Онлайн чтение книги Время ангелов The Time Of The Angels
Глава 21

— Извини меня, дорогая, это опять Антея. Мне очень жаль, что приходится проявлять такую настойчивость.

— Он не примет вас.

— Я только хотела объяснить тебе…

— Он не примет вас. Разве вы не понимаете английский язык?

— Если мне позволят проявить немного критики…

— Уходите.

— Я поняла, что отец Карел болен…

— Занимайтесь своими делами.

— И епископ…

— Замолчите и уходите.

— Но, Пэтти, видишь ли, отец Карел…

— Для вас я мисс О'Дрисколл.

— Но, Пэтти, моя дорогая, я все знаю о тебе…

— Нет, не знаете. Никто ничего не знает обо мне, никто.

— Бедняжка Пэтти, я вижу, у тебя какие-то неприятности. Может, ты расскажешь мне…

— Убирайся, надоедливая сука. Убери свою проклятую ногу из дверей.

Снова залившись слезами, Пэтти толкнула изо всех сил.

Персидский ягненок отступил. Миссис Барлоу в коричневатой дымке на кромке серого замерзшего снега продолжала увещевать. Дверь захлопнулась.

Пэтти, направлявшаяся в комнату Мюриель, вернулась в пустой холл и мгновенно забыла о происшествии. Страдание наполняло ее до краев. С поникшей головой поднималась она по ступеням. Потеряв тапочку у верхней площадки, она не остановилась, чтобы поднять ее.

Юджин отверг ее. Она не смогла не сказать ему правды, или не признать правдой то, что он уже знал. Она попыталась объяснить, что та прошлая пятница была исключением, это произошло только однажды, и подобного очень давно не было. Но говорить о дате или вообще о случившемся было губительно для нее. Когда она, запинаясь, что-то забормотала, стараясь объяснить случившееся, то обвиняла себя. Разрушительный демон отчаяния, казалось, выскочил из ее рта. Никакие пояснения не имели значения. Она была грязной, недостойной, чернокожей и принадлежала другому — все это правда. Если бы даже Карел не овладел ею тогда, он мог взять ее в любой час, в любую минуту. Ее воля принадлежала ему. Он был Господь Бог, а она — покорной и безмолвной почвой, полностью подчинившейся ему. Пэтти поняла, насколько безнадежно она принадлежала Карелу, когда услышала мучительные и безжалостные вопросы Юджина. Ее давным-давно купили и выкупить теперь не представлялось возможным.

Нельзя сказать, что Юджин не смог бы простить и навсегда отвернулся от нее или что он недостаточно добр, чтобы вырвать ее из этого места, к которому она привязана, дело было в том, что она действительно принадлежала этому месту. Ни его нежность, ни даже милосердное обручальное кольцо уже ничего не меняли. Ее ноги не могли побежать ему навстречу, невинность их отношений оказалась подделкой. Пэтти даже не обращалась к Юджину. Он отвернулся от нее, и она отпустила его. Это был конец.

Она поняла, что сделала Мюриель, когда увидела лицо Юджина. Предательство Мюриель теперь казалось ей неизбежным. Могла ли она предотвратить его какими-то своими словами, вырвать их жало? Это казалось невозможным, так как в своем признании она бы выглядела неприкасаемой и вероломной. В разговоре с ним ей пришлось бы признаться себе в невозможности любви к нему. Когда она отчаянно рыдала в своей комнате, ненависть к Мюриель, казалось, существовала самостоятельно, разрасталась сама по себе рядом с ней, как огромное черное растение. Она обвиняла себя. Но Мюриель была ей ненавистна. Когда она встала и направилась к Мюриель, она почувствовала своего рода облегчение, будто беседа может принести ей утешение.

Мюриель сидела в кресле в своей спальне, закутавшись в пальто. С отсутствующим видом она крикнула Пэтти, затем снова уставилась прямо перед собой, выдыхая с легким свистом воздух. В ледяной атмосфере изо рта вырывалось небольшое облако пара. Занавески были отдернуты, и оконное стекло за ее спиной сплошь покрылось морозным узором, едва пропускавшим тусклый утренний свет, так что в комнате царил полумрак.

Пэтти села на кровать. Физическое присутствие Мюриель, как всегда, пугало ее. Она чувствовала себя опустошенной, несчастной и испытывала только желание горько плакать. Со слезами в голосе она сказала:

— Зачем ты так поступила со мной?

Мюриель молчала. Казалось, она не слышала. Немного погодя, как будто обдумав все, она ответила:

— Теперь я сожалею. Но это не имеет значения. Пэтти, дрожа от холода, сказала:

— Это было зло.

После такого же долгого молчания Мюриель рассеянно произнесла:

— Возможно.

Она продолжала сидеть неподвижно, засунув руки в карманы, глядела в пространство и с присвистом дышала.

— Я ненавижу тебя, — сказала Пэтти.

Ей хотелось прикоснуться к Мюриель, схватить ее, ударить, но она не могла встать с кровати.

Мюриель пошевелилась, скрестила ноги и посмотрела на Пэтти с выражением иронического любопытства.

— О, заткнись, Пэтти. Не плачь. Мы в известном смысле в одной лодке.

— С тобой все в порядке. Ты просто по злобе сделала так, чтобы причинить мне боль. Я могла бы выбраться отсюда и стать счастливой, но ты намеренно все испортила. Ты мне отвратительна. Я готова убить тебя.

— О, перестань. Разве ты не видишь, что я потерпела полное крушение.

Пэтти всмотрелась в ее ровное, спокойное лицо:

— Что ты хочешь сказать? С тобой все в порядке.

Мюриель задумчиво смотрела на Пэтти, все еще держа руки в карманах. Она спросила:

— Ты знаешь, что отец велел мне убираться отсюда и жить в другом месте?

— Я слышала, как он это сказал.

— Ты знаешь почему?

Пэтти, слышавшая эти слова Карела, тотчас же с удовольствием истолковала их в свою пользу. Мюриель была жестока с Пэтти, поэтому она должна уйти. Позднее она утратила свою уверенность и стала подумывать, что Карел имел в виду совсем другое.

Она неуверенно сказала:

— Потому что ты плохо обращалась со мной.

— С тобой?! Не в тебе дело. Нет, нет, есть другая причина. Ты действительно не знаешь?

Пэтти посмотрела на Мюриель с подозрением и нарастающим страхом. Она никогда прежде не говорила с Мюриель о Кареле, и все ее тело почувствовало надвигающуюся опасность. Ей следовало убежать из комнаты, она не должна была слушать.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не знаешь, что мой отец спит с Элизабет?

Пэтти пробормотала:

— С Элизабет? Нет.

— Это правда. Я знаю, трудно поверить, но я на самом деле видела их через щель в стене. Сначала я едва ли поверила своим глазам. Но потом было много и других доказательств. Не могу понять, почему это не пришло мне в голову раньше. Они, должно быть, уже давно любовники. Бедная Элизабет. — Мюриель говорила с холодной усталостью. Она теперь отвернулась от Пэтти, не проявляя интереса к тому, как она воспримет новости.

Пэтти, сгорбившись и закрыв глаза, сидела на кровати. Она попыталась сказать: «Ты лжешь», но слова, как камни, застряли у нее в горле. В действительности она сразу же поверила Мюриель. Все было так, как будто сняли покрывало, обнажив то, что уже давно знакомо ей.

Мюриель продолжала таким же холодным, слегка протяжным голосом:

— Не знаю, стоило ли рассказывать тебе, но все пришло в упадок, дом обрушился, кажется, единственное, что нам осталось, — правда, и нужно посмотреть ей в лицо. Надеюсь, ты веришь мне. Спроси Карела, если не веришь.

— Я верю тебе, — пробормотала Пэтти, склонив голову. Ей казалось, что она держит Карела в руках и что он сжался до размера ореха.

Когда Карел попросил у нее заверений в любви, она подумала, что он знает о ее взаимоотношениях с Юджином. Когда он спросил: «Будешь ли ты страдать ради меня, согласишься ли быть распятой?», — она подумала, что он имеет в виду обычные страдания, к которым она давно привыкла. Воображая то, что способна вынести ради Карела, она и представить себе не могла такое. Это была единственная вещь в мире, которой она не могла принять.

— И все так бессердечно, безжалостно, — бессвязно проговорила Мюриель, как будто размышляя вслух. — Вот что поражает меня. И теперь я вижу это и в Элизабет, как будто она утомлена происходящим. Если бы это было нечто кратковременное и импульсивное, все было бы по-другому. Но мне так не кажется. Я чувствую, как это уже стало почти чем-то установленным, а мне велено убираться. Таким образом, он обоснуется с Элизабет, и они будут жить как семейная пара. Они уже почти что так живут.

«Они будут как супружеская пара, — подумала Пэтти, — а я буду их служанкой».

— Хорошо, я уеду, — продолжала Мюриель. — Я удаляюсь и тебе тоже советую уехать, Пэтти. Предоставь их друг другу. Наверное, это самое доброе, что я когда-либо говорила тебе. Мы должны сохранить здравый ум. Это необходимо.

Пэтти подняла голову.

— Не думаю, что я смогу сохранить свой ум здравым, — сказала она, затем прижала руку ко рту, как будто испытывая тошноту. Ей казалось, что все ее тело превратилось в лохмотья. В конце концов оказалось, что нет спасения, нет никого, кто бы окликнул падшую душу или поплакал при вечерней росе. Мир обрушился. Пэтти ничего не осталось, кроме последнего желания — рвать и разрушать. Мир наконец наказал ее за принадлежность к черной расе. Она сказала:

— Теперь я расскажу тебе что-то настолько тайное, что я почти забыла об этом.

— Что?

— Он заставил меня поклясться, что я никогда никому не расскажу, и я так глубоко спрятала это в своей памяти, что едва ли вспоминала об этом.

— О чем?

— Ты знаешь, кто такая Элизабет?

— Что ты хочешь сказать?

— Элизабет — твоя сестра.

Мюриель вскочила. Она подбежала и отчаянно затрясла Пэтти за плечи. В ее руках Пэтти закачалась взад и вперед.

— Пэтти, что ты говоришь? Какие-то безумные вещи…

— Оставь меня. Я говорю тебе правду. Ты должна быть благодарна. Ты сама сказала, что хочешь правду. Элизабет — не дочь Джулиана, она дочь Карела. У Джулиана никогда не было детей. Джулиан и Карел поссорились из-за какой-то девушки. Это случилось, когда они оба были уже женаты. Карел был влюблен в девушку, но Джулиан убежал с ней, оставив свою жену. Карел соблазнил жену Джулиана со злости, чтобы отомстить. Когда Джулиан узнал, что его жена беременна, он покончил с собой, — Пэтти помедлила, затем добавила: — Он рассказал мне об этом очень давно… когда любил меня, — ее слова снова перешли в рыдания.

Мюриель стояла совершенно неподвижно, повернув голову в сторону, в неудобной, искривленной позе. Все ее тело выглядело изломанным. Затем она осторожно села на стул с прямой спинкой, голова ее все еще была повернута в сторону.

— Ты клянешься, что все это правда, Пэтти?

— Клянусь. Как ты только что предложила сама, спроси его.

— Полагаю, не было сомнений — кто отец?

— Нет сомнений.

— Ты уверена, что он не придумал все это?

— Уверена. Он всегда говорил мне правду в те дни. И я нашла кое-какие письма. Он уничтожил их позже. Но спроси его, спроси.

— Как ты думаешь, Элизабет знает?

— Не знаю. Спроси ее.

— Как же он мог, если…

— Именно поэтому. С ним такое должно было случиться. Мне следовало бы знать. Он думает — я вынесу все. Но я не вынесу этого.

— Думаю, тебе лучше сейчас уйти, Пэтти, — сказала Мюриель. — Я поговорю с тобой об этом позже.

Когда Пэтти встала, Мюриель подошла и, закрыв глаза, распростерлась на постели. Она лежала там вялая и бледная, вытянув руки по бокам, маленькая струйка пара поднималась над ее губами. Казалось, она потеряла сознание.

Пэтти, спотыкаясь, вышла за дверь, оставив ее открытой. Она медленно ползла вдоль стены коридора, как летучая мышь. Слезы стремительным потоком лились из ее глаз. Она должна будет уехать, ей необходимо наконец оставить его. Она любила его, но ее чувство ничего не в состоянии сделать. Она только причиняет себе страдания и не спасет его. Она любила его недостаточно, не так сильно, не с той степенью страдания, чтобы спасти его. Остаться и видеть его с Элизабет было не в ее силах. Она не настолько любила его, чтобы совершить для него чудо искупления.