Онлайн чтение книги Том 14. Первые товарищи
Глава 1

Сиротка Катя. Два письма. Приготовление к отъезду. Отъезд. Дорога. Случайное знакомство. На лошадях. Ночные страхи. Новые места. Новые лица. Враги. За ягодами

Я помню маленькую светлую комнату, залитую лучами весеннего солнышка. Высокая, полная женщина укладывает меня в кроватку и говорит сквозь слезы:

— Бедная, бедная моя сиротка! Эта женщина с добрым лицом — моя няня… — Покойной ночи, нянюшка, — говорю я, протягивая к ней руки, и она целует меня и крестит.

Я знаю, что няня любит меня теперь еще больше прежнего, с тех пор как умерла моя милая, дорогая мамочка…

Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что ее уже нет с нами. Я горько плакала, когда она умерла, но няня остановила меня:

— Мамочка у Боженьки, Катя, но она видит твои слезы и ей больно за тебя; лучше обещай ей быть хорошей, милой девочкой, чтобы она могла радоваться на тебя, и молись за нее почаще.

Я стараюсь исполнить желание няни и каждое утро и вечер горячо молюсь за мою дорогую далекую мамочку.

А как мне хорошо жилось с нею!

Мы жили — мама, няня, я и старый, ленивый кот Мишка — в нашей маленькой квартирке. Мама целый день проводила на службе, няня возилась на кухне, а я с Мишкой сидела на широком подоконнике гостиной, играла с моей куклой Лили или читала книжку. С четырех часов дня я уже начинала поджидать маму со службы. Она приходила всегда к пяти часам усталая, но довольная тем, что видит свою маленькую Катю…

Тогда няня приносила суп, и мы садились обедать. После обеда мама читала мне книжку или показывала картинки в большой толстой книге. Чаще всего рассказывала сказки, до которых я была большая охотница. Вечером, когда мои глаза начинали слипаться, мама отводила меня в маленькую детскую, оклеенную розовенькими обоями, и укладывала меня спать. Потом садилась на краю моей постельки и, перекрестив несколько раз подряд, клала мне на лоб свою мягкую теплую руку, пока сон окончательно не охватывал меня.

А по праздникам, когда мама не уходила на службу, мы целый день были неразлучны… Утром ходили в церковь, а после завтрака долго гуляли, если была хорошая погода; в дурную же сидели у окна с работой в руках и вели нескончаемые разговоры.

И вот — все это кончилось… Всю зиму мама кашляла и еле-еле держалась на ногах. Весною она не вставала уже с постели. В ее комнате пахло лекарствами… Ходил старичок-доктор с большими очками на носу, и все говорили шепотом.

Три дня назад няня отвела меня к маме проститься.

Я с трудом влезла на высокую мамину постель и спросила ее, зачем она уезжает и куда? Мамочка была очень слаба и худа… Она взяла мою руку и сказала, что она не будет жить с нами, а уйдет на небо к Боженьке и оттуда будет видеть меня.

Мамочка была очень слаба

— Ты будешь умницей, Катя, — сказала она, — ты не захочешь огорчать свою маму?

— Нет, нет, — воскликнула я, — я буду умницей, только не уходи от меня на небо… останься с нами!

Я начала так горько плакать, что меня увели из комнаты.

На другой день утром я видела маму в последний раз. Она говорила, что я останусь пока с няней, а потом меня отвезут к маминому брату, которого я никогда не видела, — он жил где-то далеко… Мама целовала меня и гладила по голове. Потом она взяла образок и благословила меня.

* * *

Какою пустою и неприветливой показалась мне наша до сих пор уютная квартирка, когда мы вернулись с похорон мамы! И солнышко не так ласково смотрело в окна, и Мишка жалобно мяукал, ища свою хозяйку. Печально было лицо моей няни, старавшейся успокоить свою маленькую Катю. Но и на ее глаза навертывались слезы, которые она старалась скрыть от меня.

Няня приготовила мне завтрак, но я, конечно, ничего не могла есть от горя. Затем целый день няня все хлопотала по устройству наших дел: надо было продать мебель, кое-что закупить на дорогу.

Поздно вечером, когда мы, уставшие от хлопот, сидели за самоваром, вдруг раздался звонок. Няня побежала открывать дверь и вернулась, неся в руках два письма. Одно было от дяди, другое из няниной деревни. Дядя писал, что вернется только через три недели и что до тех пор я должна пока остаться с няней. В другом же письме мать няниного мужа звала нас заехать к ним погостить по дороге к дяде… Она писала, кроме того, что няня нужна в деревне, так как приближались полевые работы.

— Что же, едем, Катя, ко мне в деревню? — спросила няня.

— Едем, нянечка, — согласилась я и тяжело вздохнула.

Я так мечтала еще при жизни мамы пожить в деревне. Теперь, без нее, это мало обрадовало меня.

На другой день и няня, и я встали очень рано.

После чаю няня сейчас же принялась укладывать наши вещи к отъезду.

— Катя, укладывать Лилины башмаки или нет? — кричала она мне из гостиной, откуда унесли уже проданную мебель.

Башмаки Лили (так звали мою куклу) были совсем старенькие, но их покупала покойная мама, и мне не хотелось оставлять их.

— Уложи их, нянечка, — попросила я, старательно завязывая галстук на шее моей любимой и единственной куклы.

Все мои игрушки должны поместиться в детском сундучке. Места в нем было немного. Некоторые игрушки пришлось подарить Паше, дворниковой девочке.

Я ходила по опустелым комнатам, заглядывала в кухню, кладовую, во все уголки нашей маленькой квартирки, прощаясь с нею. Мишка не отставал от меня и все время мяукал.

— Что это какой он неспокойный, нянечка? — спросила я.

— Скучает он, Катенька, чует его сердце, что мы расстаемся с нашим гнездышком, вот и плачет. Кошки ведь к месту больше, чем к людям, привыкают.

Наш отъезд был отложен до субботы. Нужно было продать еще некоторые вещи, которые нельзя взять с собою; нужно было также еще кое-что прикупить, запастись съестным в дорогу. Нянина деревня была в Курской губернии, и путь туда был не короткий.

Пока шли сборы, я сидела на моем любимом подоконнике, где, бывало, поджидала маму. Из кухни несся запах жарившихся на дорогу пирожков.

Мне было жаль оставлять квартирку, в которой я провела много славных, счастливых деньков.

* * *

Наступила суббота. Все было уложено и упаковано. Мы съездили с няней на кладбище, отслужили панихиду по маме и вернулись домой закусить перед дорогой и захватить вещи…

Но тут случилось одно неприятное происшествие. Мишка никак не хотел влезать в приготовленную для него корзинку. Няня ловила его и сажала туда, но, как только хотела закрыть крышку, капризный кот выскакивал и его приходилось ловить по всем комнатам.

Наконец, его засадили в корзинку, захлопнули крышку, несмотря на его отчаянное мяуканье, и поехали на вокзал.

Мама не гуляла со мною по людным улицам, и потому шум и возня на железной дороге испугали меня. Я держалась за юбку няни, прижимая к груди Лили, смотревшую спокойно на все своими стеклянными глазами.

Билеты куплены, носильщик отнес наши вещи в багаж и усадил нас в вагон.

Раздался первый звонок, за ним, немного погодя, второй, затем третий. Няня велела мне перекреститься и долго крестилась сама на соседнюю с вокзалом церковь. Пронзительный свисток — и поезд тронулся. Мишка заметался и замяукал в своей корзинке, поставленной под лавку, но скоро успокоился.

Передо мной мелькали деревья, дома, телеги и люди… Я не отходила от окна ни на минуту. Няня разговаривала с нашей соседкой по скамейке и была очень довольна, что нашла себе товарку по пути.

Мы ехали мимо каких-то деревушек с маленькими темными избушками. Снег еще лежал на полях, хотя солнышко грело по-весеннему.

Поезд шел очень скоро, и как только встречался с другим поездом, издавал пронзительный свисток.

— Катенька, не хочешь ли покушать? — спросила заботливо няня.

Я вспомнила, как хорошо пахли жареные пирожки и курочка, изготовленные накануне няней, и мне захотелось попробовать и того и другого. Няня поставила передо мной корзинку с провизией, я с аппетитом поела и покормила высунувшегося из корзинки неугомонного Мишку и снова заняла место у окна.

Начало смеркаться. Няня принялась устраиваться на ночлег. Вынула из дорожного мешка подушки и, положив свое пальто, устроила мне очень удобную постельку. Я не скоро уснула и долго рассказывала Лили о том, куда мы едем, где нянина деревня, сколько там яблок и ягод, коров и барашков.

— Катенька, ты спишь? — спросила няня. — Дай-ка я тебя перекрещу за маму, моя сироточка! — Она долго крестила меня, шепча молитвы.

— Мы ведь не скоро еще приедем, нянечка? — спросила я, уже засыпая.

— Еще не скоро, милушка, выспаться успеешь, — ласково успокоила меня няня и стала сама укладываться на другой скамейке.

Солнышко светило вовсю, когда я проснулась. Вдали белели церкви с золотыми куполами.

— Мы к Москве подъезжаем, — сказала няня, — и там пересядем на другой поезд.

В вагоне поднялась суматоха. Все бросились укладывать вещи. Я с любопытством рассматривала незнакомый город. Поезд подошел к платформе. Няня позвала носильщика и велела ему нанять извозчика на Курский вокзал. На этом вокзале было еще шумнее, чем на вчерашнем. Мы нашли себе место около молодой женщины, ехавшей со своей семилетней племянницей.

Девочку звали Дуней. Я ей показала Лили и Мишку и угостила пирожками и карамельками, купленными мне на вокзале няней. Мы подружились с ней очень скоро. Девочка рассказала мне, что тетка везет ее домой в деревню, а что гостила она у мамы в Москве.

— Моя мама живет в услужении, она горничная в генеральском доме, — важно сказала маленькая Дуня. — А твоя мама где?

— Моя мама у Боженьки! — тихо сказала я.

— Значит, ты сиротка? — спросила Дуня.

Я чуть не заплакала.

— Боженька любит сироток! — проговорила моя незнакомка и, отломив большую половину медовой коврижки, протянула мне.

* * *

Весь день проболтали с Дуней у окошечка и легли спать рядом на длинной скамейке. Среди ночи няня осторожно разбудила меня и сказала, что мы приехали.

Вокзал был слабо освещен. Мы стали отыскивать какую-нибудь телегу, чтобы доехать до деревни. Но телеги не было на станции ни одной. Няня уже готова была переночевать в гостинице, как вдруг ее кто-то окликнул.

Мы обернулись. Перед нами стоял маленький, седенький старичок.

— Ах, Кузьмич, здравствуй, — обрадовалась няня.

— Здравствуй, здравствуй, Грунюшка! Меня за тобой и прислали, как, значит, получили писульку-то, так меня твоя мать и подрядила ехать за вами.

— А, значит, письмо дошло?

— Вчерась еще принесли… Давай вещи-то, родимый, — крикнул мужичок насильщику и, взяв от него багаж, положил его в телегу.

Потом он подложил сена под сиденье и помог нам взобраться.

— Это сосед наш, Катенька, — пояснила мне няня, когда телега загрохотала по улицам городишки.

Мне очень хотелось спать, и я легла на дно телеги. Няня прикрыла меня большим платком, но уснуть я не могла, так как слишком сильно трясло на мостовой. Мужичок повернулся к нам и, поминутно подгоняя лошадку, рассказывал няне о их деревенском житье-бытье.

Пока мы ехали по городу, я не чувствовала ничего, кроме желания спать, но вот выехали в поле, а потом в лес, где меня охватило чувство страха… Я смотрела на большие деревья, которые размахивали ветвями, точно громадными, длинными руками: тень от них ложилась темными пятнами на дорогу. Мне было жутко. Я вспомнила мамину сказку, где в таком же лесу маленький мальчик, ехавший с отцом, видел лесного царя и его страшных дочерей.

— Тебе холодно, Катенька? — заботливо осведомилась няня, видя, что я все время озираюсь по сторонам.

— Нет, нянечка, мне страшно! — призналась я.

— Страшно? — удивился Кузьмич. — Что ты, барышня! У нас тут тихо, в добрый час сказать! Я не раз в лесу этом был и даже волка не встретил.

Слова доброго мужика успокоили меня, и всю остальную дорогу я проспала крепким сном.

* * *

Я проснулась от толчка… Телега остановилась у крылечка небольшой избы. Няня целовалась с какою-то старухой и держала за руку маленького белобрысого мальчугана — моего ровесника.

— Катенька, Катенька, — обернулась она ко мне. — Кузьмич, сними барышню с телеги.

Кузьмич осторожно поставил меня на землю.

— Здравствуй, барышня! — сказала мне старуха и погладила меня по голове своей грубой, мозолистой рукой.

— А вот и мой Ванюшка! — радостно сказала няня, подталкивая ко мне толстого карапуза в красной рубашке.

— Ванюшка, здоровайся с барышней, — приказала она сынишке.

Мальчик смотрел на меня букой.

Я протянула ему руку, но он не двигался. У него была грязная рожица и белая как лен голова.

— А где же Василий, Федор и Маша? — спросила няня у своей старухи-матери.

— На поле, родная! Пашут… К полудню вернутся… Пойдем-кось в горницу… Устали, чай?

И старуха повела нас в избу. Я с удивлением рассматривала большую комнату с лавками по стенам, с киотом, полным образов, в углу, со столом и большой печкою.

Я никогда не была в избе, и все здесь меня удивляло. Комната была отгорожена ситцевой занавеской, а наверху были какие-то страшные палки.

Няня сказала, что это палати, где спать.

Мне стало грустно… жаль было старой милой квартирки. Здесь все было такое чужое, незнакомое…

Мать мужа няни — совсем седая старуха — показалась мне очень строгой… Она недружелюбно поглядывала на меня и, наконец, спросила:

— А когда же ты, Грунюшка, повезешь барышню к ихним родным?

— Как только придет письмо оттуда, — ответила няня, — мы и тронемся.

В двенадцать часов старуха стала собирать обед, говоря, что скоро вернутся с поля муж моей няни и ее брат Федор с женой Марьей. Я тем временем освободила бедного Мишку из корзинки. Он выпрыгнул, встряхнулся и презабавно стал оглядываться, не узнавая нового места.

— Да ты никак с кошкой еще? — не совсем любезно проговорила нянина свекровь.

— Нельзя было оставить, Катенькин любимчик ведь это! — не спуская с рук своего сынишки, оправдывалась няня.

— Что ж, экую невидаль и к дяденьке потащите? — спросила меня старуха.

Я ничего не ответила. Я начинала ее бояться.

Наконец, к обеду явились муж няни, загорелый мужик с черной бородой, и ее брат Федор с женой.

Все они очень обрадовались няне, громко разговаривали, смеялись, шутили со мной, и рассматривали меня, как невиданного зверька.

Мне было очень грустно. Когда няня придвинула ко мне тарелку со щами (они все ели из общей миски), из глаз моих полились слезы.

— Что ты, Катенька, голубушка? — беспокоилась няня, обнимая меня.

— По маменьке, знать, затосковала, сердечная, — печально улыбнулась Марья, и сразу ее ласка облегчила мое горе.

"Она добрая", — подумала я и крепко прижалась к моей няне.

Около меня сел молчаливый Ванюшка, нянин сынок, и все время не сводил с меня своих любопытных глаз. После обеда, щей и каши, все разошлись на работу. Няня помогла свекрови мыть посуду, и мне дали полотенце перетирать деревянные ложки и ножи.

В этот вечер, ложась спать на новом месте, на одной постели с няней, я долго и горячо молилась за упокой души моей дорогой мамочки.

* * *

Я уже неделю жила в деревне.

Нянина семья полюбила меня, называла меня Катенькой, а не барышней, Ванюшка не дичился меня, а устроил для моей Лили колыбельку из щепочек. Марья, приходя с поля, не раз приносила мне то ландыш, то подснежник.

Одна старая Ирина — свекровь няни — никак не могла, казалось, привыкнуть ни ко мне, ни к моему Мишке. С моим приездом она уступила мне свою широкую постель, где спала за ситцевой занавеской с Ванюшкой, и это ей не понравилось. От грубой деревенской пищи я было разболелась, и меня возили к доктору в соседний город.

— Ишь, белоручка, — ворчала старуха, — ну, да ладно, привыкнешь, не велика птица.

И я понемногу привыкла. Правда, я постоянно думала и плакала о маме, долго беседовала с Лили о том, как нам будет тяжело жить у чужих, но все-таки я мало-помалу освоилась и помогала чем могла в хозяйстве: мела горницу, собирала на стол, мыла горшки и посуду и даже научилась ставить самовар.

— Ай да Катенька — молодец! — хвалила меня няня, и я вся сияла.

Мне не хотелось быть белоручкой — и вот однажды я, когда не было няни, сняла сапоги и чулки и стала пробовать ходить босиком по двору.

— Что ты, Катя? — удивился Ванюшка.

— Хочу привыкать ходить по-деревенски, — ответила я.

Мелкие камешки и сучья впивались мне в ноги. Кое-где даже выступили капельки крови.

А Ванюшка все смеялся надо мною, пока не вернулась няня.

— Катенька, что же это ты такое затеяла? — Она схватила меня за руку и побежала в избу обмывать мои бедные исцарапанные ноги.

После этого я уже не пробовала ходить как все деревенские ребятишки. Жизнь в няниной деревне мне начинала нравиться, и я почти полюбила ее, если бы не мои враги… Старая Ирина все сердитее смотрела на меня. Но, кроме нее, у меня были еще два врага.

Не знаю, за что, большая рыжая корова невзлюбила меня и не раз грозно смотрела, потрясая своими страшными рогами. Каждый вечер, возвращаясь с поля в стаде, Буренка, завидя меня на крылечке, бросалась в мою сторону, страшно тряся головой.

Пастух щелкал кнутом, кричал: "Куда, куда пошла!" Но это не помогало нисколько, и злая корова продолжала идти на меня… Я в ужасе вскакивала с крылечка и бежала в избу, под защиту няни, пока Буренку не загоняли в хлев.

Не любил меня и мохнатый дворовый пес Жучка…

Как-то раз Мишка вздумал близко подойти к его конуре. Жучка оскалился на него, и от Мишки ничего бы не осталось, если бы я не схватила его на руки и не убежала с ним. С этого времени Жучка не мог пропустить меня без ворчания мимо своей будки.

Но у меня были и друзья. Куры и цыплята очень любили меня и бросались ко мне со всех ног, лишь только я появлялась на крылечке с чашкой пшена.

— Цып, цып, цып! — звала я птичек и бросала им корм с крылечка.

У меня была любимая курочка Смолянка — вся черная, с белым хохолком на голове.

Так я жила в деревне в ожидании письма от родных, в котором бы они написали, как и когда мне выехать в дорогу.

* * *

— Катя, а Катя, пойдешь што ль с нами? — спросил меня Ваня, проходя мимо огорода с ватагой крестьянских ребятишек.

Я сидела между грядами и рвала траву, желая приготовить из нее салат для моей Лили.

— А вы куда? — осведомилась я.

— В лес, ягоды поспели!.. — крикнул на ходу мальчик, и дети веселой гурьбой направились к лесу.

Я сбегала в избу, надела на голову платочек, подаренный мне няней, и побежала догонять их, волоча за руку мою спутницу — Лили.

— Барышня, бежит, барышня! — завидя меня, закричали ребятишки и остановились подождать.

Лес был большой и темный, но ребятишки не боялись ходить туда: они знали каждый кустик, каждое деревце.

Ванюша был в лесу, как дома.

— Ты, Катя, ступай сюда, а я пойду туда, — сказал он, — а то на нас двоих ягод маленько будет.

Мы разошлись в разные стороны и стали громко перекликаться:

— Ау, барышня!

— Ау-у-у, Федюшка!

— Ау, Ва-а-ня! — неслось по лесу.

Мы быстро перебегали с места на место, отыскивая в траве красные ягодки земляники.

Я уже набрала много ягод в маленькую корзиночку и теперь отправляла ягоды прямо в рот. Они были такие сладкие, вкусные! Впереди их было так много: под каждым кустиком кивала красная головка.

Я шла все дальше и дальше в лес, позабыв о моих маленьких спутниках. Голоса их звучали где-то далеко, и скоро их не стало слышно. Я зашла в чащу и увидела ручеек. На берегу ручья росло несколько спелых и крупных ягодок земляники. Я сорвала их и, присев на бережку, с удовольствием принялась их есть,

Вдруг раздался отдаленный удар грома. Я быстро вскочила на ноги. Небо было темное и покрыто тучами. Мне стало страшно. "Сейчас начнется гроза, и я не успею добежать до опушки", — подумала я. К тому же в лесу стало совсем темно и не слышалось больше детских голосов.

— Ваня, ау! — крикнула я что было силы.

Но никто не ответил мне.

Тогда я поспешила назад к опушке и шла быстро-быстро, забыв на траве у ручья корзиночку с ягодами и мою бедную Лили.

Но чем дальше я шла, тем кусты и деревья росли гуще… Должно быть, я сбилась с дороги.