Онлайн чтение книги Двенадцать The Twelve
13

План заработал. Команда готова, на рассвете за ними прилетит самолет. Гилдер связался со своим человеком в «Блэкберд», все было согласовано. Информацию с сервера и жестких дисков на складе стерли. «Отправляйтесь по домам, – сказал он сотрудникам. – Будьте дома, со своими родными».

Уже было за полночь, когда он подъехал к своему дому по тихой, умытой дождем улице. По радио непрекращающийся поток плохих новостей. Хаос на дорогах, военные перегруппировывают войска, за границей шумят. Из Белого дома заверяют, что все под контролем, что лучшие умы работают над решением проблемы, но это никого не обманет. Считанные часы, и по всей стране будет объявлено военное положение. CNN сообщило, что корабли НАТО полным ходом идут к берегам Америки. Дверь на североамериканский континент будет захлопнута. Мир имеет право презирать нас, подумал Гилдер, но что они будут делать, когда нас не станет?

По дороге он все время внимательно смотрел в зеркало заднего вида. Он не был склонен к паранойе, просто так обстояли дела. Раздастся визг колес, перед его машиной остановится грузовик, выйдут люди в темных костюмах. «Хорос Гилдер? Поедете с нами». Поразительно, подумал он, что этого до сих пор не случилось.

Он заехал в гараж и закрыл ворота. Поднялся в спальню и собрал небольшой чемодан. Одежду на пару дней, предметы гигиены, лекарства. Спустился вниз. Забрал из кабинета ноутбук, положил в микроволновку и включил. Полетели искры, и внутренности компьютера поджарились. От наладонника он уже избавился, выбросив его из окна своей «Камри».

Потушил свет в гостиной и открыл шторы. Сосед напротив грузил чемоданы в открытый багажник внедорожника. Его жена стояла у двери дома, прижимая к груди спящего малыша. Как их зовут? Гилдер то ли забыл, то ли не знал вовсе. Женщину он время от времени видел, когда она катала маленькую девочку в яркой пластиковой детской машине. Сейчас, глядя на них троих, Гилдер вдруг вспомнил Шону – не ту их последнюю встречу, ужасную, а прежние, когда они лежали после близости, ее тихий, шепчущий голос, щекочущий ему грудь. «Тебе нравится, как я делаю? Я хочу быть твоей единственной». Слова, не более чем игра, дешевый театр в завершение рабочего часа. Каким же глупым он был.

Мужчина взял ребенка у женщины и осторожно положил на заднее сиденье. Они сели в машину. Гилдер представил себе, о чем они могли говорить сейчас. «С нами все будет в порядке. Мы просто неделю-другую побудем у твоей матери, пока все не кончится».

Гилдер услышал, как завелся мотор, а затем машина поехала. Он проводил их взглядом, пока габаритные огни машины не исчезли в конце квартала. Удачи вам, подумал он.

Подождал еще пять минут. На улице стояла тишина, все окна темные. Убедившись, что за ним не следят, он понес чемодан в «Камри».

В начале третьего он добрался до Шедоудэйла. Стоянка была пуста, свет горел только у входа. Гилдер вошел внутрь и увидел, что на дежурном посту никого нет. У стола стояло кресло-каталка, второе стояло в коридоре. Тишина, ни звука. Возможно, камеры наблюдения еще работают и снимают, но кто теперь станет записи просматривать?

Его отец лежал на койке, в темноте. В палате пахло просто ужасно, здесь уже многие часы никого не было, а может, и целый день. На подносе у койки отца кто-то оставил с десяток банок герберовского детского питания и графин с водой. Судя по опрокинутой чашке, отец пытался попить, но к еде не прикоснулся. Баночки он не смог бы открыть, даже если бы постарался.

Времени у Гилдера было не слишком много, но и спешка не подходила ситуации. Глаза отца были закрыты, а его голос – укоризненный голос – умолк. Лучше так, подумал Гилдер. Время разговоров прошло. Он попытался вспомнить хоть что-то хорошее об отце. И не вспомнил ничего лучшего, чем тот случай, когда отец повел его в парк, когда Гилдер еще маленький был. Обрывочные воспоминания, образы. Может, этого вообще никогда не было, но это лучшее, что у него есть сейчас. Зимний день, пар изо рта перед лицом, деревья без листьев, поднимающиеся и опускающиеся, отец подталкивает его в спину, качая на качелях, большой ладонью. Больше Гилдер ничего не смог вспомнить. Ему, наверное, лет пять было.

Он вытащил подушку из-под головы отца, и у того задрожали веки, но глаз он не открыл. Вот он, край пропасти, смертельное мгновение, подумал Гилдер. Деяние, которое не повернуть вспять. Он вспомнил слово «отцеубийство». Себя убить ему смелости не хватило, но теперь, когда он положил подушку на лицо отца, он не ощутил колебаний. Ухватив подушку за края, он прижал ее сильнее, так, чтобы воздух не мог достичь носа и рта отца. Миновала минута, Гилдер отсчитывал секунды про себя. Лежащая поверх одеяла рука отца дернулась. Сколько времени на это потребуется? Как ему понять, что все кончено? А если подушка не поможет, что тогда? Он снова поглядел на руку отца, но она больше не шевелилась. И постепенно до него дошло, что неподвижность тела под его руками означает лишь одно. Что его отец больше не дышит.

Он убрал подушку. Лицо отца осталось почти таким же, как будто переход из жизни в смерть был для него едва заметным изменением в состоянии. Осторожно сунув руку под голову отцу, Гилдер положил подушку обратно. Он не пытался скрыть свое преступление – просто хотел, чтобы у отца под головой была подушка, особенно теперь, когда, судя по всему, ему предстоит еще очень долго так лежать. Гилдер думал, что нахлынут эмоции, боль и сожаление, так долго сдерживаемые. За его ужасное детство. За одиночество его матери. За все его существование, без любви и участия, за утешение, полученное лишь у продажной женщины. Но ощутил лишь облегчение. Это было самое серьезное испытание в его жизни, и он его выдержал.

В коридоре было все так же тихо, ничего не изменилось. Неизвестно, что творится за закрытыми дверьми палат, скольким еще семьям придется делать такой же жестокий выбор. Гилдер посмотрел на часы. С того момента как он вошел в здание, прошло десять минут. Всего десять минут, и как все изменилось. Изменился он сам, изменился мир. В нем более не было отца. И на его глазах выступили слезы.

Он быстро пошел по коридору, мимо пустующей комнаты отдыха, мимо сестринского поста, на котором никого не было, и дальше, навстречу начинающемуся утру.