюз мрачно. – Все вы одинаковы.

– Что ж, – произнес Чарли в своей печальной манере, – процентный показатель раскрываемости преступлений тогда будет выглядеть лучше. Сейчас продуктивность везде важна, даже в полиции.

– Ну и дерьмо!

– Для наших клиентов вовсе нет.

– Каких клиентов?

– Законопослушных британских граждан, которые финансируют наши услуги путем уплаты налогов. Деловая культура требует, чтобы мы сначала определили базу наших клиентов, вычислили их нужды и, наконец, постарались удовлетворить их запросы. Вы уже представляете собой неплохую прибыль в нашем балансе. Изнасилование, сговор с целью изнасилования, похищение, удержание против воли, сговор с целью удержания против воли, нападение, сексуальное оскорбление, воровство, сговор с целью совершения кражи, сбыт краденого, сговор с целью обмана следствия... – он широко улыбнулся, – и даже убийство миссис Гиллеспи.

– Я так и знал, – с отвращением произнес Хьюз. – Собираетесь посадить меня за убийство? Я не скажу ни слова до появления моего адвоката.

– Посадить? – спросил печально Чарли. – Я прошу вас лишь о сотрудничестве.

Хьюз с подозрением взглянул на инспектора:

– Что я получу взамен?

– Ничего.

– Тогда ответ отрицательный.

Глаза Чарли превратились в узкие щелочки.

– Тебе следовало бы спросить, что ты получишь, если не будешь сотрудничать... Но я тебе все равно отвечу. Можешь быть уверен, я буду землю носом рыть, пока не увижу тебя осужденным за похищение и изнасилование ребенка.

– Я никогда не имел дело с детьми, – презрительно усмехнулся Хьюз. – Не имел и не буду. И за изнасилование меня тоже не взять. Я ни разу в жизни не изнасиловал девушку. Что там делали эти панки – их личное дело. Я понятия не имел о происходящем.

– Когда взрослый мужчина спит с тринадцатилетней девочкой – это изнасилование. Она несовершеннолетняя и, следовательно, слишком молода, чтобы согласиться на подобное.

– Я никогда не спал с тринадцатилетней.

– Уверен, что спал, и докажу это. Я загоняю всех своих подчиненных, и они из-под земли достанут мне девочку, девственницу до того, как ты ее изнасиловал, и которая обманула тебя по поводу своего возраста. – Инспектор хищно улыбнулся, увидев, как на лице Хьюза мелькнуло сомнение. – Потому что такие всегда находятся. Это отличительная особенность женской психологии. В тринадцать они хотят сойти за шестнадцатилетних, и у них это получается. В сорок они хотят выглядеть на тридцать, и, видит Бог, это тоже у них выходит. Ибо единственное, в чем ты можешь быть уверен насчет представительниц женского пола: они никогда не выглядят на свой возраст.

Хьюз почесал небритый подбородок.

– О каком сотрудничестве вы говорили?

– Мне нужен подробный отчет о «Кедровом доме» и его обитателях.

– Я никогда не был внутри. Никогда не видел старуху.

– Брось, Дэйв, ты же профи. Ты сидел в машине, ожидая, пока Рут орудовала внутри. Приезжал день за днем во время каникул, чтобы развлечь ее. Как она могла знать, что ты приехал, если ты не подавал какого-нибудь сигнала? И не пытайся меня убедить, что ты находился так далеко от дома, что не видел всего, там происходившего. Хьюз пожал плечами:

– Ладно, время от времени я видел людей. Только понятия не имею, кто это был.

– Ты когда-нибудь наблюдал за задней частью дома? Хьюз задумался.

– Возможно, – ответил он с опаской.

– Откуда?

– Если вы собираетесь использовать это против меня, то я требую адвоката.

– Ты не в том положении, чтобы требовать, – нетерпеливо ответил Чарли. – Откуда ты наблюдал за домом?

– Иногда я парковался возле жилого микрорайона, в стороне. Рут считала, что это безопасно, так как там живут в основном яппи: жены отправляются на работу по утрам вместе с мужьями, и в результате днем никого нет, – услужливо объяснил Хьюз. – За садом «Кедрового дома», рядом с забором, есть насыпь, через которую можно перепрыгнуть, а потом наблюдать за происходящим с деревьев.

Инспектор вынул подробную карту местности из портфеля.

– «Кедровый комплекс»? – спросил он, ткнув пальцем в карту.

Хьюз презрительно фыркнул.

– Возможно. Рут рассказывала, земля когда-то принадлежала дому, пока старуха не рассталась с ней за наличные. Хотя бог знает почему она не избавилась от остального. Зачем ей огромный сад, в то время как есть люди, которые живут на улицах? Господи, что за жадной старой сукой она была! Такие деньжищи, и никому на них даже взглянуть не дала. А правда, что она оставила все своему врачу, или Рут мне лапшу на уши вешала?

Чарли смерил его взглядом.

– Это не твое дело, но я тебе все же скажу. Рут не получила ни пенни из-за того, что ты заставлял ее делать. Ее бабушка разозлилась, когда Рут начала воровать. Если бы не ты, ей достался бы дом.

На Хьюза это не произвело никакого впечатления.

– Нечего было так быстро ноги раздвигать.

Чарли вновь посмотрел на карту, борясь с желанием ударить допрашиваемого.

– Ты видел, чтобы кто-нибудь входил через заднюю дверь?

– Уборщица время от времени подметала ступеньки. Женщина из соседнего дома иногда суетилась вокруг, пока ее старик грелся на солнышке во дворе.

– Я имею в виду незнакомцев. Кого-то, кого ты не ожидал там увидеть.

– Я никого не видел. – Он сделал неестественное ударение на последнем слове.

– Тогда слышал?

– Возможно.

– Где ты был? Что ты слышал?

– Однажды, когда миссис Гиллеспи уехала на своей машине, я решил, что подойду к окошку и посмотрю, что внутри.

– Рут была с тобой? Он покачал головой:

– Нет, в школе.

– Видимо, она отказалась помогать тебе, и ты решил самостоятельно выяснить, что стоит украсть. Ты изучал будущее место ограбления.

Хьюз не ответил.

– Хорошо, что случилось?

– Я услышал, как старушка идет по тропинке, поэтому нырнул за угольный ящик возле кухонной двери.

– Продолжай.

– Это была не она, а кто-то другой, который также разведывал обстановку.

– Мужчина? Женщина?

– Старик. Он постучал в заднюю дверь, немного подождал, а потом открыл дверь ключом. – Хьюз скривился. – Ну а я сделал ноги. – Он увидел выражение торжества на лице Джонса. – Вы это хотели услышать?

– Возможно. Ключ был у него в руке?

– Я не видел.

– Что ты слышал?

– Стук в дверь.

– Что еще?

– После стука двигали какой-то камень. Цветочный горшок.

– Как ты узнал, что это был мужчина, если ты не смотрел?

– Он позвал: «Дженни, Рут, Матильда, вы там?» – очень даже мужским голосом.

– Опиши его.

– Обычный.

– Молодой? Старый? Сильный? Слабый? Пьяный? Трезвый? Давай, парень. Какое впечатление он на тебя произвел?

– Говорю же, я решил, что это старик. Он двигался очень медленно, а голос был запыхавшимся, словно у него проблемы с легкими. – Хьюз на минуту задумался. – А может, и пьяный он был – с трудом выговаривал слова.

– Ты обходил дом с фасада? Дэйв покачал головой:

– Я перемахнул через забор и вернулся к фургону.

– Значит, ты не знаешь, приехал ли тот мужчина на машине?

– Нет.

Какая-то тень – нерешительности, что ли? – промелькнула на лице Хьюза.

– Продолжай.

– Я не уверен...

– Ну, говори!

– Он меня не на шутку испугал, и поэтому я прислушивался. Думаю, машину бы я услышал. Шум гравия на дорожке тихим не назовешь.

– Когда это произошло?

– В середине сентября, где-то так.

– Ладно. Что-нибудь еще?

– Да. – Хьюз осторожно потер плечо в том месте, где Джек его стукнул дверцей машины. – Если хотите знать, кто пришил старуху, поговорите с идиотом, который чуть не оторвал мне вчера руку. Я сразу же узнал его, когда увидел лицо при свете. Он постоянно возле нее вился, приходил и уходил, словно к себе домой. Правда, никогда не появлялся, когда там была Рут. Я видел его два-три раза возле церкви, пока он ждал, чтобы Рут ушла. Думаю, он тот, кто вам нужен. Если, конечно, Рут сказала мне правду и вены старухи были перерезаны кухонным ножом.

Чарли с удивлением посмотрел на Хьюза:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он расчищал одно из надгробий, пока ждал на кладбище, выковыривал грязь из выгравированных слов. И не однажды. Он был просто очарован этим камнем. – Хьюз выглядел очень самодовольным. – Да, и использовал кухонный нож для этих целей. Я потом подошел и прочитал: «Разве заслуживаю я, чтобы меня презирал мой творец, хороший и мудрый? Раз ты – мой создатель, тогда часть тебя должна умереть вместе со мной». Там похоронен какой-то парень по фамилии Фицгиббон; который отдал концы в 1833-м. Я еще подумал, что нужно будет позаимствовать эти слова, когда придет мое время.

– Не выйдет. Сейчас эпитафии подвергают цензуре. Религия стала серьезнее относиться ко всему, когда паства пошла на убыль. – Инспектор встал. – Хотя жаль. Юмор еще никому не вредил.

– Теперь вы им заинтересовались?

– Я всегда им интересовался. – Чарли печаиьно улыбнулся. – Смерть миссис Гиллеспи была очень художественной.

Купер нашел инспектора в лирмутском пабе «Пес и бутылка» за пинтой пива и сандвичами с сыром и луком. Он со вздохом опустился рядом.

– Опять ноги дают о себе знать? – сочувственно спросил Чарли с полным ртом.

– Все бы ничего, – проворчал Купер, – если бы душа старилась с такой же скоростью, что и тело. Чувствуй я себя на пятьдесят шесть, наверное, не обращал бы внимания. – Он потер затекшие икры. – Я обещал жене, что мы снова будем ходить на танцы, как только я выйду на пенсию. Правда, если так пойдет и дальше, придется танцевать на костылях. Чарли улыбнулся:

– Значит, врут, когда говорят, что ты настолько стар, насколько себя ощущаешь?

– Конечно. Ты настолько стар, насколько твердит тебе твое тело. Я буду ощущать себя на восемнадцать, даже когда мне будет девяносто; увы, несмотря на все свои ощущения, в кресле-каталке нельзя играть в футбол за сборную Англии. Я ведь всегда хотел быть Стэнли Маттьюзом, – произнес он задумчиво. – Отец как-то водил меня на матч, в котором он в составе «Блэкпула» выиграл кубок Футбольной ассоциации. Пятьдесят седьмой год, билеты на футбол отец подарил мне на шестнадцатилетие...

– А я мечтал стать Томом Келли, – так же мечтательно проговорил Чарли.

– Кто это?

– Фотограф, убедивший Мэрилин Монро сняться обнаженной. Ты только представь: Мэрилин Монро совершенно голая, а между вами только линзы фотоаппарата...

– Мы выбрали не ту профессию, Чарли. В ней нет шарма.

– Выходит, миссис Марриотт не подняла тебе настроение?

– Нет. – Купер снова вздохнул. – Я обещал не использовать сказанное ею, если не возникнет такая необходимость, и все же не вижу, как этого можно избежать. Если ее история не имеет отношения к делу, то я – старая обезьяна. Джоанна Лассель – не единственный ребенок миссис Гиллеспи. У нее родился еще один, чуть больше года спустя, от мужа миссис Марриотт. – Он поведал Чарли рассказ Джейн. – Миссис Марриотт была уверена, что Матильда убила ребенка при рождении, но утром шестого числа миссис Гиллеспи заявила ей, что она отдала мальчика на усыновление.

Чарли подался вперед, его глаза светились любопытством.

– Она знает его дальнейшую судьбу?

Купер покачал головой.

– Судя по всему, они повздорили, и эта маленькая пикантная новость вырвалась у Матильды Гиллеспи, когда она уже закрывала дверь. Миссис Марриотт говорит, что Матильда хотела причинить ей боль, так что вполне возможно, это неправда.

– Хорошо. Продолжай.

– Во-вторых, миссис Марриотт украла снотворное из аптеки своего отца; по ее словам, именно это лекарство Матильда использовала для убийства Джеральда Кавендиша. – Детектив подробно передал сказанное Джейн, время от времени качая головой, когда дело касалось участия в трагедии Джеймса Гиллеспи. – Подонок шантажирует всех подряд. Бедная женщина опасается, что он начнет болтать.

– И поделом, – бросил Чарли без тени сочувствия. – Насколько же испорченной была эта кучка людей! А еще говорят, страна только недавно стала загнивать. Значит, миссис Марриотт приходила к миссис Гиллеспи утром в день убийства. Что еще та ей сказала?

– В день убийства? – осведомился Купер с оттенком иронии. – Только не говори, что ты наконец-то со мной согласен.

– Продолжай, старый мошенник, – поторопил Джонс. – Я места себе не нахожу от любопытства.

– Поначалу миссис Гиллеспи вела себя холодно и сдержанно: заявила миссис Марриотт, что ее это не касается и она не собирается платить деньги, которые требует от нее Джеймс. Ее якобы уже давно не волновало, что о ней говорят или думают окружающие. Не возникло никаких сомнений в том, что Джеральд покончил с собой, а если Джейн желает покаяться в краже снотворного из аптеки отца – это ее личное дело. Матильда будет отрицать, что знала об этом. – Купер открыл свой блокнот. – «У меня есть грехи и пострашнее», – сказала она и посоветовала миссис Марриотт набраться терпения и мужества: в деле с ребенком затишье наступит только после бури. Она также сказала, что было большой глупостью со стороны миссис Марриотт скрывать все это от мужа столько лет. Они сильно поссорились, и миссис Марриотт обвинила Матильду Гиллеспи в том, что она губит всех, с кем ее сводит судьба. Тогда Матильда указала ей на дверь, добавив: «Джеймс читал мои личные бумаги и знает, где находится ребенок. Бесполезно все скрывать и дальше». Потом она сказала, что это был мальчик и его усыновили. – Купер закрыл блокнот. – Уверен, под «личными бумагами» она имела в виду дневники, в которых описала свое намерение признать незаконнорожденного ребенка и нарушить планы Джеймса. – Он устало потер подбородок. – Не скажу, чтобы этот сценарий проливал свет на случившееся. Мы и так предполагали, что тот, кто читал дневники, украл их и убил пожилую леди, и я по-прежнему уверен, что Джеймс Гиллеспи не привлек бы наше внимание к дневникам, будь он виновен. С точки зрения психологии это не вяжется. Какой у него мотив для убийства? Она была ему гораздо важнее в качестве жертвы шантажа. Согласись, он мог давить на нее не только из-за ребенка, но и из-за убийства дяди.

– Возможно, он не мог этого доказать по прошествии стольких лет, а ты делаешь слишком много предположений, – проговорил медленно Чарли. – «У меня есть грехи и пострашнее». Это строка из «Короля Лира».

– Ну и что?

– Король Лир сошел с ума и отправился бродить по полям Довера с короной из сорной травы на голове, потому что дочери отняли у него королевство и власть.

Купер застонал.

– А я думал, травяной венок был у Офелии.

– У нее был венок, – поправил Джонс с ленивой педантичностью. – А у Лира – корона. – Он подумал об эпитафии с фонтвилльского могильного камня. – Да, Томми, в деле вырисовываются любопытные параллели. Кстати, Джек Блейкни использовал кухонный нож, чтобы очистить надпись на кладбище в Фонтвилле.

Купер бросил на него сердитый взгляд:

– Сколько пинт ты уже осушил?

Чарли снова подался вперед, и его проницательные глаза замерли на лице Купера.

– Я изучал в школе «Короля Лира». Потрясающая пьеса. О природе любви, злоупотреблении властью и о пороках человеческой души.

– Тогда она похожа на «Гамлета», – кисло произнес Купер. – Да и на «Отелло» тоже.

– Конечно. Это все трагедии, где смерть неизбежна. Ошибка короля Лира в том, что он неверно толковал природу любви. Он придавал словам большее значение, чем делам, и разделил королевство между двумя дочерьми, Гонерильей и Реганой, которые, по его убеждению, любили отца. А на деле оказалось, что они его презирали. Лир был старым, усталым человеком, который хотел освободиться от бремени государственного управления и прожить остаток дней в мире и спокойствии. Но он был к тому же чрезвычайно высокомерным и презирал любое другое мнение, кроме своего собственного. Лир посчитал, что знает о природе любви все, и в итоге посеял зерна разрушения в своей семье. – Чарли усмехнулся. – Неплохо, а? Практически слово в слово как в сочинении, которое я написал в шестом классе. А в то время я ненавидел эту потрясающую пьесу. Мне понадобилось тридцать лет, чтобы понять все ее достоинства.

– Несколько дней назад я уже думал о «Короле Лире», – заметил Купер, – и только все равно не вижу параллелей. Если бы она разделила наследство между миссис Лассель и мисс Лассель, тогда другое дело.

– Ты упускаешь главное, Томми. «Король Лир» – самое трагичное из произведений Шекспира, а миссис Гиллеспи знала все его произведения. Господи, да она почитала написанное им чуть ли не как Евангелие. Не забывай, был и третий ребенок, которого оставили без единого пенни. – вскочил на ноги. – Мне хотелось бы поговорить с Джеком Блейкни как можно скорее. Сделай доброе дело, приведи его. Можешь сказать, что твой босс хотел бы поговорить с ним об усыновленном сыне миссис Гиллеспи.

Однако ни Купер, ни инспектор не знали, что Джека Блейкни арестовали за полчаса до их разговора, после звонка четы Орлофф в полицию и истеричных утверждений Джоанны Лассель, что он не только пытался убить ее, но и признался в убийстве ее матери.

Инспектор узнал об этом, как только вернулся из паба. Куперу сообщили по радио, и он ответил, что сразу же приедет. Тем не менее он все-таки посидел минут пять на пустынной дороге в подавленном настроении. Его руки слишком тряслись, чтобы нормально вести машину, и с ужасным сознанием поражения детектив понял, что его время прошло. Он растерял все, что делало его хорошим полицейским. Купер всегда знал, что о нем говорит начальство, но он также знал, что начальство ошибается. Его сильной стороной была способность верно судить о людях, и, что бы ни говорили другие, обычно сержант оказывался прав. Однако никогда Купер не позволял своим симпатиям препятствовать аресту преступника. Также детектив не видел оснований, чтобы позволять полицейской работе озлобить его или уничтожить терпимость к людям. Последнее качество он в глубине души считал основным признаком, отличающим человека от животного.

С тяжелым сердцем Купер завел двигатель и направился в сторону Лирмута. Значит, он ошибся в обоих Блейкни. Хуже всего, детектив просто не мог заставить себя следовать полетам фантазии Чарли Джонса по поводу «Короля Лира» или понять ужасную симметрию между кухонными ножами и надписями на могильных камнях. Разве мистер Спед не говорил ему, что нож был из ящика на кухне? Венок на голове миссис Гиллеспи более или менее понятен; кто бы ни украсил ее крапивой, он нашел символическую связь между жертвой и «Королем Лиром». Как тогда оказалось, что в деле появилась Офелия? «Персты умерших», – вспомнил детектив, и замечание о них, сделанное доктором Блейкни в ванной.

Невероятная грусть сковала сердце сержанта. Бедняжка Томми Купер. Глупый, наивный старик, позволивший себе грезить о женщине, которая годилась ему в дочери.

Часом позже инспектор Джонс поставил стул напротив Джека, опустился на него и включил диктофон, записав дату, время и имена присутствующих. Он потер руки в предвкушении дуэли.

– Ну, мистер Блейкни, не скрою, я ждал этого с нетерпением. – Он бросил сияющую улыбку в сторону Купера, который сидел в углу, прислонившись к стене и не поднимая глаз от пола. – Сперва мой аппетит возбудил сержант рассказами о вас, потом я прослышал о ваших подвигах в Борнмуте, и вот, наконец, маленький скандал в «Кедровом доме».

Джек сцепил руки у себя за головой и по-волчьи улыбнулся.

– Тогда, надеюсь, вы не будете разочарованы.

– Уверен, что не буду. Оставим пока миссис Лассель и случай в Борнмуте в стороне; я больше заинтересован в ваших отношениях с миссис Гиллеспи. – Чарли выглядел очень довольным собой. – Я понял значение растительной короны, которая была на покойной. Она намекает вовсе не на Офелию, как мы думали раньше, а на короля Лира. Я только что просматривал пьесу. Акт IV, сцена IV, где Корделия описывает отца так: «На нем венок из кашки, васильков, // Репья, чертополоха и крапивы». А потом в сцене VI, в сценической ремарке: «Входит Лир, причудливо убранный полевыми цветами». Я прав, мистер Блейкни?

– Мне приходило в голову, что Офелия – не очень подходящая интерпретация. Я сразу подумал о Лире, когда Сара описала мне сцену в ванной, – заметил Джек.

– А Лир, конечно, более подходящая интерпретация? Художник приподнял бровь:

– Вы так считаете?

– О да. – Инспектор потер ладони в радостном предвкушении. – По-моему, дело обстоит следующим образом: у Лира было две подлых дочери, Гонерилья и Регана, и одна любящая дочь, Корделия. Корделию он прогнал, потому что она не стала льстить ему лживыми словами; Гонерилью и Регану король вознаградил, ибо они были достаточно подлыми, чтобы врать ради получения своей доли богатства. Под Гонерильей и Реганой нужно понимать Джоанну и Рут Лассель. Под Корделией – сына миссис Гиллеспи, которого она отдала на усыновление, то есть того, кого она бросила и который за всю жизнь не получил от нее ни пенни. – Чарли задержал взгляд на Джеке. – Далее, в пьесе Корделия возвращается, чтобы спасти отца от жестокости сестер, и, думаю, в жизни произошло то же самое, выражаясь чисто фигурально, конечно. Ни Джоанна, ни Рут не были жестоки по отношению к миссис Гиллеспи, просто они очень ее расстраивали. – Он снова потер ладони. – Корделия, то бишь брошенный когда-то сын, чудесным образом возвращается, дабы напомнить матери, что на земле еще существует любовь, что не так уж она и озлоблена и что она произвела на свет по крайней мере одно существо, которым может гордиться. Как вам мой рассказ, мистер Блейкни?

– Очень художественно. Чарли засмеялся:

– Остается только один вопрос. Кто скрывается под именем Корделии?

Джек не ответил.

– И пришел ли он сам в поисках матери или оказался здесь по чистой случайности? Кто узнал кого первым, вот что меня интересует.

Джек снова промолчал, и брови Чарли угрожающе сдвинулись.

– Не угодно ли отвечать на мои вопросы, мистер Блейкни? С вашей стороны неосмотрительно забывать, что я расследую убийство и покушение на убийство. Молчание здесь не поможет.

Джек пожал плечами; судя по виду художника, угрозы на него не подействовали.

– Даже если что-то из сказанного вами правда, какое отношение это имеет к смерти Матильды?

– Дзйв Хьюз рассказал мне сегодня интересную историю. Он видел, как вы словно зачарованный расчищали надгробие на фонтвилльском кладбище, и пошел посмотреть на него после вашего ухода. Вы помните надпись на надгробии?

– «Джордж Фицгиббон. 1789—1833. Разве заслуживаю я, чтобы меня презирал мой творец, хороший и мудрый? Раз ты – мой создатель, тогда часть тебя должна умереть вместе со мной». Я посмотрел записи о нем в приходской книге. Он умер от сифилиса в результате распутной жизни. Мария, его несчастная жена, умерла от того же недуга четыре года спустя и была похоронена возле Джорджа. Только ей не поставили надгробие, потому что дети отказались платить. Вместо этого эпитафия записана в приходской книге, и она еще лучше: «Джордж был похотливым, грубым и злым, он заразил меня сифилисом и отправился к дьяволу». Коротко и по делу. В сравнении с этим Джордж – лицемер.

– Смотря кого Джордж считал своим создателем, – сказал Чарли. – Возможно, он хотел захватить в преисподнюю мать.

Джек вывел треугольник на поверхности стола.

– Кто сказал вам, что у Матильды был сын? Надеюсь, вашему источнику можно доверять, потому что вы выстроили на основании этого целую теорию.

Джонс поймал взгляд Купера, но не обратил внимания на предупреждающее выражение. Как и говорил сам детектив, их шансы на сохранение информации Джейн Марриотт в тайне были невелики.

– Миссис Джейн Марриотт, чей муж и был отцом ребенка.

– А, ну что ж, очень надежный источник. – Джек искренне улыбнулся. – Матильда не была моей матерью, инспектор. А жаль. Мне нравилась эта женщина.

Чарли пожал плечами:

– Тогда миссис Гиллеспи наврала насчет сына, а Корделией была ваша жена. Это должен быть кто-то из вас, иначе миссис Гиллеспи не написала бы подобное завещание. Она не хотела повторять ошибку Лира, оставив наследство не заслуживающим того дочерям.

С минуту казалось, что Джек будет отрицать это, и все же потом он пожал плечами:

– Мне кажется, Матильда сказала Джейн Марриотт, что у нее родился мальчик просто назло. Она никогда не называла Джейн по имени, только «та ханжа из приемной». Жестоко с ее стороны... хотя Матильда и была жестокой. И чрезвычайно несчастной. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Матильда рассказала мне о своей связи с Полом после того, как я закончил ее портрет. Она тогда сказала, что на портрете кое-чего не хватает, а именно чувства вины. Оно разрывало ее. Она винила себя за то, что оставила ребенка, что не сумела справиться, что обвиняла во всем плач Джоанны, и в особенности за то, что не способна чувствовать любовь. – На секунду он снова замолчал. – Потом как снег на голову явилась Сара, и Матильда узнала ее. – Джек заметил выражение недоверия на лице Чарли Джонса. – Не сразу, конечно, по прошествии месяцев. Было слишком много совпадений. Сара подходила по возрасту, ее день рождения совпадал с днем рождения ребенка, ее родители жили в том же районе Лондона, в котором находилась квартира Матильды. И самое важное, ей показалось, что она заметила много общего в манерах Сары и Джоанны. У них одинаковая улыбка, они одинаково наклоняют голову, и обе имеют привычку смотреть на вас не отрываясь, пока вы говорите. С самого начала Сара воспринимала Матильду такой, какая она есть. Конечно, Сара воспринимает так всех, с кем общается, однако Матильда впервые за многие годы почувствовала себя оцененной. В общем, коктейль получился очень мощным. Матильда была уверена, что нашла свою потерянную дочь, поэтому и предложила написать ее портрет. – Он печально улыбнулся. – Я-то думал, что мне наконец улыбнулась удача; на самом деле ей лишь требовался предлог, чтобы выяснить как можно больше о Саре.

– И вы не догадывались об этом, пока ее рисовали?

– Нет. Хотя мне действительно показалось странным, что Матильда так интересуется нами: кто наши родители, откуда они родом, есть ли у нас братья и сестры, ладил ли я со своими тестем и тещей... Когда же она призналась мне, что Сара – ее брошенная когда-то дочь, я был потрясен. – Джек беспомощно пожал плечами. – Я знал, что этого не может быть, потому что Сару никто не удочерял.

– Разумеется, это первое, о чем спросила вас миссис Гиллеспи?

– Не напрямую. – Он снова пожал плечами, заметив скептицизм на лице инспектора. – Вы забываете, что никто в деревне, за исключением Джейн Марриотт, не знал о существовании ребенка, а Матильда была слишком гордой, чтобы позволить другим узнать о грехах ее молодости. Она жаждала не публичного искупления, а тайного. Наиболее близко мы подошли к этой теме, когда Матильда спросила меня, ладит ли Сара со своей матерью. Я ответил, что нет, потому что у них нет ничего общего. Я даже помню слова, которые тогда сказал: «Мне иногда кажется, что Сару удочерили, потому что лишь это может объяснить их несходство во внешности, словах и делах». Я сказал это, не подумав, а Матильда восприняла мои слова всерьез. Почти так же, как вы сейчас, инспектор.

– И все же она пришла к этому выводу до того, как вы начали ее рисовать, мистер Блейкни. Если не ошибаюсь, она обратилась к мистеру Даггану за консультацией в августе.

– Она просто поверила, – ответил Джек. – Я не знаю, как это объяснить по-другому. Матильде нужно было возместить ребенку то, что она недодала ему за всю жизнь, и Сара должна была оказаться этим ребенком. Ей даже не приходило в голову, что возраст, день рождения и привычки могли оказаться чистым совпадением. Матильда уже вбила в голову эту мысль, а я ей был нужен, только чтобы заполнить некоторые пробелы. – Он провел руками по волосам. – Если бы я узнал о ее фантазиях раньше, то смог бы развеять это заблуждение. А в итоге оказалось, что я лишь подлил масла в огонь.

– Доктор Блейкни догадывалась о заблуждении миссис Гиллеспи?

– Нет. Матильда твердо настаивала на том, что Сара ничего не должна знать. Она заставила меня пообещать, что я ничего не скажу жене. Матильда очень боялась, что Сара станет относиться к ней иначе, разлюбит ее или вообще разорвет отношения. Я в тот момент еще подумал: и слава Богу, потому что тогда никто не пострадает. – Он вытер лицо рукой. – Я не знал, что делать; мне нужно было время, чтобы понять, как разубедить Матильду. Если бы я напрямую сказал ей правду, то она бы ощутила лишь повторную потерю вновь обретенного ребенка.

– Когда все это произошло, мистер Блейкни? – спросил Чарли.

– За две недели до ее смерти.

– Почему она раскрылась перед вами, если не хотела, чтобы о ее тайне знали другие?

Джек ответил не сразу.

– Из-за портрета. Я принес его показать. Мне еще нужно было кое-что доделать, но я хотел видеть реакцию Матильды, чтобы тоже отметить ее на картине. В прошлом у меня были удивительные случаи: люди реагировали злостью, шоком, оскорбленным самолюбием, раздражением, разочарованием. Потом я отражаю все это на картине под подписью, так что любой, кто понимает мой код, сможет узнать мнение позировавшего о работе. Это что-то вроде визуальной шутки. Матильда была чрезвычайно опечалена. Никто еще так не расстраивался из-за своего портрета.

– Ей не понравилась картина? – предположил Чарли.

– Как раз наоборот. Она плакала о женщине, которой могла бы стать, но так никогда и не стала. – Глаза Джека затуманились, когда он стал вспоминать. – Она назвала меня единственным, кто проявил к ней сострадание.

– Я не понимаю.

Джек посмотрел на сержанта, который так и сидел, потупив взгляд.

– Томми понимает. Не правда ли, мой старый друг? После недолгой паузы Купер поднял голову.

– Золотой цвет в сердце картины, – пробормотал он. – Такой была Матильда до того, как обстоятельства обрушились на нее.

Темные глаза Джека смотрели на детектива с глубокой симпатией.

– Черт возьми, Томми. И почему я единственный, кто ценит твои достоинства? От тебя хоть что-то ускользает?

Когда я сказала отцу о беременности, он упал в обморок. Великолепный пример его безграничной трусости. Джеральд, напротив, был очень рад. «Это мой, Мэтти?» – спросил он. Наверное, мне бы следовало оскорбиться... Его счастье от достигнутого было очень трогательным.

Отец, конечно же, настаивает на аборте, и не только из-за возможного скандала. Он говорит, что ребенок будет еще более безумным, чем Джеральд. Я отказалась. Ничто не заставит меня пойти к подпольной бабке-акушерке, а отец предлагает именно это: мол, он знает кое-кого в Лондоне, кто за небольшую плату все сделает. Но я не доверю свою жизнь некомпетентной бабке с вязальными спицами и джином. В любом случае если ребенок родится таким больным, как говорит отец, то он долго не протянет. Джеральд сейчас с нами только благодаря тому, что его глупая мать преданно ухаживала за ним многие годы.

Нет худа без добра. Никогда еще Джеральдом не было так легко управлять. Новость о том, что я ношу ребенка, выбила из его головы все мысли о Грейс. Значит, мне придется выйти замуж, чтобы придать рождению ребенка законность. Джеймс Гиллеспи неутомим в своих ухаживаниях, так что женится на мне хоть завтра, если я соглашусь. Отец утверждает, что Джеймс гомосексуалист и ему нужна жена, чтобы отвести от себя подозрения. Так как мне нужен муж по той же причине, то, думаю, я смогу его вытерпеть несколько месяцев до рождения ребенка.

Я попросила отца не переживать (этот глупец не способен действовать самостоятельно) и позволить нам с Джеймсом занять его лондонскую квартиру. Как только ребенок родится, я вернусь домой. Отец будет оставаться на ночь в клубе в тех редких – теперь очень редких – случаях, когда он достаточно трезв, чтобы посещать дебаты в парламенте. Сегодня он опятьутирал пьяные слезы, приговаривая, что я ненормальная, что он якобы хотел, чтобы я всего лишь была добра к Джеральду и сделала его счастливым.

Но секс для Джеральда открыла Грейс, а не я, отец прекрасно это знает. И каким образом я должна была делать сексуально активного сумасшедшего счастливым? Играя с ним в бридж? Обсуждая Платона? Господи, как же я презираю мужчин! Может, я и в самом деле ненормальная...