Онлайн чтение книги Трое в новых костюмах Three Men in New Suits
4

Эдди Моулд, здоровяк в коричневом костюме. Он проснулся утром, как в тумане, после всего выпитого накануне пива, недоумевая, где находится. Ему где только не приходилось ночевать — в палатках, на пароходах, в казармах, на дне окопов. А вот сейчас он, оказывается, у себя дома, в собственной постели. И притом один. Он стал размышлять об этом — Эдди Моулд был тугодум и к каждой неприятной мысли возвращался по нескольку раз. Он прибыл из армии, а его домик пуст — жены Нелли на месте не оказалось. Отправленная им телеграмма — это сержант его надоумил, сам-то Эдди к телеграммам не приучен — лежала нераспечатанная. И никакой записки от Нелли, она, может, и не знала, что он так скоро вернется. С другой стороны, по остаткам продуктов, которых ему хватило, чтобы худо-бедно сварганить себе ужин, было ясно, что она отсутствует всего день или, самое большее, два.

Два обстоятельства вчера вечером выбили его из колеи. Во-первых, пустой дом и отсутствие жены. Ничего себе: солдат вернулся домой. Сколько раз он об этом мечтал, а получилось — ничего похожего. А второе — фотография, увеличенный снимок их малютки, такую же, но маленькую карточку он таскал в кармане. Пока его не было, девочка умерла. И там-то узнать об этом было для него большим потрясением, а тут, в пустом доме, где ей бы бегать и топать ножками, оказалось еще горше, хоть он вроде бы и знал уже. Он долго разглядывал фотографию и совсем расстроился. А потом пошел к соседу Берту Россу, с которым вместе работали на карьере, он и сейчас там работал, и они вместе отправились в «Руно» и приняли по нескольку кружек.

И вот — утро, и надо самому себе готовить завтрак, а это несправедливо, когда человек только что вернулся из армии. А дома оказалось вовсе не так прибрано, как бывало прежде, хотя Нелли и прикупила кое-что в хозяйство, две вазы, часы на стенку и новенький радиоприемничек, который Эдди впервые видит, должно быть, немало денег на это ушло из ее аттестата, если она, конечно, не получила наследства, у Нелли родня с деньгами, мог кто-нибудь оставить ей, они всегда считали, что она вышла ниже себя, за простого рабочего в каменоломне.

Поджарив остатки бекона с остатком хлеба и выпив крепкого чаю, правда, без сахара, Эдди вышел за порог покурить. Утро было погожее, и деревня выглядела вполне ничего, живописно. Их домик, вместе с тремя другими, стоял в дальнем конце Главной улицы. Через неделю, сказал Берт Росс, Эдди сможет приступить к работе в карьере, мистер Уотсон подал на него заявку через Биржу труда, и теперь все уже в порядке. Надо будет сходить попозже, поговорить с самим мистером Уотсоном. А пока Эдди стоял у себя на пороге, одетый в новый шикарный костюм коричневого цвета, костюм — что надо, только самую малость тесен в плечах, покуривал и мирно смотрел вдоль улицы.

И тут на крыльцо вышла миссис Могсон. Она жила в соседнем доме вдвоем с дочерью (та работала на почте) и была очень вредная старуха, эдакая скрюченная, злорадная ведьма. Эдди как приехал ее еще не видел и не имел желания видеть.

Миссис Могсон поглядела на него долгим язвительным взглядом, и ему сразу стало не по себе.

— Вернулся, стало быть?

— Да, миссис Могсон. Приехал еще вчера вечером.

— Слышали, слышали. Моя дочка еще раньше сказала, что ты приезжаешь. Это она телеграмму-то твою доставила. Но ты, я вижу, один?

— Да. Жена, похоже, уехала к матери в Банстер, она часто у нее гостит. А телеграмма, видать, пришла уже после ее отъезда. Такое дело.

— Неужто?

— Выходит что так.

Эдди нахмурился.

— Ты так думаешь?

— Да, думаю.

Он уже почти кричал.

— А чего глотку-то дерешь? — отозвалась миссис Могсон. — Не глухая, поди, хоть кое-кто и ведет себя так, будто мне ничего не слышно. Слышно мне, не беспокойтесь, много чего слышно.

Эдди не ответил и, отвернувшись, снова посмотрел вдоль улицы.

— Ну, да вот теперь ты вернулся. Давно бы пора.

Чего от него хочет старая гусыня? Он бросил взгляд на ее морщинистое лицо — сколько точно таких же старух видел он в Северной Африке, в Нормандии, на голландских дорогах. Они все похожи между собой.

— Да, давно пора бы тебе домой заявиться, — повторила она. — Взглянуть, что делается у себя в Кроуфилде, а не у Гитлера.

— Мы, миссис Могсон, и сами рады, что вернулись домой.

В ответ она захихикала, старая ведьма! Чего это она? Из ума, что ли, выжила?

— Тебе и костюмчик, глянь, какой шикарный выдали по случаю возвращения. Смотри береги его, молодой человек, у тебя вон плечищи-то, как бы пиджак по швам не лопнул, ты уж поосторожнее. Ишь какой ты стал, Эдди Моулд, молодец молодцом. И нрав небось горячий, порох? Мы тут и без тебя молодцов навидались, все больше американцев, иные даже и чернокожие.

— Наслышан, — коротко отозвался Эдди.

— Еще наслушаешься, я чай, вскорости, — злорадно сказала миссис Могсон. — Знай держи ушки на макушке. Ты, это, не соскучился один-то? Глядишь, и жена теперь скоро заявится.

— Послушайте! — окликнул ее Эдди. — Что вы такое говорите? К чему клоните? Может, вас кто обидел?

— Да, обидели, — сразу отозвалась она. — По ночам заснуть не давали, когда спать пора. И не только мне, но и дочке моей, а ей утром рано на работу, не то что некоторым, кто допоздна в постели валяется и заполночь веселится.

— Да вы о чем? Кто вам спать не давал?

— Сам узнаешь. Небось тогда уж не будешь так важничать. Ишь вырядился в новенький костюмчик! Хе-хе-хе!

Она с презрительным смехом захлопнула за собой дверь.

Как парень основательный и по-своему опрятный Эдди вернулся в дом и занялся уборкой. Но странные речи соседки не шли у него из головы. Потом он решил сходить купить газету — почитать, что творится дома, — и на улице встретил жену Фреда Розберри, — вернее, вдову, — выходившую из магазина с нарядной девчушкой, их меньшенькой. Встреча получилась неловкой. До войны Эдди был мало знаком с Фредом, но на фронте они сдружились. Фред поделился с ним радостью, когда получил известие о рождении этой малышки, а когда взрывом мины беднягу убило, Эдди находился от него в каких-нибудь десяти шагах. Конечно, он имел в виду со временем зайти к жене Фреда, но потом, попозже. А тут она оказалась прямо перед ним, высокая, темноволосая женщина с бледным, серьезным лицом, довольно красивая и очень хорошо и аккуратно одетая. Помнится, она работала в Лэмбери, в гастрономе, и Фред считал себя счастливчиком, что она за него вышла. Да уж, что и говорить, счастливчик!

Ей, похоже, тоже было неловко. Фред ей о нем, конечно, рассказывал. И теперь она не знала, то ли заплакать, то ли улыбнуться.

— А вы, оказывается, уже дома, мистер Моулд? — произнесла она, справившись с собой.

— Только вчера вечером приехал, — смущенно ответил он, не глядя ей в глаза.

Девочка, которую она держала за ручку, сказала что-то, но Эдди не расслышал.

— Она говорит, дядя не военный, — растолковала мать и немножко улыбнулась.

Эдди любил детишек, он подмигнул малышке и объяснил:

— Раньше был военный, но бросил это дело.

И, подняв глаза на мать, успел заметить, что она почему-то смотрит на него с жалостью. Она поняла, что он это заметил. У нее вдруг зарделись щеки. Чтобы прервать неловкое молчание, она пробормотала:

— Рада за вас, что вы дома наконец. А как поживает миссис Моулд?

— Да вот, понимаете, не знаю, — пожал плечами Эдди. — Она не знала, что я должен приехать… ее дома нет… к матери, наверно, поехала…

Добавить к этому было нечего. Девочка увидела подружку, отняла у матери руку и перебежала через улицу. Миссис Розберри сказала, не спуская глаз с детей:

— Фред часто упоминал о вас в письмах. Вы ведь служили вместе?

— А как же. Виделись каждый божий день. И мы… мы все его любили… и от души жалели, когда…

— Да-да, — тихо сказала она. — Мне сержант Стрит прислал очень хорошее письмо.

Эдди ухватился за соломинку:

— Он отличный парень, сержант Стрит, он из Суонсфорда, — знаете большой дом? — но отказался от производства в офицеры, не захотел расставаться с ребятами. Я ради него что угодно сделаю. Мы с ним и еще с Гербертом Кенфордом — у них ферма, слышали про таких? — втроем демобилизовались. Этот Герберт Кенфорд тоже отличный малый. Тихий такой, вроде молчун, но парень что надо. Мы трое вчера вместе приехали. Трое из наших мест.

— Да, — тихо, с горечью, повторила она. — Вы трое.

— Простите меня, миссис Розберри… Я не подумал…

— Ничего, я понимаю. Дора, идем! — позвала она девочку. А потом снова обратилась к нему и сказала, как-то уже не так скованно: — Мистер Моулд, я не хочу вас теперь затруднять, но потом как-нибудь, когда у вас будет время, вы не зайдете рассказать про Фреда, и как вы служили, и как вообще все там было? Один только раз. Мне не довелось еще поговорить ни с кем, кто служил с Фредом, а вы, я знаю, были рядом. Вы бы мне этим очень помогли.

— Да я плохой рассказчик, миссис Розберри. Я человек простой, неученый, вам бы с сержантом Стритом или с Гербертом Кенфордом поговорить, с сержантом лучше всего, но если вы хотите, чтобы я, то я конечно.

— Да, хочу. И… вот еще что, мистер Моулд… если вам понадобится от меня какая-нибудь помощь… мало ли что… пожалуйста, обратитесь ко мне, хорошо?

— Обязательно обращусь, — посулился он, хотя совершенно не представлял себе, чем бы она могла ему помочь и почему бы ему вдруг понадобилась помощь. Но видно было, что она сказала это по-дружески, из добрых чувств. Теперь он был рад, что она ему встретилась, по крайней мере перебила неприятный привкус, который оставил разговор этой старой жабы миссис Могсон. — Я давеча говорил с миссис Могсон.

— Она ужасная женщина! — обеспокоенно отозвалась миссис Розберри. — Надеюсь, что вы…

Она недоговорила. Эдди ждал. Она опять залилась краской.

— Я хотела сказать, вы, надеюсь, не стали слушать, что она говорит?

— Да нет. Она ведь полоумная, разве ж я не знаю? Ну…

Она улыбнулась ему, кивнула, и он пошел дальше. Хорошая она женщина, жена бедняги Фреда. Надо же было жениться на такой, чтобы потом нарваться на «Воющую Минни». А другие избежали пуль и снарядов и невредимые вернулись домой к женам, а у них жены — стервы, каких свет не видывал. Неправильно это. Несправедливо.

Эдди купил газету и прошелся по деревне, немного стесняясь своего нового гражданского костюма. Он встретил кое-кого из старых знакомых и перемолвился с ними словечком-другим. Но много попадалось и таких, кого он не знал или не помнил. Сама деревня совсем не переменилась — ее не бомбили, и теперь заново ничего не отстраивали. Единственные следы войны остались от американских частей — приказы, объявления. Но все равно Эдди ощущал кругом что-то непривычное. Казалось бы, наконец вернулся человек туда, куда стремился всей душой, но не было у него чувства, что он дома. Может быть, потому что нет Нелли? Возвращение домой было для него неразрывно связано с мыслями о Нелли, какой же дом без жены? Он уже начал подумывать о том, чтобы дать знать в Банстер, или, может быть, самому махнуть туда. Могло же статься, что ее мать тяжело заболела.

— Как делишки, Эдди? — спросил его Томми Лофтус, который получил чистую по ранению еще в сорок втором и с тех пор работал водителем автобуса.

— Нормально, Томми. Странно как-то, конечно, поначалу на гражданке.

— А я тебе скажу, почему, Эдди. Вот мы все много говорили про жизнь, какая она будет после войны. Но ничего этого нет. Да-да, можешь мне поверить. Нет здесь этой жизни.

Эдди не совсем его понял. Томми был шутник, поди разбери, что он говорит.

— Здесь нет, а где же она тогда?

— Да где сроду была. В головах у нас, — и Томми невесело рассмеялся.

— Не понимаю.

— А ты сообрази. Я ведь знаю, о чем ты все это время думал, в точности как и я: «Вот только демобилизуюсь, и все будет путем». Верно? Вот то-то. Ну так вот, я демобилизовался.

— Да, — мрачно кивнул Эдди. — А если бы ты побывал там, где я после тебя побывал, ты бы еще добавил: «Слава Богу, что дешево отделался». Вот так.

— Это точно, Эдди, только если я получил чистую по ранению, значит, там, где ты потом побывал, я уже побывать не мог. Это как дважды два. Но я тебя понимаю. А теперь скажу, чтобы и ты меня понял: когда возвращаешься домой, жизнь на гражданке оказывается не такой, как думалось тебе, ясно? Погоди, еще сам убедишься.

— Но со временем привыкаешь?

— Вот то-то и оно что нет! — горячо возразил Томми. — Я лично не привык. А я уже два с половиной года как дома. Знаю, что ты скажешь. Было время военное, не то что теперь. И в этом я с тобой, Эдди, полностью согласен. Янки понаехали, и здешние бабы через одну скурвились…

— Но-но, ты потише, — угрожающе прервал его Эдди.

— А чего потише-то? — заорал в ответ Томми, любитель говорить начистоту. — Ты бы посмотрел, как они себя вели! Я бы сам, расскажи мне кто, нипочем бы не поверил. Но я своими глазами видел, понятно? Только я не об этом. У меня-то в доме никаких таких игр не было, я своевременно успел вернуться. Что я хочу тебе сказать, Эдди, это что все тут оказывается не так, как ожидал. Мы думали, что будет иначе, чем было. Лучше. Иначе-то оно иначе, это так, но насчет того, чтобы лучше, этого я, убей меня, не вижу. И не похоже, чтобы в будущем ожидалось улучшение.

— Ты в большевики, что ли, подался, Томми?

— Я-то? Я тут скоро самих большевиков перебольшевичу. Ладно, ладно, Лиззи! — крикнул он своей нетерпеливой кондукторше. — Иду. — Он указал на нее большим пальцем и понизил голос: — Вон Лиззи, толстомясая крошка, намылилась уезжать в Канаду. Можно подумать, сейчас прямо отъезжает, до того ей не терпится, минуты не может подождать спокойно. Однако мысль правильная. И не в Канаде дело. Ей, как и всем нам, нужны позарез перемены, ну, она за переменами и собралась в путь-дорогу. Тебе тоже скоро захочется перемен, Эдди.

— Ну уж нет. Я переменами сыт по горло. По мне пусть все остается, как есть.

— Подожди еще. Ты пока сам не знаешь, что тебе понадобится. Сам удивишься. Ладно, до скорого, Эдди!

— До скорого, Томми! — Эдди посмотрел вслед автобусу. Незачем принимать так уж всерьез, что говорит Томми Лофтус, хоть он, конечно, парень не дурак. Ему слишком много приходится баранку крутить. Вот он и озлобился. С этими, которые всегда за рулем, обычная вещь. Без конца скорости переключай да на тормоза с ходу жми, все от этого.

Эдди прикинул, что имеет смысл подождать открытия пивных, а пока поболтаться поблизости от «Солнца»; походил, постоял, перекинулся словечком-другим кое с кем из старых знакомых; но на душе было как-то невесело, смутно, не по себе, и, убедившись в конце концов, что ему вовсе и не хочется в пивную, вдруг повернулся и пошел прочь, заторопился к себе домой. Нелли вполне могла уже за это время вернуться. Но ее дома не оказалось. Теперь эта пустота подействовала на Эдди особенно тяжело. Ему почудилась в ней издевка, как в разговоре старой миссис Могсон. Он стал метаться по дому, вверх и вниз по лестнице, шарить в шкафах и комодах, рыться в ящиках, заглядывать во все углы, будто потерял и не может найти что-то, сам не знает что.

На заднем дворе у них стоял сарайчик, он сам его сколотил, когда они только въехали, за год до войны. И в конце концов он добрался и до сарайчика. Огляделся, зажигая спичку за спичкой. В углу — груда пустых бутылок, и явно не из-под пива. Он стал вытаскивать их наружу, на свет. Оказалось больше дюжины. И все из-под виски и джина, иные с заморскими наклейками, американские. Эдди перетаскал бутылки в дом и выставил на стол. В эту минуту кто-то встал в распахнутых дверях.

На этот раз явилась дочка миссис Могсон, та, что работала на почте. Она всегда приходила домой обедать в половине второго. Была она из таких, которые строят из себя невесть что и суют нос в чужие дела; типичная старая дева. И зырк, конечно, на бутылки и на Эдди. Пусть глазеет, если кому охота.

— Я нахожу нужным вам сообщить, мистер Моулд, — произнесла она официальным тоном, — что миссис Моулд уехала не когда-нибудь, а вчера днем. Мама видела, как она уходила.

— Ну, еще бы, — проворчал Эдди. — И что из того?

Мисс Могсон выпучилась на него еще нахальнее.

— После того как была доставлена ваша телеграмма, — пояснила она. — На случай, если вы намеревались подать жалобу.

— Кто говорил о жалобе? — рявкнул Эдди. — Что вы вмешиваетесь не в свое дело?

— Телеграмма — это мое дело. И телеграмма была доставлена своевременно, до отъезда миссис Моулд. Вот и все.

И она торжественно удалилась.

Он схватил первую попавшуюся бутылку, выбежал во двор и шарахнул оземь что было силы, только осколки полетели. Но легче не стало. Тогда он выскочил на улицу, хлопнув за собой парадной дверью, и долго бродил по окрестностям, не думая о еде и питье, расстроенный и обозленный, то растерянный, как бывает во сне, когда знакомые места и лица вдруг изменяются и становятся неузнаваемыми, то охваченный злобой, оттого что весь-весь мир против него. К концу рабочего дня он, сам не заметив как, вышел к карьеру и остановился, почти с волнением глядя на разбитую высокую скальную стену, словно наконец-то встретил единственного друга. Так его и застал мистер Уотсон, управляющий, пожилой задерганный человек.

— A-а, Моулд! Рад вас видеть. Довольны, что наконец вернулись домой?

— Сам не знаю, — пробормотал Эдди. — Голова как в тумане.

Мистер Уотсон посмотрел на него с удивлением.

— Вот как? Впрочем, у нас, можно сказать, у всех голова слегка в тумане. Но вам, надеюсь, известно, Моулд, что со следующей недели вы можете приступить к работе? Дел тут — невпроворот. Добыча важная. И такой крепкий, надежный парень, как вы, будет нам очень кстати. — Он добавил вполголоса: — Здесь у вас большие перспективы, Моулд, смотрите не сбейтесь с пути. Дело вам знакомо, лет вам немного, а из здешних кое-кто уже далеко не первой молодости. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Ага, — уныло кивнул Эдди. — В общем и целом.

Мистер Уотсон бросил на него подозрительный взгляд.

— Вы что, с перепою?

— Да нет. — Эдди, в свою очередь, посмотрел на мистера Уотсона. — А вы?

— Но-но-но! — вскинулся мистер Уотсон. — Разве можно так разговаривать?

— Да пожалуй что и нет, — медленно ответил Эдди. — Разве только если по-товарищески. Но раз вы меня спросили, то и я вас спрашиваю.

— Нет-нет, вы забываетесь, Моулд.

Эдди подумал минуту и медленно ответил:

— Нет, я не забываюсь, я себя помню. Но меня, похоже, кое-кто подзабыл. Это я не об вас, мистер Уотсон.

— Надеюсь, — сказал мистер Уотсон. — Я вперед за несколько недель оформил на вас заявку, чтобы вы могли как можно скорее вернуться на свое рабочее место. Чего уж, кажется, больше? Так что прямо с понедельника можете и приступать.

— Ладно, посмотрим.

— Посмотрите? То есть как это вы посмотрите? Чего тут смотреть? Я вас не понимаю, Моулд.

Эдди подавленно развел руками.

— Вы тут ни при чем, мистер Уотсон. Не обращайте внимания. Но только… я ведь тоже человек, верно? И у меня тоже есть чувства. Человек, чтоб вам всем пусто было, а не машина какая-нибудь!

— Не говорите со мной в таком тоне! — всполошился мистер Уотсон. — Здесь вам не армия, знаете ли. Конечно, вам нужно делать скидку… я и делаю скидку… но это уж, Моулд, знаете ли…

— Послушайте, мистер Уотсон, — честно сказал ему Эдди. — Я против вас ничего не имею, вы, пожалуйста, не думайте. И карьер тоже мне по сердцу, нормальная работа. Я же вам сказал, не обращайте внимания, я сам не знаю, на каком я свете. И вообще я целый день ничего не ел, — спохватился он, сразу ощутив голод, — у меня голова кругом идет, ничего не соображаю. Так что я лучше уйду.

В том месте, где шоссе между Лэмбери и Банстером пересекает Кроуфилдская дорога, расположена небольшая забегаловка, где останавливались перекусить главным образом водители грузовиков. Здесь Эдди взял себе чайник чаю и сосисок с жареной картошкой и уселся в дальнем углу, никого и ничего не замечая, — мрачный, мускулистый, в новеньком, с иголочки, коричневом костюме, заметно тесноватом в плечах. То же самое было и в баре «Солнце» — он устроился со своим пивом в темном углу, а народу набивалось все больше и больше, и в толкотне, в гаме и дыму никто на него не смотрел. Но сам он тут кое-что ненароком подслушал. В двух шагах от него две пожилые женщины обменивались впечатлениями, и он наслушался такого, чего бы и не надо было. Перед закрытием он поднялся и стал пробираться к выходу.

— Смотрите-ка, кто здесь оказался! — закричал Джордж Фишер, явно перебравший пива. — Да ведь это старина Эдди Моулд, прославленный правый защитник из «Кроуфилдских скитальцев». Мы снова собираем команду на будущий сезон, Эдди. Ты как? Или старые ноги не держат?

— Что верно, то верно, Джордж, — буркнул Эдди, выдираясь из его рук. — Я уже стар для этого.

— Да ладно врать, Эдди. У тебя отличный вид. Верно, ребята? Нет, вы поглядите, поглядите на старину Эдди!

— Заткнись-ка ты.

Эдди сделал еще одну попытку вырваться.

— Ну как же так, Эдди? Ты же наш храбрый защитник…

— Дерьмо! — вне себя заорал Эдди и так пихнул Джорджа, что тот отлетел на изрядное расстояние и едва не сшиб с ног еще нескольких выпивох.

— Эй, прекратите! — В чем дело? — Кто это начал? — послышались крики. Все лица обратились к Эдди.

Эдди набычил голову и поднял тяжелые кулаки. Его подмывало расправиться разом со всеми.

— Никто ничего не хочет? — грозно спросил он. — А то за мной дело не станет. Ну как?

— Убирайтесь из помещения! — крикнул хозяин.

Эдди ответил ему достаточно невежливо и вышел не торопясь вон. Но в темноте на дороге его охватила такая тоска и ненависть не только к ним, но и к самому себе, что хоть вой. Все не то и не так. И час от часу хуже и хуже.

Дойдя до своего дома, он остановился. Занавески на окнах задернуты, но видно, что горит свет. Значит, Нелли все-таки вернулась. Эдди был не пьян, но и не трезв. Он находился в том промежуточном состоянии, когда человек воспринимает все, что видит и слышит, еще яснее, отчетливее, чем обычно, и словно бы гораздо больше замечает. Эдди стоял перед своим маленьким домиком и с особенной остротой воспринимал все: темные, занавешенные окна, сочащийся из-под занавесок свет, сулящий только зло и обиду, запахи растоптанного огорода, холодное печальное дыханье ночи.

Оказалось, что Нелли не одна. Распахивая дверь, Эдди услышал второй голос, тоже женский. И с удивлением увидел жену Фреда, миссис Розберри, встревоженную и еще более бледную, чем обычно. Нелли сидела заплаканная. Она показалась Эдди Моулду старше, грузнее, грубее, чем он помнил. При виде его она снова принялась плакать.

— Мистер Моулд, — произнесла миссис Розберри таким тоном, будто хотела его о чем-то вежливо попросить, но, не зная, как лучше выразить просьбу, замолчала. А он шагнул через порог и сделал еле заметное движение рукой, как бы указывая на дверь. Она сразу поняла, обратилась было к Нелли, но, видно, передумала, бросила безнадежный взгляд на мужа и жену и без единого слова вышла, затворив дверь.

— Эдди, — сквозь плач выговорила Нелли.

Он стоял, смотрел на нее и ничего не говорил. В доме что-то переменилось, он не сразу сообразил, что. Потом понял: нет бутылок, они их вынесли. Он представил себе, как они шептались, перетаскивая их обратно в сарай. Совсем за идиота его считают, что ли? Ну, он ей покажет.

— Эдди.

Она мельком боязливо взглянула на него, поспешно отвела глаза и стала промокать их платочком. Обыкновенная чужая женщина. Не к ней он спешил из армии.

— Можешь не трудиться врать, — сказал он ей. — Я уже все знаю. Бардак на дому. И ты — одна из этих. Наслушался сегодня в баре, глаза бы мои его больше не видели. Янки. Если которая не шла бесплатно, то по тарифу: фунт — с белым, два — с черным. Да я по бутылкам понял! — Он перешел на крик. — Бутылки мне все рассказали, можно было ничего больше и не слушать! Домой вернулся называется. И маленькая умерла…

— Ее ты не трогай, — сверкнула на него глазами Нелли. — Она тут ни при чем. Пока она жила, я ничего такого не позволяла, а после… я была такая несчастная, не знала, куда податься…

— Очень даже знала, куда! Туда и подалась. Ну вот, а теперь подавайся вон отсюда.

— То есть как это?

Она вытаращилась на него, разинула рот. Да у нее, оказывается, золотые зубы — вот куда небось пошла выручка от нового ремесла!

— А вот так. Не затем я домой вернулся, чтобы подбирать чужие объедки. Катись отсюда!

— Нет, нет! Я не могу! — завыла она в голос.

Он разъярился еще больше.

— Я сказал: убирайся! Да поживее, пока я за тебя не взялся всерьез.

Но и она не испугалась, а тоже разъярилась. И встала перед ним.

— Только попробуй тронь меня, Эдди Моулд!

— Тронь тебя? — подхватил он. Ярость растеклась у него по рукам, пульсировала в пальцах, подкатила к горлу. Он почти задохнулся. Потом его замутило. — Тронул бы я тебя, шею бы свернул к чертовой матери. Так что смотри, чтобы духу твоего не было, когда вернусь. Я тебя предупредил.

Он вышел на задний двор. И здесь его вывернуло наизнанку: все выпитое пиво выплеснулось со дна желудка зловонным потоком. Даже на новый костюм немного попало. Унизительная изнанка жизни, с которой солдат знакомится так близко, как никто другой, опять обволокла его. А он-то думал, что сможет хоть ненадолго расправить плечи. Его передернуло над блевотиной. И, совершенно остыв, Эдди поплелся в дом.

Нелли уже убралась оттуда. К миссис Розберри небось. Эдди запер парадную дверь — от Нелли и от всего остального света. И уселся перед холодным камином в старом кресле-качалке, когда-то принадлежавшем его матери, перебирая в памяти свой разговор с Нелли, потом все, что слышал за день от людей, и свои подозрения, и прежние отпуска, и как жил с Нелли до войны, и как они поженились, и еще дальше, вплоть до тех, совсем, казалось, далеких времен, когда они еще только женихались, и он ездил на автобусе в Лэмбери, где она работала, или ждал на перекрестке, и они гуляли среди полей, тесно прижавшись друг к дружке, а по воскресеньям вечерами, а если тепло, то и заполночь, обнимались в траве на вершине холма, где снизу зияет карьер. Будто бы были две Нелли: одна — та, молоденькая хохотушка, вся дышащая ароматами свежей травы, в карих глазах — искры, на пухлых губах — укоры: «Ишь какой горячий да неуемный, надо все-таки уметь себя вести»; а другая — теперешняя, прежде времени состарившаяся девка, с испитым одутловатым лицом, которая то хнычет, то визгливо бранится, которая водила гостей из «Солнца» и складывала бутылки в сарае. Эта находилась сейчас где-то поблизости, за углом, небось по сию пору изливала свои жалобы; а прежняя Нелли, его невеста и молодая жена, пропала, исчезла за время его отсутствия. Эдди сидел и покачивался в старом кресле, и постепенно ему стало чудиться, что и прежняя Нелли тоже где-то существует, но недоступна для него. И Эдди Моулдов тоже было как будто бы два: один счастливый и беззаботный подле той Нелли, а другой теперешний, что сидит среди ночи иззябший в кресле-качалке, он вернулся домой, и оказалось, все не так, совсем иначе, чем думалось: не как было, по-доброму и по-хорошему, только еще гораздо лучше, а паршиво и безобразно, намеки и ухмылки, и взгляды теток Могсон, и слова Томми: «Тебе тоже захочется перемен, Эдди», и издевательский смех в баре «Солнце», и бутылки, оставшиеся после чужих мужчин в доме, и его собственная блевотина у задней двери…