Онлайн чтение книги За сумеречным порогом Twilight
2

Вторник, 9 мая 1967 года

Харви Суайр, восемнадцатилетний коротышка с пухлыми щеками, прямыми каштановыми волосами и глубоко посаженными серыми глазками, сидел, задумавшись, в раздевалке, где пахло застоявшимся потом, туалетом и гуталином. Он страдал от избыточного веса, был неуклюж, и спорт не доставлял ему особого удовольствия. У него был тонкий, довольно высокий голос, из-за чего он получил кличку Свин, от которой ему удалось избавиться только в последние годы.

Погруженный в свои мысли, в собственный внутренний мир, он всегда держался несколько отчужденно. Единственным его близким другом была мать. Она выхаживала его, когда он болел в детстве, защищала от насмешек отца, верила в него, любила и понимала его. Она умерла пять месяцев назад, в возрасте тридцати восьми лет, от сердечного приступа.

Мама была красавицей, и Харви гордился ею: когда она заезжала за ним в школу, он видел, как другие мальчишки и их родители провожали ее взглядами, и ему это нравилось. Когда же за ним заезжал отец, все было по-другому. Они никогда не ладили друг с другом, а с тех пор, как умерла мать, их отношения стали еще хуже.

Когда-нибудь он поймет: его отца возмущало то, что Харви, хотя и не унаследовал красоту матери, внешне был сильно на нее похож. И еще то, что она умерла, а он – жив. Многое поймет Харви Суайр в один прекрасный день.

Он начал завязывать шнурки своих крикетных бутс, не обращая внимания на разговоры и клацанье каблуков по каменному полу, размышляя о письме, которое пришло утром и лежало в пиджаке, висящем на крючке над его головой. Энджи. Харви не ожидал получить от нее весточку после того, что произошло. Однако частичка его «я» чувствовала смущение и отвращение к тому, что он сделал. Он ясно представлял себе выражение ее лица, снова ощутил, как она отпрянула, и, покраснев, уставился в пол, на свои бутсы. Другая частичка его «я» говорила: «Ты заслужила это, сучка!»

Харви не мог понять, почему он так сильно злится на нее. Когда его мать умерла, Энджи сочувствовала ему, утешала его, она была неподдельно огорчена. Ей даже удалось заставить его отца улыбнуться, когда они вернулись с похорон домой. Но она не позволяла ему заходить дальше невинных прикосновений и вела себя так, будто делала ему одолжение. И тогда, десять дней назад, в последний вечер пасхальных каникул, перед возвращением в пансион, он силой заставил ее прикоснуться к нему: схватил ее руку, запихнул себе в брюки и держал там, пока она не вырвалась. Потом всю дорогу домой Энджи не желала с ним разговаривать.

А вот теперь совершенно неожиданно пришло письмо, точно такое же, как другие, которые она писала ему: на маленьком плотном листе бумаги, туго свернутом и пахнущем ее духами – многословное и ласковое, написанное крупным круглым почерком перьевой ручкой с голубыми чернилами.

«Любящая тебя Энджи . Тысяча поцелуев».

О том, что произошло, она даже не заикнулась.

Он завязал каждый шнурок на два узла. Послышалось шипение аэрозоля, и Харви почувствовал тошнотворно-сладкий запах «Брута». Дейкр стоял над ним и, морщась, разглядывал в зеркале свои прыщи. Потом он откинул со лба светлые волосы, побрызгал другую подмышку, пшикнул за пояс спортивных трусов и стал натягивать майку. Теперь у Дейкра был пунктик насчет запахов. Казалось, он твердо верил: чтобы набрать очки, достаточно найти соответствующий запах.

В раздевалку ввалился Роб Рекетт; на ходу жуя резинку, он громко пукнул.

– Господи, Рекетт, ты отвратителен, – сказал Дейкр.

Рекетт, большой, нескладный, надменный парень с каштановой челкой, полностью закрывающей лоб, в ответ выпятил свой зад и снова испортил воздух.

– Ты – вонючка, Рекетт, – сказал Уоррал.

– Он не воняет, он благоухает, – поправил его Уоллс-младший.

Рекетт надул из жвачки шар, который лопнул с резким хлопком, и, стягивая с себя галстук, объявил, что трахался с кухаркой ассистента преподавателя, огромной толстой девицей, которая, по слухам, всегда была готова, только попроси.

– Прямо как ненормальная, – продолжал Рекетт. – Кладет его куда хочешь, хоть в ухо. Всегда лучше иметь дело с кем постарше. Они от этого без ума.

Харви Суайр нашел описание Рекетта – «кладет его в ухо» – странно возбуждающим, но не мог понять почему. Он было подумал, а не приударить ли и ему за этой девицей, но больно она толстая и сальная, кожа у нее как у жареной индейки. Он не хотел, чтобы все это произошло так, ни в первый раз и ни в какой другой. Он попытался вообразить, как Энджи берет его и кладет себе в ухо. Вот это совсем другое дело.

Ее письмо неожиданно рассердило Харви. Облегчение, которое он почувствовал, получив его, сменилось злостью. Какая-то часть его «я» хотела, чтобы она была с ним неистовой, отвратительной. Но она такой не была, и он чувствовал себя чуть ли не обманутым.

– Господи Исусе, ну ты и фу-ты ну-ты, Дейкр, – сказал Том Хансон.

– Отвали, Хансон, ладно? По крайней мере, от меня не воняет, как от чьей-нибудь задницы.

– Может, и не воняет, только ты здорово ее напоминаешь, – отпарировал Хансон, открывая свой шкафчик и хохоча над собственной остротой.

– Фу-ты ну-ты в бутсах! – бросил Уоллс-младший, натягивая брюки; от ухмылки его лоб сморщился, и сквозь тонкий слой крема «Клерасил» на нем проступили прыщи.

– Если вы думаете, что я гомик, то как насчет той новой поп-группы с высокими голосами? Как они называются? Ты же знаешь, Харви. Вчера тебя чуть было не вырвало на их фото.

– «Шимпанзе», – ответил Харви Суайр.

– «Мартышки»[1]Речь идет об американском поп-рок-квартете «The Monkees»., балда, – заметил Хорстед. – Господи, ты и взаправду серый, Суайр, не знаешь ровным счетом ничего.

Харви отбросил волосы с лица и кончил завязывать второй узел.

– Тебе никогда не поступить в медицинскую школу. Чтобы быть врачом, нужно хоть чуточку соображать.

Через восемь недель он будет держать экзамены первой степени: физика, химия, биология, – чтобы получить место в старой медицинской школе больницы Ее Величества, которую его отец окончил с отличием, получив специальность гинеколога и Королевскую медаль за отличную успеваемость; теперь медаль висит на стене в его клинике на Харлей-стрит. Квентин Суайр – сильный, энергичный человек. Он сколотил состояние, делая аборты заморским путешественницам; он выдержал яростные нападки журналюг из «Ньюс оф зе уорлд» и благополучно выиграл дело против них в суде.

Отец его учился также и в Уэсли, где теперь учился Харви. Квентин Суайр и здесь преуспевал как в науках, так и в спорте – его имя смотрело со всех почетных досок в холлах и коридорах. Крикет. Футбол. Хоккей. Университетская стипендия.

– Выходит новая долгоиграющая пластинка Битлов, – сказал кто-то.

Чей-то насмешливый фальцет пропел: «Земляничные поляны навсегда…»

– Я думаю, Битлы на самом деле очень даже паршиво играют, – сказал Уоррал.

– Да иди ты, Уоррал, они классные музыканты.

– «Пинк Флойд» в миллион раз лучше.

– Я собираюсь достать билеты на Боба Дилана, когда он снова будет выступать в августе. Ты пойдешь, Харви?

– Дилан – парень что надо, – подтвердил Дейкр.

Харви смотрел, как Рекетт стягивает брюки вместе с заляпанными трусами. У Рекетта был большущий обрезанный «петух», и Харви неожиданно подумал: а что, интересно, происходит с членами, когда мужчины умирают. Кто-то рассказывал ему, что повешенные умирают с эрекцией. Рекетт несколько раз прицелился своим «петухом», прежде чем запихнуть его в спортивные трусы.

– Мэтлок в субботу прошел полный курс наук, – объявил Уоллс-младший.

Остальные с удивлением посмотрели на него.

– На полную катушку? – поинтересовался Дейкр.

Уоллс-младший кивнул.

– Не может быть. – В голосе Хорстеда слышалась зависть. – Как это ему удалось? Он же не выходил из танцевального зала.

– Он говорит, что проделал это, когда девчонки уже собрались уходить, перед тем как подошел автобус.

– Где?

– Да тут.

– Ерунда!

– Небось просто перепутал божий дар с яичницей.

– Я думаю, он говорит правду, – сказал Уоллс-младший.

– И как все прошло? – с интересом спросил Харви.

– Он всю неделю волновался, чуть не заболел, говорит, что пользовался резинкой, а она соскочила прямо в ней, и его корабль дал течь.

– Ну и задница, – сказал Пауэлл.

Хорстед подмигнул Суайру:

– Ты же перепихнулся с той птичкой, которую приводил на вечеринку к Рекетту на Пасху? Как ее зовут?

Харви покраснел и ничего не ответил.

– Почему ты никогда не говоришь об этом, Харви?

– Эй, кончайте, мы уже опаздываем. – Дейкр постучал по наручным часам и сунул под мышку крикетную биту.

Харви снял с крючка над головой свитер для крикета.

Бирка с его именем оторвалась и теперь держалась всего на одном стежке. Он некоторое время смотрел на нее: мелкие красные буковки на белом фоне: «Х. К. Э. Суайр»; на него нахлынули грустные воспоминания. Его мама пришивала метки в маленькой комнатке наверху, слушая, как всегда, пьесу по радио, она гладила, склонив голову набок, светлые пряди волос свешивались на одну сторону, красивое лицо ее выглядело немного усталым и печальным.

Интересно, как она сейчас. Иногда он ощущал ее присутствие. Недавно, на каникулах, она была в его комнате – он делал свои эксперименты, и, можно сказать, она отнеслась к этому одобрительно. Когда она была жива, он никогда не разрешал ей смотреть на свои опыты – знал, что она брезглива. Но теперь она мертва, так что все нормально.

– Эй, Харви, ты идешь?

Он схватил свою биту, и все с грохотом затопали по каменному полу и дальше вниз по дорожке к навесу из рифленого железа, где стояли велосипеды.

– Быстрее пешком дойдем, – заметил Пауэлл.

– Играем с «Горизонтом», ух и зададим им жару!

– Не гони, – сказал Дейкр, – ты тащишь наши биты. – Он вывел свой белый гоночный «клод батлер», ловко оседлал его и двинулся прямо на Харви, изо всей мочи звеня в звонок. – Эй, Харви, что с тобой? Сегодня ты засыпаешь на ходу.

– Он всегда засыпает на ходу, – съехидничал Пауэлл.

Велосипед задребезжал, когда Дейкр описал круг по неподстриженной траве и, промчавшись вдоль боковой стены дома, не оглядываясь, выехал на улицу. Потом сделал крутой вираж и вернулся обратно.

– Поехали, через две минуты у меня жеребьевка.

– Ну и жеребись себе, – отозвался Пауэлл.

Харви взобрался на свой синий «роллей» и, не сразу поймав крутящиеся педали, неловко сунул ноги в крикетных бутсах в лямки. Дейкр бросился его обгонять, Харви с досадой свернул с дороги, и ему в нос ударил резкий запах «Брута».

– Харви, кто последний, тот дурак! – И Дейкр изо всей мочи ринулся вперед.

Харви притормозил, услышал, как заскрежетала цепь, и, тяжело нажимая на педали, поехал за ним вдоль боковой стены дома. Дейкр вылетел на улицу. Харви, давя на педали, кинулся ему вслед и вдруг услышал рев автомобильного гудка.

Краем глаза он увидел машину. Она казалась неподвижной, как на фотографии. Он так явно видел все детали, что и сам удивился. Большой «форд» унылого зеленого цвета со сверкающей хромированной решеткой. За рулем – женщина, ее волосы аккуратно завиты, будто она только что от парикмахера, в левой руке между двумя костлявыми пальцами в кольцах с драгоценными камнями – сигарета с фильтром. Блестящие красные губы сложены в кружок, словно она только что выпустила колечко дыма, глаза – одни сплошные белки – готовы выпрыгнуть из орбит.

Фотография изменилась – проектор перешел к следующему кадру: теперь машина надвигалась на него огромной тенью. Откуда-то послышался голос:

– Харви! Осторожно!

Ему почудилось, что кирпичная стена ударила его и подбросила в воздух. Лицо женщины стало ближе. Глаза ее еще больше вылезли из орбит. Он смотрел на нее откуда-то сверху, через лобовое стекло, руки ее были подняты к лицу. Он услышал, как она закричала.

Проектор щелкнул, теперь на переднем плане появилось лобовое стекло. За какие-то доли секунды до того, как он услышал звон, Харви почувствовал хруст где-то глубоко внутри своего тела; лобовое стекло взорвалось сверкающими брызгами. Раскаленные докрасна, они, казалось, жгли его лицо и руки в миллионе разных мест.

Он завис в воздухе, а брызги сыпались куда-то вниз, под него. Упало вниз и еще что-то, какая-то огромная тень. Сперва Харви подумал, что это его велосипед, или его свитер для крикета, или брюки. Он смотрел, как все это падало на брызги, потом ударилось о капот зеленого «форда» и отскочило, как тряпичная кукла. На капоте появилась большущая вмятина, с нее посыпалась краска. Тень взлетела в воздух, но несколько ниже его, затем снова стукнулась о крышу «форда», скатилась сбоку с багажника, с глухим шлепком плюхнулась на гудроновое шоссе и покатилась, яростно подпрыгивая, будто через нее пропустили электрический ток, пока наконец не замерла у бордюра.

Харви видел, как открылась дверца «форда» и женщина выбралась наружу, плача и причитая. Дейкр слезал с велосипеда. Рекетт несся через дорогу. Харви увидел свой велосипед, который попал под передний бампер «форда», – погнутое переднее колесо торчало под странным углом; некоторые спицы были сломаны и вывернуты наружу, и он в досаде прикидывал, удастся ли ему починить их так, чтобы отец ничего не узнал.

– Харви? Харви? С тобой все в порядке? – Дейкр встал на колени перед тем, что лежало в водосточной канаве, – перед тем, что упало с велосипеда.

И тут Харви с изумлением понял: то, над чем склонился Дейкр, был он сам.

Он смотрел на собственное тело. Он наблюдал за происходящим откуда-то сверху. Видел кровь, тонкой струйкой бежавшую по его собственному лбу.

– Не трогайте его! – крикнул кто-то.

– О господи, я задавила его! – визжала женщина.

– Вызывайте «скорую», – распорядился Дейкр.

Харви видел, как Дейкр лихорадочно нащупывал у него пульс; интересно, а знает ли он, что ищет, пришла ему в голову мысль. Он увидел, как Уоррал бросил свой велосипед на тротуар и побежал обратно в дом, крича:

– Мистер Мэтти, мистер Мэтти! Сэр, мистер Мэтти, сэр! Сэр! Сэр!

Харви увидел, как «остин», ехавший в другую сторону, резко остановился и мужчина в голубом блейзере выпрыгнул из него и побежал через дорогу.

– Я врач, – сказал он.

– Я не видела его! – кричала женщина. – О боже, я не видела его!

Открылась парадная дверь, и из дома выскочила женщина – миссис Мэтти, жена заведующего пансионом. Она споткнулась и растянулась во весь рост. Харви видел, как врач опустился на колени рядом с ним и стал щупать его пульс.

Доктор замер в напряженной позе, рука его скользнула к груди, ближе к сердцу. Затем он увидел, как доктор раздвинул его челюсти, открыл ему рот и полез туда рукой.

– Он проглотил язык, – сказал он в панике. – Кто-нибудь вызвал неотложку?

– Да, сэр, – сказал Дейкр.

Врач вытянул язык Харви наружу. Тот увидел, что его лицо посинело.

– Как долго он пробыл в таком состоянии? – спросил врач, действуя быстро и методично.

– Всего несколько секунд.

Он уложил Харви на спину, сложил руки крест-накрест и с силой надавил ему на грудь. Затем снова, на этот раз более настойчиво. Минуту-другую он внимательно смотрел на Харви, потом надавил еще и еще, его движения становились все яростнее.

Еле переводя дух, подбежала жена заведующего:

– С ним все в порядке? Он жив?

Не переставая делать искусственное дыхание, врач бросил:

– Нет, он не дышит.

– Со мной все в порядке, – произнес Харви. – Со мной правда все хорошо, все отлично! – Но губы его не шевелились, ни единого звука не вырвалось из его рта. Он снова попытался что-нибудь сказать, но неожиданно почувствовал, что его засасывает куда-то вверх. Что-то тянуло его отсюда, но он не хотел уходить. – Нет! – крикнул он. – Нет!

И снова ни звука не слетело с губ того, кто неподвижно лежал между коленями доктора. Вокруг Харви сомкнулась тьма. Стало холодно, страшно холодно. Он почувствовал себя одиноким и беспомощным. На него навалился страх. Харви окружали стены туннеля, в который его засасывало, как муху в водосток, и он летел со свистом, крутясь в водовороте тьмы.

Казалось, что он вращается в этом водовороте уже целую вечность, замерзая все сильнее и сильнее. Затем он увидел вдалеке крошечное пятнышко света – с булавочную головку – и почувствовал первое слабое дуновение тепла.

Свет становился все ярче, и вместе с ним по туннелю разливалось тепло, оно просачивалось в него, растапливая все его страхи, сливаясь с ним воедино, становясь частью его, придавая ему новую, неизведанную энергию.

Потом он погрузился в свет, и туннель исчез. Полет прекратился. Свет был ярким, но не слепил, казалось, он тек через него так же, как просачивалось сквозь него тепло, и Харви почувствовал, что в этом свете есть кто-то еще, но кто – он не мог разглядеть.

На мгновение он ощутил восторг. Хорошо бы остаться здесь, в этом светлом месте, и никогда отсюда не уходить.

Затем мужской голос спокойно, несколько укоризненно произнес:

– Что ты наделал, Харви? Думаешь, ты поступаешь разумно?

Голос заставил его задрожать от холода. Меркнущий свет тоже стал холодным, вскоре он иссяк, и Харви остался стоять на открытом пространстве – что-то вроде просеки в лесу под серым небом. Он почувствовал себя выставленным напоказ, как будто вокруг были люди, которые пристально смотрели на него. Харви огляделся. Никого. Лишь пустынные поля, простирающиеся до самого горизонта.

И тогда Харви услышал голос своей матери:

– Дорогой!

Навстречу двигалась неясная, расплывчатая фигура; приближаясь, она становилась темнее и темнее. Женщина шла медленно, грациозно, легко – казалось, в ее распоряжении целая вечность, чтобы подойти к нему.

И внезапно он отчетливо увидел знакомые светлые пряди волос, безмятежную улыбку, летнее платье, то, которое ему всегда так нравилось.

Огромная радость захлестнула его, он протянул к женщине руки и попытался подбежать поближе.

– Мамочка! – закричал Харви.

Его голос был до странности невыразительным, будто он кричал из-под воды. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места и стоял, простирая к матери руки, ему хотелось дотянуться до нее, коснуться ее, заключить в объятия.

Мать остановилась в нескольких ярдах от него и просияла улыбкой, полной неподдельной любви.

– Тебе нужно вернуться обратно, дорогой, – сказала она.

Из серого сумрака за ней возникли какие-то темные фигуры – безликие, похожие на тени.

– Мамочка! Как ты? – Он пытался подбежать к ней, но не мог двинуться с места.

– Дорогой, Господь очень тобой недоволен.

– Почему? – выдавил Харви.

Темные тени подступали ближе и ближе, окружая его, отъединяя от матери.

– Потому что ты…

Дальше было не разобрать. Теперь она пыталась перекричать толпу, но темные тени засасывали ее слова.

– Почему? – Харви снова рванулся к ней, но ледяные руки отталкивали его прочь. – Почему? – завопил он.

Тени продолжали толкать его.

– Дайте мне поговорить с ней! Пустите!

Харви пытался сопротивляться, но безуспешно.

– Тебе нужно возвращаться обратно, – сказал чей-то голос.

– Она не хочет, чтобы ты оставался тут, – произнес другой голос.

– Она больше не хочет видеть тебя здесь, – добавил третий.

– Вы лжете! – закричал Харви, пытаясь вырваться из холодных рук, которые вцепились в него.

Он чувствовал ледяное дыхание теней – как холодный воздух из морозильника. Свет стал меркнуть. Харви куда-то падал.