Онлайн чтение книги Том 16. Фредди Виджен и другие
БОЛЬШАЯ ИГРА

Летний день клонился к закату. Длинные тени каштанов уже ложились на террасу гольф-клуба, а пчелы, задержавшиеся к этому часу на цветочных клумбах, походили на усталых бизнесменов, готовых, наконец, отложить работу и отправиться в ресторан, а после в театр. Старейшина клуба приподнялся в своем любимом кресле, посмотрел на часы и зевнул.

В ту же минуту из-за холма, со стороны восемнадцатой лунки, донеслись пронзительные крики — видимо, подошел к концу какой-то затянувшийся матч. Шум голосов приблизился, и на холме показалась небольшая компания. Возглавляли ее двое, оба невысокие и коренастые. Первый выглядел довольным, второй — расстроенным. Их сопровождали друзья и болельщики, один из которых, улыбающийся молодой человек, зашел на террасу, где сидел старейшина.

— К чему такой крик? — поинтересовался тот. Юноша опустился в кресло и закурил.

— Перкинс и Бростер, — ответил он, — шли вровень после семнадцатой лунки и решили поднять ставки до пятидесяти фунтов. Оба добрались до грина в семь ударов, и Перкинсу всего-то нужно было попасть с полуметра, чтобы свести матч к ничьей. Он промахнулся. Эти двое играют по-крупному.

— Занятно, — произнес старейшина, — большие ставки обычно делают те, на чью игру невозможно смотреть без содрогания. Чем выше мастерство игрока, тем меньше он ставит на кон. Только самым никчемным гольфистам свойственно подогревать интерес к игре большими деньгами. Однако я не назвал бы пятьдесят фунтов такой уж серьезной суммой для Перкинса и Бростера, ведь оба они достаточно хорошо обеспечены. Вот если вам угодно послушать… Челюсть молодого человека слегка отвисла.

— Ой, надо же, я и не думал, что уже так поздно, — залепетал он, — мне нужно…

— …о действительно крупной ставке…

— Я обещал…

— …я с удовольствием расскажу, — закончил старейшина.

— Погодите, — угрюмо сказал юноша, — это не о том, как двое влюбляются в одну девушку и играют матч, чтобы решить, кому она достанется? Если так, то…

— Ставка, о которой я говорю, — ответил старейшина, — гораздо больше и значительнее, чем любовь женщины. Итак?

— Ладно, — сдался его собеседник, — давайте уж.

— Как известно, не в деньгах счастье, — начал старейшина. — Пример тому — Бредбери Фишер, герой моей истории. У него, одного из самых известных нуворишей Америки, было две печали: застрявший на двадцати четырех гандикап и неодобрительное отношение жены к реликвиям гольфа из его коллекции. Однажды, увидев, как он любуется брюками, в которых Френсис Уйме победил Вардона и Рея в исторической переигровке[65] …в исторической переигровке — речь о легендарном Открытом чемпионате США по гольфу 1913 года, когда 20-летний спортсмен-любитель из Массачусетса Френсис Уйме потряс весь мир профессионального гольфа, победив мощнейший британский дуэт — Гарри Вардона и Теда Рея, с чего, собственно, и начался настоящий интерес американцев к гольфу. на открытом национальном чемпионате, жена спросила, не лучше ли коллекционировать что-нибудь стоящее, вроде старых мастеров или прижизненных изданий.

Подумать только, «стоящее»! Бредбери простил ее, потому что любил, но обиду забыть не смог.

Как и многие из тех, кто пристрастился к гольфу в зрелом возрасте, понапрасну растратив молодость на коммерческие устремления, Бредбери Фишер был предан игре всей душой. Хоть он изредка и наведывался на Уолл-Стрит, чтобы отнять миллион-другой у мелких инвесторов, главное место в его жизни занимали гольф и коллекция. Он начал собирать ее, как только увлекся гольфом, и очень ею дорожил. Воспоминания о том, что жена не позволила ему приобрести запонку Д. Г. Тейлора[66] Д.Г. Тейлора — Джон Генри Тейлор (1871–1963) — профессиональный британский гольфист. Вместе с Г. Вардоном и Д.Брейдом составлял так называемый «Великий триумвират». Эти три гольфиста выигрывали British Open с 1894 по 1914 год (победы Тейлора пришлись на 1894, 1895, 1900, 1909 и 1913 гг.). Он первым из английских профессионалов выиграл British Open, в котором до 1893 года доминировали шотландские игроки. В 1901 году при участии Тейлора была основана «Ассоциация профессиональных гольфистов Великобритании», первым председателем которой был избран сам Тейлор. за какие-то несколько сотен фунтов, камнем лежали у него на душе.

Эта неприятность постигла Бредбери в Лондоне. Сейчас он возвращался в Нью-Йорк, а жена еще ненадолго осталась в Англии. Всю дорогу Бредбери был угрюм и печален, а во время корабельного концерта, куда его занесла нелегкая, даже сказал стюарду, что если у самозваной певицы, только что исполнившей «Мой домик на Диком Западе», хватит наглости выйти на бис, пусть она свернет себе шею на какой-нибудь высокой ноте.

Таково было настроение Бредбери Фишера, когда он пересекал океан, таким оно осталось и по возвращении домой в Голденвиль, что на Лонг-Айленде. Задумчиво сидел он с послеобеденной сигарой в версальской гостиной, когда вошел Близзард, английский дворецкий, и сообщил, что мистер Глэдстон Ботт желает переговорить с ним по телефону.

— Ботт? Пусть проваливает, — ответил Бредбери.

— Очень хорошо, сэр.

— Нет, лучше я сам с ним разберусь, — Бредбери подошел к аппарату. «Алло», — резко бросил он в трубку.

Не нравился ему этот Ботт. Бывают люди, которым словно судьбой начертано всю жизнь оставаться соперниками. Так было с Бредбери Фишером и Д. Глэдстоном Боттом. Они родились в одном городишке с разницей в несколько дней, почти одновременно переехали в Нью-Йорк и с тех пор шли ноздря в ноздрю. Фишер на два дня раньше Ботта заработал первый миллион, зато первому разводу Ботта газетчики уделили на пару абзацев больше внимания, чем разводу Фишера.

В знаменитой тюрьме Синг-Синг, где каждый из них провел несколько счастливых лет молодости, они на равных сражались за блага, которые предлагало это заведение. Фишер застолбил за собой место кетчера в бейсбольной команде, а Ботт обскакал Фишера, когда хору понадобился тенор. Ботта выбрали для участия в состязании ораторов Синг-Синг и Оберна,[67] …в состязании ораторов Синг-Синг и Оберна — известная тюрьма в городе Оберн, штат Нью-Йорк. зато Фишеру в последний момент удалось попасть в команду кроссвордистов, в то время как Ботт остался в запасе.

Одновременно они начали играть в гольф, и их гандикапы всегда были одинаковы. Неудивительно, что Фишер и Ботт недолюбливали друг друга.

— Привет, — ответил Глэдстон Ботт. — Вернулся? Послушай, Фишер. Есть у меня одна интересная вещица. Думаю, подойдет для твоей коллекции.

Бредбери Фишер смягчился. Ботт был ему неприятен, однако это еще не повод отказываться от сделки. Ботт, конечно, ни в чем не разбирается, но вдруг ему посчастливилось наткнуться на что-нибудь ценное. Бредбери с облегчением подумал, что жена сейчас за три тысячи миль от дома, и ее всевидящее око не следит за каждым его шагом.

— Я только что вернулся с юга, — продолжил Ботт, — привез детскую клюшку Бобби Джонса.[68] Бобби Джонса — Роберт Тайер (Бобби) Джонс младший (1902–1971) — легендарный американский гольфист. Выиграл пять чемпионатов США среди любителей, четыре US Open, три British Open и один British Amateur. Именно ею он первый раз в жизни играл на чемпионате Атланты, штат Джорджия, среди детей, у которых прорезались еще не все зубы.

Бредбери ахнул. До него доходили слухи о существовании такого сокровища, но он им не верил.

— А это точно? — спросил он. — Ты уверен, что она подлинная?

— У меня письменные ручательства мистера Джонса, миссис Джонс и няни.

— Сколько, Ботт, старина? — запинаясь, произнес Бредбери. — Сколько ты хочешь за клюшку, Глэдстон, дружище? Я дам сто тысяч долларов.

— Ха!

— Пятьсот тысяч.

— Ха-ха!

— Миллион.

— Ха-ха-ха!

— Два миллиона.

— Ха-ха-ха-ха!

Бредбери Фишера словно поджаривали на сковороде. Лицо исказила гримаса. В душе с быстротой молнии сменялись ярость, отчаяние, ненависть, злость, боль, досада и возмущение. Однако, когда он снова заговорил, голос был вкрадчивым и любезным.

— Глэдди, старичок, — сказал он, — мы столько лет с тобой дружим.

— Нет, не дружим, — ответил Глэдстон Ботт.

— Дружим-дружим.

— Ничего подобного.

— Пусть так, а что скажешь на два миллиона пятьсот?

— Держи карман. Послушай, тебе и впрямь так нужна эта клюшка?

— Нужна, Ботти, старикашечка, очень нужна.

— Так вот. Меняю ее на Близзарда.

— На Близзарда? — с дрожью в голосе переспросил Фишер.

— На Близзарда.

Пожалуй, до сих пор из повествования о двух миллионерах можно было заключить, что никто из них ни в чем не превосходил соперника. Однако это не так. Вообще говоря, чем бы ни похвастался один, у другого всегда находилось что-нибудь равноценное. Лишь в одном преимущество Бредбери Фишера не вызывало сомнений — у него был лучший на всем Лонг-Айленде английский дворецкий.

Близзард был бесподобен. К сожалению, в наши дни английские дворецкие все меньше и меньше соответствуют овеянному легендами образу, созданному их предшественниками. Современный дворецкий так и норовит оказаться стройным молодым человеком в прекрасной физической форме, которого легко принять за члена семьи. Близзард же принадлежал к старой доброй школе; прежде чем попасть к Фишерам, он пятнадцать лет прослужил у графа и, судя по виду, за эти годы и дня не прожил без пинты портвейна. Портвейн, выпученные глаза и три подбородка — в этом был весь Близзард. У него были ноги колесом, а при ходьбе нижняя часть жилета выступала, словно авангард в королевском параде.

Сознание, что Ботт страстно желает заполучить Близзарда, давно согревало Бредбери душу. Однако никогда раньше Ботт не выражал свои чувства открыто.

— На Близзарда? — прошептал Фишер.

— На Близзарда, — твердо ответил Ботт. — У жены на следующей неделе день рождения, и я как раз подбираю подарок.

Бредбери Фишер содрогнулся, ноги стали, как ватные. На лбу выступили капельки пота. Слишком уж велико было искушение.

— Может, возьмешь три миллиона… или четыре… или что-нибудь вроде того?

— Нет. Мне нужен Близзард. Бредбери вытер платком взмокший лоб.

— Так тому и быть, — еле слышно сказал он.

Тем же вечером прибыла детская клюшка Джонса. Несколько часов Бредбери Фишер любовался ею с чистой радостью коллекционера, которому удалось заполучить настоящее сокровище, потом мало-помалу начал понимать, что натворил.

Он задумался о жене и о том, что она скажет, когда все узнает. Близзард был гордостью и отрадой миссис Фишер. Ей, подобно поэту, не доводилось лелеять лани нежной,[69] …лелеять лани нежной — строка из поэмы Томаса Мура «Огнепоклонники». но случись такое, она не привязалась бы к этой самой лани больше, чем к Близзарду. Даже сейчас мысли ее нет-нет да и возвращались к оставленному дома любимцу. Вот и сегодня Бредбери обнаружил, что в его отсутствие пришли три телеграммы.

Первая вопрошала:

Вторая:

Третья:

Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять: если, возвратившись домой, она узнает, что Бредбери обменял Близзарда на детскую клюшку для гольфа, развода не избежать. Любой суд присяжных в Америке единогласно примет решение в ее пользу. Первая жена получила развод по гораздо более пустяковому поводу. Да и вторая, и третья, и четвертая. А ведь эту жену Бредбери любил. Было в его жизни время, когда, потеряв жену, он относился к этому философски, зная, что мгновенно найдет другую. Однако с возрастом появляются постоянные привычки, и Бредбери уже не мыслил себя без нынешней спутницы жизни.

Итак, что делать? Что же, черт возьми, делать-то?

Положение было безвыходным. Ничто, кроме Близзарда, не удовлетворит алчность завистливого Ботта. Но и о том, чтобы расстаться с клюшкой, подержав ее в руках, и речи быть не могло.

Всю ночь он беспокойно ворочался в кровати (эпохи Людовика XV), и вот, уже под утро, у него созрел грандиозный план.

На следующий день Бредбери отправился в гольф-клуб, где ему сообщили, что Ботт играет со своим знакомым, тоже миллионером. Ждать пришлось недолго, Ботт скоро появился.

— Эй, — сказал Глэдстон Ботт, как всегда не поздоровавшись, — когда, наконец, я увижу своего дворецкого?

— В самое ближайшее время, — ответил Бредбери.

— Я ждал его вчера.

— Скоро получишь.

— Чем его кормить? — поинтересовался Ботт.

— Да тем же, что ешь сам. Когда жарко, добавляй серу в портвейн. Расскажи лучше, как сыграл?

— Проиграл. Чертовски не везло.

Глаза Бредбери Фишера засверкали. Пробил его час.

— Не везло? — сказал он. — Как это «не везло»? Везение тут ни при чем. Ты вечно жалуешься на удачу. Может, ты просто плохо играешь?

— Что?!

— Ты никогда не сможешь играть в гольф, если не освоишь азы. Вспомни, как ты бьешь по мячу.

— Ну и как же я бью по мячу?

— А так, неправильно. При правильном замахе клюшка отводится назад, а вес тела плавно переносится на правую пятку и подушечки пальцев левой ноги. Однако как ни работай над техникой — все равно ничего не выйдет, если не перестанешь вертеть головой во время удара, потому что нужно смотреть на мяч.

— Эй!

— Очевидно, что при замахе нельзя делать резких движений, так как это приводит к потере равновесия. Ты должен понять, что совершенно необходимо…

— Эй! — прервал его Глэдстон Ботт.

Он был потрясен до глубины души. Ботт мог часами выслушивать подобные рассуждения от профессионалов или знакомых игроков с нулевым гандикапом. Гандикап Бредбери Фишера равнялся двадцати четырем, и Ботт свято верил, что может разделать Фишера под орех в любое время дня и ночи.

— С чего ты взял, — с жаром спросил он, — что можешь учить меня гольфу?

Бредбери Фишер усмехнулся про себя. Все шло в точности по его коварному плану.

— Друг мой, — ответил он, — я просто хотел помочь.

— Каков нахал! Да я разнесу тебя в пух и прах, только дай.

— Легко сказать.

—  Я тебя дважды обыграл за неделю до твоего отъезда в Англию.

— Конечно. Кто же станет играть в полную силу, когда на кону лишь несколько тысяч долларов. Ты не посмеешь сыграть со мной на что-нибудь стоящее.

— Когда угодно и на что угодно.

— Прекрасно. Сыграем на Близзарда?

— А ты что поставишь?

— Все равно. Пара железных дорог подойдет?

— Лучше три.

— Договорились.

— Как насчет следующей пятницы?

— Отлично, — ответил Бредбери Фишер.

Ему казалось, что неприятности позади. Как и все гольфисты с гандикапом двадцать четыре, он нисколько не сомневался, что легко одолеет любого игрока своего уровня. А уж от Глэдстона Ботта он не оставит и мокрого места — стоит лишь заманить его на поле.

Однако когда наступило утро судьбоносного матча, Бредбери Фишер неожиданно почувствовал себя не в своей тарелке. Слабаком он никогда не был. Его хладнокровие в ответственные минуты давно стало легендой на Уолл-Стрит. Во время известных событий, когда Б. и Г., объединившись, напали на В. и Д., и Фишеру, чтобы не упустить из рук Л. и М., пришлось скупать акции С. и Т., он и бровью не повел. А вот сейчас, за завтраком, пытаясь подцепить вилкой кусок бекона, он дважды промахнулся мимо тарелки, а на третий раз чуть не проткнул себе щеку. Один вид Близзарда — такого спокойного, такого уверенного, во всех отношениях превосходнейшего дворецкого, — окончательно лишил Бредбери присутствия духа.

— Я сегодня сам не свой, Близзард, — сказал он, натужно улыбнувшись.

— Да, сэр. Вы действительно выглядите обеспокоенным.

— Точно. Играю сегодня в гольф. Очень важный матч.

— В самом деле, сэр?

— Надо взять себя в руки, Близзард.

— Да, сэр. Если позволите, осмелюсь дать совет: во время игры постарайтесь ровно держать голову и смотреть прямо на мяч.

— Обязательно, Близзард, обязательно, — ответил Бредбери Фишер, расчувствовавшись. — Спасибо за совет, Близзард.

— Не за что, сэр.

— Как радикулит, Близзард?

— Немного лучше. Благодарю вас, сэр.

— А икота?

— В последнее время отмечается небольшое, быть может, временное, облегчение, сэр.

— Хорошо, — сказал Бредбери Фишер.

Твердым шагом он вышел из комнаты и направился в библиотеку — немного почитать Джеймса Брейда,[70] Джеймс Брейд (1870–1950) — легендарный британский гольфист, входивший вместе с Вардоном и Тейлором в так называемый «Великий триумвират». Неоднократный победитель British Open. а именно, замечательную главу об игре в ветреную погоду. Утро выдалось ясным и солнечным, но лучше быть готовым к неожиданностям. Затем с чувством выполненного долга Бредбери Фишер велел подать машину и отправился в клуб.

Глэдстон Ботт с двумя кэдди уже дожидался его. Соперники обменялись приветствиями, бросили жребий, и Ботт, которому выпала честь начинать игру, отправился выполнять первый удар.

Среди гольфистов с гандикапом двадцать четыре существует великое множество разновидностей, не все из которых до конца изучены наукой, однако в самом широком смысле выделяются два типа — безрассудные и осторожные. Первые бесстрашно стараются сыграть любую лунку одним, но блестящим ударом. Другие раз за разом предпочитают довольствоваться скромной девяткой. Глэдстон Ботт был из когорты осторожных. Он потоптался на месте, будто курица на заднем дворе, а потом несильным ударом послал мяч на семьдесят метров точно вдоль фервея. Затем настал черед Бредбери Фишера.

Вообще-то Бредбери Фишер всегда предпочитал рискованную манеру игры. Как правило, при замахе он отрывал от земли левую ногу, сильно отклонялся назад, перенося вес на правую, затем резко подавался вперед и яростно рассекал воздух клюшкой в надежде попасть по мячу. Временами такая техника приводила к успеху, хотя ее очевидным недостатком была некоторая ненадежность. Во всем клубе только Бредбери Фишеру да местному чемпиону когда-либо удавалось попасть на грин второго поля одним ударом. С другой стороны, только Бредбери Фишер сумел однажды послать мяч со стартовой отметки одиннадцатого поля прямиком к шестнадцатой лунке.

Однако в этот день из-за чрезвычайной важности матча в нем произошли чудесные перемены. Твердо стоя на обеих ногах, он колдовал над мячом, будто боялся его сломать. Замах Бредбери походил на замах Глэдстона Ботта, и мяч тоже пролетел семьдесят метров по красивой аккуратной дуге. Ботт ответил ударом метров на восемьдесят. Бредбери не отставал. Так, медленно прокладывая путь через поле, они добрались до грина, где Бредбери, ловко орудуя паттером, поразил цель третьим ударом, и счет остался ничейным.

Вторая лунка была точной копией первой, а третья и четвертая — второй. Однако на грине пятого поля ветер удачи переменился. Чтобы выиграть лунку, Глэдстону Ботту нужно было попасть метров с шести. Как и во всех предыдущих розыгрышах, его удар был направлен куда угодно, только не к лунке. Мяч подпрыгнул на неприметном бугорке, ушел на пару метров влево, снова наткнулся на бугорок, отклонился вправо, затем отскочил от сучка и опять покатился влево, а вскоре затрепетал в лунке.

— Один вверх, — объявил Ботт. — Ну и хитрые тут поля попадаются. Такой рельеф, что смотри в оба.

На шестой лунке Ботт готовился выполнить удар с границы грина, как вдруг где-то неподалеку пронзительно заревел осел. Ботт вздрогнул от неожиданности и непроизвольным движением руки, державшей клюшку, послал мяч точно в цель.

— Отлично, — сказал Глэдстон Ботт.

Седьмая лунка была короткой, но путь к ней стерегли две большие ловушки, между которыми пролегала узкая полоска дерна. Удару Глэдстона Ботта не хватило силы, но мяч, прокатившись через раф, прошел по самому краю оврага, затем повернул в сторону грина, набрал скорость, удачно скатившись с какого-то взгорка, и мгновением позже упал в лунку.

— Уф, чуть не промахнулся, — вздохнул Глэдстон Ботт с облегчением.

В глазах Брэдбери Фишера все плыло и плясало. Ничего подобного он не ожидал. Если так пойдет дальше, то, чего доброго, лунки, словно стая голодных собак, сами начнут охотиться за мячами Ботта по всему полю.

— Три вверх, — подвел итог Глэдстон Ботт.

Бредбери Фишер стиснул зубы и попробовал успокоиться. Положение стало критическим. Он понял, что совершил ошибку, сделав ставку на расчетливую игру. Он не был рожден расчетливым гольфистом, и ему не пристало вести себя словно ожившая иллюстрация из книги Вардона. При замахе он отводил клюшку как можно дальше назад, стараясь вести головку параллельно земле. Он прижимал правый локоть к боку, прежде чем плавным движением поднять клюшку, головка которой описывала правильную дугу. Он вовремя поворачивал корпус, отслеживал переворот кистей и движения бедер.

Какая чепуха! Может, все это и хорошо, но не для него. В гольфе Бредбери всегда считал себя отчаянным рубакой, готовым очертя голову броситься вперед и смести все на своем пути. И только сметая все на своем пути так, как никогда еще не сметал, мог он надеяться на восстановление утраченных позиций.

Успех отнюдь не вскружил голову Глэдстону Ботту. Его драйв на восьмом поле был по-прежнему короток и точен. Однако теперь Бредбери Фишер и не думал никому подражать. На семи предыдущих лунках он подавлял инстинкты, но уж теперь вложил в удар всю накопившуюся за время воздержания страсть.

Секунду-другую он неподвижно стоял на одной ноге, будто аист, затем что-то со свистом рассекло воздух, и раздался щелчок. Мяч устремился прямо по курсу, перелетел через все ловушки, ударился о землю и остановился в двадцати метрах от грина.

Бредбери зловеще улыбнулся и расправил плечи. Глэдстону Ботту понадобится никак не меньше семи ударов. Сам же Бредбери в худшем случае уложится в пять.

— Два вниз, — сказал он несколько минут спустя, и Глэдстон Ботт угрюмо кивнул в знак согласия.

Бредбери Фишеру нечасто удавалось остаться на фервее Два раза подряд, однако день выдался необычный. После Драйва на девятом поле мяч пролетел двести сорок метров, и не просто так, а в верном направлении.

— Один вниз, — объявил Бредбери Фишер, и Ботт кивнул еще более угрюмо.

Что может обескуражить больше постоянного проигрыша в длине драйва? А уж если драйв соперника длиннее твоего на сто семьдесят метров, да еще и два раза кряду, поневоле призадумаешься. Глэдстон Ботт тоже был не железный. С тяжелым сердцем наблюдал он, как Фишер готовится к первому удару на десятом поле. Когда же мяч, пущенный, как из пращи, снова полетел прямо, Ботт почувствовал слабость. В первый раз он потерял присутствие духа и срезал удар. Мяч закатился в высокую траву, и после трех бесплодных попыток выбить его нибликом, Ботт сдался, и в матче снова наступило равновесие.

На одиннадцатой Бредбери Фишер тоже сорвал удар. Мяч, хотя и пошел прямо, остановился всего в полуметре от ти. С огромным трудом Бредбери уложился в восемь ударов и сохранил ничью.

Двенадцатая лунка снова была короткой. Окрыленный успехом Бредбери не смог совладать с беспечностью и ударил слишком сильно. Мяч перелетел грин метров на шестьдесят, и противник вновь оказался впереди.

Тринадцатую и четырнадцатую лунки они прошли вровень, но пятнадцатую красивым длинным ударом выиграл Бредбери, — и счет опять сравнялся.

Готовясь к удару на шестнадцатой лунке, Бредбери Фишер воображал, что теперь все в его власти. На тринадцатой и четырнадцатой у Бредбери дрогнула рука, но на пятнадцатой его драйв вновь вернулся во всем великолепии. Бредбери ничуть не сомневался, что так оно и продолжится. Он отчетливо помнил великолепный последний удар, и теперь приготовился в точности повторить его. Самое важное — поглубже вдохнуть во время замаха и задержать дыхание до соприкосновения клюшки с мячом. Кроме того, глаза можно закрывать только после того, как опустится клюшка. Свои секреты есть у всех великих гольфистов — в этом состоял секрет Бредбери Фишера.

Повторив про себя эти правила, Бредбери Фишер приготовился нанести по мячу удар, какому позавидовал бы сам Эдвард Блэквелл[71] Эдвард Блэквелл — английский гольфист; второе место British Amateur 1904 года. в расцвете сил. Он вдохнул и, набрав полные легкие воздуха, откинулся назад на своей мощной правой ноге. Затем стиснул зубы и вложил в удар всю душу.

Когда Бредбери открыл глаза, его взгляду представилась страшная картина. То ли он слишком рано зажмурился, то ли выдохнул слишком резко, но мяч, который должен был лететь точно на юг, со страшной скоростью направлялся на юго-юго-восток к самому неприглядному рафу из тех, что когда-либо попадались Бредбери Фишеру. А уж рафов он в своей жизни повидал немало.

Оставив Глэдстона Ботта изображать восьмидесятилетнего калеку, катающего орехи зубочисткой, Бредбери Фишер в сопровождении кэдди отправился в джунгли на поиски мяча.

Надежда не вполне оставила его. Несмотря на неверное направление, удар был вовсе не так уж плох, ведь мяч приземлился недалеко от грина. При удачном раскладе на грин можно будет попасть одним ударом. И только когда Бредбери добрался до места, его сердце екнуло. Мяч лежал глубоко в траве. Над ним — заросли густого кустарника, за ним — камень, за камнем — дерево — и никакой возможности как следует замахнуться. Бредбери горько улыбнулся. По иронии судьбы всего в нескольких метрах справа находился прекрасный островок гладкого дерна, откуда он с удовольствием выполнил бы второй удар.

Бредбери кинул печальный взгляд в сторону Ботта. Однако того не было видно за кустами. И тут ему в голову пришла шальная мысль. «А что, если?..», — подумал он.

Недаром Бредбери Фишер тридцать лет провел на Уолл-Стрит.

В этот миг он вспомнил, что не один. Рядом стоял кэдди.

Бредбери пригляделся к своему помощнику, на которого до этой минуты не обращал внимания. Кустистые брови, усы, как у моржа, немолод, лет за сорок. Чутье подсказывало Бредбери, что кэдди — свой человек. Он немного походил на Спайка Хаггинса, вора-медвежатника, с которым Бредбери сидел в Синг-Синг. Ему подумалось, что кэдди умеет держать язык за зубами, и на него можно положиться. Будь кэдди каким-нибудь болтливым мальчишкой, риск был бы слишком велик.

— Кэдди, — окликнул Бредбери Фишер.

— Да, сэр? — отозвался кэдди.

— Платят-то здесь, небось, мало?

— Верно, сэр.

— Хочешь пятьдесят долларов?

— Я предпочел бы сотню, сэр.

— Да, конечно, сотню.

Бредбери вытащил из кармана пачку банкнот и выбрал сто долларов. Затем, наклонившись, поднял мяч и поместил его на благословенный островок. Кэдди понимающе склонил голову.

— Неужели ты выбрался оттуда одним ударом? — воскликнул Глэдстон Ботт несколькими мгновениями позже. — Одним?!

— Очень удачный удар получился.

— А не шесть очень удачных ударов?

— Мяч хорошо упал, прямо на открытое место.

— Ну-ну! — покачал головой Глэдстон Ботт.

— Что ж, у меня всего четыре удара.

— Один вниз, — буркнул Глэдстон Ботт.

— Осталось две лунки, — бодро сказал Бредбери.

Бредбери Фишер с легким сердцем приготовился к первому удару на семнадцатом поле. Матч практически выигран, думал он. Секрет гольфа — в том, чтобы преодолевать препятствия без лишних ударов. Оказалось, что главное в этом деле — найти благоразумного, придерживающегося самых широких взглядов кэдди. Бредбери ничуть не расстроился, когда мяч после его удара ушел в густую траву, но для виду выругался.

— Ах, чтоб тебя!

— Не переживай, — сказал Глэдстон Ботт, — наверняка кто-нибудь обронил там резиновый коврик, и мяч, конечно же, угодил прямо на него.

В словах Ботта послышались язвительные нотки, и это не понравилось Бредбери. С другой стороны, Глэдстон Ботт ему вообще не нравился, и что с того? Он отправился к мячу и обнаружил его под кустом.

— Кэдди, — окликнул Бредбери Фишер.

— Сэр? — отозвался кэдди.

— Сотня?

— Сто пятьдесят, сэр.

— Сто пятьдесят, — согласился Бредбери Фишер. Глэдстон Ботт еще возился на фервее, а Бредбери уже выбрался на грин.

— Сколько? — спросил Ботт, добравшись, наконец, до грина.

— Пока два, а у тебя!

— Бью седьмой.

— Так. Допустим, ты уложишься в два удара, что маловероятно, тогда у меня в запасе шесть, чтобы выиграть лунку и матч.

Минуту спустя Бредбери Фишер достал свой мяч из лунки. Он нежился на солнце, и душа его пела от счастья. Все вокруг сверкало новыми красками. Никогда еще птичьи трели не звучали так чудесно. Деревья и поля исполнились очарования, какого он прежде не встречал. Даже Глэдстон Ботт выглядел почти сносно.

— Отличный матч, — довольно сказал Бредбери, — выигранный в честной борьбе. Поначалу я даже думал, что ты победишь. Но, сам понимаешь, класс есть класс.

— Прошу принять отчет, — сказал вдруг кэдди с моржовыми усами.

— Приступайте, — коротко бросил Ботт.

Побледнев, Бредбери Фишер уставился на кэдди. Солнце перестало сиять, птицы смолкли. На деревья стало противно смотреть, а уж на Глэдстона Ботта и подавно. Сердце Бредбери сжалось от ужаса.

— Отчет? Какой отчет? Что значит — отчет?

— Ты же не думаешь, что я стану играть с тобой важный матч, не наняв детективов? Этот джентльмен — из агентства «Скорая помощь». Так, что там у нас? — обратился Ботт к кэдди.

Первым делом кэдди снял кустистые брови и легким движением руки избавился от моржовых усов.

— Двенадцатого числа сего месяца, — начал он монотонным певучим голосом, — действуя в соответствии с полученными инструкциями, я отправился в гольф-клуб Голденвиля, чтобы установить наблюдение за объектом по имени Фишер. Во время операции мной был использован маскировочный комплект номер три…

— Ясно, ясно, — нетерпеливо перебил Ботт. — Все это не важно. Перейдем к тому, что случилось на шестнадцатой лунке.

Профессиональная гордость кэдди явно была задета, но он почтительно склонил голову.

— При розыгрыше шестнадцатой лунки объект передвинул мяч, как можно было судить по его действиям и скрытной манере, на более благоприятную позицию.

— Ага! — сказал Глэдстон Ботт.

— При розыгрыше семнадцатой лунки объект поднял мяч и рукой бросил его на грин.

— Это ложь! Грязная, наглая ложь! — выкрикнул Бредбери Фишер.

— Предвидя подобную реакцию объекта, я принял соответствующие меры и сделал моментальные снимки при помощи встроенной в часы миниатюрной фотокамеры.

Бредбери Фишер закрыл лицо руками и застонал.

— Мой матч, — с мстительным восторгом сказал Ботт. — Попрошу доставить дворецкого в мою резиденцию не позже завтрашнего дня. Ах, да, чуть не забыл, ты должен мне три железные дороги.

Близзард с достоинством и теплотой встретил Бредбери в византийской гостиной.

— Надеюсь, матч закончился удачно, сэр? — спросил дворецкий.

Почти невыносимая боль пронзила Бредбери.

— Нет, Близзард, нет. Мне не повезло.

— Очень жаль, сэр, — сочувственно ответил Близзард, — надеюсь, ставка была не очень высока?

— Э-э, весьма высока. Именно об этом нам надо поговорить чуть погодя.

— Как вам угодно, сэр. Пошлите за мной лакея, когда пожелаете поговорить, — я буду у себя. Да, сэр, вам телеграмма. Пришла совсем недавно.

Бредбери равнодушно взял конверт. Он ожидал новостей от своих лондонских агентов. Перед отъездом он велел им купить Кент и Сассекс. Очевидно, телеграмма сообщала об успешном завершении сделки.

Он вскрыл конверт и отпрянул, словно увидев скорпиона. Телеграмма была от жены.

Бредбери в оцепенении уставился на телеграмму. Хоть он и был сам не свой от пережитого на семнадцатом поле кошмара его неутомимый мозг не прекращал действовать. По дороге домой он в общих чертах придумал, как справиться с ситуацией. Если предположить, что миссис Фишер пробудет в Англии еще месяц, он мог бы купить газету, поместить на первой странице некролог о Близзарде, отправить вырезку жене, продать дом и переехать в другое место. Таким образом, она никогда и не узнала бы о том, что произошло.

Но если миссис Фишер вернется на следующей неделе, план неосуществим, и разоблачения не избежать.

Он с горечью раздумывал о том, почему она изменила планы, и пришел к выводу, что какое-то женское шестое чувство предупредило ее об опасности, угрожающей Близзарду. С раздражением Бредбери подумал о том, что Провидению совершенно незачем было наделять женщин шестым чувством. С ними и при пяти-то сладу нет.

— Да что же это такое! — простонал он.

— Сэр? — поинтересовался Близзард.

— Нет, ничего, — ответил Бредбери.

— Хорошо, сэр.

Портовая таможня Нью-Йорка — едва ли подходящее место для человека с нечистой совестью и расшатанными нервами. Сквозняки так и свищут. Повсюду слышатся странные звуки. Мрачные таможенники жуют жвачку и скрываются в тени, будто тигры в ожидании обеденного гонга. Неудивительно, что настроение Бредбери Фишера окончательно испортилось еще до того, как пассажиры начали выходить на берег.

Жена сошла с трапа одной из первых. Как она прекрасна, подумал Бредбери, глядя на нее. И, о ужас, как грозна. Ему всегда нравились волевые женщины. У первой жены была сильная воля. Впрочем, у второй, третьей и четвертой тоже. Но теперешняя жена могла дать им сто очков вперед. В ожидании встречи Бредбери Фишер впервые пожалел, что не женился на кроткой мягкой девушке из тех, что безропотно страдают под властью мужа в дамских романах. Сейчас ему вполне подошла бы жена, счастливая уже тем, что законный супруг не таскает ее за волосы по бильярдной, пиная при этом ногами.

Направляясь к ней, он перебирал в уме три фразы, с которых можно было бы начать разговор.

— Дорогая, я должен рассказать тебе…

— Любимая, мне нужно кое в чем признаться…

— Солнышко, ты случайно не помнишь нашего дворецкого, Близзарда. Видишь ли…

Однако первой заговорила жена.

— О, Бредбери, — воскликнула она, бросившись в его объятия, — я совершила ужасную глупость, ты должен простить меня!

Бредбери захлопал глазами. Никогда еще он не видел ее в таком странном настроении. Прижимаясь к нему, она казалась застенчивой, робкой и почти хрупкой, если так можно сказать о женщине весом за семьдесят килограммов.

— Ну, что случилось? — нежно спросил он. — У тебя украли драгоценности?

— Нет-нет.

— Много проиграла в бридж?

— О, нет-нет. Гораздо хуже. Бредбери напрягся.

— Неужели ты пела «Мой домик на Диком Западе» на корабельном концерте? — спросил он, вглядываясь в ее лицо.

— Да нет! Как же тебе сказать? Взгляни, Бредбери! Видишь вон того мужчину?

Бредбери посмотрел в указанном направлении. Под буквой «В» рядом с горой чемоданов стоял высокий тучный человек, исполненный отрешенного достоинства и похожий на полномочного посла. С первого взгляда, даже издали, Бредбери Фишер странным образом почувствовал собственную неполноценность. Внушительные формы, глаза навыкате, каскад подбородков в обрамлении нависающих щек — все это напомнило Бредбери о том, как чувствуешь себя в присутствии сильных мира сего. Такое бывает при встрече с чемпионами по гольфу, метрдотелями шикарных заведений или дорожной полицией. Он заподозрил неладное.

— Так, — хрипло выговорил он, — и кто это?

— Бредбери, не суди меня слишком строго. Судьба свела нас, искушение было слишком велико…

— О, женщина, — прогрохотал Бредбери, — кто этот человек?

— Его зовут Воспер.

— Что произошло между вами? Когда это началось? И почему? И как? И где?

Миссис Фишер промокнула глаза платочком.

— Все случилось у герцога Бутля, Бредбери. Меня пригласили на уик-энд.

— Там вы и встретились?

— Да.

— Ха! Что дальше?

— Едва я увидала его, меня будто подменили.

— Вот как!

— Ах, как он выглядел. Всю жизнь я мечтала о таком. Я поняла вдруг, что все эти годы мне приходилось довольствоваться вторым сортом.

— Вторым, значит? Вот как? В самом деле? Значит, довольствоваться? — процедил Бредбери Фишер.

— Я ничего не могла поделать, Бредбери. Конечно, я всегда была горой за Близзарда. Но, откровенно говоря, их и сравнить-то нельзя, ей-богу. Видел бы ты, как Воспер стоит за креслом герцога. Словно верховный жрец во время таинственного религиозного обряда. А какой у него голос! Он спрашивает, будешь ты херес или рейнвейн, а голос льется, точно волшебные звуки органа. Я не могла устоять. Я заговорила с ним, и выяснилось, что он не прочь уехать в Америку. Воспер прослужил у герцога восемнадцать лет, и ему до смерти надоело разглядывать герцогский затылок. Вот я…

В глазах у Бредбери Фишера потемнело.

— Этот человек, Воспер… Кто он?

— Да я же говорю тебе, милый. Он был дворецким у герцога, а теперь он наш. О, ты же знаешь, как я импульсивна. Сказать по правде, только на полпути домой, посередине Атлантического океана, я вдруг вспомнила о Близзарде. Как же быть, Бредбери? У меня не хватит духу уволить Близзарда. А что будет, когда он войдет в свою комнату и обнаружит там Воспера? Только подумай, Бредбери!

Бредбери Фишер как раз думал — впервые за неделю не терзаясь душевными муками.

— Евангелина, — мрачно изрек он, — это нелепо.

— Знаю.

— Крайне нелепо.

— Да. Знаю. Но ведь ты что-нибудь придумаешь, правда?

— Может быть. Обещать не буду, но может быть.

Он глубоко задумался.

— Ха! Идея! — воскликнул он. — Возможно, мне удастся всучить Близзарда Глэдстону Ботту.

— А он возьмет?

— Может быть, если правильно подойти к делу. В общем, попытаюсь его уговорить. Вам с Воспером пока лучше побыть в Нью-Йорке, а я поеду домой и начну переговоры. В случае успеха дам знать.

— Ты уж там постарайся.

— Полагаю, мне удастся все устроить. Мы с Глэдстоном старые друзья, и он будет рад помочь мне. Но пусть это послужит тебе уроком, Евангелина.

— О, да.

— Кстати, — сказал Бредбери Фишер, — я сейчас телеграфирую в Лондон, чтобы для моей коллекции приобрели запонку Д. Г. Тейлора.

— Конечно, дорогой. Пожалуйста, покупай все, что захочешь, ладно?

— Да уж, — ответил Бредбери Фишер.