Онлайн чтение книги Том 16. Фредди Виджен и другие
НУ КАК, СУДЬЯ?

История великой любви Тони Биддла началась без четверти семь, в июне, в мэрилебонской части Лондона.[88] …в мэрилебонской части Лондона — район в северозападной части Лондона. Там расположен крикетный стадион «Лордз». Он провел день на крикетном матче, а возвращаясь, застрял в пробке. Сбоку от его такси оказалась машина, за рулем сидела девушка. Только он закурил и стал размышлять о том о сем, как услышал ее голос:

— Крикет? Разве это игра? Бродят, словно во сне…

Именно в этот миг любовь поймала Тони в свои нежные сети. Он подскочил, как скачущий боб, и выронил сигарету. Если девушка с такими мыслями — не воплощение мечты, он просто не знал, где эти воплощения.

Мы не скажем, что он влюбился с первого взгляда, ибо вид на девушку закрывал субъект в синем костюме. Но с него хватило и голоса. То был дивный голос с американским напевом. По-видимому, в Лондоне приземлился американский ангел.

— Пять тысяч лет не пойду на эти матчи, — продолжал ангел в женском облике. — Нет, больше.

Субъект думал иначе, ибо сердито сказал, что сегодня судить нельзя, матч — не из лучших, дождь очень мешает.

Машины двинулись, незнакомка вырвалась вперед, оставив Тони позади.

Приведенные выше слова так взволновали нашего героя, потому что, кроме дяди и слизняков, он больше всего на свете ненавидел крикет. В детстве его заставляли играть, во взрослом возрасте — смотреть. Из зрелищ, только и знающих, что мучить чувствительную душу, особенное омерзение вызывал у него человек, венец творения, кричащий: «Ну как, судья?»

На матчи он ходил под давлением дяди, который давал ему возможность питаться три раза в день. Лорд Пламтон знал крикет вдоль и поперек еще с той поры, когда играли в баках и цилиндрах, и рассказывал о нем после обеда злосчастному племяннику. При помощи яблока (зимой — апельсина) он охотно показывал, как Боджер из Кента придавал мячу такое вращение, что тот резко нырял перед отбивающим, особенно — при отскоке от влажного грунта.

Сопровождая его на прогулке, Тони нередко ждал той минуты, когда можно попросить десятку, но дядя обрывал разговор в самом удобном месте, чтобы показать, как Коджер из Сассекса посылал мяч сквозь линию стерегущих подачу.

К этому низкому человеку и ехал сейчас Тони, ибо жил у него, в комнате под крышей. Приехав, он застал истинный переполох: по лестнице спускались врачи с черными чемоданчиками, а поднимались служанки с мисками жидкой каши. Дворецкий объяснил все это тем, что хозяин вывихнул ногу.

И впрямь, в королевской опочивальне Тони увидел дядю, обложенного подушками, который как раз запустил кашей в служанку. Видимо, он был не в духе. Напоминал он убийцу-оптовика, хотя в лице его не было свойственной им приветливости. На Тони он взглянул с тем сожалением, какое испытывают нервные люди, когда к их постели подходит племянник, а каши больше нет.

— Пип-пип, дядя Эверард, — сказал Тони. — Ходят слухи, что ты ногу вывихнул. Как же это, а?

Лорд Пламтон стал похож на убийцу, у которого разыгралась язва.

— Как? А вот так! Оставил я тебя на стадионе, пошел в клуб, у нас там комитет, а на обратном пути смотрю — мальчишки играют в крикет. Один бросил мяч, я, естественно, прыгнул на мостовую, чтобы его перехватить, и перехватил бы, но меня толкнула машина. Сумасшедшая девица гнала ее на бешеной скорости. Вот встану, — дядя облизнулся, — встречу эту ведьму в темной аллее, освежую тупым ножом, сварю в кипящем масле, оторву руки-ноги, разложу их на мостовой и потопчу как следует.

— Так ей и надо, — одобрил Тони. — Это же подумать! Из-за нее ты пропустишь завтрашний матч.

— Пропущу? — удивился дядя. — Ничего подобного. Ты мне и поможешь. А теперь, — прибавил утомившийся лорд, — пошел к черту!

Тони пошел не к черту, но все же вниз, чтобы подышать свежим воздухом. Его охватила печаль. Он надеялся, что хоть завтра будет свободнее — и вот… Он повернулся, чтобы снова войти в дом, но сзади, чуть не наехав на него, затормозила машина.

— Простите, — сказал женский голос, — нельзя ли увидеть лорда Пламтона?

Казалось бы, простые слова, но Тони узнал тот звук, который недавно вверг его в трепет от пробора до подошв. Ахнув, он опять повернулся и увидел ее лицо. Как мы помним, голос был ангельский. Лицо ему соответствовало.

Девушка тоже ахнула. Это случалось с особами ее пола, ибо, при слабом интеллекте, Тони был исключительно красив, куда лучше Кэри Гранта и даже Грегори Пека.[89] Кэри Гранта и даже Грегори Пека — Кэри Грант (1904— 86), Грегори Пек (1916–2003) — американские киноактеры.

— Я не ослышался? — спросил он, подходя к машине и ставя ногу на подножку. — Вам нужен мой дядя, лорд Пламтон?

— Да. Я его чуть не раздавила. Хочу подарить ему цветы.

— Не советую, — сказал Тони. — Нет, не советую. Время, великий целитель, должно еще поработать, пока будет безопасно дарить дяде цветы.

— Ах, вон что! Тогда я пойду за угол, найму мальчика. Пусть он и дарит. Ну как, судья?

Тони заморгал, словно ангел осквернил уста цитатой из современного романа.

— Господи! — сказал он. — От кого вы переняли это непристойное выражение?

— От вашего дяди. Он так кричал, когда падал. Видимо, временно свихнулся. А что это значит?

— Игроки в крикет взывают к судье.

— Крикет? — она вздрогнула. — Сказать, что я о нем думаю?

— Спасибо, я слышал. Ваша машина стояла в пробке рядом с моим такси. Я был вот тут, а вы — вон там, к северо-северо-востоку. Благодарю вас от всего сердца.

— Не за что. Вы не любите крикет? Я думала, все англичане его любят.

— Кроме меня. Я его терпеть не могу.

— Я тоже. Зачем я на него пошла? Ах, слаб человек! Fiance[90]Жених (франц.). уговорил.

Тони покачнулся.

— У вас есть fiance?

— Точнее, был. Тони встал прямо.

— Это с ним вы ехали?

— Да. Юстес Давенпорт-Симмс. Играет за Сассекс или Эссекс. Мои взгляды его ужаснули. Поспорив, мы решили отменить заказ на свадебный пирог.

— Мне показалось, что у него нелегкий характер.

— Сейчас еще хуже.

— За игроков в крикет выходить нельзя.

— Вот и я так подумала.

— Значит, вы опять в обращении?

— Вообще-то да.

— Это хорошо, — одобрил Тони, и неожиданная мысль посетила его. — Можно, я пожму вашу маленькую ручку?

— Как-нибудь в другой раз.

— Когда вам будет угодно.

— Понимаете, я спешу. Надо еще переодеться. Я и так опоздала, а мой отец воет, как голодная гиена, когда ему приходится ждать обеда.

Одним движением прелестной ножки она сдвинула с места машину и исчезла за углом, предоставив Тони смотреть ей вслед. Печаль его росла. Он понял, что не знает ни имени, ни адреса, ни телефона. Если бы ему была ведома строка о кораблях, разминувшихся в ночи,[91] …о кораблях, разминувшихся в ночи — строка о кораблях — из серии стихов ГУ. Лонгфелло (1807–1889) «Рассказы в придорожном кабачке». он бы ее произнес сквозь сжатые зубы.

Страдающий, совсем разбитый направлялся он с дядей на стадион. Горько думать, что идеальная девушка вошла в твою жизнь и бесследно сгинула. По пути в Мекку дядя живо и подробно рассказывал о визите австралийской команды в 1891 году, но племянник слушал плохо, так плохо, что пришлось ткнуть его в бок и вполне резонно обозвать пучеглазым кретином.

Садясь на свое место, он еще не вышел из транса, но на стадионе это естественно. Сомнамбулы-игроки мотались туда и сюда, зрители глядели на них остеклевшим взором. Примерно час ничего особенного не было, если не считать, что Хаджер из Миддлекса очнулся, как Абу Адем,[92] …какАбу Адем — стихи Джеймса Генри Ли Ханта (1784–1859). от сладостного сна, взмахнул битой и срезал мяч прямо в руки заскучавшего было полевого игрока. Но вдруг лорд Пламтон, до тех пор ограничивавшийся словом «Неплохо», отряхнулся и крикнул: «А, черт!», глядя на трехшиллинговые места, расположенные рядом с крытыми рядами. Поглядел туда и Тони. Сердце его отбило чечетку, а потом превратилось в желе на ветру.

— А, черт! — воскликнул лорд Пламтон. — Вон она, проклятая!

Тони выразился бы иначе и чуть не двинул дядю в ухо, но обуздал себя и сказал:

— Да, это та девушка.

— Ты ее знаешь? — удивился дядя.

— Так, немножко. Вчера на меня чуть не наехала.

— На тебя тоже? Ну, что это! Общественно опасный элемент. Дай ей волю, передавит полгорода. Ничего, сейчас я ей покажу!

— Ты же болен! Тебе нельзя двигаться! Можно, я заменю тебя?

Лорд Пламтон немного подумал.

— Да, сходи, — сказал он. — Хорошая мысль, даже удивительно. Покажи ей, где раки зимуют.

— Конечно-конечно!

Тони поднялся и поспешил к ней, тогда как дядя заговорил с соседом слева. Вскоре они углубились в спор об одном матче 1904 года.

Даже в неверном свете вечера девушка была похожа на высокосортного ангела, чтб говорить о ясном солнечном дне! И глаза ее, и волосы оказались золотисто-русыми. Общий облик наводил на мысль о серафиме, который любит дрожжи.

— Привет! — заметил Тони, садясь рядом с ней. — Опять мы с вами встретились.

Она удивилась, можно сказать — затрепетала, встретив честный взгляд его синих глаз.

— Ой! — вскричала она. — Что вы тут делаете?

— Да так, смотрю матч.

— Вы же говорили, вас от крикета мутит.

— Верно, мутит. Но дядя помешан на этой мерзкой игре, а я от него завишу. Прикажет идти на матч — иду. И смотрю, как рысь, то есть зорко.

Девушка недовольно нахмурилась.

— Зависите? А почему бы вам где-нибудь не служить?

— Сотни раз пытался, но нигде не удерживался. Понимаете, я не очень умен.

— Да?

— Да. Не очень. Потому меня и прозвали Тони.

— Вас так называют?

— Неизменно. Еще в школе учитель как-то сказал: «Ну, Биддл, из вас информации не вытянешь! Вероятно, загадочный Промысел набил вам голову бетоном». Так и пошло — Тони-Бетони.

— Ясно… А где вы служили?

— Где угодно, кроме управы герцогства Ланкастерского.

— И не удерживались?

— Вот именно.

— Какая жалость!

— Спасибо за сочувствие, но тут ничего плохого нет.

— Почему?

Тони заколебался, но подумал, что на ангелов в человеческом образе положиться можно. Он огляделся. Кругом было почти пусто.

— Только никому не говорите, — начал он. — Скоро я разбогатею. Знаете, что такое морская вода?

— Вроде бы знаю. Это по ней мы плыли из Нью-Йорка.

— Вот именно! А не знаете вы, что в ней полно золота. Один человек открыл, как его оттуда выманить. Увидел я объявление в газете и скорее к нему. Его фамилия Мак-Марран. Добрый такой, все мне рассказал. Ну, я наскреб десять фунтов, дал ему и скоро получу двести пятьдесят тысяч, это по меньшей мере. Недурно, а?

— Да, процент большой.

— Нет, какая удача! Деньги — вещь хорошая, но главное, я смогу жениться. Полюблю кого-нибудь, — Тони посмотрел на нее, — и, пожалуйста, предлагаю руку и сердце.

— Вот как?

Тони чуть-чуть придвинулся к ней.

— В сущности, — сказал он, — зачем откладывать?

— И то верно. Мой отец всегда повторяет: «Сейчас или никогда». А он — акула.

— Я думал, это рыба.

— Нет. Это миллионер.

— У вас отец миллионер?

— Да. И все богатеет.

— Вот как?!

Тони похолодел, смелость его исчезла. Он давно решил, что на деньгах не женится. Шесть дядей, семь теток годами убеждали его выгодно продать свою внешность. Перед ним прошла процессия наследниц. Но он устоял, не изменил принципу.

Конечно, теперь все иначе. Эту девушку он любит. И все-таки… Нет, лучше подождать, пока их баланс хоть как-то уравняется. Поэтому он с немалым усилием сменил тему.

— Когда я разбогатею, не буду ходить на матчи. Кстати, что вы здесь делаете?

— О, у меня есть цель!

— Цель? Какая?

Она указала на ряды живых мертвецов, расположенные под навесом. Лорд Пламтон с новым другом, урегулировав спор о матче, откинулись на спинки сидений и прикрыли шляпами глаза. Признаки жизни в них определить было бы трудно.

— Вчера меня поразило это зрелище, — сказала она, — и мне захотелось их расшевелить.

— Вряд ли вам удастся.

— Да, вряд ли. Они напоминают рыбу на льду или зрителей на утреннем спектакле. И все же, попробую. Вчера у меня не было резинки и боеприпасов.

— Простите?

К удивлению Тони, девушка вынула из недр костюма прочную резинку и шарик из фольги. Приспособив шарик к резинке, она зажала ее зубами и, повернувшись, прицелилась в лорда Пламтона.

Результат превзошел все ожидания. Жадно следя за снарядом, Тони увидел, что дядя вскочил и схватился за ухо.

— Господи! — крикнул он, то есть Тони, а не дядя. — Дайте и мне, а? Мы часто пуляли в школьные дни. Проверим, утратил ли я былую прыть.

Через несколько минут лорд Пламтон обернулся к новому другу.

— Что-то много ос в этом году, — заметил он.

— Кос?

— Ос.

— Помню, такой К. Р. Осе играл за Сассекс. Его называли Кросс.

— Не Осе. Ос, с одним «с».

— А что такое?

— Их много. Одна укусила меня в ухо. Другая стукнулась о шляпу. О-очень странно.

Подошел человек с моржовыми усами, который играл за Сёррей в 1911 г. Лорд Пламтон сердечно с ним поздоровался:

— А, Фредди!

— Здрасьте.

— Ничего игра.

— Да, неплохая.

— Только эти осы…

— Осы?

— Осы.

— Какие?

— По имени я их не знаю. Просто кишат!

— Ну, что вы!

— Кишат.

— В павильоне? Сюда пускают только членов клуба.

— Не знаю. Одна чуть не сбила с меня шляпу. А, вот! У Джимми сбила.

Морж покачал головой и, наклонившись, поднял серебряный шарик.

— Кто-то пуляет в вас фольгой. Сам когда-то баловался. — Он огляделся. — А, вот. На трехшиллинговых местах. Какая-то барышня и ваш племянник. Приглядитесь получше, она опять целится.

Лорд Пламтон пригляделся и оцепенел.

— Опять эта ведьма! — возопил он. — Когда она отстанет?! Позовите служащих! Пусть ее немедленно схватят и отведут в зал, где заседает комитет.

Потому и случилось, что Тони не успел хорошо прицелиться, ибо на его плечо легла тяжелая рука. Над ним стоял суровый человек в форме мэрилебонского крикетного клуба. Другая рука, тоже тяжелая, опустилась на плечо девушки, и над нею (девушкой, а не рукой) встал другой человек в форме.

Комитет мэрилебонского клуба собирается в темном, неприютном помещении. Со стен глядят усопшие игроки, многие из них — с бородами, и тому, чья совесть не так чиста, как могла бы, в их взоре чудится угроза. Только снежно-белая душа может войти сюда, не опасаясь, что с нее сдернут галстук пред строем, обрекая тем самым на изгойство.

Особенно это заметно, когда за столом сидит председатель. Лорд Пламтон потребовал, чтобы его вызвали, слишком уж серьезный случай.

С этих слов, он, то есть лорд, и начал обвинительную речь.

— Случай исключительно серьезен, — сказал он. — Я требую самого сурового наказания. Такого еще не бывало за всю историю нашего замечательного клуба. — Он остановился, словно хотел обнажить голову, но заметил, что шляпы нет и так. — Только подумайте, пулять в его членов фольгой! Какое безобразие! Нехорошо пулять и в тех, кто сидит на общих местах, как сказал бы француз, в canaille,[93]Чернь, низкий люд (франц.). но в членов клуба… Неслыханно! Куда мы катимся? Лично я освежевал бы эту девицу, но если мера кажется вам слишком суровой, заменим на двадцать лет одиночного заключения. Перед нами общественно опасный элемент. Сперва давит людей машиной, потом сбивает с них шляпы. Вылитая… как ее, в Библии? Далила? Нет, не то. Сейчас, сейчас… А, Иезавель! Да, современная Иезавель, черт бы ее побрал.

— Дядя Эверард, — сказал Тони, — ты говоришь о девушке, которую я люблю.

Девушка ахнула.

— Нет, правда?!

— Полная, — заверил Тони. — Я как раз собирался сказать. Моя дорогая… э… а…

— Кларисса. Кларисса Бинстед.

— Сколько «с»?

— Если имя с фамилией — три.

— Кларисса, я вас люблю. Вы станете моей женой?

— Конечно. Я все ждала, когда вы предложите. Не могу понять, чего они бесятся. В Америке мы швыряем бутылки.

Все помолчали.

— Вы из Америки, мисс Бинстед? — спросил председатель.

— Естественно. Хотите, спою гимн? Ах ты, слов не помню! Ну, насвищу мелодию.

Председатель отвел лорда в сторону. Лицо его было и робким, и серьезным.

— Дорогой Эверард, — быстро зашептал он, — тут нужна сугубая осторожность. Я не знал, что она из Америки. Надо было мне сказать. Нам не нужны международные… э… инциденты, особенно, когда хотелось бы кое-что… э… получить. Я понимаю и разделяю ваши чувства…

— Она шляпу испортила!

— Мы купим вам новую. Искренне советую, мой дорогой, простите и забудьте.

— То есть, не освежевывать ее?

— Вот именно.

— И не сажать на двадцать лет?

— Ни в коем случае. Могут быть очень неприятные последствия.

— Так, — мрачно сказал лорд Пламтон. — Будь по-вашему. Но одно я могу — лишить наследства этого типа. Эй!

— Да? — откликнулся Тони.

— Ты мне больше не племянник.

— Однако! — сказал Тони.

Когда он вышел из комнаты, его позвали к телефону. Извинившись перед Клариссой, он поспешил куда-то и очень скоро вернулся. Глаза у него вылезли из орбит, челюсть отвисла. Кларисса его ждала.

— Помнишь, — спросил он, — я просил тебя выйти за меня?

— Помню.

— Ты вроде согласилась.

— Да.

— Так вот, ничего не получится. Звонил Мак-Морран. Он что-то неверно подсчитал, десятки мало. Нужны еще триста тысяч. Где я их возьму? В общем, я сказал: «Нет», а он сказал: «Ай-я-яй!» Я спросил, вернет ли он десятку. Он ответил: «Не верну». Вот оно как. Мы не можем пожениться.

Кларисса наморщила лоб.

— Почему? У отца куча денег.

— Я твердо решил, что не женюсь на деньгах.

— Ты и не женишься на деньгах. Ты женишься на мне, потому что мы любим друг друга.

— Это верно. И все-таки, у тебя куча денег, а у меня — ни гроша.

— Поступи на службу.

— О, если бы!

— Что тут трудного? Отец всегда найдет место для лишнего вице-президента.

— Вице-президента?

— Да.

— Я же ничего не знаю.

— Вице-президент и не должен ничего знать. Надо сидеть на собраниях и, если папа что-нибудь скажет, говорить: «Вот именно!».

— Перед всем честным народом?

— Ну, можешь кивать.

— Да, кивать я могу.

— Вот и прекрасно. Поцелуй меня.

Он поцеловал ее. А потом, раскрасневшись, сверкая глазами, крикнул:

— Ну как, судья?