Онлайн чтение книги Волчья тропа The Wolf Road
Мама в лесу

Я ПРОЖИЛА В ИЗБУШКЕ Охотника целых три года, прежде чем нашла ее. Мне уже исполнилось десять; мои тощие руки стали сильными, а спина крепкой, оттого что приходилось много работать. Охотник был не самым дружелюбным человеком, но нам как-то удавалось ладить. Черт, временами даже казалось, что я его не раздражаю.

У нас были правила – теперь-то я понимаю, что для меня. Не задавать вопросов. Не уходить далеко от хижины. Не рассказывать об Охотнике другим людям. Выполнять последнее правило было проще всего, потому что за три года я никого другого и не видела. Пока я жила с бабкой, во мне бурлила злость и выплескивалась в воплях, скандалах и истериках. Теперь она куда-то исчезла. Может, потому, что охотник видел мою дикую сущность и не пытался приручить ее или посадить на цепь, как бабка. Заприте волка в клетке – он будет рычать и попытается перегрызть вам глотку. Но дайте ему свободу, и он просто пойдет своей собственной тропой, и вам уже не нужно будет бояться, конечно, если вы его не спровоцируете.

Зима приближалась. Еще пару недель, и все вокруг накроет пушистым белым одеялом. Зимы в наших краях длились почти восемь месяцев. Сугробы поднимались выше человеческого роста, пронизывающие ветра сдирали с тебя кожу, а деревья склонялись под тяжестью снега словно подвыпившие старики в баре. Охотник говорил, что со времен Большой Глупости с каждым годом зимы становились все холоднее и снега выпадало все больше. А летом, наоборот, жарко, как в тропиках. Но если уж ты пережил белое безмолвие, то становился еще сильнее и злее. В наши времена люди не живут так долго, как до Большой Глупости, да и стареют быстрее, но, по крайней мере, погибают от ураганов и засухи, а не от неведомых болезней и бомбежек. Природа честна с нами.

Шел дождь, а Охотник заставил меня рубить дрова. Не самая легкая работа, а еще и топор у нас был тупой. Я выругалась, когда скользкая рукоятка выскочила из рук, и швырнула застрявший топор вместе с поленом в кучу дров.

– Да что это за топор! Я бы дохлым кроликом и то быстрее нарубила!

Охотник сидел под навесом и чистил винтовку. На охоту идти собирался.

– Почему ты меня с собой никогда не берешь? Я помогу оленя разделать и мясо дотащить.

Он даже головы не поднял.

– Ты хочешь замерзнуть до смерти?

Я откинула с лица мокрые, прилипшие волосы, а дождь зарядил еще сильнее. Земля размокла, мои ботинки увязали в грязи. Мне их Охотник принес весной, сказал, что они из могилы. Какой-то мальчик из Долстона зимой умер. Я спросила, почему на них кровь, а он объяснил, что у мальчишки были больные легкие. Я отмывала ботинки в ручье, пока всю кожу на ладонях не стерла.

– Нет, – ответила я. – Не хочу я замерзнуть.

Охотник прикрутил прицел.

– Элка, у каждого из нас своя работа. Даже у этой винтовки.

Мне она всегда нравилась. Такая длинная, черная и блестящая. А дуло длиннее, чем моя рука. Охотник учил меня, как правильно ее держать, вот только пострелять ни разу не дал. Сказал, что отдача плечо из сустава выбьет.

Он поставил на место затвор и подергал несколько раз. Тот скользил, как по маслу.

– А где ты взял винтовку? – спросила я и прикусила язык. Не задавай вопросов, таковы правила.

Однако охотник не рявкнул на меня как обычно, а просто опустил винтовку и начал наполнять магазин пулями. Самодельными, конечно.

– У одного русского во время Второго Конфликта, – ответил он, глядя на не меня, а на винтовку. – Я ему взамен свою старенькую «М-16» оставил. Из нее его и пристрелил. А это у меня Драгунов. Запомни девочка: если есть возможность – пользуйся лучшим.

Я подняла полено с застрявшим топором и попыталась вытащить его. Другого у нас не было, а рубить дрова ножом и молотком совсем неудобно.

– Так ты участвовал в той войне? Бабка говорила, что и дед там был.

– Мы все участвовали. Только не все носили форму.

Охотник смотрел, как я сражаюсь с поленом, но даже не попытался помочь. Он вставил последний патрон в магазин, потом взял шляпу и вощеную куртку.

– Завтра вернусь, – заявил он и зашагал прочь по грязи. Сейчас едва за полдень перевалило, обычно он так рано никогда не уходил, но я решила, что так надо, а вопросы задавать больше не отважилась.

Прежде чем исчезнуть за деревьями, Охотник остановился.

– Возьмись за конец топорища, а полено ногой прижми.

Я так и сделала, и у меня все получилось.

– Поддерживай огонь в печи, девочка Элка.

Мог бы и не напоминать – я всегда за печкой следила, но он почему-то раз за разом повторял эти слова, когда уходил. Может, так он хотел сказать, что я ему не безразлична? Вместо «Я тебя люблю» – «Поддерживай огонь в печи»?

Почему эти слова пришли мне на ум? Мне никто никогда не говорил, что меня любит. Ни Охотник, ни бабка. Особенно бабка. Откуда же они взялись у меня в голове?

«Передай моей малышке, что я ее люблю».

Мамино письмо. Оно давно пропало и, наверное, уже истлело. Буря украла его у меня, но слова еще хранились в памяти. Вдруг я поняла, что не вспоминала о нем с прошлой зимы. Почти полгода.

Неожиданно мне захотелось увидеть Охотника. Нет, никаких обнимашек и телячьих нежностей, просто захотелось, чтобы он был рядом. Чтобы не уходил на охоту на всю ночь. Только рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.

Далеко он уйти не мог. Вообще-то он мне запрещал за собой ходить, и обычно я его слушалась. Однако сейчас я зашла в дом, взяла куртку и шапку, да еще и кусок хлеба с мясом прихватила. Подумала немного и добавила еще пару кусочков. Охотник из лесу всегда голодный возвращался.

Когда я вышла из дома, ливень стих; видать, скоро вообще закончится. Я прикинула, что Охотник обогнал меня всего минут на десять, и пошла за ним. Он меня учил выслеживать добычу, но земля так размякла, что фиг тут чего выследишь. Его следы наполнялись грязной водой, а тропинка быстро становилась болотом. Позвать его я не могла, на то было еще одно правило. На охоте нужно молчать. Даже если гризли нападет – держи рот на замке.

Не знаю, как долго я шла. Прояснилось, небо стало голубым-голубым. Было уже около пяти, однако ноги-то у меня короткие, потому шла я медленно и, наверное, очень сильно от него отстала. Летом вечера долгие, и солнечный свет может сыграть с тобой злую шутку. Я нарушила еще одно правило Охотника – не уходить далеко от хижины. Но я прикинула, что раз я знаю обратную дорогу, то он не будет на меня очень сильно злиться. И потом – я же уже взрослая, мне почти десять.

Тут я набрела на полянку, поросшую высокой травой, и застыла на месте. На меня таращились карие глаза. Большие, испуганные, определенно женские. Сначала я подумала, что мне привиделось в сумерках, но женщина помахала рукой и захромала в мою сторону. Руки затряслись, и я уж было решила драпануть, а в мозгу судорожно перебирала варианты: спрятаться, помочь ей или убежать. Всего лишь женщина. Я столько лет ни одной женщины не видела.

Охотник строго-настрого наказал мне ни с кем не разговаривать, однако любопытство взяло верх. И потом я решила, что раз уж нарушила одно правило, то можно и другие.

Странно, как ее в такую глушь занесло? Мои собственные волосы отросли почти до плеч и ужасно мешали, а у нее, представляете, они аж до пояса висели. Черные и шелковистые. У меня были карие глаза, а у нее золотистые. Я-то думала, что высокая, а она оказалась раза в полтора выше. Из женщин я только свою бабку помню, но только теперь поняла, что она была старой высохшей каргой. До меня вдруг дошло, что я улыбаюсь. Вот так стояла и лыбилась, как клоун, пока женщина ко мне приближалась.

– Привет, – сказала она тихим слабым голосом, рукой прижимая к груди разодранную рубашку. Когда она подошла ближе, оказалось что это не рубашка, а что-то вроде ночной сорочки. Бесполезная кружевная штука.

– Почему ты так одета? – спросила я; самый простой вопрос «Кто ты?» не пришел в мою десятилетнюю голову.

Она оглядывалась по сторонам и пригибалась, норовя спрятаться в высокой траве, словно за нее кто-то охотился или она в прятки играла, а тут я объявилась. Видать, моего вопроса она не услышала, потому что не ответила.

– Почему ты здесь одна бродишь? Ты что, потерялась? – спросила женщина. Ботинок у нее не было – видать, бродяжка какая-то. Хотя на бродяжку не похожа. А какой у нее голос! Бродяжки так не разговаривают. В жизни такого красивого не слыхала. Мои уши огрубели от рычания Охотника, а ее слова звучали как музыка.

– Ничего я не потерялась.

Она опустилась на колени и положила руки мне на плечи, вроде как хотела убедиться, что я не привидение.

– Ты где-то рядом живешь?

Я сказала, что рядом, и тогда она улыбнулась. Все мои сомнения мигом рассеялись. Я нашла себе маму, вот так просто пошла в лес и поймала, как Охотник ловит кроликов. Он бы мной гордился. Я улыбнулась во весь рот, сверкнув зубами, которые никогда не забывала чистить. Охотник постоянно твердил, что хорошие зубы – это хорошее здоровье, и они у него белые и блестящие.

Я вытащила из кармана кусок хлеба и протянула женщине. Она взглянула на меня, немного помедлила, дрожа всем телом и рыская глазами по сторонам, потом схватила хлеб и впилась в него зубами. Набив рот, пробормотала что-то похожее на «спасибо», а я не знала, что ей ответить.

– Нужно отсюда выбираться, – прошептала она. – Ты знаешь, в какой стороне город?

С гор уже спускался холод, а у нее из одежек – одна кружевная рубашка. До города не дойдет, это точно.

– У меня в хижине тепло, – сказала я. – Только ничего там не трогай.

Она кивнула, доела хлеб и пошла за мной.

– Сколь тебе лет? – спросила она, когда мы зашли в лес.

– Десять.

– А что ты делаешь в этой глуши?

Я не стала рассказывать ей об Охотнике. Когда придем домой, сама все увидит. А я к тому времени покормлю ее и отмою. Дурак будет, если не захочет на ней жениться и сделать моей мамой!

– А ты? Тебя как зовут? – спросила я.

Она все глядела по сторонам, словно боялась, что кто-то в любую минуту может выпрыгнуть из кустов.

– Мисси.

Вообще-то имена в этом лесу не имеют значения, и Охотник назовет ее как захочет. Мне он тоже новое имя дал.

– Чего ты боишься? – спросила я. – Здесь тебя никто не обидит.

– Ты уверена?

Я фыркнула.

– Я эти леса как свои пять пальцев знаю. Мы с папой здесь всю жизнь прожили.

Вообще-то, я Охотника папой никогда не называла. Только когда его не было рядом, я решалась произносить это слово вслух – мне нравилось, как оно звучит.

– Я проснулась… утром… посреди леса. Помню, как лежала дома в кровати, за окном мелькнула тень… – Она покачала головой, и я увидела, что из-под ее прекрасных черных волос на лоб стекает струйка крови. – А потом я оказалась здесь. Я в лесу весь день провела.

Я не обращала внимания на ее лепет. Мало ли чего человек наболтает после целого дня в лесу на холоде. Я ей просто сказала, чтоб вела себя тихо, потому что медведи могут услышать. Она шла рядом, съежившись и обхватив себя руками, больше ни слова не проронила до самого дома. Охотнику нравились люди, которым можно заткнуть рот.

Уже стемнело, и на небе высыпали звезды. Мисси дрожала от холода, и как только я открыла дверь, сразу бросилась к печке. Я притащила с улицы несколько поленьев и подкинула их в огонь. Видать, от того, что в доме были гости, я отвлеклась и когда засовывала поленья в печку, тыльной стороной ладони прикоснулась к горячей железной дверце. Меня накрыла волна боли, и на коже сразу вздулся толстый волдырь.

Я зашипела и выругалась, а Мисси легонько ахнула, подбежала ко мне и схватила за запястье. Я уж было собралась оттолкнуть ее здоровой рукой, но поняла, что она хочет помочь. Мисси дула мне на кожу, а я дергалась, хныкала и ничего не могла с собой поделать. Бывало и больнее, вот только до волдырей я ни разу не обжигалась.

– Все хорошо! – проворковала она. – Все пройдет. Мы тебя вылечим.

Потом улыбнулась так, что всю боль как рукой сняло. Повела меня на улицу к бочке, в которой мы с Охотником дождевую воду собирали, и все время обнимала за талию. Бабка меня никогда так не обнимала, а уж Охотник тем более. Внутри вдруг стало так тепло, как никогда не было.

Мисси опустила мою руку в ледяную воду, отчего я дернулась и скрипнула зубами, но холод быстро помог.

– Много шума из ничего. – Мисси улыбнулась и выпустила мою руку. Она оторвала полоску ткани от ночной рубашки, отчего стали видны коленки, покрытые гусиной кожей от холода, и намочила ее. Потом аккуратно перевязала мне руку. – Смотри, чтобы повязка была холодной, пока боль не пройдет. И не пытайся раздавить волдырь, хорошо?

Она говорила со мной как с ребенком, которого знала с самого рождения. Я всегда хотела, чтобы у меня была такая мама – красивая и добрая.

– Спасибо. – Рука уже совсем не болела.

– Мама меня так лечила, когда я на кухне обжигалась, – сказала Мисси. – Давай вернемся в дом, пока не замерзли.

Она подкинула в печку еще несколько поленьев, зажгла лампу и сказала, чтобы я сидела спокойно. Она закутала меня в одеяло. Я ей разрешила. Не каждый день обо мне так заботились. При свете лампы я заметила потеки крови на подоле ее рубашки, но решила, что она просто поцарапалась в лесу. Во взъерошенных волосах запутались веточки и нити мха, и выглядела она так, словно ее тащили за ноги через всю долину Муссы.

– Тебе надо вымыться, – сказала я и притащила ей миску с водой и гребешок. Мне его Охотник из Риджуэя привез. Велел разобраться с вороньим гнездом на голове.

Мисси как-то странно на меня посмотрела и осторожно взяла расческу. Я помогла ей вычесать мусор из волос, и они снова стали шелковистыми.

Тут на пороге появился Охотник.

Я удивилась даже больше, чем когда Мисси в лесу увидела. Он ведь когда на охоту уходил, все ночь не возвращался. А тут вдруг объявился: стоял в дверном проеме, держа в руках винтовку. Шляпа закрывала лицо.

Мисси напряглась и придвинулась поближе к печке. Ее пальцы судорожно сжали полено.

– Элка, кого это ты домой привела? – спросил Охотник странным голосом.

– Это Мисси, – сказала я. – Она будет моей новой мамой.

Охотник снял шляпу и повесил ее на крючок, поставил винтовку рядом с дверью. Его лицо вдруг изменилось. Обычно оно было холодным, как лед, а тут вдруг осветилось теплой улыбкой.

– Ох, милая, – сказал Охотник, и мои брови взлетели от удивления. Потом он повернулся к Мисси: – Простите нас. С тех пор как умерла ее мама, она сама не своя.

У меня челюсть отвисла, и я уставилась на Охотника. Я его не узнавала. Кто этот мужчина? Вроде выглядел он как Охотник, но внутри у него поселился кто-то другой.

Мисси немного успокоилась и опустила полено.

– Вы голодны? – спросил он и взглянул туда, где лежал кусок хлеба, который Мисси уже съела. – Где вы живете? Может, вас домой проводить?

– Но… – начала я, однако он быстро заткнул мне рот.

– Тихо, Элка, ты и так уже много натворила.

– В Д-долстоне, – сказала Мисси.

Охотник кивнул и протянул ей руку. Она встала и взглянула на меня так, словно я тут была самой страшной.

– Это совсем недалеко. Я могу вас туда отвести, чтобы вы не заблудились. Но уже поздно, может, останетесь на ночь?

Она отказалась и попросила отвести ее домой.

Охотник взял свою куртку и накинул ей на плечи. Моя челюсть уже почти до пола отвисла.

– Элка, а ты дома сиди, пока я Мисси провожаю, – наказал мне он и открыл перед ней дверь. Да что вообще происходит? Охотник никогда людям двери не открывал. Он вообще с ними не разговаривал.

– Извини, Элка, – сказала Мисси. – Спасибо за хлеб.

Я уж было хотела закричать, чтобы он мою новую маму не забирал, но Охотник повернулся ко мне спиной и вышел из дома.

Он пропадал всю ночь и весь следующий день. Мисси я больше никогда не видела.

Когда он вернулся, то ни слова не сказал о Мисси и о том, что я хочу новую маму. Ни стукнул меня, ни обругал – просто вел себя так, словно ничего не случилось. Охотник опять стал самим собой – больше никаких улыбок и сладкого голоса. Вообще никогда.

Через неделю после встречи с Мисси моя рука достаточно зажила, и я пошла колоть дрова. Топор оказался таким острым, что им бриться можно было.

– Люди – женщины – очень опасны. Некоторые злые как волчицы, другие кроткие, словно косули, но не угадаешь, кто есть кто, пока они не подберутся достаточно близко.

Я никогда не спрашивала, что он имеет в виду – не ответил бы. Сейчас он просто подошел, и встал рядом с поленицей.

– Только ты и я, девочка Элка. Только ты и я.

Я больше не пыталась искать маму, потому что он был прав. Он не разрешил бы мне привести никого в дом, и следующие семь лет мы так и жили, только вдвоем. Он показывал мне, как стрелять из винтовки, как разбирать ее и чистить. Каждый год мы делали запасы на зиму, и он всегда точил для меня топор. Мы построили новую коптильню, потому что я росла, и нужно было больше мяса, и еще он где-то добыл скороварку, и мы начали консервировать мясо про запас. Шрам от ожога почти исчез, осталась лишь серебристая полоска – не заметишь, если не присматриваться, однако доброта, излечившая его, поселилась глубоко во мне. У Мисси ничего не было, но она с радостью поделилась со мной частью себя. Я запрятала это чувство глубоко-глубоко, чтобы никто его не нашел, даже Охотник.

Когда я подросла и стала ему почти до плеча, он решил, что пора взять меня на охоту. Сначала я помогала ему снимать шкуру и нести добычу домой, а потом он позволил мне стрелять разную дичь – кроликов, медведей, даже лосей. Только не оленей. Когда на прошлой неделе мне исполнилось семнадцать, он впервые позволил мне подстрелить молодого оленя. Его мяса хватило нам надолго, а остатки мы обменяли на пули и соль. Олени были для Охотника особенной дичью, он относился к ним очень трепетно. В тот день я поняла, насколько он мне доверяет, и теперь мы с ним стали близки, как никогда. Я даже не боялась называть его папой вслух.